Никчёмная жизнь

Ещё один день на сцене. Красивые девушки в замечательных лёгких платьях цвета красного вина, как то, что плещется в стаканах у зрителей за столиками, снова выходят и ловят восторженные аплодисменты и цветы, брошенные им в знак восхищения; легкие, невесомые, словно не существует гравитации, они порхают по сцене, широко улыбаясь, - такими их видят все эти люди с туго набитыми кошельками, пришедшие выпить, посмеяться, а потом и снять одну из этих привлекательных танцовщиц на одну ночь. Никто и не задумается, что довело этих красавиц до такой жизни. Никто никогда не думает о чувствах других людей. Элис, самой молодой из их команды, в прошлом месяце исполнилось пятнадцать лет. Её не должны были взять, скажете вы, но сами бы никогда и не подумали, что ей меньше восемнадцати, увидев на сцене. Ей было чуть больше восьми лет, когда умер отец и вся жизнь покатилась к чёрту. Стандартная схема: мать запила, её выгнали с работы. Нашедши новых “друзей”, которые, кстати, были ещё большими алкоголиками, та стала проводить с ними всё время, забросив дочь, но настал момент, когда деньги покойного супруга кончились и перестало хватать на спиртное, тут-то она и вспомнила про Элис. Сначала она таскала её по переулкам, прося милостыню, заставляя ребёнка выражать страдание и муку, а когда девочке исполнилось десять, её тело стало товаром. Мать отдала ребёнка в сексуальное рабство, регулярно получая деньги за боль Элис. В одиннадцать Элис уже превосходно умела сосать и раздвигать ноги перед взрослыми дядями, чаще всего ужасно пьяными или обдолбанными, а бывало, что и то, и другое. Она четырежды была беременна, и её мать обеспечивала ей выкидыши точным ударом ногой в брюшную полость. Когда девочке стукнуло четырнадцать, мать скончалась от алкогольного отравления, но её дочь, как ни странно, не почувствовала облегчения. Несмотря на то, что с ней творила эта алкоголичка, Элис продолжала её любить, мать была её единственным близким человеком. После этого девочка сбежала из сексуального рабства, но попала в другой омут – кабаре. Но это было не одно из тех полуприличных заведений, которых сейчас полно, нет, это было паршивое место в таком же переулке, где проводила Элис свою жизнь. Мужчины сбегаются туда, чтобы их жёны и коллеги не узнали об их развратной жизни, а женщины - от отчаяния и за неплохой зарплатой. С того момента Элис каждое утро просыпается в прокуренной гримёрке в окружении незнакомых мужчин и танцовщиц, лежащих в луже мочи и блевотины, одёргивает задранную ночью юбку, будит своих “коллег”, и вместе они идут на сцену закрытого днём кабаре репетировать номер. Вечером Элис снова выйдет танцевать, получив перед этим плевок в спину, толчок или подножку от завистливых девушек, услышит, как в зале мужчины перешёптываются, какой у неё размер груди и хороша ли она в постели, и после уединится с каким-то незнакомцем в гримёрке и получит добавку к зарплате. А на утро всё то же. И так изо дня в день мы смотрим на весёлые милые мордашки, совсем не подозревая, что этот человек, возможно, нуждается в помощи больше, чем мы в пище. И мы смеем судить их за поступки, не думая, что, возможно, они были вынуждены. И мы просто уходим, оставляя этих людей наедине с их никчёмной жизнью.