Как узнать своих святых

Свой у каждой пылинки маршрут, И начало у всех движений, Грандиозные стройки идут На местах больших разрушений. Возвышаюсь, падая ниц, Вижу все, закрывая глаза. Все равно я люблю эту жизнь, Ее страшные чудеса. «Река времен» (c) Fleur

Часть 1: "Мелли-помойка" Мелли больно потянули за волосы. — Ничего не умеешь, Сандерс. Отдай, пока не прикусила. Она с облегчением позволила члену Саймона выскользнуть изо рта. — Хватит. Ложись. Да не на спину. Вот так, зад только приподними. Саймон запустил руку ей под трусы, а потом стянул их до щиколоток. Мелли сделалось жутко неудобно и за трусы свои, посеревшие после многочисленных стирок, и совсем не модные, не то что у девчонок (она же видела, кто какое носит белье — в раздевалке перед уроками физкультуры), и за себя, что совсем ничего не умеет. Сегодня вечером она впервые с парнем. Да и с каким — это же Саймон Мэрфи, первый парень во всей школе. И впервые с ней кто-то был ласков, обнимал, целовал, хвалил прическу и платье. Мелли не сопротивлялась, когда Саймон дал понять, что кроме поцелуев хочет и чего-то другого. У нее не было подруг, чтобы с ними можно было обсудить парней и шмотки, никто не звал на свидания, никто не подвозил из школы. Зато Мелли регулярно подсовывали — в шкафчик, а то и просто за шиворот — журналы, в которых полно было разных фотографий: что и как делают мужчины с женщинами. Иногда даже — женщины с женщинами. В ответ на непривычно хорошее отношение Мелли Сандерс готова была на что угодно. Да даже не просто на хорошее — на отсутствие плохого. Она была готова заплатить за каждое доброе слово. За каждое ласковое прикосновение. Мелли расставила ноги так, чтобы Саймону было удобно. Шире не получалось: проклятые трусы мешали. Она примерно представляла себе, что сейчас будет, но теория и практика — разные вещи. Саймон довольно грубо трогал ее между ног, будто желая вдавить пальцы как можно глубже. Никаких приятных ощущений, даже тех еле-еле заметных, что возникали у нее, когда сама Мелли себя там трогала: в те редкие ночи, когда мать разрешала ей спать одной. — У-уу, да у тебя там целый лес, Сандерс. Избавься от него к следующему разу. Мелли послушно кивнула головой. Избавься. Мать не разрешала ей даже подмышки брить. Ноги еще ладно, волосы на них были светлыми и совсем реденькими. Купить пачку одноразовых бритв и спрятать их проблемой не было. Проблемой было утаить от матери сам факт уничтожения растительности. Ведь бреются только грязные заразные шлюхи, а приличные девушки должны оставаться такими, какими их создал Бог, и точка. К следующему разу. Значит, Саймон хочет увидеть ее еще раз. Значит, в этот раз она просто потерпит, и все, а потом должно быть сносно или даже вовсе — хорошо, о таком в книжках пишут, хотя и без подробностей, некоторые они на уроках литературы изучали. Он втиснул в нее свои пальцы, а потом и член, сначала неглубоко, но Мелли уже стало неприятно — не больно по-настоящему, а так, словно сковыриваешь корку с полузажившей ссадины, и сейчас же сунулся дальше, глубже, вот тогда стало по-настоящему больно, она закусила губу и тихонько захныкала. — Тише, девочка, тише. Ты такая тесная, потерпи. Саймон, казалось, ничуть не заботился о ней. Одной рукой держал под живот, другой — щипал за соски, двигался все быстрее и резче. Такой странный танец — танцуют двое, больно одному. Мелли уже было приноровилась, и тут он задышал громче, рыкнул как-то смешно, будто захрапел, и скатился с нее. Она так и замерла, все еще стоя на четвереньках с приподнятым задом. — Ты была великолепна, Сандерс. Сосать не умеешь, а вот про остальное я очень зря. Ты молодец. Ложись теперь рядом, поваляемся вместе, ну давай. И по простыне похлопал. А потом — ее саму по заднице. Как собаку по загривку. Мелли счастливо улыбнулась и легла. Внутри все саднило, но ведь он уже вышел и пока не собирался, наверное, повторять, так что — пройдет. Она легла с Саймоном рядом, и обняла его за шею, а голову пристроила на груди. Наверное, после этого все будет хорошо. Она теперь нормальная девушка, у которой есть все, что положено. — Мелли, детка. Саймон мягко высвободился из кольца ее рук. Приподнялся на локте, посмотрел на Мелли, так пристально, что ей стало неудобно, захотелось спрятаться. Погладил по волосам, отделил один локон, пропустил между пальцев. Наклонился и поцеловал ее, сначала в шею, потом — между грудей. — Так бы и остался тут навсегда, между твоими прелестными мягкими сиськами, Мел. Но увы. Завтра контрольная, и нам лучше бы выспаться. По отдельности. А то я не удержусь и сделаю это снова, и до утра еще — сколько получится. Но на кого мы тогда будем похожи в школе? Давай так: сходи вниз, принеси пивка. Тебе да мне, две банки. Холодильник в кухне. Какая контрольная, чуть не спросила Мелли. Хотя да. Контрольная. Что-то там очень важное, и оценка тоже очень важна. Наверное, просто она Саймону надоела, и теперь он хочет от нее избавиться поскорее. Она приподнялась и села, свесив ноги с края постели. Внутри бедер размазалось красное с белесым. Сейчас надо сходить за пивом, а потом — в душ. И скорее домой. Судя по тому, сколько мать выпила, проснется она часам к двум ночи. То есть времени еще достаточно. То есть можно не спешить. Если Саймон захочет, можно повторить. Снова «туда» лучше не надо, но ведь можно и по-другому, и в этот-то раз она постарается как следует. Ему вроде сначала понравилось, а потом за волосы оттянул и велел прекратить. И не целовал ее больше в губы. Только в шею — и то поначалу лишь сзади, один раз прямо зубами впился. Никто еще не оставлял на ней отпечатков зубов. Кроме соседской собаки, в три года ухватившей за щиколотку. Мелли протянула руку к валявшемуся на полу платью. Саймон медленно покачал головой. — Иди так. Так ты мне больше нравишься. Без этой дурацкой тряпки. А ведь говорил, что у нее красивое платье. Наверное, просто хотел сделать приятное и соврал. Платье как платье, перешитое ею из платья матери. Длиной ниже колена, закрытое, с рукавами по локоть. Светло-серое, потому что серый — приличный цвет для молодой девушки. Серый, белый, синий. Коричневый, может быть. И черный, конечно. Мелли хотела натянуть хотя бы трусы, но не смогла их найти. Пришлось и впрямь идти так. Она вышла из комнаты, прошла по коридору и стала спускаться по лестнице. Кухня вроде бы должна была оказаться недалеко. Ее ослепила вспышка. Камера на телефоне. И не на одном. И голоса — оглушили. — Мелли Сандерс больше не целка! Ну что, как, дружище, не блеванул на нее в процессе? Мы за тебя волновались! Саймон свесился через перила — как был, голый, с болтающимся между балясин членом. — Я старался! Повернул ее задом и отделал как следует. Давно у меня настоящих целок не было. — Ничего себе не сломал? Там, наверное, прямо бетонная стена была? — Даже не погнул. И не надейтесь! Записал на свой счет двадцатую! Мелли помнила, где входная дверь. Сейчас это было очень важно. А больше ничего не помнила. Вышла из дома и побрела по дорожке. На втором этаже открылось окно, из него выглянули смеющиеся рожи. — Возьми, Сандерс, нам чужого не надо! Тем более твоего! Оно до сих пор воняет тобой, помойка! Платье спорхнуло вниз, зацепилось за садового гномика. Туфли приземлились ей прямо под ноги. Кое-как Мелли натянула платье. Надела туфли и ушла, сопровождаемая смешками и обещаниями непременно увидеться в школе. Теплый ветер лез под платье, хлопал подолом, хватал за колени. Она запнулась и подвернула ногу в какой-то ямке — подломился каблук. Казалось, все встречные на нее пялились. Надо будет проверить, не покрылась ли спина ожогами унижения. *** Мелли вернулась домой. Слава Богу, мать и вправду спала. Иначе — тысячи вопросов, точнее — допрос. И, скорее всего, побои. Хорошо, что мать не перекрыла горячую воду. Мелли наполнила ванну и легла в нее. Потом подогнула коленки и погрузилась с головой. Задержала дыхание и смотрела сквозь толщу воды на белый потолок ванной комнаты. Белый и чистый, белый и безгрешный. Лежала так, пока не начали гореть легкие. Утопиться? Для этого нужны силы, которых у нее не было. Схватившись за бортики ванны, Мелли резко села, сделала несколько судорожных вдохов. Завернулась в висевшее на крючке полотенце — несвежее, но больше двух в неделю ей все равно не полагалось. Слишком частое мытье ведет к греху. А грехи ведут к погибели души. Слава Богу, матери рядом не было. И Бога, кажется, не было. Она давно задумывалась, почему Бог допускает такое — болезни, катастрофы, войны. Каждый день — по всему миру. Был бы всемогущ — так вмешался бы? Или потому и не вмешивался, что был всемогущ и мог все это устроить? Она привыкла подставлять под удар и другую щеку, получив первую оплеуху. Просто, наверное, после сегодняшнего на ней не осталось живого места вообще. Часть 2: "Огненный сон" Бог, которого так любила мать, не одобрил бы таких мыслей, но Мелли сейчас думала, что вздумай она сыграть в кости — сколько раз ни бросай, выпадут пустые грани. Она зажмурилась. Под веками замелькала всякая дрянь — по небу летели дохлые птицы, мертвые листья и разбившиеся машины, из которых высовывались пассажиры и весело махали ей руками. Бог, которого так любила мать, обманет, наверное, их всех и с концом света, как обманывал с этим «подставь другую щеку» — вместо него просто случится час пик, как в больших городах, все вывалят на улицы и запрудят их, и застрянут, никто не в силах двинуться с места. Мелли вытерлась, повесила полотенце на сушку, добрела до постели и забралась под одеяло, закрыла глаза и провалилась в сон. *** Ей снился громадный костер. Пламя ревело просто оглушительно, и языки его поднимались так высоко, что заслоняли собой все, кроме неба. Из пламени кто-то звал ее. Нет, не так. Не звал. Шептал не ее имя, а свое. Имя это звучало как-то странно и неприятно. Будто кто-то подавился или испугался и начал заикаться. Мелли повторила, не узнавая собственного голоса: рылглор. Рарглорл. Нет, не так. Р’глор. Во сне губы повиновались с трудом. Это Мелли давно заметила. Как и ноги-руки, когда во сне пытаешься убегать или драться. Пламя сказало ей свое имя. Мелли прижала ладонь ко рту и в ответ прошептала свое. Наверное, ему было достаточно. «Я тебя запомню. Ты только не забывай меня, не забывай никогда, и я навсегда останусь с тобой. Ты теперь под моей защитой, Мелли Сандерс. Войди же в мое прибежище для всех опаленных душ. Отныне и навсегда с тобой все будет в порядке. Никто недобрый не прикоснется к тебе — к твоему телу и к твоей душе. Никто не сможет тебя обидеть. Мой огонь не сжигает, а греет, и места подле него хватит для всех». «Для всех тех, кто заблудился и никак не может найти дорогу?» «Для них — особенно». *** Наутро Мелли сильно тошнило. Хорошо, что мать засела внизу с очередной заказчицей на новое платье и ничего не заметила. На четвертый раз, как Мелли вырвало, из глаз полились самые натуральные слезы. А горло стало саднить. К вечеру начал расти живот. Ни с кем не посоветуешься, никому не расскажешь. В больницу идти — позор, да и мать узнает сразу же. Не говоря уже о полиции. Она же сама согласилась, знала ведь, что именно будет. Мелли в панике перебирала в уме все возможные варианты. Хоть мать и устраивала дикие скандалы в школе, но руководство, объединившись с органами социальной защиты, настояло на том, чтобы дочь мисс — не миссис! — Сандерс все же посещала лекции о половой жизни и планировании семьи. Даже вспомнить смешно. Какая половая жизнь, какое планирование, если ее до нынешней весны даже никто за руку не держал? Пинки, тычки и то, что девчонки раздели ее в туалете и засняли на телефон, — не в счет. А скоро выпускной. И ей уже восемнадцать, можно будет уехать куда угодно, начать все сначала, хотя Мелли и понятия не имела, как и где. Одной или нет. А вдруг чудо. Вдруг его заслужила. Да ничего она не заслужила, конечно. У небес чудес не допросишься, не уставала повторять мать. Ну, может, конечно, и допросишься, только это должны быть не какие-то вульгарные «пожалуйста-пожалуйста», а молитвы денно и нощно, до сорванного горла, до сбитого в кровь лба. Да Мелли и не заслуживала, так мать сказала совершенно точно. Ничего, кроме того, к чему уже привыкла. Будь незаметной. Прячься по углам. Не отсвечивай. Будь как тень — и все равно каждый день получай по морде. Сколько раз над ней издевались и ржали так, что ей казалось: все, оглохла, сколько раз Мелли чувствовала себя той девочкой из сказки, которая погналась за белым кроликом и упала в бездонную яму, а потом бац — приземлялась, казалось, что все дыхание вышибло, что никогда не вдохнуть уже. От этих воспоминаний всегда трясло. Они там смеялись как больные, их лица раззявливались как звериные зубастые пасти — а ей казалось, она умирает. Когда-то давно Мелли Сандерс съежилась в бессловесный комок и осталась такой навсегда. *** Живот сделался размером с мяч для баскетбола. Кое-как, задыхаясь и обливаясь потом, Мелли подперла дверь изнутри шкафом. Откуда только силы взялись. В животе что-то толкалось — ну не мог же это быть ребенок. Дети растут в животе по девять месяцев, это она знала точно, несмотря даже на скандалы, что мать закатывала в школе еще и по поводу биологии — не следует ее девочке учить такое, это же грех, и какой! Не будь этих скандалов, кто знает, может, травили бы ее чуть поменьше. Мать пыталась говорить с нею через дверь, но Мелли не желала вставать, даже просто — двигаться. Какое-то время она слышала глухие мерные удары: мать, как с недавних пор пристрастилась, колотилась лбом о стену. Пусть. Не развалит же она дом. *** Ночью полилась кровь между ног. Не так, как при месячных — пока Мелли еще не проснулась, натекла целая лужа. Вот и то, чего такая грязная грешница и правда заслуживает. Позволила парню вставить в себя член — а до того еще и сделать с ее ртом то, другое. Если кровь продолжит так идти, скоро она умрет. Нет, ни в какую службу спасения она звонить не станет. Пусть все просто закончится. Кровь прекратилась, зато пришла боль. Ее словно резали между ног, от промежности до пупка. Мелли мечтала лишиться чувств, даже изо всех сил приложилась головой об изголовье кровати, но добилась этим лишь того, что висящее над нею распятье свалилось со стены и больно ударило в лоб. Если она рожает, то должен быть и младенец, как бы глупо это ни звучало: через день после всего, как с ней сделали все это. *** Вместо младенца появился сгусток темноты. Настоящей, самой что ни на есть черной. Словно соткался из той полутьмы, в которой Мелли Сандерс привычно обитала уже много лет, с тех пор как узнала, как к ней должен относиться — и относится — внешний мир. Боль прекратилась так же внезапно, как и появилась. Сгусток тьмы обрел очертания человеческой фигуры. Футов шести росту, насколько она могла оценить. Он замер у изножья кровати. У того, что она только что породила на свет, было и лицо, только Мели боялась смотреть, а потом все же посмотрела. Не узнать было невозможно. У ожившего куска темноты было лицо Саймона. Перед глазами все помутнело, а когда пестрое месиво тьмы и света рассеялось, Мелли увидела совсем другую комнату. Не свою, но все равно пусть и смутно, но знакомую. Саймон стоял у зеркала. Ее не было в комнате, но все же Мелли видела все до последней подробности, просто словно чужими глазами. Она встала за его спиной. Саймон поворачивался к зеркалу то одним боком, то другим. Красовался. Ему все равно было перед кем: перед очередной девицей, дружками, у которых-то не было такого завидного рельефа мышц. Или перед ней. Перед самим собой тоже было неплохо. Мелли протянула руку: рука была длиннее и сильнее ее собственной, как будто полупрозрачной. Без малейшего усилия кусок зеркала оказался у нее. А потом Мелли закрыла глаза. Чужая плоть так податлива. Саймон кричал, пока мог. Недолго. Она, наверное, даже во сне не хотела причинить ему зла — по-настоящему. Все-таки он был добр к ней. Пусть притворно и совсем недолго. Пусть — как умел. Очнулась Мелли уже утром. В окна вовсю шпарило солнце. Она собрала с кровати окровавленное белье и засунула его поглубже в шкаф. Потом что-нибудь придумает со стиркой. Значит, все это было по правде. У нее ничего не болело, но кровь говорила сама за себя: все было реально. Оставалось лишь выяснить, насколько реален был тот сон. Тот, где она стояла за плечом у Саймона и убивала его, кромсала осколком стекла. *** Мелли оттащила от двери шкаф: теперь он казался гораздо легче. Мать так и спала под дверью. Впервые в жизни Мелли находилась рядом с матерью без всякого страха. Просто переступила через лежащее тело, борясь с внезапным искушением как следует пнуть ее в подбородок, и пошла вниз. Если поторопится, успеет на школьный автобус. Мелли успела и вымыться как следует, и даже позавтракать. Впервые за долгое время ее утро в школе не началось с тычков и подначек. Даже никто — о, это лишь вопрос времени — не удосужился отозвать ее в угол и показать запись ее позорной прогулки по двору Саймона. Покажут еще, наверное. Но это все как-нибудь потом. Главное — узнать, что там с ним самим. *** Школа гудела как потревоженный улей, это уж точно. Благодаря своему умению сливаться с обстановкой и становиться почти невидимой Мелли выслушала, должно быть, дюжины две версий. Да, Саймон Мэрфи был мертв. Копы обнаружили его в запертой изнутри комнате. Кто-то будто искромсал парня до неузнаваемости. Для полной уверенности пришлось запросить зубные карты у стоматолога. На дверях и окнах, даже на втором этаже, стояла охранная сигнализация, которая почему-то не сработала. К тому же окна были закрыты из-за жары, в доме на полную мощность работала система кондиционирования. Никто никого не видел. Камеры видеонаблюдения соседа-параноика также никого не зафиксировали. Такого никогда не бывало, по крайней мере, никто никогда о таком не слышал. Только не в их городке. Даже треп о предстоящем выпускном смолк: все обсуждали только это. Некоторые девчонки рыдали прямо в коридоре. *** Мелли собиралась побыстрее убраться, вовсе и думать позабыв про то, что о прогуле, естественно, доложат матери. Кто знает, вдруг и не доложат, всем резко стало не до того. Важнее было то, что сон, кажется, и вправду был реален. Тот сон, где к ней обращался кто-то из пламени. Кто-то, кто не имел лица — зато знал теперь ее собственное. И не соврал: запомнил ее, позволил отомстить за себя. Не имело значения, чем и сколько теперь придется за это заплатить. А может быть, она уже — заплатила, отдав свою кровь, отдав Саймона Мэрфи. Впервые в жизни у нее был друг, и звали его Р’глор. Друг, который никогда не предаст, не оставит, не станет стыдиться ее репутации, некрасивого лица и старой одежды. А Мелли просто станет делать все, что он хочет. *** Ее схватили сзади и с силой толкнули в стену, затем нацепили на голову что-то черное, непрозрачное, шуршащее. Наверное, пакет для мусора. Потом куда-то поволокли, схватив с обеих сторон под руки. Еще трое или четверо шли следом. — Давай ее в сральник! Вы — со мной, а ты — снаружи стой и не пускай никого. — А если?... — А ты не думай лишний раз, тебе вредно. — Пакет, пакет оставь! — Эта сучка задохнется! — А так она нас увидит! — Даже если она нас увидит. Пусть видит, мелкая блядь. Пусть знает, что мы тут же придем за ней, пусть только попробует что-то рассказать. — О чем рассказать? Мы же ничего не сделали, только смотрели, а к Мэрфи она сама пришла, чтобы дать ему. Записью мы ее не шантажировали, никуда не выкладывали. Все чисто. — Тогда — не сделали, а сейчас вот сделаем. Ставь ее на пол. Ей отвесили оплеуху, потом пнули в зад. Не дожидаясь дальнейшего, Мелли сама встала на четвереньки. Голые коленки ощутили рельеф холодной кафельной плитки. — Снимай мешок, нам понадобится и рот этой сучки. Да, да, пусть снимают. Она запомнит их лица. Мелли делала все, что они хотели. Старалась сдержаться и не реветь, хотя было противно и время от времени больно. Никто и не думал ее щадить. Мелли терпела, но не потому, что тут же получала оплеуху, если начинала плакать, а потому, что не хотела, чтобы кто-нибудь явился и помешал. Если уж все равно это случилось с ней, надо продержаться до конца. Пусть думают, что она слаба и запугана. Что никому не расскажет. *** Мелли добрела до женского туалета и долго приводила себя в порядок, как могла, при помощи воды и рулона бумажных полотенец. О, теперь-то она была в порядке. В полном. Как никогда раньше. По школьному радио сделали объявление, что из-за смерти «нашего любимого Саймона Мэрфи, который навек останется в нашей памяти и сердцах» объявляется траур, и празднование выпускного откладывается на неделю. У только что рыдавших по Саймону девиц слезы тут же высохли, зато полились потоки возмущения. А чтобы всем еще больше понравилось, копы и комендантский час для всех школьников городка объявили, вдруг убийство повторится. Ведь это же определенно почерк маньяка, который просто так не остановится. Город тут же загудел, как и школа до того. Будто мухи на мусорной куче в жаркий день. Друзья покойного Мэрфи также сделали объявление, что посрать им на чертов выпускной, а вечеринка в память их дорогого приятеля состоится завтра дома у Джареда Митчелла, ближайшего друга покойного. Приглашаются все желающие, кто не намерен соблюдать идиотский траур, ведь Саймон Мэрфи при жизни любил плевать на правила. Приглашение Мелли, конечно же, никто не прислал, но трудно было не узнать о готовящейся вечеринке. Что ж, и она собиралась прийти туда. И даже с подарком. *** Мелли вернулась домой, обходя по большой дуге всех, кто пытался с нею заговорить и узнать последние новости. Выходы из школы временно перекрыли, пока всех не пересчитают, как баранов, и не проинструктируют. Не ходите с плохими дядями в темные переулки, в общем. Как будто это когда-нибудь кому-то помогало. Мать кинулась к ней, стала трясти за плечи. Мелли просто отстранила ее, не слушая истеричного ора. Впервые в жизни. Просто не стала слушать, и все. Оказывается, это все было так просто. Наверное, всегда было так. А она и не пробовала. Если бы не события последних дней, то никогда бы этого и не узнала. — Можешь делать что хочешь, — сказала Мелли, уже стоя на верхней ступеньке лестницы. — Можешь орать, будто тебя убивают, цитировать Библию, можешь запереть меня в комнате — это не помешает мне сделать то, что я собираюсь. А сейчас я пойду к себе, мама. Давай, попробуй встать у меня на пути. Кто-то словно подсказывал, что говорить. Нет, не так. Кто-то говорил за нее. У него было имя, и голос, и цвет. Красный. Не было лишь лица. Но ведь лицо только что появилось и у нее самой. *** Она и Р’глор были нужны друг другу. Не может женщина забеременеть сразу от четверых. Мелли Сандерс ведь не кошка в течке, сбежавшая на улицу и совокупившаяся с десятком бродячих котов. Но и не обыкновенная женщина, как оказалось. Может, поэтому мать так боялась ее чуть ли не с самого рождения. Все оказалось хуже, чем в прошлый раз. Тошнило еще сильнее, и уснуть Мелли не могла. Живот начал расти раньше и определенно обещал стать куда больше, чем вышло до того. Придется пробраться в дом к Джареду Митчеллу заранее. Дел оставалось немного. Подарок к вечеринке был уже готов. Надо было еще позаботиться о подходящем наряде. С полгода назад Мелли его сшила, как шила себе почти всю одежду. Тайком, в отличие от остальных ужасающих юбок и платьев. Думала, вдруг понадобится. Вдруг что-то изменится. И совсем недавно едва и впрямь в это не поверила. Все могло бы быть иначе, но вышло так как вышло. Она сшила его по выкройке, найденной в интернете — в школьной библиотеке. Там Мелли приходилось проводить много времени, ведь многие книги, без которых уроки не приготовишь, мать просто не разрешала вносить в дом. Купила отрез ткани — продавщица еще недоуменно уставилась, еще спросив, нет ли ошибки. Они ведь никогда не покупали тканей такого цвета. Красный. Мелли собиралась сшить красное платье. Мелли купила себе премилую маленькую — но ложную — надежду, которую еще только предстояло раскроить и сшить. И спрятать в глубины шкафа, чтобы потом никогда не доставать оттуда, но помнить: она есть. Она — там. *** Часть 3: "Страшные чудеса" Дом Джареда стоял нараспашку. Мелли кое-как перелезла через забор от соседей, порадовавшись своей предусмотрительности: с большим животом трудновато было бы это сделать. Теперь она хотела все видеть сама, не глазами того — тех, — кого вскорости собиралась произвести на свет. Пробралась на верхний этаж, потянула на себя раскладывающуюся чердачную лестницу. Побродила среди куч хлама — видимо, такие на чердаках у всех, не только у в ее доме. Мать пугала ее чудовищами, которые скрываются по темным углам. Но теперь можно было не бояться их. Мелли самой удалось подчинить тех чудовищ. В поисках достаточного, чтобы лечь и вытянуть ноги, пространства на полу, она наткнулась на чемодан со старыми фотоальбомами родителей Джареда Митчелла. У ее ровесников и ровесниц таких уже не будет: своих фотографий не напечатают, сейчас все делали по сотне снимков в день и тут же размещали в интернете; старые на новое место жительства не повезут. Мелли перелистала пару альбомов. Джаред и его дружки, все с детсткого сада вместе. И Саймон с ними. Самый красивый и крупный мальчик из всех. Вместе они были и до сих пор, вместе вчера размазывали ее по полу школьного сортира. Что ж, не разлучатся они до самого конца. А она все это время была одна. Так странно было видеть их маленькими невинными детьми. Не всякие дети невинны, она знала это уже очень давно. То, что Мелли увидела их всех маленькими, играющими своими первыми игрушками, отмечающими свои первые дни рождения с шарами и клоунами, ничуть не поколебало ее решимости. Может, они еще и способны что-то понять, но Мелли в это мало верила. И если она способна остановить хотя бы нескольких, кто привык без раздумий топтать чужие жизни, уничтожать тех, кто неспособен дать сдачи, — что ж, так тому и быть. Голодное пламя бушевало в ней, поддерживая это решение. Дом постепенно наполнялся голосами гостей и звоном посуды. Уже скоро. *** Почувствовав приближение родов, Мелли расстелила на пыльном полу ветхое покрывало и легла. Все продлилось дольше, зато не было так больно, как в первый раз. Четыре тени выстроились вокруг, ожидая распоряжений. — Подождите, — сказала им она. Те повиновались, глядя на нее до тошноты знакомыми глазами. Мелли чувствовала их нетерпение: стоило поторопиться. Легко поднялась, не позаботившись избавиться от окровавленных тряпок. Ничего не болело, лишь слегка кружилась голова. Она босиком, неслышно ступая, спустилась с чердака, прихватив платье, прошла в спальню родителей Джареда. На кровати сплетались два полуобнаженных тела, в ванной кто-то обнимал унитаз, издавая бурление и душераздирающие стоны. Не обращая внимания на непрошеного соседа, Мелли пристроила свернутое платье на туалетный столик рядом с раковиной и забралась в душевую кабинку, закрыв за собой дверцу. Стекло и пластик окрасились кровавыми отпечатками ладоней, она плеснула на них водой, чтобы снаружи было незаметно. Мало ли к там полощется, не станут особо пялиться да уйдут, ведь ей преждевременное внимание было ни к чему. Вымывшись, Мелли вылезла из кабинки и вытерлась большим полотенцем, бросила его на пол. Ванная была пуста, а даже если бы там кто-то и был – больше она не намерена была стесняться и бояться. Пусть боятся теперь — её. На туалетном столике в изобилии расставлена была косметика. Мелли рассмотрела баночки и тюбики, покрутила некоторые в руках, вспоминая, что тайком от матери читала о них в рекламных проспектах и видела по телевизору, который украдкой переключала посреди религиозной передачи на другой канал. Дома мать косметики не держала, карманных денег на покупку у Мелли, разумеется, не было. Одноклассницы, понятное дело, не трепались с ней о новинках и помаду с лаком не одалживали. Трясущимися от волнения руками она открыла тюбик помады — ярко-алой, и применила его по назначению. Получилось не слишком удачно: улыбка вышла хищной и слишком широкой, будто кто-то разодрал ей губы и теперь Мелли Сандерс будет смеяться, пока не умрет. Угольно-черная подводка размазалась под глазами, окончательно завершив превращение лица в устрашающую маску. Такой ее никто не узнает — до поры до времени. Потом Мелли надела платье. То сидело даже лучше, чем в дни примерок и шитья. Вряд ли она смогла бы кормить грудью рожденных ею теней, но тем не менее груди набухли и увеличились в размерах. Она крутнулась перед зеркалом, ощущая себя кем-то другим. Красной она была, красной и страшной — пусть такой ее и увидят, такой и запомнят. Те, кто еще способен будет что-то помнить. Кто все расскажет. Она не собиралась убивать всех, да и сомневалась, если честно, что даже четыре тени при всей их свирепости способны будут уничтожить всех собравшихся. *** Кое-как расчесав мокрые волосы, Мелли спустилась вниз, и, никем не замеченная, встала на середине лестницы. Вечеринка была в разгаре: собрались, кажется, все. Даже те, кто до того уединился, чтобы побыть вдвоем — с подружкой или с унитазом, — словно бы набрались новых сил и спустились к остальным, чтобы продолжить. Все собрались в гостиной: кто-то сидел на диванах и креслах, кто-то просто на полу. Мелли смотрела на них и узнавала всех: Джареда и Лили, Брук и Адама, Викки и Криса, Рика, Стива, Монику, Лару, всех, всех. Экран здоровенного — в пол-стены — телевизора показывал медленно бредущую по двору дома Саймона Мэрфи голую девушку. Снимали будто бы сверху. Это была она сама, уходящая от него в тот самый день. Будто в другой жизни. Потом картинка сменилась. Та же девушка, стоящая на четвереньках на умеренно чистом полу туалета для мальчиков. Лицо ее заслоняли спутанные волосы, намокшие от слез, но Мелли все равно можно было узнать. Все пялились в экран, как зачарованные. Лишь некоторые девушки смотрели с отвращением, Лили Холл, например, но взгляда не отводил никто. Потом началось действие. Кто-то из зрителей подзадоривал «актеров» криками. Кто-то изображал, что его сейчас вырвет. Брук и Викки — те самые, кто как-то всем на потеху раздел ее и снимал на телефоны, — гоготали громче всех. Когда все закончилось, Джаред поднялся с места. — Никто не расскажет о том, что сейчас видел. Мы просто наказали эту сучку за Саймона. Хоть у копов и не было никаких доказательств, мы-то знаем… — Как вы можете что-то знать? Как она могла такое сделать с ним? Вы сами-то в это верите? — Заткнись, Лил. Мы знаем. И точка. — Да, вы-то знаете. *** Впервые Мелли говорила так громко. Если ее вызывали отвечать у доски или к ней кто-то обращался, обычно ее голос звучал не громче писка полузадушенной мыши. Над ней насмехались еще и из-за этого. Мелли прокашлялась, кляня себя за слабость. — Вы-то знаете. И ты прав, Джаред, — никто никому ничего не расскажет. Все молча пялились на нее. На лицах застыли гримасы — не иначе как сейчас разразятся громоподобным ржанием. Так вот пусть посмеются. Сейчас улыбки их истекут кровью. — Теперь можно! — закричала Мелли и несколько раз хлопнула в ладоши. *** Красной была она, красной и страшной. Тени метались по гостиной, не щадя никого, но убивая — не всех. Полностью невиновных здесь не было. Кто-то швырнул в Мелли чашей с пуншем: одна из теней тут же метнулась и встала между своей «матерью» и угрозой. Чаша раскололась, не долетев до головы Мелли. Что ж, теперь и светлые волосы ее были багрово-красными — не от крови, от вина. Красным постепенно становилось и все вокруг. Кажется, кому-то все же удалось спастись и даже набрать копам. Пусть. Что могут копы ей сделать, когда с нею Р’глор. Он никогда не даст ее в обиду. Никогда. Вот именно. Из дома Джареда Митчелла получится отменный жертвенный костер. Надо только действовать быстро. Мелли снова возвысила голос, стараясь перекричать тех, кто был жив, но остался на залитом кровью полу. — Уходите, кто еще цел. Кто еще жив. Уходите или уползайте, меня не волнует. Здесь все сгорит прежде, чем приедут копы и пожарные. Тени окружили ее, потянулись к ее рукам, будто домашние любимцы, ждущие кормежки и ласки. Мелли дотронулась до них, ощутив что-то среднее между дуновением ветра и прикосновением легкой воздушной ткани. Они поняли, что нужно делать. Бросившись врассыпную, сгустки тьмы превратились в палящий огонь и принялись очищать дом от всего визжащего и голосящего человеческого мусора. Кто не унес ноги — она не виновата. Мелли вышла на лужайку. За ее спиной выл и стонал горящий дом — на ней же не загорелось ни лоскутка. Хотелось рассмеяться, но Мелли тут же захлопнула рот, поймав хохот руками: чужая смерть не повод показывать свое веселье. *** Из дома Джареда действительно вышел отменный жертвенный костер, но Мелли больше не собиралась сгорать в нем. Дом за ее спиной в последний раз взвыл — ломались перекрытия, лопались стекла — и обвалился. Горячий ветер пролетел одним вздохом, взвил красный шелк платья, потерся о ноги, как только начавший ходить ребенок, которого у нее не было, хотя она родила уже пятерых. Теперь все будет по-другому. Мелли Сандерс исчезнет, но не умрет. Вместо нее будет Мелисандра, которую больше никто не сможет обидеть или унизить. Имя пришло к ней с шепотом пламени. У Мелисандры не будет фамилии, работы и места в системе координат. Не будет дома, за который надо платить, и унизительных связей, которые надо поддерживать. Она станет находить людей, которых укажет ей Р’глор, помогать им или наказывать — как он велит. И все будет хорошо. Потому что это совершенно потрясающе: чувствовать себя нужной. И знать, что отныне все будешь делать как надо, и никто не засмеется, и все получится. Надо просто вовремя подкармливать бушующее внутри пламя.