***
Прошел месяц с похорон. Мы хоронили ее в закрытом гробу, мою девочку было не узнать. Меня отправили в отпуск, но я так и не могу смерится с тем, что ее нет. Я не помню как очнулся в этой комнате. Здесь ничего не изменилось: все осталось таким, как было при ней. Лунный свет из окна падал на стол с ее записями. Она часто не спала ночами и писала, писала, писала. Поднимаю взгляд на ее стул. Когда мы только переехали сюда, я катал ее на этом стуле по всем комнатам. Шесть лет ты была со мной. «Это не так уж и мало», думал я, но сейчас понимаю: мало. Ты часто приходишь ко мне, стоишь у окна, но так, чтобы лунный свет не попадал на тебя, иначе ты начинаешь растворятся. Мы молча смотрим друг на друга, я с тоской, а ты с надеждой. Ты думаешь, я справлюсь, а я не знаю как. В окне все проносится, как на плёнке, кадры на которой ускорили в несколько десятков раз. Проходят месяцы, пролетают года, ты все также приходишь ко мне. Не знаю, какой по счету день, и какой год тоже не знаю. Мне стало все равно, кто приносит еду и платит по счетам. Я почти не сплю. Лишь иногда закрываю глаза на пару долгих минут и тут же их открываю, видя твой образ. Я не могу заснуть… За окном все тот же неизменный пейзаж. (POV)Чарли Я приехала к сестре, как мы и договаривались, во вторник в пять. Она с улыбкой встретила меня, как и всегда рядом с ней было тепло и уютно… Она была живой, когда я приехала к ней. Мне не надо было оставлять ее. Соседи видели, как кто-то заходил. Парень, а может два, было темно. Три часа все было тихо. Никто не подозревал, что эта тишина несет с собой смерть. У незнакомцев было достаточно времени, они не оставили ни одного отпечатка. Похороны назначили на пятницу. Когда я увидела ее в гробу, слёзы тут же потекли по щекам. Изверги! Я упала на колени возле ее гроба. Ублюдки поплатятся за это! Она была словно разорвана, как какая-то тряпичная кукла.***
Джон страдал, как никто из нас. Я навещала его в неделю несколько раз. Спустя месяц после похорон Ситлин он, вроде бы, пришел в норму. По крайней мере, мне так показалось. Когда я снова пришла его навестить, то долго не могла его найти. Я обошла все комнаты и остановилась возле когда-то запечатанного кабинета сестры. Сердце замерло. Я слегка толкнула дверь рукой, и она со скрипом открылась. На кресле возле окна сидел Джон. По нему было видно, что он не брился несколько дней, он сидел, опустив голову в бок и смотрел в окно. Я стояла на пороге, боясь заходить в ту комнату, где убили мою сестру. Я позвала Джона сначала тихо, почти шепотом, потом громче. Он не слышал меня. Стало страшно, я начала кричать ему, в надежде, что он все же повернется, что он заметит меня, что это просто дурацкая шутка. Пересилив страх, я вошла в комнату, сначала осторожно, потом не выдержала и подбежала к нему, начала трясти за плечи, моля прийти в себя. Джон издал звук похожий на стон и медленно начал поворачивать голову в мою сторону, очень медленно. Его глаза были мутными, как будто на них была белая пленка. Он смотрел долго, потом начал подниматься с кресла, а взгляд стал злым и диким. Я в слезах выбежала в прихожую, схватила сумку и побежала на улицу. Мне было страшно. Я остановилась возле какого-то магазина и села на лавочку. Немного успокоившись, позвонила в больницу и все рассказала, начиная со смерти Ситлин. За Джоном приехали санитары. Они какое-то время искали его, но ни в одной из комнат его не было, и тогда они снова заглянули в комнату сестры. Джон сидел в кресле, в той же позе, в которой я его видела в последний раз. Его забрали в психиатрическую больницу. Я навещала его пару раз, он сидел на стуле в белой камере, в той самой позе, будто он дома и смотрит в окно, но в камере не было ни одного окна.