Варгр

Знаешь ли, как надо резать?

В этом году зима была особенно суровой. Шкура его коня то и дело покрывалась толстым налетом инея, из иссиня-черной становясь совсем серой — Эрику(1) приходилось слезать и разводить костер, чтобы согреть и себя, и верного боевого товарища куда чаще, чем он делал это обычно. Рататоск(2) был привычен к таким холодам, потому что родом был с самых северных окраин острова Бесстрашных, но все равно начинал злиться и артачится, когда мороз пробивался под покрывавшую круп медвежью шкуру и надежный слой подкожного жира. Обычно в такую погоду никто не покидал общину, слишком велик был шанс заплутать в заснеженных лесах и не вернуться, но, когда два дня назад конунг приказал Эрику взять колчан и копье и отправляться в южный Мюрквид(3) на охоту, молодой викинг ничего не возразил. Бесстрашных с самого начала учили беспрекословно подчиняться приказам конунга, только так Мировой архипелаг мог существовать в равновесии. Последний раз они останавливались, ещё когда Суль уводила свою солнечную колесницу за горизонт; теперь совсем стемнело, и пар, вырывавшийся из ноздрей коня, казался неестественно белым даже на фоне засыпанной снегом дороги. Рататоску, видимо, надоело месить колотый лед ногами, поэтому он замедлил шаг и стал намеренно забирать влево, к темной стене вековых сосен; Эрик попытался было выправить, но конь только разозлился и совсем встал, и викингу ничего не оставалось, как вылезти из седла и начать готовить ночлег. Разведя костер в выкопанной в снегу ямке, Эрик расседлал коня, оставив только черную медвежью шкуру для тепла, и отпустил в лес, копаться в снегу и выискивать съедобные коренья — все равно далеко от костра не уйдет, слишком холодно, да и прирученный уже. Сам Эрик вытащил из походной сумки пресную лепешку и полоски вяленого мяса, подкрепился ими и, подбросив в костер сучьев, заснул. Проснулся он от того, что где-то рядом раздавалось нервное ржание — Рататоск против своего обыкновения шумно оповещал всю округу о том, что что-то его встревожило; в патруле ему в голову уже впилась бы стрела, и конь это прекрасно знал. Значит, он учуял непосредственную и серьезную опасность. Эрик мигом сбросил с себя сонное оцепенение, схватился за рукоять топора и вскочил на ноги, ориентируясь на ту сторону, откуда было слышно Рататоска. Вокруг все тонуло в мрачно-сером тумане, который нисколько не разгонял не до конца потухший огонь, а колесница Мани так и не показалась из-за облаков — стало быть, проспал викинг не столь уж долго. Глаза постепенно привыкли к темноте; Эрик увидел своего коня, который черной тенью маячил возле замшелых стволов сосен. Рататоск нервно прядал ушами, храпел и взрывал копытами глубокий снег, но не двигался с места. А потом он увидел движение. Между сосен пробиралось что-то — или кто-то — и направлялось прямо в их сторону. Эрик, как ни силился, не мог разобрать, что это — по очертаниям было похоже и на большого волка, и на важенку, и на человека, но последнее очень маловероятно — все члены племени сейчас были в общине, а с других островов попасть на южную сторону острова Бесстрашных не представлялось возможным. Так что оставались только варианты с исконными обитателями Мюрквида. Силуэт двигался неровно, то и дело кидаясь из стороны в сторону, как при сильном ветре — но при этом неуклонно следовал к свету костра. Эрик, недолго думая, занес топор над головой, готовясь к броску — волк ли, олень, вепрь, да хоть сам Фенрир, неважно, разобраться можно уже после, когда враг будет повержен и минует угроза. Но что-то остановило его. Рататоск вдруг сорвался с места и понесся на существо, намереваясь затоптать его насмерть, раз хозяин медлит; то в ответ рвануло навстречу коню, то ли зная, что успеет серьезно ранить его, то ли просто желая умереть как можно скорее. — Стой! — викинг сам не знал, кому он крикнул это — своему коню или приближающемуся существу, но подействовало на всех: Рататоск грохнул копытами о кривые корни ближайшей сосны и замер, а силуэт, преодолев ещё несколько шагов, начал оседать и вдруг беззвучно упал, распластавшись в сугробе. На какое-то время вокруг воцарилась тишина, слышно было только, как трещит полусухая кора в костре, и как где-то далеко за скалами разлетается по воздуху приглушенный вой волка. Эрик помедлил, потом подозвал коня — тот нехотя, но все же отошел от лежащего на снегу существа, которого до того момента увлеченно обнюхивал, — и, привязав его к ближайшему дереву, сам пошел узнать, что же за зверь такой ему попался. Уже на расстоянии пяти шагов стало понятно, что попался не зверь — шкура была волчья, это правда, но из-под неё выглядывала человеческая рука, пальцы которой едва подрагивали, но не шевелились. Эрик присел на корточки и заглянул под шкуру — на снегу лежал без сознания молодой парень, и мерзлая вода под ним медленно таяла от набегающей крови. Это был плохой знак, а ещё хуже было то, что вглубь леса от лежащего тянулась цепь кровавых следов — Эрик не стал их рассматривать, сразу подхватил парня на руки и водрузил на спину своего коня, намереваясь отвезти его в общину, — но даже так ему показалось, что следы были звериными. Возможно, ему только показалось.

Знаешь ли ты, — как разгадывать?

Едва Рататоск сделал первый шаг по глубокому снегу, как лежащий на его спине протяжно застонал — в сознание так и не пришел, но, судя по всему, раны были настолько глубокими, что боль от них была невыносима даже в таком состоянии. Придется или бросить несчастного на прокорм диким вепрям и волкам, или выходить его здесь, в Мюрквиде. Эрик скрипнул зубами от досады, понимая, что первый вариант для него — не вариант совсем. Построить шалаш из наломанного соснового лапника и мелких бревен не составило для него никакого труда — все же Эрик был не только искусным воином, но и опытным охотником, поэтому умел неделями выживать вдали от поселений. Вот только как быстро он сможет вылечить парня? Хватит ли ему нескольких недель, или придется ждать, пока не сойдет снег, и горы не покроет густым зеленым ковром трав? Он не хотел загадывать, и все же готовился к худшему. Пока викинг строил шалаш, его конь лежал рядом с раненым, согревая его своим теплом и заодно выполняя роль охранника. Эрик заметил, что отношение Рататоска к парню резко сменило полюс; пока тот был в сознании, конь готов был его растоптать, а сейчас не проявлял никакой агрессии. И это было странно. Очень. Уложив парня на волчью шкуру внутри шалаша и сняв с него верхнюю рубаху, викинг, наконец, получил возможность как следует рассмотреть его раны. Их было несколько, и, если некоторые не представляли особой угрозы и, соответственно, интереса — просто царапины, не больше, — то две вызвали в Эрике беспокойство. Одна пролегала наискось через живот — внутренности не задеты, но края, ровные, как от ножа или остро заточенного копья, уже были воспалены. Вторая прорезала насквозь бедро: из неё до сих пор небольшой струйкой сочилась кровь. Перерублены ли связки — одному Одину известно, и тут Эрик вряд ли мог помочь чем-то, кроме того, что перешить края раны между собой высушенными оленьими жилами да завязать полосой ткани, оторванной от рубахи. А вот воспаление — это серьезно. Викингу пришлось выйти из шалаша, поднять на ноги Рататоска и заставить его искать корень мандрагоры — единственное, что могло сейчас помочь раненому, это порошок колдовского растения. Искать пришлось несколько часов, но лекарство было найдено; стоило Эрику присыпать рану измельченным корнем, как парень всхлипнул и задышал ровнее, значит, ему стало легче. Эрик наложил повязку и устало улегся рядом. Осознание пришло как-то не вовремя — парень-то из Милосердных, ведь ходит под волчьей шкурой, а Милосердные располагались почти на другом краю света. Как же он оказался на острове Бесстрашных, с юга, да ещё и с такими ранами? Эрик прикрыл глаза, размышляя. От сотворения девяти миров прошло не так много времени, когда развязалась великая война — и она втянула в себя всех их. Асы, великаны, цверги, демоны Муспельхейма и мертвецы царства Хель — от мала до велика, все сражались друг против друга. Много веков проливалась кровь. Сам Иггдрасиль содрогнулся, и его ветви стали гнуться к земле, разрушая самую суть мироздания. И тогда воззвали к нему девять миров, и из его корней в Мидгард вышли пять животных. Первым был варгр — огромный волк; он олицетворял собой милосердие, ибо волки никогда не убивали без надобности, — и от него народилось племя Милосердных. Вторым вышел бьерн — большой черный медведь; он был силой и храбростью, и от него пошло племя Бесстрашных. Следом появилась сногла — белая сова, символ мудрости и знаний, — она стала родоначальником племени Мудрых. Потом вышли гауп — рысь и рефр — лисица, символы правды и дружелюбия, и породили племена Честных и Дружелюбных. Чтобы сохранить первое потомство, все пять животных принесли себя в жертву на центральном острове Мирового архипелага. С тех пор в честь своих предков каждое племя носило их шкуры. И раз в декаду племена собирались вместе на Великий Блот(4), чтобы почтить своих предков, принеся им в жертву по одному животному — символу племени. Эрика разбудило неприятное ощущение того, что на него смотрят — он подскочил, сжимая пальцы на топоре, но вовремя вспомнил, что вряд ли ему что-то угрожает. Не мог же парень, которого он вчера подобрал, настолько быстро очнуться? Викинг повернулся... И шокировано замер, потому что понял, что ошибся. Милосердный мало того, что был в сознании, так ещё и не пугался, не пытался подняться, схватиться за несуществующее оружие или что-то ещё — он просто лежал и смотрел на Эрика. И викинг заметил, что зрачки у парня — непривычного, слишком яркого голубого цвета.

Знаешь ли, как надо красить?

Сколько длился молчаливый поединок их взглядов, Эрик не знал. Знал только, что парень отвел взгляд первым, то ли признавая силу викинга над своей, то ли просто устав разглядывать его. Это как будто придало Эрику уверенности — хотя что ему мог сделать Милосердный, да к тому же без оружия и в таком состоянии? Он отогнал мысль о том, что, если бы действительно все было так просто, Рататоск не встретил бы его вчера так враждебно. Бесстрашный молча снял повязки с ран и принялся их осматривать. На бедре все ещё виднелись чешуйки свернувшейся крови, но сама рана под грубой штопкой стала как будто менее глубокой. С той, что была на животе, воспаление ушло, края стянулись между собой и казались значительно меньше, чем накануне — теперь рана тянулась не через весь живот, а только от ребра до середины, где росла темная дорожка волос, одним своим концом уходившая под исподнее. Эрик туда не смотрел — он сосредоточенно ощупал края разреза, убеждаясь, что по состоянию рана походила не на свежую, а на как минимум двухнедельной давности. Ни на одном человеке из его племени раны не заживали так быстро. Даже с порошком корня мандрагоры. Все так же не нарушая молчания, Эрик наложил новую повязку, позволил раненному отхлебнуть из его меха, и на этом они снова пришли к тому, что было в начале — к молчанию и долгим взглядам друг на друга. Тишина наскучила Эрику довольно быстро. — Как тебя звать, Милосердный? Парень, кажется, только этого вопроса и ждал: — Форде(5). Можно просто Фор. — Я — Эрик, — по правилам, назвавший себя имел право знать имена всех, кто его окружал, даже если те предпочли бы обратное. — Как ты оказался на нашем острове? Милосердные не подплывают так близко к южному берегу, на него вообще невозможно высадиться, а корабельная бухта есть только с северо-востока. — Я... Что? — В неестественных зрачках, до того горевших любопытством и непонятным Эрику весельем, мелькнуло недоумение, быстро сменившееся страхом. — Где я сейчас? — На окраине Мюрквида, что на острове Бесстрашных. Милосердный какое-то время просто таращился на него, переваривая услышанное; потом криво ухмыльнулся, решив, видимо, что викинг шутит, но почти сразу изменился в лице. Всему Мидгарду было известно, что Бесстрашные особым чувством юмора не отличались. — Но этого быть не может! — Фор подскочил на месте, так, что едва не задел головой свод шалаша. — До острова Бесстрашных больше недели вплавь, как я мог?.. Эрик бесстрастно наблюдал за его метаниями; ему и самому хотелось бы знать ответы на те вопросы, которые задавал Милосердный, но, если сам он не мог дать их, то и никто не мог. По крайней мере, в обозримой близости. Викинг не стал дожидаться, пока Фор перестанет кидаться на стены, — всыпал ему в рот оставшийся измельченный корень мандрагоры и заставил проглотить. Вроде бы подействовало — парень ошалело захлопал глазами, но послушно улегся под рукой Эрика на свою волчью шкуру, и через какое-то время уже забылся сном. А потом с ним стали происходить странные вещи. Парень задышал тяжелее, выгнул спину и заскреб пальцами по полусырой земле, вырывая мелкие корешки и увязшие в перегное ветки. Снаружи шалаша Рататоск беспокойно захрапел, предупреждая об опасности; а судя по тому, что он попытался пробраться внутрь, опасность исходила непосредственно от Фора. Когда парня словно невидимой силой подбросило над землей, Эрик, наконец, понял, что это. Он видел такое только однажды. Тогда человек его племени, молодой воин, вернувшийся со своего первого блота, на глазах у всей деревни перекинулся в черного медведя. Его нарекли бьёрном. И убили, в честь самого первого черного медведя, что появился из корней Иггдрасиля. По традициям Мирового архипелага, племена не встречались друг с другом на протяжении десятилетий — каждое существовало на своем острове, само по себе, лишь изредка обмениваясь какими-то товарами либо ресурсами. Только Великий Блот раз в декаду собирал все племена вместе на несколько дней. В эти дни приносились жертвы, а молодое поколение племен, женщины и мужчины детородного возраста, выбирали свое племя. Их направлял зов крови — каждый человек, проходя мимо жертвенных животных, должен был почувствовать одного из них ближе, чем всех остальных. Так определялось племя. Были и те, кто не не мог определиться, кто чувствовал в себе зов сразу нескольких животных — двух, трех, иногда всех сразу, а иногда — ни одного из них. Таких называли эрингами(6), если человек обращался в нескольких животных — такое бывало крайне редко и крайне опасно для окружающих, — или по именам животных, в которых те обращались — бьернами, варграми, сноглами, гаупами и рефрами. В любом случае, свои новообретенные имена они носили недолго. Эрик попятился, не выпуская из виду корчившегося на полу шалаша Милосердного, который уже мало чем походил на человека, но и вид какого-либо животного ещё не принимал. Стоило ему выйти из своего укрытия, Рататоск предпринял новую попытку броситься туда, но викинг поймал его за гриву и удержал на месте. Из шалаша доносились звуки, которые можно было принять и за рыдание и человеческие стоны, и за звериный рык. На какое-то время все стихло, только над плечом Эрика раздавался напряженный хрип Рататоска. Потом над лесом разнесся протяжный, леденящий душу вой. И из шалаша навстречу Эрику вышел огромный, размером с буйвола, волк.

Знаешь, как вопрошать?

Волк отряхнулся, поднимая на Эрика светящиеся голубым зрачки. Викинг как мог держал коня, пока тот рвался с цепи, наспех накинутой ему на шею, и впервые в жизни был благодарен старому конюху, который собирал одиночных охотников в вылазки — он единственный оставлял в переметной суме эту цепь, скованную специально для таких лошадей, как Рататоск. Теперь все встало на свои места — и непонятная агрессия коня, и недоумение Милосердного по поводу его местонахождения. Рататоск вел себя так, как было предначертано ему по крови — он был из рода редких и очень ценных лошадей-охотников на крупных северных хищников. Они брали след лучше эльгхундов(7), бежали быстрее, при необходимости могли в одиночку загрызть небольшого волка или годовалого медвежонка, — и само собой, что угрозу в виде оборотня, точнее, его звериной формы, Рататоск почуял и принял за непосредственную опасность. Волк же не проявлял признаков агрессии — он просто уселся на снег, все так же не сводя глаз с Бесстрашного, и застыл. Если оборотень думал смутить его, то явно прогадал, Эрика на такое не возьмешь. — Так ты — эринг? Бешеный? «Я — Варгр. Мальчик тебя не слышит, если ты пытаешься говорить с ним,» — голос, не похожий на Фора, раздался прямо в голове Эрика, — «Я — изначальный предок, я являюсь в этот мир каждый раз, когда рождаются такие необычные люди, как Форде.» — И что мне с того?.. И как ты это делаешь? — тряхнул головой викинг, пытаясь согнать с себя наваждение, но голос все так же продолжал звучать: «Мальчик ослаб и напуган. Мне пришлось перекинуть его в тело волка, чтобы спасти от его же племени. Но его дух очень силен — Форде родился, чтобы возглавить новую веху в истории Мирового архипелага. Мне не хватает сил все время удерживать его запертым внутри, да и заточение плохо на нем сказывается. Я хочу, чтобы ты позаботился о нем.» — Так вот, что тебе нужно? Сделка? «Именно.» — Варгр поднялся со своего места, переступил несколько раз по снегу, приближаясь к Эрику, но Рататоск, до того вроде успокоившийся, рванул так, что викинг чуть не выпустил из рук цепь. — Стой! — прикрикнул Бесстрашный. Конь в ответ несколько раз мотнул головой и притих, но то и дело бил передним копытом снег, а Эрик снова повернулся к волку. — Сделка предполагает двусторонний обмен. Что я получу, если соглашусь подтирать сопли этому Милосердному? «Славу и почет, место второго лидера, если захочешь — когда Форде займет место ярла.» — Ну нет, — Эрик даже рассмеялся. — Ты обещаешь мне то, что уже и так мое. Я — один из лучших воинов племени, и займу место конунга на будущем Блоте. «Чего же ты хочешь?» — волк настороженно подобрался, не сводя взгляда с викинга. Тот задумался. Идея пришла внезапно: — Я хочу владеть им. Им — и тобой. Волк отреагировал неоднозначно — он сначала дернулся, как будто над ним захлопнулась ловушка, а потом прижал уши и зарычал. «Ты требуешь слишком многого.» — Ты будешь подчиняться мне, Варгр. Тогда выживешь и ты, и Милосердный, — видя, что волк припал к земле, словно готовясь к атаке, Эрик ослабил хватку на цепи. — А попробуешь броситься — отдам тебя на растерзание Рататоску, не задумываясь. «Ты думаешь, я не смогу побороть твое животное?» — Варгр раздраженно взмахнул хвостом и принялся выписывать восьмерки около входа в шалаш, перемешивая лапами снег. — «Не забывайся, Бесстрашный, я гораздо сильнее всех живых существ в этом мире.» — Если бы это было правдой, тебе не нужна была бы моя помощь. Волк остановился и резко повернулся к Эрику. Увидев в неестественных голубых глазах быстро закипающую злость, викинг неторопливо вытащил топор. Смерти он не боялся — а если перед ней волк сумеет как следует его развлечь, то в Валхаллу он отправится счастливым. Но, вопреки ожиданиям Эрика, оборотень вдруг прикрыл веки и, явно через силу, склонил лобастую морду к земле, припадая на передние лапы. «Как скажешь, так и будет. Его жизнь — твоя жизнь, моя судьба — твоя судьба; от этого момента и до смерти.» Варгр поднял глаза на Эрика и напряженно сверлил его взглядом, пока тот не кивнул; и, словно этот жест послужил сигналом, волк рухнул на бок и забился в конвульсиях — его тело начало изменяться, принимая очертания человеческого, шерсть втягивалась под кожу, уши с хрустом деформировались. Через несколько минут на снегу лежал обнаженный Фор. Эрик успел поднять его на руки и перенести в шалаш к тому моменту, как тот открыл глаза. — Я что, снова потерял сознание? — выдохнул Фор, вопросительно приподняв брови; но Эрик вместо ответа притянул его к себе и жестко поцеловал, с наслаждением проглатывая удивленный возглас Милосердного. Сделка состоялась.

Знаешь ли ты, как молиться?

Когда из-под растаявшего снега показались первые эдельвейсы, Эрик усадил Фора на коня, взобрался следом и направился в деревню. Путь от Мюрквида до поселения Бесстрашных они преодолели за неполные три дня. — Эрик? — ему навстречу вышла Тора(8), черноволосая валькирия, что в походах всегда была по левую руку от Эрика и прикрывала его от шальных стрел и коварных врагов. — Тебя так долго не было, все племя думает, что ты сгинул в глубинах Мюрквида. — Не бывать этому, — Эрик прижался к её лбу в знак приветствия. Тора была рада его видеть, хоть и не показывала этого — валькирии в принципе старались вести себя агрессивно, потому что, стоило им дать слабину, и они тут же лишались своего статуса воина, становились просто женщинами племени. — А это кто? — валькирия кивнула на Фора, который сосредоточенно расседлывал Рататоска так, как Эрик его учил. До официального представления ему нельзя было ни с кем общаться, поэтому и Тора могла узнать о нем только так. — Смотрю, Рататоск на него не огрызается. Совсем ручной стал? — Какое там, дичит пуще прежнего, — махнул рукой викинг на последний вопрос. — Это Форде, мой муж. Я нашел его раненным на окраине Мюрквида. Он из племени Милосердных. — А, — при упоминании потомков волка Тора переменилась в лице, помрачнела, а глаза налились непонятным не то презрением, не то страхом. — Тогда все понятно. — Что именно? — Едва сошел лед с моря, в бухте появились три корабля с изображением большой белой совы на парусах. — Мудрые? Что они забыли здесь? — Судя по всему, твоего Форде и забыли. — Тора передернула плечами, демонстрируя, насколько ей претит пребывание Мудрых на острове. — Они второй день сидят в главном зале общины, что-то обсуждают с конунгом. Не к добру это. В последний раз, когда Мудрые приплывали... Но Эрик её уже не слушал — он почти бегом направился к главному залу, что был в большом доме на самой вершине холма. Там, вопреки обыкновению, почти не было людей — с началом весны все занимались хозяйством, землей и охотой, — только возле очага, там, где на собраниях восседал конунг, стояли несколько человек. Половина из них носили непривычные глазу белые кожаные накидки с вышитым рисунком совы и перьями по краям. Конунг, сидя в своем кресле, беседовал с высокой светловолосой женщиной — у неё единственной волосы были заплетены не в одну косу, как полагалось, а в одиннадцать, и каждую украшала связка рябых перьев на серебряном кольце. Эрик немедля направился к ней; завидев его, конунг поднялся навстречу. — Эрик! Меня известили о твоем приезде, — бородатый мужчина повернулся к Мудрой, намереваясь её представить. — Это... — Я знаю, кто это, — перебил конунга Эрик, чем заслужил недовольный взгляд с его стороны. — Приветствую тебя, Мартэ Джина(9). — Эрик, — женщина величественно кивнула головой в ответ. — Давно тебя не видела. Ты возмужал. Викинг только пожал плечом. Он не был урожденным Бесстрашным — но на своем первом Блоте он выбрал племя черного медведя, потому что слышал только его зов. Местом его рождения был остров Мудрых — скалистый западный остров, которому принадлежал пролив перед Центральным островом и, соответственно, сам остров. Мудрые были учеными, астрологами, шаманами; испокон веков они проводили жертвоприношение на Великом Блоте, им единственным было передано знание о том, как это делать по всем правилам, чтобы жертвы были приняты. А главной среди Мудрых была шаманка Мартэ Джина. Сколько Эрик себя помнил, она одна управляла племенем; никто не мог точно назвать её возраст — одни утверждали, что три декады, другие же поговаривали, что за десять; сама Мартэ молчала. Викинг тряхнул головой, возвращая себя из воспоминаний, и снова заговорил: — Что заставило Мудрых зайти в нашу бухту? Шаманка вопросительно посмотрела на конунга, видимо, интересуясь, можно ли Эрику знать об этом. Викинга это разозлило — но на лице не дрогнул ни единый мускул. Конунг кивнул, и Мудрая снова повернулась к Эрику: — Из племени Милосердных сбежал эринг. Магнус(10) обратился к моему роду за помощью — он сказал, что в последний раз оборотня видели у берегов острова Бесстрашных. Мы прибыли, чтобы найти эринга и принести его в жертву изначальным предкам.

Как приносить надо жертвы?

— Но так не принято! — вспыхнул Эрик. — Даже если оборотень действительно на нашем острове, только Бесстрашные имеют право убить его. — Обычно так, — качнула головой Мартэ, отчего серебряные кольца со звоном столкнулись, а перья затрепетали. — Но сейчас исключительный случай. До Великого Блота остался всего год, значит, девять лет эринг скрывался в племени Милосердных и, возможно, приносил им несчастья. Ты помнишь, как в том году разнеслась весть о засухе на их острове? Уверена, он был тому причиной. Викинг хмыкнул: — Да уж конечно. И вовсе не то, что единственный источник пресной воды был отравлен, как раз в то время, когда Мудрые там были?... — Уймись, Эрик, — остановил его конунг. — На этот раз нам придется поступиться обычаями и позволить Мудрым разобраться с оборотнем. Мартэ Джина победно вскинула взгляд на Эрика. — Ярл Мирового архипелага и конунг племени Бесстрашных единогласно приняли решение. Мы приступим к поискам сегодня же, ещё до появления колесницы Мани. Это действительно было поражение — против слова своего конунга Эрик ничего не мог сделать. Рыкнув от бессилия, он повернулся и стремглав бросился вон из главного зала. Он направился к своему дому, добротной постройке из смолистых сосновых бревен и торфяной облицовкой, и только на пороге вспомнил, что оставил Фора на малой площади, вместе с Рататоском. Учитывая, сколько времени он провел в чужом племени без представления, его уже вполне могли убить; какой же он идиот, что не додумался сразу его спрятать! Первым делом Эрик пошел туда, где видел Милосердного в последний раз. Рататоск мирно стоял в своем деннике, дожевывая, судя по запаху, требуху дикого вепря, а вот Фора нигде не было видно. Эрик оглянулся, и его взгляд зацепился за знакомую черную косу. — Где Фор? — викинг в мгновение ока подлетел к Торе, хватая её за плечи. Та кивнула в сторону: — Я отвела его в твой дом. — Нарушила правило? — Я валькирия, у меня есть такое право, — Тора оскалилась, и Эрик едва удержался от того, чтобы поцеловать её, — за такое она снесла бы ему голову его же топором. — Спасибо. В доме его уже ждали — но не Фор, как надеялся викинг. На верхнем этаже, прямо под крышей, там, где обычно спал Эрик, сидел Варгр. — Зачем ты вылез? — едва завидев его, зарычал Бесстрашный. — Ты знаешь, что Милосердные во главе с этой беловолосой здесь из-за тебя? «Знаю.» — за прошедшие два месяца волк ни разу не появился, поэтому Эрик инстинктивно зажал уши руками, настолько громким показался ему голос. Конечно, это никак не помогло. — «Мартэ Джина ненавидит таких, как Форде. Она считает, что сами боги прокляли оборотней, дав им возможность время от времени обретать форму изначальных предков, и это свое заблуждение она распространила на все племя Мудрых, подорвав тем самым основу мира. К тому же, она знает, что мальчик рожден для того, чтобы стать новым ярлом — но она сама хочет занять это место. Именно поэтому она здесь. Никто из живущих, кроме неё, не знает, что, если нарушить установившийся порядок и принести жертву не на Центральном острове, то можно завладеть разумом всех, кто живет там, где пролилась ритуальная кровь.» — Зачем ей это? «Хочет подчинить себе Бесстрашных и с их помощью уничтожить ярла. И нынешнего, и будущего. Мудрые не обладают достаточной силой, чтобы победить Милосердных, а Бесстрашные не пойдут против потомков волков добровольно, ибо поклялись оберегать Мировой архипелаг только от внешних опасностей. Но если она сможет подчинить их себе... Прольется кровь. Много крови. Мидгард захлебнется в ней, и повторится та война, что была в самом начале. Только на этот раз Иггдрасиль не сможет вернуть порядок.» Эрик, все это время стоявший напротив волка, устало сполз по стене и уселся прямо на земляной пол. Все сходилось один к одному — викинг помнил, что племя Мудрых питало особую нелюбовь к Милосердным, недовольное тем, что главная власть — звание ярла — принадлежит не им. И всегда искало возможность присвоить это звание себе. — Так, ну с Мартэ все более-менее понятно. Но что Милосердные? Зачем они попросили Мудрых поймать тебя? Они ведь могли приплыть сами. «Они никого ни о чем не просили.» — Но Мартэ сказала... «Она может сказать что угодно. На самом деле, Милосердные, прогнав Форде с острова, преследовали меня почти до острова Бесстрашных, но потом вернулись в свое поселение, никуда не заводя корабли. Магнус повелел своим подданным молчать об оборотне; но у Мудрых большая и надежная сеть шпионов. Мартэ узнала обо мне — и тут же приказала снаряжать корабли.» — А почему конунг доверяет её словам, когда она — не Честная? Почему он вообще так рвется ей помочь? «Ты сам знаешь, почему. Твои амбиции ему не по нраву, он чувствует, что ты скоро сместишь его; а он хочет продолжать править островом. Ты должен помешать Мартэ принести Форде в жертву, помни: твоя судьба — моя судьба и его жизнь — твоя жизнь.» Волк закатил глаза, начиная обращаться, и Эрик отвернулся: он не очень любил смотреть на это.

Знаешь ли ты, как закласть?

— Эрик? Викинг обернулся, услышав голос Милосердного; тот сидел на волчьей шкуре и сонно моргал. Без единого слова Эрик подошел к нему, вздернул на ноги и прижал к себе — в нем боролись два совершенно противоположных желания: с одной стороны, хотелось его поцеловать, а с другой — свернуть шею, просто за то, что из-за него заварилась такая каша, в которую оказался втянут весь мир. Фор об этом не подозревал, поэтому с готовностью прильнул к его боку. — Та валькирия привела меня сюда. Надеюсь, ей ничего за это не будет? — в нем говорило милосердие, хотя Эрик прекрасно видел, что в глазах Фора не отражается это беспокойство, что ему, в общем, нет дела до Торы. Хороший признак для Бесстрашного. Он только хмыкнул, ничего не стал отвечать. Эрик жестко сжал пальцы у него на затылке, намереваясь заставить его откинуть голову, и перехватить болезненный вздох прямо у губ, но вдруг раздался стук в наружную дверь. И не просто стук — тот, кто был снаружи, дубасил по дереву изо всех сил, как будто дело, с которым он пришел, не терпело отлагательства. На пороге его дома стояла Тора, держа в руках обнаженный меч. Эрик на рефлексах схватился за свой топор, но валькирия предупреждающе подняла одну руку с раскрытой ладонью — в ней лежала печать с изображением медвежьей морды. Послание от конунга, значит. — Конунг требует, чтобы ты выдал Форде. — Пока что не имеет права — официально о нем не знает никто, даже ты, — викинг почувствовал, как за его спиной встал Фор, услышав, видимо, свое имя; хотел было прогнать, но Тора продолжала: — Я знаю, Эрик, знаю. Но мне приказано привести или его, или вас обоих. — Тогда пойдем. — Эрик нехорошо ухмыльнулся. — Не будем заставлять глав племен ждать. В главном зале было все так же тихо, когда они вошли под земляной свод; огонь в очаге освещал лица конунга и Мудрых, что ждали их на другом конце зала. — Ты должен убить оборотня, Эрик. Или мы убьем и его, и тебя, за непослушание, — конунг стоял с обнаженным мечом, явно демонстрируя, что дела Бесстрашного плохи. — Эрик, что?... — хотел было повернуться к нему Фор, но ему не дали договорить — два человека из Мудрых подскочили к ним и схватили Милосердного. Тот попытался вырваться, но ничего не получилось; его потащили к возвышению, обычно использовавшемуся как жертвенник на собраниях племени. Эрик дернулся следом, но наткнулся на меч конунга, упершийся ему в грудь. — Не забывайся. Эрик заколебался. Может, конунг прав? Ну и что ему за дело до того, что Фора принесут в жертву? Стоит ли его место в племени, вся его жизнь — стоит ли она жизни этого Милосердного? «Тебе придется выбирать, Бесстрашный. Твоя судьба — его судьба. Моя жизнь — твоя жизнь.» Он не понимал, откуда в его голове взялся голос Варгра, ведь Фор все ещё был самим собой — да, он яростно отбивался от Мудрых, но те все равно побеждали. Улучив момент, они схватили его за руки и за ноги и растянули в разные стороны, так, что он не мог двигаться, только безуспешно мотать головой из стороны в сторону. К нему неторопливо подошла шаманка; в её руках блестел ритуальный нож. Эрик узнал его — им обычно закалывались жертвенные животные на Великих Блотах; на его костяной рукояти были высечены древние руны, настолько древние, что никто не мог их прочесть, даже Мудрые. Фор, кажется, тоже его узнал — он ещё сильнее забился, пытаясь освободиться. — Эта кровь проливается в твою честь, Изначальный! — прошептала Мартэ Джина и занесла нож над головой для удара.

Знаешь ли, как сожигатъ?

Это и послужило Эрику сигналом. — Ты принадлежишь мне, Варгр, и я приказываю: разорви её! Одновременно с криком викинга Фор выгнулся в руках Мудрых, обретая черты волка; Мартэ от испуга разжала пальцы, и испещренный рунами нож, выскользнув из её руки, со звоном ударился об пол. А ещё через мгновение она сама оказалась прижата к каменным плитам — Варгр, выскочив из рук Мудрых, на бесконечно долгую секунду завис над ней, словно давая ей время его рассмотреть. В глазах шаманки мелькнуло узнавание — перед ней был действительный Изначальный, Варгр, огромный волк, — и это его она хотела убить. Волк сомкнул челюсти — и белые волосы Мартэ потемнели от крови. Мудрые кинулись к своему оружию, но не успели: перегородившая им дорогу Тора взмахнула мечом, и обезглавленные тела упали перед ней. — Предатели! — крикнул конунг и бросился на Эрика; тот едва успел выхватить топор и блокировать им рубящий удар меча конунга; ещё несколько ударов чуть не стоили ему жизни. Однако он знал, что победа будет за ним; сделав один удачный выпад, он вонзил острие топора в грудь конунга. Тот, хрипло выдохнув, схватился слабеющими руками за рукоять, но уже ничего не смог сделать; его тело медленно осело на пол. В зале воцарилась непривычная тишина, слышно было только шумное дыхание и треск огня в очаге. Варгр, встретившись взглядом с Эриком, благодарно кивнул и ушел, обращаясь обратно в Фора. Ушел ли он насовсем, или только на время, викинг не знал. — Тора, — валькирия с готовностью повернула к нему голову. — Созови все племя. — Отныне и впредь не будет единого конунга, — голос Эрика звонко разносился по всему залу, заставляя обескураженных Бесстрашных отрывать взгляды от распростертых на полу мертвых и смотреть на викинга. — Так говорит Изначальный: будет нечетное количество конунгов, и будут держать совет, и так будут управлять племенем. Я, Эрик, есть первый конунг; Фор, бывший Милосердный, есть второй конунг; и Тора, Бесстрашная валькирия, есть третий конунг. Да будет так! По залу прокатилось «Да будет так!», неуверенное сначала, но все набирающее силу, и под конец каждый в зале прокричал этот зов, скрепляя его чистой верой в слова Эрика. Фор, измазанный кровью Мудрых, все так же сидел на полу и непонимающе оглядывался вокруг; викинг протянул ему руку, помогая встать, и прижал к себе, довольно усмехаясь. Великий Блот был только на будущий год, и этот год Эрик планировал провести с пользой.