Слабые и живые

Тсукишима выглядит иногда так, как будто с высоты своего роста успел посмотреть на вечность и безграничность вселенной и не нашёл ничего интересного. Он любит задаваться вопросом, зачем что-либо делать, если всегда будет кто-то лучше тебя, а если вдруг не будет, то придёт смерть, и даже стать равным ей невозможно. Вообще Кей любит думать о смерти; не своей — это не очень интересно — и не Ямагучи — здесь становится не наплевать. Ему интересно, как великие люди достигали всего, что может дать человеческая жизнь, и как их власть, богатство, сила и знания оказывались бессильны перед смертью. Однажды Тсукишима покупает себе книгу о динозаврах, чтобы на множестве страниц читать, какими они были великими, и в конце — о метеорите, который оказался сильнее. Мама его не понимает и дарит несколько фигурок динозавров на день рождения, Кей цокает языком и сдержанно благодарит, потому что его интересует, насколько слабыми оказываются все эти пресловутые великие существа и люди. К концу средней школы Кей думает о том, что даже абстрактные понятия вроде времени и любви такие же слабые, и вдруг чувствует такую усталость, которая заставляет его перестать чего-то бояться и испытывать какие-либо сильные чувства; она позволяет только существовать и напоминать другим об их слабостях, что Тсукишима успешно делает. А Ямагучи хочется подарить ему всё это вечное и пока не смертное: звёзды, вселенные, короны, всё золото мира — и ещё себя, самого слабого и вовсе не вечного. Но дарить, в общем-то, нечего и незачем: Тсукишима не из тех, кому вообще что-то нужно от людей, ему хочется, чтобы его оставили в покое. Потому что всё для него «всего лишь»: волейбол — всего лишь школьный клуб, жизнь — всего лишь отрезок времени между приступами небытия, а Ямагучи, наверное, всего лишь парень, находящийся рядом. — Ты идёшь? — оглядывается Кей на замершего Тадаши, и тот вздрагивает: он даже не думал, что Тсукишима заметит, что он отстал. Он его догоняет быстрым шагом, бормочет своё «прости, Тсукки» и очень много думает о том, что надо как-то всё это прекратить, пока не стало невыносимо. И всё-таки у него не получается даже это, и Ямагучи неловко улыбается сам себе, потому что слабость его бесконечная, и горечи в ней столько, что хватит не на одну вечность. Они идут молча вдвоём после матча с Сейджо, и Кей слабым Тадаши не считает. — То, что ты сделал, — это круто, — говорит он вдруг. Слова тяжёлые и острые, и он старается быть сильнее их. — Только постарайся, чтобы это не вышло из-под контроля. Ямагучи застывает; он уверен, что на лице у него дурацкая улыбка. Он довольно хорошо знает Кея, чтобы понять, что он сказал: не становись таким великим, потому что они все умирают тяжелее, чем обычные крутые парни. — Спасибо, Тсукки, — говорит Тадаши и просит себя перестать улыбаться. И ещё бы перестать хотеть притянуть этого парня за футболку к себе и поцеловать — Ямагучи облизывает губы и думает, что у него хватило бы уверенности на это, если бы он знал, что его не будут ненавидеть. А потом Тадаши резко замирает. Он уже знает, что его не будут ненавидеть. И нет, не потому, что Кей не способен на ненависть, просто у него хватит ума не презирать человека за чувства. Конечно, их дружбе придёт конец, но ведь всему так или иначе приходит конец, верно? А ненависть на пустоте не выстроишь. Будет просто горько и печально — но так для Ямагучи проходит уже несколько лет. Тадаши грустно улыбается: у него, видимо, уже получается мыслить по философии Кея, а это гораздо сильнее осознания того, что ты в кого-то влюблён. Они расходятся, и Ямагучи обещает зайти вечером: мама Кея обожает истории про матч, а Тсукишима ей разве что счёт может сказать. Да и они прошли что-то переломное, и на языке горчило от желания поговорить о будущем, не далёком, а вот буквально — о следующих днях. Потому что Кею с высоты его усталости прекрасно видны все варианты, а Тадаши, взволнованный жизнью, не видит ничего. Вечера в доме Тсукишимы спокойные и лишены пряного волнения вроде «как же мы близко и одновременно далеко, о, если бы он только ответил на мои чувства!», потому что Ямагучи перестал переживать по этому поводу, а Кей ни в чём его не ограничивал. Они могли о чём-то разговаривать или заниматься уроками, иногда оба читали что-то своё и делились мыслями. Однажды Тадаши заснул на кровати Кея, когда Тсукишима сидел на ней с книгой, и через несколько часов дрёмы всё, что он испытывал, — эту жуткую неловкость за своё поведение, а не трепет из-за того, как близко они были. Кей сказал, что ничего страшного не случилось, и даже не высмеял его, и это действительно успокоило. Хотя Ямагучи и не может припомнить, чтобы Кей как-то подшучивал над ним. Может быть, Тадаши — единственный человек, с которым Кей всегда серьёзен. По пути к Тсукишиме Ямагучи вдруг думает о том, что для окружающих он, должно быть, выглядит дураком, который увивается за парнем покруче, который его игнорирует. Это было совсем не так; Кей тоже очень много чего вложил в их дружбу. Он делится своими мыслями, никогда не отказывает в помощи — иногда он даже жертвует чем-то ради Тадаши — и один раз он даже извинился, когда понял, что действительно был не прав. Это была единственная их ссора. Прошлых ошибок они повторять не собирались. Поэтому у Ямагучи много-много надежд, хотя и Кей советует всегда предполагать худший вариант и ни на что не надеяться. Тадаши так не умеет. Мама Кея расспрашивает о матче, и Ямагучи позволяет себе рассказывать эмоционально. Тсукишима не вмешивается, лишь коротко бросает, что Тадаши как будто сиял на поле. Ямагучи краснеет, потому что ничего не может с собой поделать. Мама вскоре оставляет их одних, пообещав вернуться поздно. Комната у Тсукишимы небольшая, а у Ямагучи до сих пор здесь нет своего определённого места. Точнее, Кей позволяет ему быть везде. И всё-таки в последнее время Тадаши слишком часто выпадает из реальности, поэтому он замирает рядом с кроватью и не отдаёт себе отчёт в том, что надо бы как-то пошевелиться и куда-нибудь сесть. Тсукишима сидит на кровати, и это довольно редкий момент, когда он ниже. Ямагучи, может быть, единственный, кому Кей позволяет смотреть на него сверху вниз. И Тадаши этим не пользуется, предпочитая, чтобы они всегда были наравне. Зачем стараться превзойти человека, который тебе нравится? И зачем ему превосходить тебя, если он хочет спокойствия и отсутствия соревнований? — Ямагучи, — нетерпеливо зовёт Кей, и Тадаши понимает, что отвлёкся. — Прости, Тсукки, — быстро извиняется он и прячет взгляд. — Ладно, давай, говори, — Кей сидит с каким-то ужасно прямым взглядом, настроенный на что-то плохое. Ямагучи холодеет: о чём ему говорить? — Ты же выглядишь так, как будто хочешь сказать что-то очень-очень важное, — Тсукишима склоняет голову на бок. И Ямагучи думает: да, хочу. И Ямагучи решается: может, уже пора. Только вот ещё секундочку собраться с силами, всего секундочку приготовиться к тому, что это будет больнее разбитых коленей, всего ещё одно мгновение, чтобы… — Вообще я не думал, что это станет когда-нибудь преградой, — вдруг говорит Кей, и Тадаши понимает, что молчал слишком долго. — Да ладно тебе так пугаться, скажи уже, что будешь больше времени проводить не со мной, а с командой, с Королём и его верным спутником, я всё понимаю. Кей выглядит добродушным, как будто разрешает Тадаши признаться, что это он разбил его любимую кружку, а Ямагучи сжимает осколки в руке и отнекивается. — Я тебя… что? — Тадаши, уже готовый признаться, совсем не понимает, о чём говорит Кей. — Ну, тебе же теперь понадобится кто-нибудь покруче, более заинтересованный в волейболе, верно? — голос у Кея не дрожит, но звучит искусственно, а сам он старается не смотреть в глаза. Предполагать худшее — вот девиз Тсукишимы. А значит — и Ямагучи изо всех сил старается, чтобы пальцы его не дрожали — для Кея хуже всего расставание. И эта мысль так укалывает, что Тадаши наполняет дикая уверенность. — Я хочу всё испортить, — говорит он вдруг, и уже очередь Кея ничего не понимать. — Чего?.. — Я не смогу никуда от тебя уйти, потому что ты мне нравишься, Тсукки, гораздо больше, чем просто друг. Кей молчит, и щёки Тадаши горят от смущения и стыда. И всё-таки он чувствует, насколько легко ему сейчас стало. Сейчас уже не от него зависит, будет эта лёгкость светлой и поддерживающей или превратится в изматывающую пустоту. Он в волнении мнёт край футболки и смотрит в пол. Он обещает себе больше никогда не произносить ни звука и вообще превратиться в пыль. Тсукишима вдруг хватает его за руки и тянет на себя, откидываясь назад. Тадаши нависает над Кеем, поставив руки по разные стороны его головы, и зрительный контакт заставляет его вздрогнуть. Ямагучи всё ещё не может пошевелиться, а Тсукишима больше ничего не делает, вероятно, удивляется сам себе и не знает, как выйти из этой ситуации. А может, знает, но не говорит. И Тадаши вдруг понимает: Кей делает его ведомым, Кей позволяет ему быть ведущим — они оба занимают эти две роли одновременно, и их больше ничего не ограничивает. — Можно?.. — Тадаши удивляется тому, что его голос совсем не робкий, и он сам не осознаёт, о чём именно просит. Тсукишима едва кивает. Они целуются; получается не очень хорошо, зато неловко и смущающе, но ни один бы не решился изменить этот момент своей жизни. Ямагучи краснеет, прячет взгляд, а потом и вовсе просто садится рядом, чтобы больше не смотреть в глаза Тсукишимы. — Ты мне тоже нравишься, Тадаши, — у Кея нет проблем с переходом определённых границ. Он смотрит в потолок и жалеет, что тот никак не обрушивается на него. — Почему-то это от тебя звучит печально, — замечает Ямагучи. Тсукишима резко садится и оказывается совсем рядом. Тадаши хорошо и горько от этого, и он не знает, из-за чего так. — Потому что я не смогу тебе дать в отношениях того, что обычно принято. Меня едва хватит на несколько поцелуев в месяц, так что… Кей обрывает фразу. Он не знает, как это называется — может, что-то очень близкое к асексуальности, но он не уверен, и на самом деле ему плевать. Тадаши ему нравится, с ним хорошо проводить время и быть ближе, чем с другими; он не будет раздумывать, если надо будет пожертвовать чем-то ради него, и вообще он ничего не имеет против того, чтобы потом съехаться с Ямагучи и жить вместе. Просто, возможно, это совсем не то, чего Тадаши от него ждёт, поэтому Тсукишима не собирается его ограничивать. Но Ямагучи вдруг смеётся, и Кей не понимает, что сделал не так. — Ничего страшного в этом нет, Тсукки, — он улыбается так, что Тсукишима вдруг смущается. — Это всё совсем неважно. Главное, чтобы ты просто был рядом. Кей не сдерживается и хмыкает, до того это заезженная фраза, и Ямагучи закусывает губу. — Останешься на ночь? — спрашивает Тсукишима, показывая этим, что теперь-то всё хорошо. Ямагучи быстро кивает. Они полночи просто говорят о будущем, о прошлом и о действительно имеющем значение настоящем. Вечность небытия отворачивается и делает вид, что не замечает, какие эти двое теперь великие, не решается причинить им вред и позволяет чувствовать себя живыми.