Pain

- По-моему, я достиг самого дна. Опустив голову, ты продолжаешь бормотать что-то ещё, но делаешь это слишком тихо, а потому я не слышу. Волосы закрывают твоё лицо, и я не вижу глаз, по которым смог бы узнать, что ты чувствуешь. А ты специально их прячешь, потому что не хочешь делиться всей болью, оседающей на мягком, ранимом сердце. Так, делишься маленькой частичкой через свою фразу. И, даже не видя твоих глаз, я, кажется, начинаю понимать, что ты чувствуешь. Ведь ты всегда принимаешь всё слишком близко к сердцу, и тебе в разы больнее, чем другим. Я кладу руку на твою макушку и медленно поглаживаю мягкие волосы, и ты еле-еле сдерживаешься, чтобы не отпрянуть и не захихикать смущённо. Ты всегда так делаешь. Почему-то именно со мной ты становишься робким мальчиком, а, когда мы наедине, совсем краснеешь и, утыкаясь в ладошки, бубнишь что-то под нос. Знал бы ты, как мне это нравится. Ты так часто скрываешь свою боль. Ну, конечно, это же наша профессия. Но даже вдали от камер, ты остаёшься жизнерадостным, несмотря на то, что больно. Так сложно заставить тебя высказаться, и я делаю это почти насильно, но иначе и быть не может. Ты должен отпускать свою боль время от времени. Твои плечи начинают дрожать, и ты шмыгаешь носом. Совсем сжимаешься, а голова опускается ещё ниже. Вижу слезу, падающую на пол, и, недолго думая, обнимаю. Ты утыкаешься носом в грудь, чувствую, как ты прижимаешься ко мне, так крепко, как утопающий хватается за соломинку. «Сынджун-а» Я слышу твой шёпот, но совсем не могу понять, что ты говоришь. А потом, уже более отчётливо, ты произносишь: - Спасибо. Я улыбаюсь и начинаю гладить тебя по спине, медленно, как маленького, беззащитного котёнка. - Знаешь, - произношу я, и ты напрягаешься, ожидая, что же я скажу дальше. – Ты ещё не на самом дне. Ведь, перед тем как скатиться вниз, нужно долго катиться, натыкаясь на камни и кочки, мелкий мусор, оставленный людьми… А иногда, - я останавливаюсь на секунду, потому что понимаю, что ты, кажется, перестал плакать. – иногда попадаются деревья и кустарники, за которые ты можешь ухватиться. Поэтому, хватайся покрепче… Ты поднимаешь голову, и я замираю. Внимательно смотришь в мои глаза, а потом подаёшься вперёд. Легонько касаешься моей щеки губами, и снова опускаешь голову, только теперь смущённо. - Тогда ты дерево. – смеёшься. – Или столб. Но навряд ли в оврагах есть столбы. Снова смеёшься, и на сердце становится тепло. Я знаю, твоя боль никуда не делась, нет. Она до сих пор внутри тебя, но теперь глубоко в душе, там, где её сложно будет достать.