Мы были счастливы...

       Мы были счастливы. Я действительно любил этого маленького хрупкого паренька.        Все написанные мною песни были только для него, а все мелодии рождались благодаря нашей любви. Я лелеял эту любовь, кутал ее в теплые одеяла и оберегал больше, чем свою собственную жизнь. Да, мы были счастливы. Наши отношения были похожи на просроченный шоколад - вкусно и сладко, но от послевкусия хотелось стошнить.        Каждый наш день не был похож на другой. Я запускал пальцы в его мягкие волосы, целовал и шептал слова любви и все мои мысли вертелись вокруг него одного. Отоги же никогда не был мыслями со мной. Тело его принадлежало мне, но его душа - нет. я восхищался им. Идеализировал его настолько, насколько мог. Он был для меня всем миром. Да, Отоги - невероятно мрачное создание, но я мог разглядеть в нем намного больше. Он был тихим, мало улыбался и ненавидел смеяться. Однако, презрительно усмехнуться он мог. Это выглядело пугающе и сексуально одновременно. Было всего лишь два места во всей вселенной, где Отоги мог раскрыться и показать свои настоящие эмоции.        Первым была наша постель. Точнее, вся наша квартира, так как в порыве страсти я мог стащить его и на пол, и на кухонный стол. Он царапал себе грудь, кусался, кричал, плакал, а я держал его за руки, словно в знак поддержки.        Вторым местом была сцена - неважно какая. Лишь бы была возможность спеть перед толпой. Он размазывал тушь по лицу, показывал язык и трясся в экстазе, словно готов умереть. Каждая его песня была наполнена гневом, агрессией и безудержной тоской, всем мрачным и страшным, что есть в этом мире. Его песни могли довести до самоубийства даже самого счастливого человека.        Конечно, мы не были идеальной парой, но мы были счастливы.        Когда в одно и тоже время нам обоим нужна была гитара, которая была у нас одна на двоих, мы могли даже подраться за нее. А потом я расколотил ее, кинув в Отоги, но он увернулся и я попал в окно. Он рассмеялся и ушел на репетицию, а мне пришлось вызывать рабочих, чтобы вставить новое стекло.        Его раздражали абсолютно все мои привычки, а меня - лишь некоторые. Да, я мог порвать все его музыкальные журналы, сломать все его фигурки персонажей аниме, но все же, ни одно из его пристрастий особо не выводило меня из себя.        Однажды он толкнул меня к балкону и пригрозился скинуть с него. В отместку я отрезал голову одной из его змей прямо у него на глазах, за что он прижал мои ладони к раскаленной плите.        А однажды, после очередной ссоры, пока я спал, он отрезал часть моих волос. Немного, всего 5-7 сантиметров, но сам факт того, что он сделал это, сильно задел. Тогда я, точно так же, пока он спал, крепко привязал его к кровати и не отпускал весь день. Сначала были пустые угрозы,брань, затем мольбы отпустить, хотя бы ради того, чтобы сходить в туалет, но я пропускал все это мимо ушей. Нет-нет, я не собирался насиловать его, и уж точно не собирался пришивать ему пуговицы к тонкой коже внизу живота, как однажды он сделал это со мной.        Я просто занимался домашними делами, менял воду в террариуме, протирал пыль на полках, слушал прям-таки поэтические высказывания о моей "гнилой душонке, которая непременно сгниет в Аду".        Но каждую выкуренную сигарету я тушил об его обнаженную спину, раз за разом оставляя на бледной коже вздувающийся след, я выжег на Отоги иероглиф своего имени.        К вечеру я отпустил его. Он молча сходил в душ, оделся и ушел из дома. Его не было около недели, он не отвечал на мои звонки, но от его коллег я узнал, что на репетиции он ходит, значит, с ним все хорошо. Чуть позже я узнал, что снимал квартиру в другом конце города, и посещал врача, чтобы свести ожог со спины.        Через неделю, когда я уже соскучился по нему до слез, он пришел. Принял душ, и встал около плиты, чтобы приготовить нам обед.        И все же мы были счастливы.        Но расстались мы не из-за всего того, что между нами было. Не было ни драк, ни скандалов - ничего. Пустота. Я поставил точку в отношениях с Отоги, хоть мне и было жаль отпускать его. На душе у меня было пусто, как будто я умер, но почему-то продолжал дышать. Я собрал все свои вещи, почти. Что-то оставил ему, а что-то из его вещей забрал себе. Наши ящерицы жили в одном террариуме, я забрал своего, и с банкой в руках и дввумя сумками за плечами направился к выходу.        Отоги сидел на кухне. Я застыл у порога, всматриваясь в черты его лица. Хотел запомнить его, чтобы потом никогда не вспоминать. Он строил башенку из моих окурков в почерневшей от времени пепельнице. Я купил ее, как только мы стали жить вместе. Сколько же мы провели времени друг с другом? Два года? Три?        Пальцы Отоги были грязно-серыми от пепла, и мне вдруг стало страшно наблюдать за ним. Он будто стал воплощением одиночества. В груди заныло. Я развернулся и ушел, громко хлопнув дверью.        Его башенка рухнула.        Уже выходя на улицу, я услышал его дикий вой, всхлипы и рычание. На минуту я остановился, чтобы закурить. Я слышал звон бьющейся посуды, его крики и шипение рвущейся обивки дивана.        Я выбросил сигарету и пошел прочь, не желая слышать этого всего, хотя внутри у меня творилось тоже самое.        Неожиданно начался сильный дождь, самый настоящий ливень, я мгновенно промок насквозь. Я слизнул капли дождя, что попали мне на губы. Они были соленными. Или это были мои слезы?        Слушая мелодию дождя и шум большого города, я уходил все дальше и дальше от своей единственной любви, я гадал, что же будет со мной, какова будет моя жизнь без Отоги. Я напевал одну из его песен и думал о том, что когда-то мы были счастливы.