Двадцать восьмое июля

Сегодня двадцать восьмое июля, и с самого утра идет чертов дождь. Просто ливень. Водная стена, из-за которой из окна толком ничего не видно. И почему именно сегодня надо идти в салон за снимками? И почему нельзя наконец купить все необходимое и начать проявлять фотографии дома? Потому что ты нищеброд и последние деньги извел на новый штатив. Какой я злой, черт. Неужели я всегда был такой? В квартире холодно, дует из всех щелей, влажный воздух с улицы холодными пальцами обхватывает тело под футболкой. Пойти что ли свитер поискать? Пф. Свитер. Летом. Что ж за год такой... А год назад было лучше. Все было лучше, черт возьми. И погода явно была лучше, и люди, и настроение, и жизнь. И я был лучше. И этот чертов придурок был лучше. А может, и не лучше. Он хотя бы был. А теперь его нет, ха-ха. Вот ирония. Да и когда это было, год назад. Уже целый год прошел с тех пор. Кэп? И за снимками придется идти одному. А раньше вместе ходили. Хоть и стыдно было просить, а ходили же. «И не стремно тебе ходить по улице в обнимку с говнофотографом, аа?» «В обнимку? Не льсти себе», — ухмыляется. Вот гад. «Ну, я серьезно же. Ходишь со мной каждый раз, все равно из этого ничего не выйдет. Каждый снимок — шлак. А вот перестал бы ты со мной ходить, может мне бы стало лень поднимать свою задницу со стула и ходить в салон...» «Потому и хожу, что перестанешь. Я в тебя верю», — серьезный. «Почему?» «Потому что ты талантливый малый, — смеется, потрепал по голове. — И я серьезно. Все у тебя будет.» Все. Если все — это съемная квартира на окраине Лондона, дешевый чай по утрам и экономические курсы каждую среду и пятницу. Ну, и еще новый штатив. Ненавижу экономические курсы. Ненавижу экономику и экономистов. Если бы мне в старшей школе сказали, что я буду учиться на экономиста, я бы надрал этому неудачному прорицателю задницу. Или удачному. Я же уже почти экономист. Черт. И когда я успел смириться с такой отвратительной судьбой? Раньше казалось, эти курсы не понадобятся, ну не буду же я экономистом, не буду же я всю жизнь сидеть в офисе над бумажками. А хожу на них, чтобы время занять. Пока ты в университете. «И зачем тебе дополнительные занятия по психологии? Три часа там сидел. Это время можно было бы занять гораздо более интересными вещами, — что? Я же не это хотел сказать! Я хотел сказать, что отморозил задницу, пока ждал тебя, что я чертовски обижен, что я не намерен больше разговаривать с тобой, пока ты не извинишься за то, что так наплевательски со мной обращаешься! — Я круассанов купил. Пошли домой, чаю попьем. Я соскучился», — ну отлично. Бесхарактерный придурок. «Прости, у меня еще занятия сегодня, — говоришь «прости», а в глазах ни капли сожаления. Потрепал по голове. Какая неожиданность. — Ты же не обижаешься?» «Нет конечно, я же понимаю. Не ребенок уже», — не ребенок? А что ж тогда обидно так. По-детски. «Вот и хорошо», — несмелая улыбка. Треплешь край шарфа, нервничаешь. Еще бы, торопишься небось, а я задерживаю. С круассанами своими. Дурак сентиментальный. «Ла-адно, иди уже, занимайся своей психологией», — быстро сделать уверенный вид, как будто все равно. А больно почему-то. «А ты домой иди. Выпей чаю. С круассанами», — улыбаешься. И глаза такие, как небо после грозы, как вода в горных озерах, как... Честные в общем. «Даже не надейся, что я хоть один тебе оставлю», — все оставишь, куда ты денешься. Без него же неправильно как-то будет. «Я и не надеюсь, — мгновение смотришь на меня своими поднебесными глазами, потом, как будто решившись, целуешь. Слегка. Несмело. Всегда несмело. — Ну, я пойду». «Иди», — опять неуверенная улыбка, и ты уходишь. А я еще час слоняюсь под мелким моросящим дождем, дополнив коллекцию шлаковых снимков еще парочкой депрессивных. Как мило. Черт. Тогда хотя бы дождь меньше был. Не то, что сейчас. Вздыхаю. Чего ж это за мысли такие-то, а? Иду на кухню, ставлю на грязную плиту такой же грязный чайник. И он не отмывается же! Я пробовал. Честно. Голова болит. Тупая непрекращающаяся боль решила поселиться в моей черепной коробке, и теперь колотит мне по вискам. Так ты что не мужик?! А ну взял себя в руки, собрался и пошел за фотографиями! И зачем я их вообще каждый раз печатаю? Кому я что пытаюсь доказать? Ну, что пытаюсь доказать — это еще понятно. Что я не буду экономистом, что я не очередной безликий просиживатель своей жизни за счетами какой-нибудь фирмы, что я не офисный планктон. Что я индивидуальность, мать вашу. А кому это доказывать? Кому это еще нужно? Ни-ко-му, ха-ха. Снова ирония. Чайник принялся издавать жуткие звуки, требуя немедленного снятия с огня. Аж подпрыгнул от неожиданности. Дурацкий чайник! Пока убирал с огня еще и руку обжег. Мерзость. И чай тоже мерзость. Явно отсырел в магазине. Но зато он почти на фунт дешевле того, что я покупал до этого. Почти фунт! Нищеброд. На голову упала тяжелая капля. О нет. Нет, нет, нет, я же заплатил за ремонт, потолок больше не должен протекать! Чертов дождь. А год назад и дождь был лучше. Воздух не была пропитан таким отвратительным ядовиты запахом выхлопных газов и дымом от завода неподалеку. Дождь не был грязным настолько, что после него на траве остается серый налет какой-то гадости. Небо не было такого ужасно нудного цвета. Небо было как глаза. Или глаза как небо... Черт. «Какой ты милый, когда сонный», — вожу пальцем по его голой груди. А за окном стучит дождь. Просто ливень. Водная стена, из-за которой из окна толком ничего не видно. И как хорошо, что именно сегодня никуда не надо идти. «Иди ты, — улыбается. — Я не милый. Я суровый». «Да какой же ты суровый! — приподнимаюсь на локтях, заглядывая ему в лицо. — Ты милый. Я люблю тебя». «Ты это много кому говоришь», — усмехается. Кажется, немного грустно. «Ну, одно дело в большой компании сказать кому-нибудь «Чувак, я люблю тебя», а другое дело, когда тебе. Ты — это другое дело». «Почему?» «Потому что я люблю тебя, придурок, — уткнулся носом ему в шею, — А ты меня нет», - напрашиваюсь. Вздыхает. Тяжело. «Ты может не понимаешь этого... или я слишком редко об этом говорю, но ты мне нужен. Очень нужен. И я тоже тебя... люблю». Приподнимаюсь, снова смотрю на него. Наклоняюсь, касаюсь его губ своими. «Дурак ты все-таки, — отстранившись. — Просто говори мне это чуть-чуть почаще, и я пойму, что тебе нужен», — улыбка. Хитрая. «Иди сюда, я тебе так объясню, без слов, — притягиваешь к себе. — На пальцах». «Жизнь на пальцах, — хохотнул, — Боюсь пальцами дело не ограничится». Смотрю на чаинки на дне кружки. Кажется, по ним можно судьбу предсказывать. Судя по всему, у меня судьба какая-то корявая. Эх. Поставил кружку в раковину. Потом помою. Надо идти собираться. По дороге к шкафу успеваю в который раз убедиться, что квартира отстой. Мало того, что дует из всех щелей, потолок протекает, вид из окна мягко говоря (очень мягко говоря!) не воодушевляющий, так еще и обои облазят, под потолком живет паукан, а под ванной растет плесень. Гадость какая. Но зато она дешевле. На тридцать — целых тридцать! — фунтов дешевле, чем предыдущая. И на целых пятьдесят дешевле той, в которой мы жили вместе. Там не было плесени и пауканов. И потолок не протекал. И какого черта я должен был оттуда уезжать? Вроде и не просил никто. А я взял и уехал. Просто ты перестал там появляться. Не совсем, конечно. Но черт возьми! Университет, дополнительные занятия, курсы — я это понимаю. Но были же еще посиделки с однокурсниками, какие-то только ваши тусовки... Как же ты меня возьмешь туда с собой. Недостаток (а иногда и избыток) некоторых частей тела не позволяет нам долго находиться на людях. Не так поймут же. И так я часто к тебе приперался. Ждал сидел. Задницу морозил. А ты так мило пытался от меня отделаться. Или не пытался, и я сам все себе накрутил. Но в любом случае, я больше так не мог. И я ушел. Покидал в чемодан свои несчастные пожитки, и уехал. Пока тебя в очередной раз не было дома из-за очередной поездки в очередной близлежащий город с твоими однокурсниками. Думал, проживу один. А потом стало не хватать денег, и пришлось искать квартиру подешевле. Ишь ты, привык к жизни в уюте, не беря в расчет, что за предыдущую квартиру платили вместе. Да что уж там, почти всегда ты платил больше. И теперь я здесь! Аллилуйя. Первое время думал, ты меня найдешь и попросишь вернуться. Поцелуешь, несмело, как всегда, улыбнешься, посмотришь на меня своими глазами, для описания цвета которых я истратил все самые красивые эпитеты, и я все прощу. И вернусь. Но я же идиот. Как мог ты меня найти, если я специально уехал подальше. Специально не оставил никакой контактной информации, специально решил исчезнуть окончательно и бесповоротно. Никак. О боже, это же снова ирония. Я прямо весь такой ироничный. Все-таки натянул свитер. Ну холодно же, что я сделаю. Зябко. Смешное слово. Звонок в дверь. Ненавижу звонок в дверь, надо будет его отключить. Или сломать. Открываю дверь. Парень молодой, моложе меня, почтальоном подрабатывает видимо. Как я прям. Надо ж было штатив на что-то покупать. Тяжело дыша, протягивает конверт. Вид у него несчастный. Еще бы, под таким дождем письма разносить таким угрюмым типам, как я. — Письмо вам. Заказное, — отдышавшись, сказал парень. Забираю из его рук конверт, собираюсь закрыть дверь. Странный конверт какой-то. — Стойте, сэр, расписаться надо еще! — отчаянно хватаясь за косяк двери, парень попытался снова открыть дверь. Поставив роспись на каком-то бланке, наконец понимаю, чем странный конверт. — А где обратный адрес? — спрашиваю у мальчишки. — Н-не знаю... может, тот кто писал письмо, не хотел чтобы вы узнали от кого оно? Или чтобы вы узнали от кого оно только после того, как прочитаете само письмо. До свиданья, сэр. — До свиданья, — машинально ответил я, закрывая дверь за этим разнесчастным романтиком. Ему бы сериалы снимать с такой-то фантазией. Загадочное письмо. Сейчас окажется, что оно из школы чародейства и волшебства. Как забавно. Или что я умру через семь дней. Или как там это сообщалось. Открываю конверт. Три строчки. «Придурок, ты знаешь, сколько мне пришлось сделать, чтобы найти тебя? Возвращайся немедленно. Я круассаны купил. Я люблю тебя.»