Две половины одного целого

Она концентрируется на доносящихся из динамика звуках. Они стучат маленькими молоточками по вискам: «Тик-так, тик-так». — Сосредоточься на этом, Лидия, и на моем голосе, — настаивает Вэлэк. Она вслушивается в хаос шепотов в своей голове. Одни тише, другие громче, третьи едва слышны. Они разрывают мозг, вкручиваются в сознание и лишают способности думать. — Успокой свой разум, Лидия. Только его голос, перекрывающий остальные, еще напоминает, кто она. «Лидия», — шуршит он над ухом. «Банши», — протестует подсознание. Она чувствует, как из просверленной в голове дыры на шею стекает кровь. «Тик-так, тик-так», — стучит в черепе. — Да, ты можешь не выжить, но спасешь своих друзей. Он давит на больное, единственно важное. Друзья — те, ради кого она столько раз жертвовала жизнью, изворачивалась, подставлялась, лишь бы успеть вовремя. Они смогут ее вытащить, смогут. Стайлз здесь, значит, и другие придут. «Стая», — отзывается теплом в груди мысль. Скотт, Малия, Кира, Лиам. И Джордан… Он тоже обязательно придет. Не может ее бросить. Она связана с ним прочнее, чем с кем-либо другим. Что может объединять крепче, чем смерть, следующая по пятам? Цербер и банши — идеальная комбинация. Она находит трупы, он прячет. Вместе. — Ты должна узнать, кто он. Кто внутри Жеводанского зверя? Он больше не называет ее по имени. Это сбивает с толку. Голоса становятся настойчивее, отчаяннее, требовательнее. Они поглощают ее. Показывают, насколько могут быть кровожадными. «Убей», — яростный шепот разливается ядом по венам. «Ты можешь», — наставительный тон режет по нервам. «Убей», — собственный хрип затуманивает рассудок. Она как никогда близка со смертью. Ощущает ее дыхание на веках, холод в мышцах, дрожь от судорог. — Я могу тебе помочь. Вэлэк подписывает себе приговор, доставая маску Ужасных докторов. Крик рождается глубоко внутри, вибрирует, пропитывает собой каждую клетку тела и лишь потом вырывается на свободу. Он оглушает, лишает рассудка, обжигает легкие. Не прекращается, только нарастает. Подчиняет все естество, поглощает личность. Банши уничтожает Лидию, оставляя за собой руины. Лидия слышит, как рвутся мышцы, хрустят кости, лопаются сосуды. Может, ей и кажется, но банши наслаждается этим по-настоящему. Смакует каждую секунду умирания тела Вэлэка. Он заслуживает этого. Он сам сделал из нее машину для убийств: методично, расчетливо, скрупулезно – и она впервые ясно осознает, что значит быть посланницей смерти. Когда маска выскальзывает из рук Вэлэка, Лидия видит только часть его окровавленной головы. Вторая лежит на полу, напоминая навозную кучу, в которой копошатся мухи. Бесформенная, смердящая лужа, от которой веет гнилью. Но Лидия не перестает кричать: это сильнее ее. Монстр внутри требует выхода для других голосов, жаждущих отмщения: умерших и брошенных за ненадобностью. Они хотят видеть, как вывалившееся глазное яблоко с хлюпающим звуком упадет на пол и как за ним последует тело. Хотят наблюдать за растекающейся причудливым узором на камне кровью. Хотят насладиться триумфом над этим жалким человечишкой, бросившим вызов банши. Она слышит, как лязгает дверь, и в комнату врываются Стайлз и Тео. Она цепляется за знакомое чувство радости, и голоса стихают, крик сходит на нет. Стайлз стремительно подбегает к ней, снимает провода, и она с облегчением выдыхает: — Ты вернулся. Мучение кончилось. Никто больше не будет промокать рану салфеткой и задавать вопросы, на которые она не знает ответов. Никто не будет сводить с ума и заставлять погрузиться глубже в пучину подсознания, засасывающую с головой. Никто больше не причинит ей вреда. «Потому что ты убила Вэлэка», — злорадствует банши. «Потому что он хотел убить меня», — возражает здравый смысл — или то, что от него осталось. — Будем действовать по плану Б, — тяжело дыша, говорит Стайлз. — А у тебя был план? Подобие привычной ухмылки сводит скулы. Она слишком слаба, даже опираясь на Стайлза. Вымотана. Из дыры снова сочится кровь, ноги заплетаются. Лидия на секунду прикрывает глаза — тут же просыпаются голоса, раздраженные тем, что их заставили замолчать. Теперь они грозят мучительной смертью Стайлзу. Под веками мелькают картины лежащего изломанной куклой у ее ног трупа — с выкатившимися глазами, кровью, вытекающей из ушей. «Он должен умереть, — стучит в висках. — Он такой же, — нарастает гулом. — Убей», — царапает горло банши. — Стайлз, беги! — успевает выдохнуть она, перед тем как закричать. Она закрывает уши руками и срывается. Мир сужается до собственного нечеловеческого вопля, разрывающего грудь. Не существует ничего, кроме шума в голове, сменяющегося криком, затихающим и нарастающим. Голоса требуют жертв и крови, настаивают на смертях. Неважно чьих, неважно почему. Банши необходимо кого-то оплакивать. Постоянно. В любое время суток. Лидия растворяется во мраке, заполняющем до краев. Уши закладывает, осязание отключается, перед глазами плывут круги — реальность исчезает. Ровно до тех пор, пока кожу не опаляет жаром, и ее крик разлетается на тысячи осколков вокруг. Она чувствует ударную волну, голоса в голове испуганно перешептываются, мечутся, но стоит ей поднять взгляд, как они успокаиваются и, кажется, довольно урчат. Цербер заслоняет банши от ее же темной стороны, напоминает, что для нее ценно, удерживает на грани. Только он даже не морщится от ее крика, только она не обжигается об его пламя. Они дополняют друг друга, как две половины одного целого. — Ты пришел, — одними губами шепчет она и теряет сознание. — Не мог не прийти, — звучит его голос в ее мозгу. Только он может отодвинуть банши и выпустить Лидию на первый план, потому что рядом с ней остается в первую очередь Джорданом. Только с ним она может расслабиться и ничего не бояться. «Наконец ты это осознала, — ухмыляется банши. — Все встало на свои места».