Записки апельсинового ежа

Я плыл в бесподобном мерцающем небытие, Вольготно размахивал длинной и склизкой ногой. И в целой вселенной все солнца светили лишь мне, А я словно был их прекрасный немой смотровой. Но что испускает едва ли заметный мне шум? Уставившись в чёрный бескрайний и мёртвый простор, Я выпал из мерно плескавшихся в черепе дум И шлёпнул о шар, раздражающий дико мой взор. Ощупав, открыл было пасть, чтоб его поскорей заглотить, Свой лакомый шарик, как сочный и сладкий десерт. Его оказалось не так уж и просто схватить, Обёрнутый будто в колючий и горький конверт. Планету усыпали битым стеклом небоскрёбы, Кусками бетона вгрызаются жадно в меня. Жестоко терзают они мое мягкое нёбо. Они слишком чёрствые, их безобразна броня. А люди шевелятся, бегают очень смешно, От их беготни мне в глазах нестерпимо рябит. К тому же, я плотно обедал планетой давно, Как здорово, что состоялся столь вкусный визит. Вот только планета остыла и стала как грубая кость, Летят человеки, скрываются в твёрдых домах, Чем будят во мне неусыпную, страшную злость. И кроме того, застревают ужасно в зубах. Но я всё ж упрям, как упрямо мешают мне люди. Я съем, не колеблясь, их вредную, хладную плоть. Ведь это клубника из торта на праздничном блюде, И ради неё мне не стоит нисколько сей мир расколоть. А щупальца липкие всё обвивают мой шар, И крики уже поутихли, и здания больше не кОлки. Закончен мой твёрдый, совсем несъедобный кошмар, Осталась лишь мякоть, сокрывшая к чёрту иголки. Вгрызаюсь в неё, открывая блаженную сладость, Расплавленный сахар течёт по моим скользким членам, Такая планета во мне пробуждает лишь радость, И я несказанно обрадован сим переменам. Надтреснув, кора раскрошилась, открыв самый смак. Там в чреве планеты горячая магма дымилась От жаркого лакомства не отказаться никак. И вскоре оно без остатка во мне растворилось. Очнувшись от милых мне чревоугодных безумств, Расслабил все ноги, их вновь в невесомость откинув, В руках послевкусий, всё припоминая тот хруст, Уплыл, нежно гладя живот, и почёсывал спину.

15.4.16