О любви

— Мне нужно, чтобы вы заговорили, мистер Поттер, — мягко сказала профессор Амбридж. — Круцио! И пришла боль. Страшная, словно тело Гарри разом пронзили зубья особого аппарата. Мозг рисовал ему картину, как он лежит, привязанный к лежаку, проложенному грязной ватой, и вата медленно пропитывается его кровью, а зубцы и длинные иглы пронзают его тело насквозь и выводят фразы: «Я не должен лгать». Или еще лучше: «Я люблю тебя». Длинные и короткие зубцы меняются, длинный пишет слово, а короткий выпускает струю воды, чтобы смыть кровь. Буквы украшаются завитками, которые она так любит. Прилипшую к ранам вату срывают вот эти зубцы. Кровавая вода стекает в чашку с чаем, которым она поила Гарри. Гарри уже не мог кричать и повернул голову к миске у изголовья. Там должны лежать розовые печеньки, размоченные в воде, их при желании можно лизнуть языком, но он предпочел бы… Да, только одна мысль поддерживала Гарри все это время, одна мысль, он хотел высказать ее вслух. И Амбридж дала ему такую возможность. — Вы что-то хотите мне сказать, мистер Поттер? — она наклонилась так, что он чувствовал исходящий от нее пьянящий аромат чая и крови. Она была такая розовая и чистенькая, а он лежал на полу в луже крови. Нет, крови не было, выверты мозга во время Круциатуса такие странные... — Да, — прошептал Гарри. — Да. Она обрадовалась. Заклятие Круциатус или развязывает язык или сводит с ума. Ее устроили бы оба варианта. Она ненавидела его упрямство, его избранность и его силу воли. — Ну так говорите, Поттер. Где грязнокровки, которых вы укрывали? Куда они пошли? Облегчите мне вашу душу. — Я люблю вас, Долорес, — еле двигая окровавленными губами, произнес Гарри Поттер. — Я давно хотел вам это сказать. Стало легче настолько, что Гарри уже почти не чувствовал этой сладостной боли — боли, которую причинила ему любимая женщина. Амбридж стояла, потрясенная его словами до глубины души: только сильная боль заставила его признаться в любви к ней. — Я тоже люблю вас, мистер Поттер, — тихо сказала Амбридж. — Я тоже вас люблю.