Никто не узнает

— Фарнеза! Госпожа Фарнеза! Тёмный парк поместья ди Вандимион молчал. Впрочем, Серпико и не надеялся, что его юная хозяйка откликнется. Из дома она выбежала с таким лицом, словно мир перевернулся, и в некотором роде это было правдой. Миром Фарнезы, их общим миром было поместье: здесь они росли, лишь ненадолго выбираясь за высокие каменные стены, окружавшие старый сад. Но Федерико ди Вандимион решил выдать дочь замуж, а Фарнеза всегда болезненно переносила перемены, даже незначительные… — Госпожа Фарнеза! Серпико знал, где искать, и свет пламени, пробивающийся между деревьев, подсказал ему, что он на правильном пути. Фарнеза давно перестала сжигать птиц, но маленькое «святилище» в дальнем конце парка и сейчас оставалось её убежищем, когда она бывала чем-то или кем-то расстроена. Известие о предстоящем браке едва ли можно было назвать радостным. Там она и была: стояла перед костром — неподвижно, словно не слышала криков Серпико. Пламя вздымалось в человеческий рост, и он, ослеплённый, не сразу осознал, что его госпожа… Обнажена. Полностью, как в первый день творения. Серпико поспешно отвёл глаза, но стройная белая фигура, похожая на статуэтку из слоновой кости, словно отпечаталась на внутренней стороне век. — Госпожа Фарнеза… — в смятении пробормотал он. «Почему вы голая?» «Не соблаговолите ли одеться?» С тихим возгласом, похожим на крик раненой птицы, Фарнеза кинулась к нему. Серпико оцепенел. Не оттого, что ему было неизвестно, чего от неё в таком состоянии ожидать, а оттого, что с ужасающей ясностью понял: стоит ему прикоснуться к ней обнажённой, и он больше никогда не сможет думать о Фарнезе лишь как о своей сестре. Каждый раз, когда она хлестала его плетью или впивалась острыми белыми зубками в его плоть, Серпико изо всех сил гнал прочь смутные, жаркие образы, возникающие в голове помимо его воли, — и каждый раз побеждал соблазн. Но когда она прижимается к нему вот так, голая, что-то прерывисто шепча… есть же предел человеческой прочности, в конце-то концов. В этом оцепенении он не сразу разобрал, что бормочет Фарнеза, а когда услышал — сперва не понял. Она хотела… она просила его… Неимоверным усилием он заставил себя схватить её за плечи и отстраниться. Она не в себе, она не понимает, что творит, и когда очнётся, будет счастлива, что он не исполнил её просьбу. А сам он не будет терзаться нескончаемым чувством вины от осознания того, что овладел собственной сестрой. На скулах Фарнезы вспыхнул румянец, заливая лицо краской стыда. Она рванулась от Серпико, молча, зло, но он лишь сильнее сжал её плечи — инстинктивно, не раздумывая. Почему удержать Фарнезу вдруг стало ещё более важным, чем мгновением ранее — оттолкнуть, он не смог бы объяснить даже себе. — Пусти! — её голос срывался. Руками она упёрлась ему в грудь, пытаясь оттолкнуть, но безуспешно. — Я слишком плоха для тебя, да?! Тебе противно?! — Нет, Фарнеза. Это неправда. Но для неё это будет правдой, с ужасом понял Серпико. Если он оттолкнёт её сейчас, она всегда будет считать, что причина в ней самой. Что он не хочет её, не любит. Ему живо вспомнились странные, почти извращённые пристрастия Фарнезы: плетка, кровь, то, с каким вожделением она смотрела на его раны… Странно, ненормально — возможно, но он никогда не думал о Фарнезе с отвращением. Она просто была такой. Да что там, он сам зачастую ждал, когда ей в очередной раз захочется сорвать на нём раздражение. Её игры были порочны, но играли в них двое. — Тогда почему? Я некрасивая? — она опустила взгляд — на своё прекрасное, стройное тело, сияющее белизной. — У меня маленькая грудь? Что во мне не так? — С тобой всё в порядке. Дело во мне, — он поморщился, поняв, как пошло это прозвучало, но ничего лучше придумать не мог. — Как это может быть? Ты лжёшь, верно? Ты просто боишься сказать мне правду! — Она опять забилась в его руках. — Отпусти! Видеть тебя не могу! — Фарнеза, постой… Да подожди ты! — Серпико не мог удержать её рядом и одновременно на достаточном расстоянии, чтобы её близость не отвлекала от главного. — Послушай меня, Фарнеза, пожалуйста. Мы просто не можем… я не могу… — Ты ублюдок! — выкрикнула она. — Трус! — Я твой брат! Фарнеза замерла в его руках, смешно распахнув глаза, её красивое лицо казалось кукольным. — Что? — чужим высоким голосом переспросила она. Если бы Серпико мог вернуться хотя бы на минуту назад, он заткнул бы себе рот. Он сам не понял, зачем ляпнул это. Идиот, ну какой же он идиот. Но теперь уже никуда не денешься, сказал — так сказал. — Я внебрачный сын твоего отца. Моя мать когда-то давно прислуживала в вашем доме. Пока не забеременела. Когда Федерико узнает, что он проболтался, выгонит ублюдка из поместья к чёртовой матери. И Серпико даже не собирался спорить с этим, потому что совершенно не представлял, как они с Фарнезой смогут вести себя по-прежнему, зная, что в их жилах течёт одна и та же кровь. Фарнеза с изумлением разглядывала его, словно видела впервые. Подняла руку, дотронулась до щеки, носа, очертила пальцем бровь. Серпико не сразу понял, что она ищет в его лице черты, схожие с её собственными. Его гораздо больше беспокоило то, что Фарнеза голая, и стоять вот так, разговаривая с ней, было крайне неловко. — Почему ты мне не сказал? — удивление в её голосе мешалось с обидой, и Серпико немного расслабился. Если честно, больше всего он боялся истерики. — Я обещал отцу, — о, наконец-то он может не бояться, что забудет добавить «твоему», — что никто не узнает. Он не хотел проблем для семьи. Взгляд Фарнезы потускнел и устремился куда-то в сторону. — Да, конечно… Зря он упомянул об отце. Зря он вообще вышел тогда на улицу, зря остался в этом доме, когда узнал правду. Лучше бы ему было жить в нищете, не зная Фарнезы. Им обоим так было бы лучше. Он пропустил момент, когда прикосновения её пальцев из изучающих стали медленными, вкрадчивыми. Спустились от подбородка по шее к ключицам, разошлись, пробираясь под воротник… — Фарнеза? — Серпико перехватил её ладони. — Ты что? Она зарделась, но руки не опустила. Наоборот, шагнула ближе, снова прижимаясь всем телом. — Не отталкивай меня, — её бедро медленно тёрлось о его ногу, и от этого можно было сойти с ума. Она вообще понимает, что творит? — Фарнеза, я же сказал… — отстранять её снова уже не было сил, Серпико только слабо надеялся, что она одумается сама… нет, неправда, он надеялся, что она не одумается, сколько можно себе лгать. — Мы не можем… — Мне плевать, — яростно прошептала она, прижимаясь ещё сильнее. — Я никогда не считала тебя братом. «Но я считал тебя сестрой!» — едва не сказал Серпико… и не смог. Он действительно считал её сестрой, но чувства, которые он испытывал сейчас, когда она обнимала его, такая красивая, невинная, как дитя, и соблазнительная, как языческая богиня, едва ли можно было назвать братскими. Фарнеза не знала, что её желание запретно, а он знал — и всё равно желал. Если кто-то из них двоих и порочен, то именно он. Хватит лгать себе. — Прошу тебя, — выдохнула она ему в губы. — Никто не узнает. Никто никогда не узнает. «Я всё равно встретил бы её, — думал Серпико, укладывая Фарнезу на собственную одежду, расстеленную на траве, — я не мог её не встретить. Всё было бы иначе, и я бы тоже не знал, и какая тогда разница…» Оказавшись под ним, Фарнеза сразу стихла, сделалась податливой, принимая, а не требуя. От прежней властной, заносчивой девицы не осталось и следа, она была юна, открыта и, кажется, немножко не уверена в том, что делает, несмотря на всю свою настойчивость. Серпико помнил, что она невинна, и больше всего на свете боялся причинить ей боль. Только не сейчас, когда она так доверяет ему. У него самого было немногим больше опыта: одна из служанок синьоры ди Вандимион как-то раз показала ему, что мужчина может делать с женщиной, когда они остаются наедине и без одежды. И как это следует делать. Ему было четырнадцать, и самое острое чувство, которое он тогда испытал, — смущение при виде её полных грудей с тёмными сосками. У Фарнезы грудь оказалась маленькой, легко умещающейся в ладони, и Серпико это нравилось гораздо больше. Всё в Фарнезе было несравнимо лучше, чем у всех женщин мира. Её кожа была слаще мёда, все изгибы тела — идеальны, стоны наслаждения звучали для Серпико райской музыкой. Она была прекрасна и невинна, как первая женщина, сотворённая Господом. Кончая, Фарнеза слегка прикусила его плечо, и из всех отметин, которые она оставила на теле Серпико, эта казалась самой глубокой. Потом она лежала, уткнувшись лицом в его шею, а он гладил её по спине и мечтал о том, чтобы это никогда не закончилось. — Давай убежим, — проговорила она, не поднимая головы. — Только мы вдвоём. Куда угодно. — Ты не знаешь, о чём говоришь. — Он выдаст меня замуж, — она больше не называла Федерико ди Вандимиона отцом. — Я не хочу быть с другим мужчиной. Я хочу только тебя. Он тоже не хотел, чтобы она была с другим мужчиной, но бежать? Вряд ли она представляла себе, что это значит. — Мы не сможем скрываться и при этом жить на широкую ногу. Придётся выдавать себя за простолюдинов, а ты привыкла к роскоши. К слугам. Думаешь, ты сможешь обойтись без них? Самой готовить, стирать… и всё остальное. — Я научусь. Я правда научусь! Почему ты смеёшься?! Ты что, думаешь, я не смогу?! — Тише, тише, — он поймал её за руки, но перестать смеяться не смог. Его взбалмошная госпожа снова здесь, и эти горящие глаза, раскрасневшиеся от гнева щёки — такая привычная картина. Только теперь к ней добавилось ещё и чудесно брыкающееся тело, прижимающееся к его собственному, а когда она попыталась вырваться, маленькие груди задорно запрыгали. Пожалуй, отныне вид Фарнезы в гневе будет вызывать у него совершенно иные чувства, нежели раньше. Он прижал её к земле, пытаясь утихомирить, и очень быстро оказалось, что вырывается она больше для вида, а на самом деле совсем не против того, чтобы её не отпускали, и отпустить её, конечно, не получалось ещё довольно долго. На следующий день Фарнеза позвала его в свою спальню, заперла дверь на ключ и выложила на постель пригоршню драгоценных украшений. — Что из этого мы сможем продать? А она настроена всерьёз, подумал Серпико. Так сосредоточена, словно для неё решается вопрос жизни и смерти, — что ж, возможно, так оно и было. Украшений оказалось не так уж много, не было самых дорогих: ожерелья с сапфирами, бриллиантовых серёжек и колье… Она не тронула те, что подарил отец, понял вдруг Серпико. Самые любимые, самые дорогие — оставила, чтобы больше никогда не увидеть. Фарнеза так любила отца. Что она чувствует теперь, выяснив, что он лгал ей всю жизнь, что из-за него её страсть оказалась запретной? Что из-за него она вынуждена бежать из родного дома, в котором провела всю жизнь? Серпико отобрал самые неприметные украшения, которые будет трудно опознать, и те, из которых можно будет вынуть драгоценные камни. — Мы не сможем продать всё сразу, — предупредил он. — Это привлечёт внимание. Фарнеза кивнула. — Ты решил, куда мы отправимся? Честно говоря, он даже не задумывался об этом, потому что в глубине души считал идею с побегом минутной слабостью Фарнезы. Но ей он об этом, конечно же, не сказал. — У нас небольшой выбор. Моргар или Бальдин. Лучше Бальдин, на востоке сейчас неспокойно. — Но Бальдин далеко… — Зато туда не дотянется твой… он, — быстро поправился Серпико. — И у Святого Престола там немного власти. Нас будут искать, Фарнеза, учти это. Он во что бы то ни стало захочет тебя вернуть. Может быть, передумаешь? Но она упрямо мотнула головой — Я здесь не останусь. Значит, решено. Несколько колец и жемчужное ожерелье он в тот же вечер отнёс знакомому ювелиру и попросил того держать язык за зубами. Толстячок понятливо ухмыльнулся: ему часто носили фамильные драгоценности проигравшиеся в пух и прах юнцы. Цены были откровенно грабительскими, но хотя бы на первое время денег хватит. Ещё несколько дней ушло на то, чтобы купить лошадей и припасы и незаметно переправить их в маленькую деревушку, лежащую в стороне от больших дорог. В поместье тем временем полным ходом шли приготовления к свадьбе. Ради такого особенного случая из-за границы вернулась синьора ди Вандимион, прервав свою поездку на воды. Она с огромным удовольствием занималась нарядами и подготовкой дома к торжеству, и было видно, что в свадьбе дочери главное для неё — свадьба, а не дочь. Серпико не удивлялся. Фарнеза никогда не была главным для своих родителей. Полупустой прежде дом наполнился гомоном служанок, бесконечной чередой приезжали портные, шляпники, обувных дел мастера. Их оказалось так много, словно приданое собирали не одной, а десяти невестам. Фарнеза послушно следовала всем указаниям матери, но мыслями была уже где-то далеко, и каждый раз, встречая её взгляд, Серпико видел в нём немой вопрос: «Когда?» — «Скоро, — так же молчаливо отвечал он, — не волнуйся. Мы успеем». О её женихе толком ничего не было известно — только то, что он носит герцогский титул и по какой-то побочной ветви связан с королевской семьёй. Слуги шептались, что ветвь эта, наверное, весьма обтрёпана, ведь кто в здравом уме согласится связать свою жизнь с дочкой Вандимионов, зная обо всех её странностях? Наверняка богатое приданое сыграло свою роль. Или не так уж хорошо будущий жених осведомлён о характере невесты, а значит, беднягу после свадьбы ждёт тот ещё сюрприз. Вскоре Федерико ди Вандимион позвал Серпико к себе в кабинет. — Закрой дверь, — сказал он. И сразу же, без предисловий спросил: — Как Фарнеза относится к свадьбе? — Вполне спокойно, как мне кажется. — Это хорошо. Следи, чтобы так и было дальше. И вот ещё: постарайся, чтобы вокруг неё не звучало никаких сплетен. Если кто-то из слуг распустит язык — сразу же сообщи мне. — Каких сплетен? — осторожно поинтересовался Серпико. Ди Вандимион отвернулся к окну и сложил руки за спиной. Фарнеза тоже делала так, когда сильно нервничала, но у отца это наверняка означало что-то другое. Этот человек не умел переживать. — Её жених — человек с немного… специфическими склонностями. Если Фарнеза узнает об этом до свадьбы, она может натворить глупостей. Так что приглядывай за ней. Серпико смотрел в его спину и не знал, что сказать. Он никогда не считал Федерико заботливым отцом, но чтобы настолько? Отдать дочь какому-то извращенцу, и всё, о чём беспокоится родной отец, — чтобы она не узнала об этом прежде, чем окажется в полной власти мужа? Ему действительно настолько всё равно, что с ней станет? А кто-то ещё называл Фарнезу чудовищем. Вот оно, чудовище, стоит перед Серпико в полный рост и рассчитывает, что он с готовностью согласится скрывать от своей сестры, что её ждёт. — Я не слышу ответа. — Конечно, — Серпико опустил голову. — Я об этом позабочусь. — Очень хорошо. Ступай. Вечером, оставшись с Фарнезой наедине, он пообещал ей:: — Завтра. Он тоже не хотел больше оставаться в этом доме. Если кучер и был удивлён тем, что синьорина ди Вандимион вдруг решила отправиться к модистке сама, а не вызвать её в поместье, как остальных, вида он не подал. Слуги Вандимионов привыкли молчать и повиноваться. Поэтому он добросовестно ждал на улице до тех пор, пока не начали сгущаться сумерки. Тогда кучер всё-таки покинул своё место, надеясь узнать у слуги синьорины, скоро ли госпожа собирается возвращаться. Когда модистка сообщила, что синьорина ди Вандимион и её спутник покинули ателье ещё в полдень, предпочтя почему-то выйти через чёрный ход, кучер с ужасом понял, что в поместье ему лучше не показываться. Почтовая карета везла их на север. Фарнеза молчала всю дорогу, прижавшись к Серпико, и только вскидывала тревожно глаза, когда мимо проезжали всадники. Через несколько миль Серпико попросил кучера остановиться, и они вышли на просёлочную дорогу. Он хорошо помнил эту местность и без труда нашёл тропинку, ведущую через лес в деревушку из десятка старых домов. Пока он искал нужный дом и здоровался с хозяйкой, Фарнеза по-прежнему молчала, словно её даже не интересовало, куда они пришли и что будет дальше. — Жена ваша бледненькая какая, — сочувственно заметила хозяйка. — Болеет, поди? — Она не… — машинально начал Серпико, но тут же спохватился: — Не болеет. Просто устала с дороги. — Да уж не тяжела ли ты, девонька? Фарнеза побледнела ещё сильнее и схватилась за его руку. Серпико почувствовал, что его самого начинает мутить. Они об этом не подумали. Что, если Фарнеза беременна? От союза близких родственников часто рождаются уроды… — Я не беременна, — ответила Фарнеза, голос её слегка подрагивал. — Просто устала. — Ты уверена? — спросил он позже, когда они лежали в темноте на жёсткой соломе. — Разве так рано можно узнать? — В первый раз не зачинают. Я слышала, как служанки об этом говорили. К облегчению почему-то примешалось легкое сожаление. Словно у них действительно был шанс. В маленькой клетушке, где им предстояло провести ночь, было темно и от стен тянуло сыростью. Всю прошлую неделю шли дожди, а у домика оказалась худая крыша. Вместо кровати на полу лежала охапка соломы, накрытая одеялом. Серпико это не пугало: дом, в котором он вырос, был ничуть не лучше, разве что кровать у него всё-таки была. А вот Фарнеза… Она привыкла к роскоши. Им придётся ночевать на постоялых дворах и под открытым небом, во всяком случае, до тех пор, пока они не пересекут границу Бальдин. Выдержит ли она? Но пока что Фарнеза не жаловалась ни на сырость, ни на неудобное ложе. Устроившись на соломе, она обнимала Серпико спокойно, без страсти, как ребёнок обнимает любимую игрушку. Они почти восемь лет были слугой и госпожой, несколько минут — братом и сестрой, а потом целую ночь — любовниками. Кто они теперь, Серпико не знал, но, когда Фарнеза заснула, положив голову ему на плечо, он решил, что это — лучшее из всего, что между ними было. На рассвете они уехали, оставив хозяйке несколько монет взамен ношеной, но ещё крепкой дорожной одежды, в какой обычно ходят мелкие купцы или зажиточные крестьяне. Драгоценности были надёжно ушиты в платье — Фарнеза с гордостью продемонстрировала шов, совершенно неотличимый от остальных. — Мама говорила, что знатная девушка обязана уметь вышивать, играть на музыкальных инструментах и поддерживать светскую беседу. Серпико предпочёл не вспоминать, во что порой выливались «светские беседы» Фарнезы. А вот эпопею с попытками научить синьорину ди Вандимион играть на арфе он помнил отлично. Дело закончилось порванными струнами, и то лишь благодаря хорошему настроению юной Фарнезы. Иначе арфу ещё и на голову кому-нибудь уронили бы, и несложно догадаться, кому именно. С одеванием получилось тяжелее. Фарнеза путалась в завязках, ей никогда раньше не приходилось носить подобных платьев, да и наряжали её служанки. Она злилась и шипела сквозь зубы, но по-прежнему не жаловалась. Верхом в таком наряде скакать было неудобно, подол задирался выше колен, обнажая ноги. Поэтому Серпико с Фарнезой ехали вдвоём на одной лошади, а вторая брела следом. Скорость оставляла желать лучшего, но делать было нечего. Девушка в мужской одежде привлекала бы внимание встречных. Следующую ночь они провели в лесу. Пока Серпико рассёдлывал лошадей, Фарнеза собрала хворост и разожгла костёр. На этом её полезные умения закончились. Она растерянно крутила в руках котелок, не зная, как приспособить его над огнём. — Я принесу воды, — пришёл ей на помощь Серпико, — а ты найди пока две ветки с развилками и вкопай по обе стороны костра. Когда он вернулся, возле костра покачивались два тонких прута высотой по пояс. Он выдёрнул их и сам установил подходящие сучья, на которые можно было повесить котелок. Фарнеза добросовестно пыталась помогать, но толку от неё было мало. Она даже не умела толком обращаться с ножом, ладно хоть пальцы себе не резала. Наконец похлёбка была готова. Серпико поручил Фарнезе разлить её в миски, надеясь, что хоть это-то окажется ей по силам. Её не в чем было винить, конечно. Откуда бы знатной девушке уметь готовить? Его мысли оборвал крик Фарнезы и грохот. Серпико мгновенно обернулся — котелок валялся в костре, а Фарнеза с искажённым от боли лицом прижимала к груди правую руку. — Ты обожглась?! Дай посмотрю! — он сжал её запястье и с облегчением убедился, что ожог не сильный. Судя по полосе через всю ладонь, Фарнеза взялась за дужку, не подумав, что та раскалена. — Кто же так за котелок хватается… — Откуда мне было знать! — всхлипнула Фарнеза. — Давай лучше я буду готовить, — предложил Серпико, привязывая к обожжённой ладони кашицу из листьев лопуха. Остатки их неудавшегося обеда печально шипели в костре. — Нет, я сама. У Фарнезы в глазах стояли слёзы, но упрямства она не потеряла. — Ты же не умеешь. — Я сказала, что научусь, значит, научусь! — Хорошо, — покладисто согласился Серпико, — тогда сперва смотри, как это делаю я, а потом пробуй сама. Против такого предложения Фарнеза не возражала, и в конце концов им всё-таки удалось поесть. В следующий раз приготовление еды обошлось без травм, но они всё равно остались голодными: Фарнеза имела весьма смутное представление о том, что такое соль и в каких пропорциях её надо добавлять в кушанья, а Серпико зазевался и не уследил. Есть пересоленную кашу было невозможно. Фарнеза отшвырнула миску на землю и со слезами на глазах направилась в лес. — Постой, куда ты? — Серпико быстро догнал её, но Фарнеза не ответила — она стояла, отвернувшись, и плакала. — Не расстраивайся, это пустяки. Подумаешь, каша. Можно набрать ягод или орехов, я видел здесь недалеко лещину… — Я бесполезная дура! — выпалила Фарнеза сквозь слёзы. — Ты был прав, я ничего не умею! Мне нужно было остаться и позволить ему делать всё, что он хочет. Пусть выдаёт замуж или ссылает в монастырь, всё равно! Я ни на что больше не гожусь! — Тише, тише, — он прижал её к себе и успокаивающе погладил по голове. — Ты научишься. Не всё же сразу. — Я только обуза для тебя… — Неправда. Но он не мог удержаться от мысли, что им, в общем, повезло. Даже если их новый облик и не позволял швыряться деньгами, они хотя бы могли позволить себе заплатить за отдельную комнату, сносную еду и мелкие услуги вроде стирки, когда ночевали на постоялом дворе. Спасибо Богу за малые милости Его. Не так уж много у них вещей, чтобы отдавать их в старательные руки Фарнезы. Дорога отмеряла милю за милей, позади оставались безымянные деревеньки и большие города, мимо которых они проезжали, не замедляя хода. Федерико ди Вандимион наверняка уже разослал весть о побеге дочери, но если он хотел сохранить всё в секрете, — а он хотел, в этом Серпико был уверен, — то не стал бы отправлять гонцов слишком далеко. Только в ближайшие города и как можно скорее, чтобы вернуть Фарнезу, пока не разразился скандал. Им надо лишь вырваться за пределы герцогства, дальше будет легче. Они могли бы ехать быстрее, но проводить целые дни в седле было тяжело даже Серпико, что уж говорить о Фарнезе. Нет, она не жаловалась. Только плакала иногда, думая, что он не видит. И засыпала мгновенно, едва опустившись на кровать — или на расстеленный на земле плащ, что бывало гораздо чаще. Их ночи были невинны и целомудренны, словно они брат и сестра… они действительно были братом и сестрой, вот что самое ужасное, и даже если Фарнеза забыла о той ночи в саду — Серпико помнил. Слишком явственно, чтобы спокойно засыпать, когда она рядом. Держа её в объятиях, он не мог не вспоминать, как она лежала точно так же, только обнажённая, пахнущая их недавней страстью. Тело Серпико отзывалось на эти воспоминания так, как и положено телу молодого мужчины, а Фарнеза тихонько посапывала, прижавшись к нему, и, лежа без сна, он безуспешно пытаясь справиться с возбуждением одной только силой воли. Наутро Серпико чувствовал себя разбитым и ни капли не отдохнувшим, а впереди предстоял ещё целый день верхом, и винить, кроме самого себя, было некого. Они как-то сразу, не задумываясь, начали выдавать себя за женатую пару. Первоначальная идея прикинуться зажиточными крестьянами потерпела крах, стоило только Серпико обратить внимание на белые руки Фарнезы, не державшие ничего тяжелее веера (или плети, услужливо подсказывала память, но Серпико упрямо её не слушал). Ладони уже успели покрыться ссадинами и ожогами, но нежная, без мозолей кожа всё равно выдавала хозяйку с головой. Поэтому Фарнеза превратилась в горничную графини Стронци, старой богатой дамы с причудами. Подделка получилась отличная: мнимая горничная прекрасно знала графиню и без заминок отвечала на расспросы любопытствующих женщин, никогда в жизни не видевших знатных дам вживую. Если бы они только знали, кто сидит с ними за одним столом и отскабливает от миски слегка пригоревшее мясо, думал Серпико, наблюдая, как Фарнеза рассказывает хозяйке постоялого двора о фасонах платьев богатых горожанок . Семья Стронци и в подмётки не годится Вандимионам. Обычно Серпико говорил, что они едут к родителям жены, выражением лица давая понять: отношения между родственниками не самые добрые. Это моментально располагало к нему почти всех женатых собеседников, тут же завязывался разговор, и Серпико между делом старался выведать, насколько серьёзно обстоят дела с их поисками. Пока что везло: в маленькие деревушки, которые они выбирали для ночлега, ищейки ди Вандимиона не заглядывали. А возможно, причиной этому везению была карта южных дорог, предусмотрительно «забытая» в спальне Фарнезы. Они уже почти доели кашу с мясом, хоть и подгоревшую, но в целом весьма неплохо приготовленную хозяйкой гостиницы, когда со двора донеслось конское ржание и звон доспехов. — Тихо, — Серпико заставил себя сидеть спокойно и на всякий случай взял Фарнезу за руку. — Мы простые люди. Нам незачем убегать. Ешь. Шум приближался. Стукнула распахнутая дверь, и в зал вошли рыцари. Помещение сразу наполнил звон доспехов, заглушая голоса и позвякивание посуды. Серпико осторожно повернул голову, стараясь не делать резких движений, — и сердце у него замерло. На нагруднике у вошедшего первым рыцаря красовался знак в виде перекрещенных цепей, а сам он был такого изящного телосложения, что сомнений не оставалось: это женщина. Фарнеза тоже заметила это и побледнела. — Не смотри на них, — шепнул Серпико. Они склонились над мисками, пряча лица. Угораздило же нарваться на охотников за еретиками! Фарнеза послушно запихнула в себя очередную ложку каши, сглотнув с усилием. С таким соседством у кого угодно кусок в горло не полезет, но оставлять еду — подозрительно. Сейчас они доедят и спокойно уйдут отсюда… Шаги, сопровождающиеся лязганьем доспеха, раздались совсем близко и замерли у их стола. — Доброго дня, — произнёс женский голос. — Не будете ли вы так любезны уступить мне немного места за вашим столом? — Просим прощения, госпожа, — Серпико вскочил, мгновенно превратившись в деревенского олуха. — Не извольте беспокоиться! Мы уже уходим! Он за локоть выдёрнул Фарнезу из-за стола, постаравшись сделать это в меру грубо. — Кланяйся, дура! Это благородные рыцари, которые нас защищают! Фарнеза неловко склонилась, по-прежнему не поднимая головы, и спрятала за спину руки. Умница. — Спасибо, — голос у девушки-рыцаря был усталым. Она равнодушно смотрела на них, но когда Серпико нечаянно встретился с ней глазами, её взгляд на секунду задержался на его лице. Это плохо. Это очень плохо. Она обратила на них внимание. Не переставая что-то угодливо бормотать и извиняться, Серпико потащил Фарнезу за собой на второй этаж, где они сняли комнату. Как только лестница осталась позади, оба, не сговариваясь, прибавили шагу. Рыцари из ордена Святой Железной Цепи — было совершенно ясно, что это значит. Это Церковь. Федерико ди Вандимион так щедро спонсирует Святой Престол, что запросто может использовать рыцарей ордена в своих интересах. Даже если их появление здесь — чистая случайность, рисковать всё равно нельзя. Серпико помог Фарнезе выбраться через окно и сам спрыгнул следом. Сунутая малолетнему конюшему монета помогла быстро оседлать лошадей и незаметно выехать со двора. Им повезло: городские ворота оказались не заперты на ночь, стражники клевали носом и не обратили внимания на покидающую город парочку. Они ехали всю ночь и остановились, только когда солнце начало подниматься над горизонтом. Лошадям требовался отдых, иначе они не смогли бы продолжать путь. Серпико завёл их подальше в лес, чтобы с дороги было слышно ржания. Фарнеза заснула почти сразу, так измотала её ночная скачка. Серпико знал, что ему тоже стоит отдохнуть, но не мог сомкнуть глаз. Это был первый раз, когда опасность подкралась к ним близко, и он думал о том, что до Бальдин ещё далеко, а им до сих пор так везло, что они, кажется, потеряли осторожность. И что если рыцари поедут по той же дороге, то могут поджидать их в следующем городе или деревне, так что эту ночь лучше будет тоже провести в лесу. Через два дня Серпико всё-таки решился отправиться на разведку, оставив Фарнезу у костра. Ни о каких рыцарях в посёлке, к которому он подъехал, никто и слыхом не слыхивал. Похоже, что та встреча всё-таки была случайностью. На этом везение не закончилось. Очень быстро нашёлся постоялый двор, почти пустой, и обеспокоенные отсутствием постояльцев — а вместе с ними и денег — хозяева были готовы всячески угождать гостям. Когда Фарнеза заикнулась насчет горячей ванны, хозяин самолично вызвался притащить большую бадью, которой обычно пользовалась его семья. Вообще-то им не стоило позволять себе большие траты, но Фарнеза была так счастлива, что Серпико не решился её расстраивать. Он дал хозяину серебряную монету и ушёл проверить, хорошо ли позаботились о лошадях. Вернувшись, он увидел, что Фарнеза сидит на лавке рядом с какой-то девицей, и они тихо шепчутся. Девица стрельнула в Серпико глазами и блудливо ухмыльнулась. Низкий вырез её платья и крашеные волосы недвусмысленно говорили о том, какого рода занятием она промышляет. — Фарнеза? Та вздрогнула и испуганно обернулась. На щеках вспыхнул румянец. — Я… я сейчас. Ситуация становилась всё подозрительнее. Серпико молча ждал. Фарнеза покраснела ещё больше. — Ну, что ты стоишь? Я сейчас приду! Иди! Девица ухмыльнулась ещё блудливее и подмигнула ему. — Иди-иди красавчик. Дай девочкам поболтать. Он, конечно же, не ушёл далеко: не дай Бог, кто-то решит, что Фарнеза тоже торгует собой. Девушки шептались ещё несколько минут, причём говорила преимущественно проститутка, а Фарнеза только изредка что-то переспрашивала. — О чём вы разговаривали? — спросил Серпико, как только Фарнеза вернулась к нему. — Ни о чём, — она отвела глаза. — Так. Женское. Это означало «не твоё дело». Серпико оставалось только надеяться, что Фарнеза не рассказала проститутке ничего, что могло бы их выдать. От бадьи с горячей водой поднимался пар, в комнате сразу стало жарко и душно. Фарнеза, не задумываясь, скинула одежду и опустилась в горячую воду. Её блаженный полустон-полувздох так живо напомнил Серпико о других вздохах и стонах, что стало трудно дышать. Он слишком хорошо помнил Фарнезу обнажённой, помнил каждый изгиб её тела, все самые чувствительные местечки на нём. Всё, что сейчас оказалось скрыто водой, стояло у него перед глазами в мельчайших подробностях, и чем яснее он понимал, что повторения той ночи не будет, тем сильнее становилось накатывающее на Серпико желание. Если бы он только мог обнять Фарнезу, прижать к себе, мокрую, голую, горячую… — Ты чего? — как назло, Фарнеза заметила, что с ним что-то не так. Серпико сделал глубокий вдох и безуспешно попытался взять себя в руки. — Ничего. Я… скоро вернусь. Он почти выбежал из комнаты, не обращая внимания на недоумённое «Серпико?», прозвучавшее за спиной. В коридоре, слава Богу, было пусто. Никто не видел, как он стоит, прижавшись лбом к стене, и едва не воет от мучительной тоски. Он никогда ещё не ненавидел Федерико ди Вандимиона так страшно, как в эти минуты. Провожающая их хозяйка подробно рассказала, как доехать до ближайшего посёлка. Придётся держаться тракта, но они уже достаточно далеко от Святого Города, чтобы не прятаться от каждого всадника. — Обязательно постарайтесь засветло успеть, — наставляла их женщина. — И через лес не ходите. Места у нас нехорошие, люди пропадают. Серпико вежливо поблагодарил её и пообещал быть настороже. Нарваться на разбойников ему действительно не хотелось бы. Очень скоро стало понятно, к чему были эти предостережения. Растянувшаяся по полям дорога огибала лес почти полукругом — любому бы захотелось поехать напрямик, чтобы сэкономить время. В одиночку Серпико, возможно, и решился бы, но безопасность Фарнезы была дороже выигранного таким образом времени. Тёмная чаща выглядела на редкость неприветливо — густая, ощерившаяся буреломом. Даже птиц не было слышно. От поворота вглубь уходила старая дорога, и, когда они проезжали мимо, Серпико мог бы поклясться, что почувствовал, как с неё тянет холодом. Лошади нервно задёргали ушами и попытались ускорить шаг. Тоже что-то почуяли. — Поехали быстрее, — попросила Фарнеза, прижимаясь к нему. — Мне страшно. — У меня такое ощущение, что та женщина не про разбойников говорила, — признался Серпико, понукая лошадь. — Странно тут как-то. — Люси однажды рассказывала, что, когда она была маленькой, в её деревне тоже пропадали люди. Иногда находили оторванные руки или головы. А потом оказалось, что в лесу завёлся волк-людоед… Серпико слышал о Люси — няньке Фарнезы, служившей у Вандимионов ещё до его появления, когда Фарнеза была совсем малышкой. Вряд ли их отец одобрил бы, что нянька рассказывает ребёнку такие страшные истории. — А ещё она говорила, что, если я не буду спать, волк придёт ночью и съест меня. Я потом долго боялась засыпать, если свечи не горели, потому что мне снился волк, который щёлкал зубами и бросался на меня. А позже я решила, что это Люси специально подговорила волка, потому что я не слушалась. Тогда я взяла ножницы и изрезала все её платья. — Так ей и надо было. Фарнеза засмеялась. — Ты меня всегда оправдываешь. — Она не должна была тебя пугать. — Наверное, она хотела как лучше. — Всё равно. Когда лес остался позади, стало как-то спокойнее. Впереди расстилалась ровная дорога, уже привычная, словно они всю жизнь только и делали, что путешествовали. И Серпико подумал, что эти дни, проведённые вдвоём с Фарнезой, были, пожалуй, не такими уж плохими. Пусть они вынуждены были обходиться без привычного комфорта, зато Фарнеза стала спокойнее. И ни разу не попыталась причинить ему боль. С той первой их ночи — ни разу. Серпико догадывался, что это означает: она получила то, что хотела. Получила его. Он и раньше принадлежал ей, но она наконец-то осознала и приняла это. Почти восемь лет прошло. Действительно, пора уже было и понять. Спустя несколько дней Серпико узнал ответ ещё на один занимавший его вопрос. Они устроились на ночёвку в лесу, не успев войти в город до закрытия ворот на закате. Серпико привычно обнял Фарнезу и вдруг почувствовал, как её руки пробираются под одежду. — Ты что? — Ты тоже хочешь, — прошептала она. — Я же знаю. Он осторожно перехватил её за запястья. — Фарнеза, мы не можем… — конечно, он хотел, глупо отрицать очевидное, но это будет уже не первый раз. — Что, если… ну, ты понимаешь. Если будет ребёнок? Она покраснела так, что даже уши зарозовели, но не отстранилась. — Я знаю, как сделать, чтобы ничего не было. А-а, так вот оно что… — Это тебе та девица рассказала? — Да. Она сказала, какие травы надо заварить и выпить потом. Сказала, что ей всегда помогало. И ещё как можно… чтобы ничего не было… по-всякому… — Фарнеза окончательно смутилась и умолкла, но общую суть Серпико уловил. Теперь пришла его очередь краснеть. Он тоже слышал о… всяком таком, но у него и в мыслях не было предложить это Фарнезе. Главным образом потому, что представление о подобных утехах он имел весьма смутное. — Ну конечно, в её ремесле без таких вещей никуда… Ему стоило обрадоваться, что главная проблема, препятствующая их близости, решена, но Серпико всё равно медлил. Они по-прежнему были братом и сестрой, и как-то это… неправильно. — Не бойся, — прошептала Фарнеза, и тонкие пальцы скользнули по его щеке. — Никто не узнает. Они лежали, укрывшись плащом, свернувшись в один уютный клубок, как котята в корзинке, переплетясь руками и ногами. Фарнеза тихонько хихикала, рисуя пальцем на плечах у Серпико замысловатые узоры и тут же повторяя их языком. Он поймал тонкие пальцы, поцеловал, слегка прикусил костяшки. Фарнеза притворно взвизгнула. — Ай! Не кусайся! — Тебе, значит, можно? — он снова поцеловал мягкую ладошку. — А мне нельзя? Мог ли он когда-нибудь подумать, что будет разговаривать с Фарнезой так: открыто, шутливо, не задумываясь, как она отреагирует на упоминание её извращённых привычек? Они так привыкли к молчанию и недомолвкам, что эта минутная открытость казалась чудом. Впрочем, мог ли он когда-нибудь подумать, что будет заниматься с Фарнезой любовью? Что капризная избалованная девочка станет для него смыслом жизни и самой большой драгоценностью? — О чём ты задумался? — Фарнеза устроила голову у него на груди и смотрела с любопытством. Серпико ласково заправил ей за ухо торчащий локон. — Я помню, как впервые тебя увидел. Ты была такая чистенькая, так богато одетая. А я ненавидел дворян. — Ты сказал, что у меня ужасный кролик. Серпико тихо засмеялся. — Ну, он и вправду был ужасен. — Это был мой любимый кролик! — Фарнеза шутливо ударила его кулачком. — Я помню, — он притянул её ближе. Фарнеза затихла, тоже вспоминая, как любила несчастную игрушку — и что потом с ней сделала. — Я бы тебя не сожгла, — прошептала она. — Мне просто было его очень жалко. А тебе было всё равно. — Мне не было всё равно. — Знаю, — она помолчала. — Я думаю, он этого не заслуживал. — Кто, кролик? — Нет. Он. Не заслуживал того, чтобы я его так любила. Серпико был совершенно с ней согласен, но прекрасно помнил собственную мать и то, как грызло его чувство вины за невозможность любить её. — Наверное, дети просто любят своих родителей. Какими бы те ни были. На это Фарнеза ничего не ответила. В Новаре они остановились, фактически, вынужденно: одна из лошадей потеряла подкову и начала прихрамывать. Стоило бы, конечно, посетить кузнеца и ехать дальше, но они оба так устали, а Святой Город остался так далеко позади, что можно было перестать пугаться каждого встречного, подозревая в нём посланца Федерико ди Вандимиона. Небольшая гостиница, спрятавшаяся в лабиринте узких улочек, была чистенький и уютной, из кухни тянуло тушёным мясом. Серпико даже пожалел, что они сняли комнату всего на одну ночь. Пока он искал кузнеца и привычно плёл какую-то беззаботную ерунду, ожидая, пока лошадь наконец обзаведётся новой подковой, Фарнеза тихо исчезла. Ну, не то чтобы тихо: «Мне нужны новые чулки, и ещё я зайду на рынок, и нет, не надо меня сопровождать, я сама. Хватит обращаться со мной как ребёнком!» Что было делать? Серпико смирился. Он не хотел отпускать Фарнезу одну, но, когда она начинала говорить таким тоном, не мог спорить. Он слишком долго был её слугой. Вернувшись в гостиницу, он нашёл комнату пустой, но это его не насторожило. Кто знает, сколько времени Фарнеза потратит, выбирая чулки? Она же женщина, в конце концов. Так что Серпико просто ждал. Но прошёл час, другой, третий, а Фарнеза всё не появлялась, и понемногу Серпико начал испытывать беспокойство. Она ведь не могла не знать, что он будет тревожиться. За это время можно обойти все лавки, Новара — не такой уж большой город. Что её задержало? Или… кто? Внезапно до Серпико дошло, что он даже не знает толком, где искать Фарнезу. Пусть небольшой, это всё-таки был город, в котором полно домов, лавок и прочих мест, где человек может без труда спрятаться — или где его могут прятать. Ещё через час Серпико обежал все лавки и прочесал рынок вдоль и поперёк, но Фарнеза будто в воду канула. Безуспешно пытаясь справиться с подступающей паникой, он присел на камень возле фонтанчика, отмечавшего центр площади, и плеснул в лицо холодной воды. Сейчас надо ещё раз проверить гостиницу. Может быть, Фарнеза уже вернулась и ждёт его. А если нет, тогда, тогда… — Серпико? Он дёрнулся от неожиданности, набранная в ладонь вода расплескалась и потекла за воротник. Фарнеза стояла в нескольких шагах от него, глядя беспокойно и немножко виновато. Серпико вскочил, чувство облегчения тут же нахлынуло волной: Фарнеза нашлась, она жива, здорова, всё в порядке, убить её мало за такое. — Ты где была? — вопрос получился слегка грубым, но на самом деле Серпико просто не сообразил подобрать слова помягче, так обрадовался. — Фарнеза, нельзя же так, я уже подумал, что с тобой что-то случилось… Она пожала плечами, как-то воровато отводя глаза, и Серпико снова насторожился. — Так где ты была? — Это важно? — Предположим, что да, — осторожно ответил он. Ему совершенно не нравилась эта скрытность. Фарнеза опять замялась, кусая губы. Потом придвинулась к нему поближе, чтобы никто из прохожих не слышал, и шепнула: — Я хочу ребёнка. — Что? — он наверняка ослышался. Она хочет ребёнка? Она ходила… куда? К кому?! — Не сейчас. Потом. Когда мы будем в безопасности. Серпико не успел посмеяться над тем, какие идиотские мысли пришли ему голову, потому что Фарнеза добавила: — От тебя. — Фарнеза, нам же нельзя… — Я знаю! — перебила она. — Я ходила к… к одной женщине, и она сказала, что есть способ, чтобы ребёнок был нормальным, и дала мне амулет. Если носить его во время беременности, всё будет хорошо. Всё будет хорошо, слышишь? Серпико не сразу понял, что разрастающийся в груди холод — это страх, потому что сперва подумал о странном амулете и о том, что Фарнезу, скорее всего, надурили. А когда понял наконец, схватил Фарнезу за плечи и встряхнул так, что она невольно вскрикнула. — К кому ты ходила?! — Ты что?! Отпусти! — К кому ты ходила, я спрашиваю?! Фарнеза как-то сразу обмякла в его руках. — К ведьме, — тихо призналась она. — Я слышала, как про неё болтают, — когда мы с тобой стояли на мосту, помнишь? — и решила, что она мне поможет. — Ты с ума сошла?! Дура! Тебя же могли увидеть, тебя могут арестовать, сжечь, ты что, не знаешь, как сейчас охотятся на колдунов?! Ты спятила, о чём ты вообще думала?! — он орал и тряс её, сам не понимая, что творит, потому что в голове мутилось от ужаса. В стране идёт охота на еретиков и колдунов, солдаты хватают всех подряд по малейшему подозрению и казнят без суда, а эта идиотка попёрлась к ведьме! Как ей вообще такое в голову пришло? — Я просто хотела, чтобы она мне помогла! — всхлипнула Фарнеза, на глазах у неё выступили слёзы, то ли от боли, то ли от страха. — Я была осторожна, меня никто не видел. Честное слово! И про неё же говорят открыто, значит, это не опасно… — Господи, Фарнеза… — Серпико крепко обнял её и прижался щекой к мягким светлым волосам. Сердце колотилось так, словно он пробежал пару миль. — Не пугай меня так больше, хорошо? Что я буду делать, если тебя схватят какие-нибудь охотники на ведьм? Фарнеза шмыгнула носом, уткнувшись ему в грудь. — Я хотела, чтобы у меня был ребёнок, — прошептала она. — Чтобы был хоть кто-нибудь, кто бы меня любил. Ты говорил, что дети всегда любят родителей, помнишь? Я подумала, если у меня будет малыш — он будет любить меня… И этот потерянный шёпот, эти руки, вцепившиеся в него, так остро напомнили Серпико о маленький девочке, одиноко блуждавшей по тёмному поместью, что у него перехватило дыхание от жалости и нежности. Она всего лишь хотела любви, Господи Боже, она всегда хотела любви, потому что никто никогда её не любил. Те, кто называли её маленьким чудовищем, были чудовищами сами. — Моей любви тебе недостаточно, да? — покаянно спросил он. Наверное, действительно недостаточно. Наверное, он просто не умеет любить так, как ей нужно. Фарнеза замерла в его объятиях, а затем очень медленно подняла голову, и по её расширившимся глазам Серпико понял, что сказал что-то не то. Что-то очень неправильное он сейчас сказал. — Ты меня любишь? — переспросила она. Или Фарнеза его как-то неправильно поняла? Серпико мысленно снова повторил свои слова, но не смог найти, что в них не так. — Конечно, я тебя люблю. Ты же знаешь. Но она медленно покачала головой. — Ты не говорил… Не говорил, потому что зачем говорить об очевидном? Его жизнь принадлежала ей, его любовь принадлежала ей, почему бы иначе он с такой готовностью принимал от неё побои, оберегал Фарнезу, заботился о ней? Да в конце концов, разве то, что они стали любовниками, не говорило об этом лучше всяких слов? — Фарнеза, ну разумеется, я люблю тебя. Почему бы иначе я сбежал с тобой? — Потому что я так захотела. Ты же всегда делал то, что я хочу. И только тогда Серпико понял, и ему стало плохо. Всё это время она думала, что он её не любит. Что он заботится о ней, потому что она его госпожа, и на побег согласился, потому что она приказала… а когда они занимались любовью — она что, тоже думала, что он просто не смог ей отказать?! Господи… — Я люблю тебя, — медленно, отчётливо проговорил он. — Я люблю тебя больше жизни, я жить без тебя не могу. Я никогда никого не любил так, как тебя. Хватит тебе или ещё продолжать? — Я люблю тебя, — по щекам Фарнезы снова катились слёзы, но она улыбалась, и мокрые глаза сияли. — Я люблю тебя, я люб… Серпико закрыл ей рот поцелуем. Они возвращались в гостиницу, держась за руки, словно дети, захваченные новизной взаимного чувства. Фарнеза смеялась и щебетала о каких-то глупостях, слёзы давно высохли на её щеках, а Серпико не переставал изумляться тому, что, оказывается, даже после проведённых вместе ночей им каким-то непостижимым образом удалось стать ещё ближе, всего лишь разделив слова «Я люблю…». Это было похоже на чудо, на то, чего не бывает в жизни, а если и бывает, то с кем-то другим. И если вдруг случилось так, что это чудо произошло с ними, может быть, у них действительно есть шанс на счастье? Они были так увлечены друг другом, что, даже заметив людей в доспехах возле входа в гостиницу, Серпико по инерции сделал ещё несколько шагов и только потом замер на месте, сжав руку Фарнезы. Трое рыцарей стояли возле двери, рука одного демонстративно лежала на эфесе рапиры. Хозяин гостиницы что-то бурно объяснял, размахивая руками, затем вдруг подпрыгнул и показал в их сторону. Рыцари обернулись, глядя прямо на них, и эти карие глаза Серпико точно видел прежде. — Бежим! Фарнезе не надо было повторять дважды: она уже мчалась за ним по улице, а позади слышались крики и лязг доспехов. Доспехи — это отлично, пусть попробуют догнать их, не снимая свои железки. Но потом голоса раздались с другой стороны, и Серпико понял, что рыцарей было больше, чем они видели возле гостиницы. Он затолкнул Фарнезу в первую попавшуюся лавку — судя по лежащему штабелями полотну, она принадлежала торговцу тканями — и заставил спрятаться за прилавком. — Сиди тихо. Я уведу их и вернусь. Выдашь её — убью, — это обещание было адресовано владельцу, тщедушному горбатому старику, с ужасом глядевшему на незваных гостей. Фарнеза запротестовала, не желая оставаться, но Серпико быстро поцеловал её в губы и выбежал на улицу. Возможно, он сделал ошибку, но времени размышлять об этом не было. В одиночку ему будет легче удрать от рыцарей, а Фарнезе в любом случае не причинят вреда, она же дочь Федерико ди Вандимиона. Серпико сделал круг и выбежал из переулка так, чтобы рыцари заметили его, но не поняли, где именно они с Фарнезой разделились. И началась погоня. Серпико плохо знал город, зато был легче и проворнее, ему не составляло труда перепрыгивать через заборы и другие препятствия, пока рыцари в тяжёлых доспехах были вынуждены искать обходные пути. Главная площадь осталась позади, их с Фарнезой разделяло уже не меньше пяти кварталов, пора было делать ноги. Серпико перемахнул через высокие кованые ворота, нырнул в подворотню, затем в другую, снова через забор, спрыгнул на узкую улицу между глухими стенами домов — и едва успел затормозить. Перегородивший ему дорогу рыцарь скинул с плеча странную штуковину, похожую на утыканный железными шипами посох, и широко расставил ноги. — Предлагаю тебе сдаться, — пророкотал он из-под закрытого шлема. Вот чёрт. Серпико мог бы сбежать, в таких доспехах рыцарю нипочём за ним не угнаться, но улица позади заканчивалась тупиком. Он помедлил, лихорадочно прикидывая, сумеет ли обойти рыцаря, не ввязываясь в драку. По всему выходило, что нет, и тогда Серпико вытянул из-за пояса рапиру. — С дороги. — Итак, ты принимаешь бой! Защищайся! Откуда только вылез этот… антиквариат, думал Серпико, уворачиваясь от ударов. Он что, решил, что сражается на турнире? Рыцарь дрался с отменным мастерством, Серпико с трудом избегал тяжёлых ударов, а его собственные каждый раз натыкались на глухую защиту. Напрасно он принял бой, надо было бежать обратно, у него была неплохая фора перед преследователями, авось бы разминулись… — Держите его, сэр Азан! Он нужен живым! Серпико отвлекся всего лишь на мгновение, но этого хватило. Висок взорвался болью, и его накрыла темнота. Когда он пришёл в себя, первой мыслью было: «Глупо же я попался». А затем: «Фарнеза!» Серпико открыл глаза — боль тут же плотным обручем обхватила голову, затягиваясь у виска. Он находился в помещении. Судя по кровати и табурету с умывальником, это была гостиница или постоялый двор. Попытавшись пошевелиться, он обнаружил, что крепко привязан к массивному деревянному стулу. — Гляди, очнулся. В углу комнаты находился стол; один из сидящих за ним рыцарей встал и подошёл к пленнику. Серпико моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд. Лицо рыцаря расплывалось перед глазами. — Позови командира. Второй исчез за дверью. У Серпико пересохло во рту, ему страшно хотелось хотя бы глоток воды, но просить он не стал. Слегка мутило, скорее всего, из-за удара по голове. Верёвки были завязаны так крепко, что Серпико не мог даже пошевелить запястьями — и достать пальцами до узла тоже не мог. Что с Фарнезой? Догадалась ли она, что в гостиницу возвращаться нельзя? Куда могла пойти? Или она до сих пор сидит в той лавке и ждёт его, потому что он обещал вернуться? Когда появилась командирша рыцарей, Серпико уже успел проверить на прочность остальные верёвки — на лодыжках и груди — и убедился, что они не менее крепки. Поэтому теперь сидел спокойно, даже расслабленно, словно его абсолютно не беспокоило, что с ним случится. Его не убьют, это точно. Всё остальное поправимо и оставляет шанс выбраться. Девушка в доспехах остановилась перед ним, скрестив руки на груди. — Где синьорина ди Вандимион? — без предисловий спросила она. Серпико молчал. Один из рыцарей наотмашь ударил его по лицу. — Отвечай, когда командир спрашивает! Он медленно поднял глаза. Лицо командирши застыло, словно у статуи. Раньше она казалась ему более живой. — Синьорина ди Вандимион не желает возвращаться. — Это ты так говоришь. А нам известно, что синьорина была похищена из родного дома. Если она не врёт, значит, отец решил разыграть версию с похищением. Вполне логично, на самом деле. Побег однозначно лёг бы на репутацию Фарнезы — и всей семьи — несмываемым пятном, а с похищением ещё можно придумать что-нибудь пристойное. Хотя тоже сложновато. Как же сейчас Федерико ди Вандимион, должно быть, бесится… — Синьорина не желает возвращаться, — повторил Серпико. — Если вы для этого её ищете, то вынужден вас разочаровать. Командирша поджала губы, сразу сделавшись старше лет на десять, и отвернулась. — Джулиано, Алессандро, этот молодой человек знает, где находится Фарнеза ди Вандимион. Скорее всего, он спрятал её где-то здесь, в городе. Узнайте у него, где именно. Она вышла, не оборачиваясь, так же стремительно, как вошла. Серпико уставился на захлопнувшуюся дверь, потому что смотреть на оставшихся в комнате рыцарей ему совсем не хотелось. Он не знает, где Фарнеза. Не знает, куда она могла бы пойти. Он вообще ничего не знает, даже собственное имя и откуда он родом. Так будет лучше. Он не в застенках инквизиции, а кулаками эти остолопы не смогут добиться многого. Первый удар очень неудачно пришёлся в солнечное сплетение, и Серпико на какое-то время потерял способность рассуждать. Выплеснутая в лицо холодная вода привела его в чувство. Всё тело болело, словно он упал с лошади. Вода стекала по носу и губам, приобретая отвратительный железистый привкус крови. Это был уже второй раз, и честно говоря, Серпико предпочёл бы оставаться без сознания подольше. — Он что-нибудь сказал? — Нет, командир Контарини. Он молчит. Серпико слышал их голоса нечётко, словно через туман. После удара посохом у него жутко болела голова, а потом ещё и рыцари добавили. Идиоты. Как будто им никогда не приходилось допрашивать людей. Впрочем, очень возможно, что и не приходилось. Рыцари Святой Железной Цепи обычно красовались на парадах и охраняли понтифика, даже странно, что их сюда занесло. Голоса стихли, кто-то взял его за подбородок и вынудил поднять голову. — Он пришёл в себя. Командир рыцарей смотрела на него с состраданием, и теперь, когда её лицо перестало быть таким застывшим, стало видно, что она очень молода. Совсем немногим старше его. Черты лица тонкие, свидетельствующие о благородной крови. Рыцарей Святой Железной Цепи всегда возглавляла женщина из знатной семьи, вспомнил Серпико. На мгновение он представил в этой роли Фарнезу и улыбнулся про себя. Она бы наворотила дел, ох, наворотила бы… — Я сожалею, что нам пришлось прибегать к таким неприятным мерам. Но ты напрасно упорствуешь в молчании. Нам известно, что ты спрятал синьорину ди Вандмион где-то в городе, и мы найдём её, даже если ради этого придётся обыскать каждый дом. Ты сделал большую глупость, похитив её. И теперь поступаешь ещё глупее, заставляя нас терять напрасно время. — Синьорина Фарнеза… не желает… возвращаться домой. Собственный голос звучал непривычно. Наверное, из-за того, что нижняя губа онемела. По лицу Серпико били мало, зато метко. А ещё метче — по рёбрам, и каждый вдох теперь отдавался болью в левой стороне тела. Не очень сильной — скорее всего, обошлось без перелома, но ушиб, должно быть, знатный. Командир жестом приказала одному из рыцарей придвинуть ей табурет и села так, что их с Серпико глаза оказались на одном уровне. — Зачем ты сопротивляешься? — мягко спросила она. Так, словно действительно желала ему добра. — Ты только делаешь себе хуже. Если ты раскаешься, синьор ди Вандимион может проявить великодушие и станет не наказывать тебя за похищение его дочери. Я уверена, что ты не причинил ей вреда. Расскажи нам, где ты её спрятал? Несмотря на то, что дела его были плохи, Серпико не смог сдержать усмешку. Проявить великодушие, ха. Да если бы Фарнезу действительно похитили, отец закопал бы похитителей живьём в землю. Исключительно за доставленные семье неприятности, разумеется. Только вот… если Серпико объявили похитителем, не значило ли это, что Федерико списал его со счетов? У него три законных сына, ублюдком от любовницы можно и пожертвовать. Всё равно выполнять основные обязанности — следить за Фарнезой — Серпико стало бы не нужно с её замужеством. — Это единственный разумный выход, — мягко увещевала командир. По её лицу было видно, что избиение пленника ей неприятно, и она искренне хочет закончить допрос как можно скорее, и эта искренность, это усталость в голосе вызывали желание согласиться с ней, помочь ей, сделать так, как она просит. Серпико смотрел ей в глаза, пытаясь взглядом передать, как он сожалеет. — Синьорина Фарнеза не желает возвращаться домой, — повторил он. Командир резко встала и отошла к стене. — Продолжайте, — приказала она. Один из рыцарей — тот, что предпочитал бить в живот, — снова направился к нему, и Серпико непроизвольно сжался, насколько позволяли верёвки. Он вовсе не строил из себя храбреца, боль — это то, чего у него в жизни было предостаточно, и он предпочёл бы избежать её, но так уж вышло, что выбора не было. Позволить им схватить Фарнезу — такого варианта для Серпико просто не существовало. Так что очень жаль, что он не знает, где она. Правда, очень жаль. В дверь постучали. Командир сделала рыцарю знак остановиться. Серпико малодушно порадовался предстоящей отсрочке: приятно всё-таки, когда тебя будут бить не прямо сейчас. — Командир Контарини, вас хочет видеть молодая леди. Этот голос он уже где-то слышал, только не мог вспомнить где. — Я занята, сэр Азан, — ответила командир. Точно, это был тот самый рыцарь, который его оглушил. — Попросите посетителей подождать. — Прошу прощения, командир, но она утверждает, что её имя — Фарнеза ди Вандимион. Что?! Серпико вскинулся, забыв про верёвки. Он же просил её оставаться в городе! Просил спрятаться! С ума сошла, что ли, зачем она пришла сюда?! Командир перехватила его потрясённый взгляд и задумчиво прищурилась. — Пожалуйста, проводите её сюда, сэр Азан. Фарнезу он не видел: она остановилась в дверях, потому что командир рыцарей сделала несколько шагов вперёд, встречая гостью, и словно ненароком закрыла ей проход. — Синьорина ди Вандимион, я командир рыцарей ордена Святой Железной Цепи Лючия Контарини. Рада видеть, что вы целы и невредимы. — Мне сказали, что ваши рыцари схватили моего слугу, — высокомерно заявила Фарнеза. — На каком основании, хотела бы я знать? Контарини невольно бросила взгляд через плечо, и Фарнеза, заметив этот жест, немедленно ворвалась в комнату. — Серпико! Он впился в неё глазами, безмолвно умоляя: нет, стой, не выдавай себя! И Фарнеза, повинуясь его просьбе, остановилась, мгновенно усмиряя возмущённый блеск в глазах, после чего вновь повернулась к командиру. — Это неслыханно! За что вы его избили? — Насколько нам было известно, синьорина ди Вандимион, — осторожно ответила Контарини, — этот человек похитил вас. — Похитил? Чушь! Серпико — мой слуга, он делал то, что я приказывала. Развяжите его немедленно! Таким заносчивым стервозным тоном она разговаривала всего пару раз на его памяти, и оба раза дело закончилось дуэлью. Учитывая, что на дуэли молодых дворян Фарнеза откровенно провоцировала, Серпико даже думать не хотелось, на что она провоцировала командира Контарини. — Вы утверждаете, что покинули дом по своей воле? — Разумеется, по своей! С чего бы кому-то меня похищать? Вас что, послал мой отец? Не знала, что рыцари Святого Престола служат ди Вандимиону. Командир вспыхнула, но воли гневу предпочла не давать. — У меня приказ препроводить вас домой. — А если я откажусь? Контарини снова посмотрела на Серпико, и тот, не удержавшись, многозначительно поднял бровь: «Я же говорил. Синьорина Фарнеза не желает возвращаться домой». — На этот случай у меня есть приказ препроводить вас домой вне зависимости от вашего желания. Фарнеза фыркнула и демонстративно сложила руки на груди. — Можете не утруждать себя. Так и быть, я поеду с вами. И развяжите, наконец, моего слугу! — Прошу прощения, командир Контарини, — вмешался сэр Азан. — Я боюсь, это может быть опасно. Сей юноша — весьма искусный боец, и если он захочет сбежать, наши рыцари его не задержат. Не сочтите за оскорбление. Командир кивнула. — Спасибо за мудрое замечание, сэр Азан. Прошу прощения, синьорина ди Вандимион, но мы вынуждены принять все необходимые меры безопасности, чтобы доставить вас к семье. Ваш слуга будет помещён под надзор. Вам же будет предоставлена карета, подобающая вашему положению. Верёвки ослабели, и Серпико вздёрнули на ноги. Двое рыцарей держали его за руки, и это, в общем, было даже хорошо — помогало стоять прямо. Вот только дышать из-за боли в рёбрах получалось через раз и неглубоко. — Сэр Азан, велите рыцарям собраться, — скомандовала Контарини. — Мы выезжаем. Синьорина ди Вандимион, прошу вас идти со мной. Не теряя высокомерного вида, Фарнеза направилась к дверям, но на мгновение всё-таки обернулась, и Серпико увидел: она напугана. Напугана, растеряна и не знает, что делать. «Всё будет хорошо», — подумал он так ожесточённо, словно она могла прочитать его мысли. Всё будет хорошо, они вырвутся, сбегут к чёрту на рога, возьмут новые имена и будут жить долго и счастливо. Он был уверен в этом так, как ни в чём прежде. Потому что теперь Серпико знал, кем ему приходится Фарнеза. Она — его любимая женщина, и он пойдёт на всё, лишь бы она была счастлива. Верёвки на руках сменились кандалами, тяжелыми и слегка заржавевшими. Замок проверила лично командир Контарини. Серпико видел, как она залезает в карету. На лице у командира читалось явное неудовольствие: должно быть, она привыкла ездить верхом. Серпико предполагал, что в той же карете сидела и Фарнеза, но её не было видно через завешенное окно. Фургон, в котором везли его самого, навевал мысли о передвижной тюрьме. Стены были обиты железом, маленькое окошко — тесно зарешечено. Внутри находились две грубо обструганные деревянные лавки, на стене над ними и на полу прикреплены железные кольца. Рассчитано на дюжину человек, не меньше, а если потеснятся — то и на две дюжины хватит. Возможно, рыцари охотились за еретиками, а они с Фарнезой попались им по чистой случайности. Недовольные физиономии рыцарей, охраняющих его, подтверждали точность этой догадки. Это оказались всё те же двое, что допрашивали Серпико. То ли командир Контарини не слишком доверяла остальным своим людям, то ли это было совпадение — в любом случае, Серпико такое соседство совсем не радовало. — Надо же было на них нарваться, — пробурчал один из них, сэр Джулиано, если Серпико правильно запомнил. — Теперь придётся возвращаться в Святой Город… Серпико усмехнулся про себя: ну надо же, точь-в-точь его собственные мысли. — Может быть, разрешим эту проблему? — предложил он. — Мы едем дальше, вы едете дальше, все довольны… Его речь оборвал болезненный тычок под рёбра, прямо в ушибленное место. — Молчать. Арестованным запрещено разговаривать. Вообще-то его пока толком ни в чём не обвинили, но Серпико мудро решил, что спорить с рыцарями — не самое лучшее занятие в его положении. Цепь от кандалов пропустили через кольцо на стенке фургона, и теперь он не мог опустить руки. Пока что это не доставляло особых неудобств, но поездка продлится не один час… надо будет попробовать уболтать рыцарей, чтобы отцепили его. — Должно быть, вы привыкли возить опасных преступников. Сэр Джулиано вспыхнул. — Ересь — злейшее из преступлений! Она развращает души! Вот же я дурак, подумал Серпико, закрывая глаза. Знал ведь, что рыцари Святых Железных Цепей — декоративная армия Святого Престола, дворянские сынки в дорогих доспехах, которым ничего серьёзного не поручают. Они сами, похоже, об этом догадываются — и потому приняли его вопрос за издевательство. Надо признать, если бы Серпико действительно хотел над ними поиздеваться, что-то в этом духе он и сказал бы. Молодец. Сиди теперь прикованным… Рыцари тем временем устроились на противоположной скамье. Карета тронулась. Из-под полуприкрытых век Серпико разглядывал своих надзирателей. Они казались немногим старше его самого, да и могучим телосложением не отличались, это было заметно даже под доспехами. У Джулиано тонкие светлые усики над верхней губой, Алессандро выбрит до синевы. Точно, дворянские сынки. Интересно, если он освободит руки — сумеет обезоружить их раньше, чем они поднимут тревогу? Но Фарнеза находилась под присмотром командира Контарини, так что проверять пока не стоило. Фургон трясся по неровной дороге. Рыцари откровенно скучали. Первые пару часов они сидели молча и грозно посматривали на пленника, но потом им надоело изображать из себя примерных караульных, и они принялись беседовать вполголоса. К чему была такая предосторожность — непонятно. Всё равно Серпико прекрасно слышал каждое слово. — Мы бы сейчас уже были в Виньоле… — До Святого Города и обратно — считай, месяц потерян. Ещё неизвестно, сколько мы там просидим. Готов поспорить, к тому времени еретикам уже донесут, что мы на них охотимся. — Или местные сами их поймают, чтобы получить благословение Понтифика… — Но епископ Дювье обещал, что они достанутся нам… — Мало ли, что он обещал, Сандро. Он и в прошлом году нам обещал, что отправит с миссией на юг, а мы до весны в Святом Городе просидели. — А теперь ещё из-за этих туда-сюда мотаемся… Серпико прислушивался к разговору, чтобы хоть немного отвлечься от боли в плечах. У него страшно затекли руки, острые края кандалов врезались в запястья. Разбитая губа запеклась корочкой, и Серпико бездумно трогал её языком. Ещё совсем недавно он мог встретиться с этими рыцарями на каком-нибудь балу, и они бы раскланивались друг с другом, а если бы Фарнеза захотела — подрались бы на дуэли, куртуазно, до первой крови. А теперь ему банально набили морду. Забавно иногда складывается жизнь. За Фарнезу он не беспокоился. С дочкой ди Вандимиона будут обращаться со всем возможным уважением. Никто не захочет вызвать на себя гнев её отца. Сколько времени прошло до того момента, когда фургон остановился, Серпико не знал, но не покривив душой сказал бы, что вечность. Когда сэр Джулиано открепил цепь от стены, руки Серпико упали под тяжестью кандалов, и он, как ни старался, не смог их поднять. По правде сказать, он их вообще не чувствовал. — Выходи, — рыцарь без лишних церемоний сгрёб его за рубаху, вынуждая подняться на ноги, и вытолкнул из фургона. Серпико неуклюже спрыгнул на землю, рыцарь тут же дёрнул его вниз, заставляя сесть на подножку. — Не вздумай сбежать, понял? Вопрос Серпико счёл риторическим. Вокруг сновали другие члены отряда, от разожжённого костра потянуло едким дымком. Не будь он скован и избит, мог бы насладиться пасторальной картиной рыцарей на привале. Из размышлений его вырвали женские голоса. Он дёрнулся на звук, пригляделся: точно, это была Фарнеза, о чём-то яростно спорящая с командиром Контарини. Командир стояла к нему спиной, не пуская Фарнезу ближе, а та яростно что-то говорила, не отрывая взгляда от Серпико. Он улыбнулся, пытаясь дать ей понять, что всё в порядке. Не хватало ей только за него беспокоиться. Фарнеза сказала что-то, от чего командир Контарини замерла, и, не дождавшись ответа, отвернулась и забралась обратно в карету. Серпико не мог не посочувствовать девушке-рыцарю: если Фарнеза хотела, то могла ударить словами не слабее, чем кулаком. Командир решительно направилась к Серпико. Он выпрямился, предчувствуя недоброе. Уж больно напряжённое лицо у неё было, выпад Фарнезы явно попал в цель. — Это правда, что ты сын Федерико ди Вандимиона? — без предисловий спросила Контарини. Вот уж чего рыцарям совершенно не надо было знать. И вообще никому не надо. Зачем Фарнеза ей рассказала? Но если он будет отрицать это, то получится, что Фарнеза лжёт. Так что Серпико просто кивнул. Контарини как-то странно смотрела на него, и по лицу было не понять, что она чувствует — не то отвращение, не то удивление. Впрочем, она быстро взяла себя в руки. — Освободите его! — приказала она рыцарям. — Но, командир, как же… — Я сказала — освободите. Этот молодой человек — дворянин, и мы должны обращаться с ним соответственно его положению. Теперь всё стало ясно, и хотя раскрытие тайны его по-прежнему не радовало, Серпико не мог не признать, что с кандалами его шансы на побег стремились к нулю. Тяжёлое железо соскользнуло с запястий. Серпико осторожно покрутил руками, восстанавливая чувствительность. Кожа оказалась растёрта почти до мяса, но раны выглядели чистыми. Можно было не волноваться. — Спасибо, — искренне поблагодарил он. — У вас случайно не найдётся, чем перевязать? Командир, нахмурившись, взяла его за руку и внимательно осмотрела покалеченное запястье. Почему-то первым его порывом было отдёрнуть руку, но Серпико заставил себя стоять спокойно. — Алессандро, принеси воды, — приказала Контарини. — Я перевяжу. Сядь. Она подтолкнула его к ступеням фургона, и Серпико осталось только повиноваться. Командир не смотрела ему в глаза — всё её внимание сосредоточилось на его руках. Она молчала. Ситуация становилась уже немного неловкой, когда наконец появился сэр Алессандро с миской воды и куском небеленого полотна. Рыцарь с каменным лицом поставил миску на ступеньки и ушёл, не дождавшись разрешения, всем своим видом показывая, что возмущён решением командира освободить пленника. Всё так же не поднимая головы, Контарини принялась промывать и перевязывать его руки, и когда Серпико был уже готов ляпнуть что-нибудь дурацкое, вроде «не переживайте, командир, по сравнению с пойманными вами еретиками я просто счастливчик», она наконец подала голос: — Я прошу прощения. От удивления Серпико проглотил уже готовые сорваться с языка слова вместе со слюной и тут же мучительно закашлялся, прижав свободную руку к левому боку. Командир терпеливо ждала, пока он снова не обретёт способность говорить. На скулах у неё пятнами выступил румянец. — Простите, — наконец выдавил Серпико, потирая саднящее горло. — Это… ничего страшного. Я понимаю. Вы не обязаны заботиться о здоровье каждого, кого подозреваете в преступлении. — Нет. Я прошу прощения не за это… за это тоже, но главное другое. Когда синьорина ди Вандимион сказала, что сбежала из дома добровольно, я подумала про вас… дурное. Серпико не сразу понял, о чём она. А когда понял, то едва успел укусить себя за губу, чтобы не фыркнуть от смеха. Дурное?! Вы как раз всё правильно подумали, командир, а знали бы, насколько оно на самом деле дурное, — вы бы не то что прикоснуться ко мне побрезговали, вы, чего доброго, спалили бы нас, не довозя до Святого Города. За мерзостный грех кровосмешения. Командир истолковала его замешательство по-своему. — Мне очень жаль, я понимаю, какими нелепыми кажутся эти подозрения. Но подобные случаи нередки среди молодых девушек, что ещё мне было думать? Конечно, я могла и сама догадаться, вы с синьориной ди Вандимион так похожи… — Нет-нет, — спохватился Серпико, — я всё понимаю. Конечно же, вы правы. Мне и самому первым делом пришло бы в голову нечто в этом роде. Командир улыбнулась с явным облегчением и закрепила последний узелок на ткани. Серпико не без удивления отметил, что перевязку она сделала не только быстро, но и безупречно аккуратно. — Благодарю вас. — Не стоит. Я только пытаюсь исправить то, что сама же сотворила. — У вас очень хорошо получилось. Контарини снова слегка покраснела, на этот раз от смущения, и Серпико опять заметил, насколько она молода. Хотя… смотря с чем сравнивать. Обычно девушки в её возрасте уже нянчат первого ребёнка, а иногда и второго. Фарнезу же отец собирался выдать замуж в шестнадцать лет… и при этом никто не назвал бы её слишком юной невестой. — Я провела несколько лет в монастыре Святой Екатерины. Мне часто приходилось помогать сёстрам в госпитале и в приюте для бездомных детей. А. Кажется, Серпико понял, кто она. Три лазурные полосы на золотом поле. Как занимательно, надо же. Лакомый кусочек отхватили себе церковники; а Федерико ди Вандимион, интересно, в курсе, что псы Святого Престола лижут не только его руку? Впрочем, будем надеяться, что его это не волнует. Потому что утвердить своё превосходство над Контарини в этой ситуации он сможет только одним способом, и хотя это лучше, чем брак с извращенцем, церковникам Серпико Фарнезу тоже не отдаст. Заодно теперь стала понятна и разительная перемена в отношении командира к пленнику. Воспитанная в страхе Божьем аристократка, как ещё она могла относиться к блуду, помноженному на мезальянс? Зато внебрачные дети благородных господ — совсем другое дело, такие в каждой семье встречаются. — Я прикажу убрать кандалы, но Джулиано и Алессандро будут охранять тебя… вас. И я прошу вас дать слово дворянина, что вы не попытаетесь сбежать. — Вы достаточно долго называли меня на «ты», синьорина Контарини, чтобы вдруг вспомнить об этикете, — вежливо улыбнулся он. Одними губами, пряча глаза за полуприкрытыми веками. — Меня зовут Серпико. И я даю слово дворянина, что не попытаюсь сбежать. — Спасибо, Серпико, — улыбнулась в ответ командир Контарини, её карие глаза тепло сияли. — А меня зовут Лючия. Она сдержала своё обещание: цепи на Серпико больше не надевали. Джулиано и Алессандро коршунами следили за каждым его движением, недвусмысленно демонстрируя своё несогласие с решившей поиграть в благородство командиром, но Серпико не обращал на них внимание. Тоже весьма демонстративно. Парочка оказалась занятная. Сперва Серпико думал, что выбор командира пал на случайно оказавшихся рядом рыцарей, но очень быстро стало понятно, что эти двое — друзья не разлей вода, и даже имена их командир произносила почти слитно: «Джулиано-и-Алессандро». Джулиано и Алессандро всегда ходили вдвоём, где один — там и другой, разве что по нужде отлучались поодиночке. У Серпико язык чесался сострить как-нибудь по этому поводу, но рёбра всё ещё болели. В отношении этих двоих к командиру определённо было что-то личное, даже при том, что она вела себя подчёркнуто формально. И хотя сэр Джулиано уже раз десять успел намекнуть пленнику, что за малейшую непочтительность в отношении Лючии спустит с него шкуру, неважно, дворянин он или нет, Серпико больше отмечал молчаливую внимательность сэра Алессандро. Чем-то он был похож на самого Серпико: он ведь тоже долгое время мог только смотреть и быть рядом. Однако и эти наблюдения Серпико держал при себе. Видеться, а тем более разговаривать с Фарнезой ему не позволяли. Иногда во время остановок Серпико удавалось мельком увидеть её, всегда в сопровождении командира Контарини или сэра Азана, но эти взгляды, как крошки с чужого стола, не могли насытить его, и он отчаянно по ней скучал. Что с того, что Фарнеза была где-то рядом? Ему нужно было дотронуться до неё, почувствовать тепло кожи под ладонью, вдохнуть её запах. Командир каждый день собственноручно меняла ему повязки на запястьях, и он осторожно пытался выведать у неё, что с ними станет и как там Фарнеза. О своих дальнейших планах Лючия говорила мало, объясняя это тем, что решение относительно судьбы наследницы ди Вандимиона будет принимать её руководство — то есть Федерико ди Вандимион, как прекрасно понимал Серпико. О Фарнезе не говорила вообще ничего, отделываясь формальным «синьорине ди Вандимион обеспечены подобающие условия», и никак не объясняла это молчание, сразу же замыкаясь в себе. Фарнеза ей не нравилась, это было видно невооружённым глазом. Не то чтобы это оказалось неожиданностью, — Фарнеза умела настроить людей против себя — но Серпико подозревал, что здесь имеет место не обычная неприязнь. Это было что-то другое. Личное. Постоялый двор Серпико узнал сразу. В голове невольно всплыла картина: обнажённая Фарнеза в дрожащих струйках поднимающегося от воды пара. Как его тогда крутило, теперь даже не верилось, что Фарнеза была для него настолько запретной… Возможно, они что-то потеряли. Теперь уже поздно жалеть. Хозяин суетился, провожая рыцарей в лучшие комнаты. Серпико, похоже, он узнал, но старательно отводил взгляд — и вряд ли его можно было за это винить. Попробуй скажи, что давал кров преступнику, сам же в тюрьму и пойдёшь, а что Серпико преступник — сразу видно, свободных так не водят, едва ли не в кольцо взяв. Хозяйка мелькала поблизости, и Серпико заметил, что у неё покрасневшие глаза. Муж поколотил? Впрочем, его это не касалось. Дожидаясь, пока его стражи поедят и кто-нибудь из них принесёт ему ужин, Серпико лежал, заложив руки за голову, и прислушивался к доносящимся из-за двери звукам. Не то чтобы он всерьёз надеялся узнать Фарнезу по шагам, просто надо же было хоть чем-то заняться. За дверью переминался с ноги на ногу какой-то рыцарь, оставленный караулить пленника, пока Джулиано и Алессандро ужинали. Могли бы не беспокоиться, через дверь Серпико стал бы убегать в последнюю очередь. Но нет. Куда же без охраны. Рыцари ордена исполняли свой долг со старательностью играющих в войну мальчишек. Когда в замке заскрипел ключ, Серпико равнодушно повернул голову, не собираясь вставать. Успеется. Ещё только не хватало показывать, что он голоден. Но вошедший в комнату человек внезапно оказался совсем не тем, кого он ожидал. — Синьорина Лючия? — Серпико поспешно вскочил. — Зачем, вам не стоило утруждать себя… В руках у неё была миска, прикрытая сверху большим ломтем хлеба. — Мне не трудно. Под хлебом оказалась густая бобовая похлёбка с кусками мяса: для господ рыцарей хозяева не поскупились. Им с Фарнезой в своё время мяса досталось куда меньше. — Спасибо. — Джулиано и Алессандро заслужили немного отдыха, — объяснила Контарини, усаживаясь за стол напротив. — И, кроме того, рыцари там, внизу, начали разговор на свои, мужские темы, которые… словом, я предпочла их покинуть. — А синьорина Фарнеза? — спросил он словно невзначай. — С ней сэр Азан, — Лючия поджала уголки губ в суровой гримасе, делающей её похожей на воспитательницу в приюте для девочек. Кажется, сегодня Фарнеза успела достать её особенно крепко. Он ел молча, заставляя себя не торопиться. Глядящая на тебя командир отряда инквизиторов — не самая приятная компания, даже при том, что она была к Серпико вполне расположена. На рыцарей можно не обращать внимания, но здесь вежливость не позволяла. Лючия же выглядела так, словно хотела заговорить, но не знала, с чего начать. Этикет требовал прийти даме на помощь, но тот же этикет рекомендовал не разговаривать во время еды, и Серпико с удовольствием этим пользовался. Когда похлёбка почти закончилась, а Серпико всерьёз задумался, что делать с миской, — не предлагать же командиру отнести её на кухню, словно служанке? — Контарини наконец решилась. — Можно тебя кое о чём спросить? Он кивнул. — Зачем ты ей служишь? — Она — моя госпожа. — Она просто избалованная девчонка! — взорвалась Лючия, но тут же спохватилась. — Извини. Я не должна была это говорить. Она твоя сестра, я понимаю, но ты дворянин и не обязан исполнять роль слуги. Нет, точно, Фарнеза выкинула что-то из ряда вон выходящее, если командира так пробрало. Однако это было неразумно, им нужно сохранять хорошие отношения с рыцарями, а не ссориться с ними. — Она ещё очень молода, — примирительно сказал он, — и у неё сложные отношения с отцом. Не обращайте внимания на её выходки. — Я стараюсь. Но ты не ответил. Ты можешь распоряжаться своей жизнью как угодно — а вместо этого выполняешь прихоти богатой девицы. Почему? — Это мой долг. Вы наверняка знаете, что такое долг, командир Контарини. — Долг перед Богом, перед страной — да, но какой… Кто-то поскрёбся в дверь, и командир замолкла на полуслове. — Войдите! У жены трактирщика глаза были совсем опухшие, она комкала передник и без остановки кланялась, как заведённая игрушка. — Госпожа рыцарь, простите… Мы не хотели вас обеспокоить… Госпожа рыцарь, на вас одна надежда, помогите, умоляю… — Чего ты хочешь? — голос Лючии мгновенно стал спокойным и сдержанным. — Госпожа, умоляю… Моя дочь… Между непрестанными поклонами и извинениями «госпоже рыцарю» с трудом удалось вытянуть из бедной женщины суть дела. Два дня назад её маленькая дочь ушла собирать ягоды на опушку леса и до сих пор не вернулась. — Я ведь говорила ей, госпожа, говорила: не заходи в лес, беда будет. Она бы не пошла, она послушная у меня, славная девочка. Может, заманил её кто… Мы уж и по дороге ходили, и в Заячий лог, а в лес никто не сунется, страшно. Госпожа рыцарь, на вас одна надежда… — Мне очень жаль, — по лицу Лючии было видно, что она не лжёт. — Но я ничем не могу вам помочь. — Но, госпожа рыцарь, — взмолилась несчастная мать, — ведь ваши мужчины вооружены, они не боятся… Пусть всего немножко проедут по лесу, я прошу вас, вдруг они увидят мою девочку… Ей всего девять лет, такая рыженькая, кудрявая, и шрамик у неё на щеке, под глазом, кошка поцарапала, когда она ещё младенчиком была… Пожалуйста, госпожа рыцарь, вы почти и не задержитесь… Вы ведь тоже женщина… — Я не могу, — командир беспомощно оглянулась на Серпико, словно ища поддержки. — У нас важная миссия, мы не имеем права отвлекаться… Жена трактирщика начала тихо всхлипывать, и вынести это было совершенно невозможно. — Не отказывайтесь от доброго дела, — сказал Серпико, понимая, что командир, в общем, уже сдалась, и ей надо только услышать, что кто-то с ней согласен. — Пара часов ничего не изменит, а у вас не будет груза на совести. И рыцарям вашим полезно встряхнуться. Он не собирался говорить, что прекрасно помнит этот лес и свои ощущения от него. Пусть едут. Если там нет ничего серьёзного, это хотя бы задержит их. Если же есть… Тогда будет ещё лучше. Лючия вздохнула. — Хорошо. Мы отправимся завтра утром, но, учтите, надолго задержаться не сможем, — и, не слушая потока благодарностей, встала. — Идёмте, расскажете рыцарям, где в последний раз видели девочку. Оставшись один, Серпико прикинул, что им даст неожиданное изменение планов. Если хотя бы половина рыцарей отправится на поиски, можно попробовать сбежать… вот только куда? Снова в Новару — глупо, обратно — тем более. Разве что повернуть к Дженове и попытаться сесть там на корабль. Рискованно, в портах их наверняка высматривают, но больше ничего не остаётся. Дверь снова заскрипела, и Серпико нацепил на лицо скучающую мину. Чем меньше интереса он будет выказывать к неожиданному изменению планов — тем лучше. По полу прошуршала юбка, и дверь поспешно закрылась снова. Изнутри. — Фарнеза?! — Серпико! Он не заметил, кто первым бросился вперёд, да это и неважно, главное — Фарнеза в его объятиях, его родная, любимая женщина. Как он соскучился по ней за эти дни! — Как они тебя отпустили одну? — Я уговорила сэра Азана, — её голос звучал глухо, потому что Фарнеза прижималась лицом к его груди. — Пока эта дура не видит. Серпико беззвучно рассмеялся: женская вражда во всей красе. Главное, чтобы не подрались. — Что мы будем делать? — прошептала Фарнеза. — Нам же нельзя возвращаться. Ты придумал, как нам сбежать? — Почти. Завтра утром они собираются искать местную девочку, которая потерялась в лесу. Если повезёт, то сбежим. — Хорошо бы… Он взял её лицо в ладони, погладил пальцами по щекам; Фарнеза подняла голову, потянулась к нему, словно цветок к солнцу. Они целовались нежно, неторопливо, как будто были свободны, рыцарей не было и в помине, и всё время мира принадлежало им… Тихий вскрик заставил их отскочить друг от друга. В дверях стояла Лючия, белая как мел, и прижимала ладонь к губам. Время замедлило ход. Серпико видел, как она опускает руку и набирает в грудь воздуха, — но прежде, чем крик успел сорваться с её губ, его кулак врезался командиру рыцарей точно в висок, и Лючия упала, так и не успев позвать на помощь. Серпико поймал её почти у самого пола и осторожно уложил, придерживая голову. Всё заняло не более двух секунд; обернувшись, он увидел Фарнезу, замершую с широко раскрытыми от ужаса глазами. К счастью, ей хватило выдержки не кричать. — Помоги мне. Вдвоём они перенесли Лючию на кровать, связали ей руки за спиной и заткнули рот куском простыни. Её обнаружат очень скоро, но хотя бы несколько лишних минут это поможет выиграть. Серпико забрал себе рапиру; она была легче, чем та, с которой он привык иметь дело, но на худой конец сойдёт. За нападение на командира рыцарского ордена их ждёт церковный суд. Его, скорее всего, казнят, а Фарнезу, учитывая положение её отца, заточат в каком-нибудь монастыре. Так что теперь у них не было права попадаться. Серпико выглянул в окно: у конюшен дежурил один рыцарь. Всего один. Спрыгнуть с карниза, подкрасться сзади, оглушить — разбойничьи навыки появляются удивительно легко, подумал Серпико, затаскивая бесчувственное тело в пустое стойло. Ещё немного, и они начнут грабить путников на больших дорогах. Фарнеза спрыгнула ему на руки — лёгонькая, почти невесомая. Жаль, что для неё не нашлось мужской одежды. Эти юбки наверняка ужасно неудобные, как женщины только с ними управляются. Пока он седлал лошадь, Фарнеза стояла у дверей конюшни и внимательно наблюдала за домом. Всё было тихо. Лючию ещё не нашли. Серпико не обманывался, это ненадолго: как только командир придёт в себя, она сумеет привлечь внимание охранника стуком или мычанием. Хорошо, если рыцарь окажется достаточно туп и не сразу сообразит, что за странные звуки доносятся из комнаты пленника. Но это только вопрос времени. Которого с каждой минутой оставалось всё меньше. Они вели лошадь в поводу до тех пор, пока дом не скрылся за деревьями, а оказавшись в седле, сразу перешли на галоп. Солнце уже садилось, на полях там и тут комками густой паутины собирался туман. В вечерней тишине стук копыт казался невероятно громким. Где-то далеко выл волк; лошадь всхрапнула и задёргала головой, но Серпико не дал ей замедлить бег. Скоро им предстоит проезжать мимо леса, он помнил, как в прошлый раз лошади нервничали на той дороге. Лишь бы только не понесла. Внезапно Фарнеза, всё это время тихо сидевшая в седле позади него, схватила Серпико за плечо: — Они скачут за нами! Он уже и сам слышал шум далеко позади: перестук копыт и голоса. Как же плохо, а он надеялся хотя бы на час форы. Дорога одна, деваться им некуда, а лошадь с двойным грузом скачет медленнее, чем их преследователи, это и дураку ясно. Значит, придётся гнать, сколько хватит сил, а потом драться. Может быть, ему повезёт. Лес вырос перед ними чёрной стеной, лучи закатного солнца словно обтекали его, не проникая в чащу: за первыми же стволами деревьев сгущалась темнота, словно там уже настала ночь. Лошадь нервно зафыркала и попыталась перейти на шаг, Серпико ударил её ногами по бокам, заставляя скакать быстрее, но зловредное животное не торопилось. Шум сзади становился всё громче, с каждой секундой заминки они теряли время... Решение пришло внезапно: Серпико резко дёрнул повод и направил лошадь на тропу, ведущую в черноту леса. — Ты что?! — ужас в голосе Фарнезы едва не заставил его остановиться. — Ты с ума сошёл, куда ты едешь! — На дороге они нас догонят, а в лесу у нас есть шанс. — Но там же… оой! Проскакав всего какую-то сотню локтей, лошадь захрипела и поднялась на дыбы — Серпико едва удержался в седле, Фарнеза завизжала, вцепившись в него, как кошка. — Пошла! Вперёд, ну же! Бесполезно. Кобыла трясла головой и пятилась, не желая идти в лесную чащу. Вот же скотина. — Прыгай! Фарнеза, удивительно ловко соскользнув на землю, приземлилась на ноги и сразу же отбежала в сторону от нервничающей лошади. Серпико спрыгнул следом. Лишившаяся наездников лошадь зарысила обратно к дороге. Глупое животное, она сразу укажет рыцарям, куда свернуть. Хотя… остальные лошади тоже должны заартачиться. Хоть в этом им везёт. — Бежим, — Серпико схватил Фарнезу за руку, увлекая за собой по тропе. Неважно, что рыцарей больше. Пока они совладают с лошадьми, пока спешатся, пройдёт достаточно времени, чтобы выбрать подходящее место и свернуть в чащу, а там пусть ищут. О том, что они могут заблудиться, Серпико не думал. Лучше уж заплутать, чем попасть в руки преследователей, а из леса они как-нибудь выберутся. Очень скоро Фарнеза начала задыхаться. Серпико тащил её за собой, чувствуя, как с каждой минутой ей становится всё тяжелее и тяжелее бежать следом. Под ногами трещали сухие сучья, шуршала прошлогодняя листва, и он даже не мог расслышать, гонятся ли за ними рыцари — или это просто ветви деревьев шумят за спиной. Серпико вовремя дёрнул споткнувшуюся Фарнезу за руку, не дав ей упасть. — Ещё немного. — Я… стараюсь… Деревья расступились так внезапно, что он едва не потерял равновесие. Только что вокруг стоял тёмный лес — и вдруг они оказались на поляне, залитой светом, словно из ночи внезапно попали в день. Угасающий день, но по сравнению с непроглядной чернотой лесной чащи он всё равно казался слишком ярким. Но самым удивительным было то, что посреди поляны стоял дом. Обычный крестьянский дом, не слишком большой, с добротным бревенчатым срубом и крышей, покрытой дранкой. У одной из стен была сложена высокая поленница, заботливо прикрытая ветошью. Поодаль виднелся колодец с «журавлём». На лице Фарнезы недоумение читалось столь же явно, как, наверное, и на его собственном. После того, как на постоялом дворе их пугали рассказами о страшном лесе, в котором исчезают крестьяне, после перепуганных лошадей, Серпико с Фарнезой никак не ожидали найти здесь человеческое жилье. Но, тем не менее, кого-то не напугала мрачная репутация этих мест. Из трубы струился светлый дымок, дверь была приоткрыта… — Пойдём, — Серпико сжал ладонь Фарнезы, заметив, что дыхание у неё более-менее выровнялось. — Не стоит попадаться на глаза хозяевам. Но было поздно. — Э-эй! — раздался от дома мужской голос. — Вы кто такие? — Мы не причиним вам зла! — крикнул в ответ Серпико. — Просто хотим срезать дорогу! Простите, что побеспокоили! Дверь распахнулась шире, и из неё выглянул седой старик. — Это что же вы? Идёте куда? И без лошади? Серпико пожал плечами, словно говоря: «Ну, так получилось». Старик придирчиво оглядел их. На вид он был не таким уж отшельником: одежда новая, добротная, борода аккуратно подстрижена. Да и не слишком старым, просто седым как лунь. — А девочка, я смотрю, устала, — покачал он головой. — Заходите, что ли. Гостями будете. — Благодарю за предложение, — вежливо ответил Серпико, — но мы торопимся. Правда. Позади, где-то на дороге, по которой они только что бежали, хрустнула ветка, и Фарнеза дёрнулась. — Гонится за вами кто? — прозорливо спросил старик и, заметив их испуг, усмехнулся. — Да что я, не знаю, как оно бывает. Идите в дом, спрячу. Я же вижу, не разбойники вы. Серпико незаметно нащупал рапиру на поясе. Хоть они и не разбойники, но, учитывая, что гонятся за ними представители власти, честный обыватель просто обязан будет их выдать. — Боюсь, те, кто нас преследует, тоже не разбойники. И даже наоборот. Так что мы не станем вас беспокоить. Старик широко ухмыльнулся. — А уж от тех, кто наоборот, я вас и подавно спрячу. Идите-идите скорее, чего застыли? Я их дальше отправлю, там дорога расходится — пусть ищут. Если бы Серпико был один, он отказался бы от этого предложения. Но Фарнеза выдохлась, неизвестно, сколько она ещё сможет пробежать, а за ними гнались тренированные рыцари. — Благодарю вас. — Не за что, не за что, — улыбнулся старик, распахивая дверь шире. — Добро пожаловать. Внутри дом был таким же добротным, как снаружи. Было видно, что хозяин потратил немало времени на то, чтобы навести порядок, и руки у него золотые. Все предметы обихода были сделаны на совесть, с умом, полы вычищены и посыпаны соломой, и во всём царил порядок — не такой, как в богатых домах, где слуги ежедневно расставляют красивые безделушки и смахивают пыль, а рабочий порядок внимательного хозяина, у которого каждая вещь лежит на отведённом ей месте. — Сюда идите, — старик закрыл одну из дверей, и за ней обнаружилась вторая, так хитро расположенная, что никто и не подумал бы искать, ведь с первого взгляда казалось, что все двери распахнуты. — И тихо, поняли? Чтоб ни звука. В комнате, где они оказались, почти не было вещей: сундук, лавка да прялка, и те уже покрылись пылью. Наверное, остались от жены хозяина. На краю сундука притулился свечной огарок в глиняной плошке. Серпико подошёл к окну, чтобы проверить, не виден ли двор, и почувствовал, как доски пола слегка спружинили под ногой. А присмотревшись, увидел, что щель между досками в одном месте чуть шире, чем в остальных. Не посмотришь внимательно — не заметишь. Теперь понятно, для чего здесь свеча. Он поддел край доски кончиками пальцев — не поддастся ли. Из приоткрывшегося лаза пахнуло сыростью и холодом. — Тут погреб, — сообщил Серпико. — Если рыцари захотят обыскать дом, спрячемся. Фарнеза кивнула. Она провела пальцем по лавке, взглянула на след — и предпочла не садиться. — А если они поверят и отстанут от нас… Куда мы дальше пойдём? На это у Серпико уже был готов ответ: — В Дженову. Сядем там на корабль. — А если кораблей, идущих в Бальдин, не будет? — Значит, поплывём куда-нибудь ещё. Нам ведь всё равно, верно? Фарнеза снова кивнула. В глубине дома раздался шорох, и они разом замерли, напряжённо прислушиваясь. — Это… — Тихо. Теперь уже слышались и голоса, но слов было не разобрать. Серпико осторожно шагнул к Фарнезе и положил руку ей на плечо.— Подождём, пока они не уйдут, — одними губами прошептал он. — Дед нам скажет, когда можно выходить. — А если… — Спустимся в погреб. Голоса стали громче, в одном из них пробились высокие нотки, безошибочно выдающие командира рыцарей. Хозяин дома бубнил что-то совершенно неразличимое. Серпико с Фарнезой стояли, почти не дыша, и прислушивались к доносящемуся до них спору. Если деду удастся убедить рыцарей, что беглецы не прячутся в его доме, до них не доберутся. Пусть даже осмотрят пару комнат, всё равно эту дверь так просто не найти. Но если они решат обыскать дом по-настоящему… Ему показалось или голоса приближались? — Да хоть весь дом обшарьте, — неожиданно громко и разборчиво заявил дед. — Нечего тут искать. Не раздумывая, Серпико метнулся к погребу и, обдирая пальцы, рванул вверх тяжелую доску. — Спускайся, быстро! Фарнеза сползла по лестнице спиной вперёд, одной рукой придерживая юбку. В самом низу её нога сорвалась со ступеньки, и девушка едва не упала. Серпико дотянулся до свечи и соскользнул следом, придержав крышку погреба, чтобы не стукнула, закрываясь. Их сразу окутала непроницаемая темнота и холод. Серпико вытянул руку, нащупал плечо Фарнезы и притянул её поближе. — Мне страшно, — шепнула она. — Ничего. Это ненадолго. Он достал из кармана огниво и попытался зажечь прихваченную из комнаты свечу. С третьей попытки ему это удалось. На мгновение слабый огонёк выхватил из темноты окружающие предметы — и тут же погас, зажатый пальцами. — Серпико? — Не стоит, — сказал он. Тон получился довольно ровным. — Вдруг они найдут вход и заметят свет. Он приобнял Фарнезу, не давая ей двигаться. — Стой так. Иначе ты на что-нибудь наткнёшься. Фарнеза послушно придвинулась к нему. В кромешной тьме он не видел её, только ощущал щекой мягкие волосы. К счастью, она его тоже не видела. Он не был уверен, что сумел сохранить спокойное выражение лица. Перед глазами у него стояло искажённое мучительной гримасой лицо рыжей девочки, верхняя половина тела которой свисала с железного крюка всего в паре локтей от них, прямо за спиной Фарнезы. Над головой раздался топот. Фарнеза прижалась к Серпико ещё крепче и, кажется, даже дышать перестала. Только сердце колотилось так сильно, что он чувствовал его, как своё собственное. Звуки то приближались, то отдалялись: похоже, рыцари разбрелись по всему дому, не задержавшись в маленькой полупустой комнате. Время тянулось мучительно медленно, словно закольцованное: шаги, голоса, ближе, дальше, тише, ближе, дальше, шаги, голоса, ближе, тише… Фарнеза переминалась с ноги на ногу, устав стоять неподвижно, но Серпико надёжно держал её, не давая сделать ни шагу. Труп несчастного ребёнка висел слишком близко, Фарнеза могла нечаянно коснуться холодной кожи, и тогда хорошо ещё, если упадёт в обморок, а не заорёт на весь дом, выдав их с головой… Хозяева постоялого двора говорили, что люди пропадают уже давно. Скорее всего, их путь заканчивался именно здесь. Благообразный дедуля зазывал их попить чайку, а потом… Серпико не мог сказать наверняка, но вряд ли их отпустили бы, помахав на прощание. Скорее всего, к вечеру в подвале висели бы уже три тела. Два с половиной, если точнее. Теперь стала понятна настойчивость, с которой дед зазывал их в гости. А если бы рыцари поверили ему и пошли дальше, очень вероятно, что они с Фарнезой были бы уже мертвы. Да, надо будет сказать «спасибо» отряду в целом и командиру Лючии в частности. — Серпико… — Фарнеза легонько сжала его плечо. — Что? — Мне кажется, они ушли. Действительно, уже довольно давно было тихо, а он задумался и не обращал внимания. Можно было попробовать выглянуть наружу… но теперь перед ними стояла другая проблема. Дед наверняка увидел, что их нет в комнате, и понял, где они спрятались. Вполне вероятно, что он поджидает их наверху с топором в руках. Забавно, но погреб с расчленённым трупом внезапно стал самым безопасным местом в этом проклятом доме. Но не сидеть же им здесь вечно. Серпико прикинул, можно ли будет выбраться наружу, уже держа наготове рапиру, и решил попробовать. Всё равно другого выхода нет. Оставалось только одно препятствие: когда крышка поднимется, внутрь попадёт свет, и стоит Фарнезе обернуться… А возможно, и оборачиваться не надо — кто знает, не висят ли и за его спиной чьи-то останки? — Фарнеза, послушай. Сделай, как я попрошу, хорошо? Закрой глаза и стой на месте. Я поднимусь по лестнице и посмотрю, точно ли никого нет в комнате. Если всё в порядке, я возьму тебя за руку и выведу наверх. Только, пожалуйста, не открывай глаза. — Почему? — Я потом тебе объясню, просто сделай так, как я прошу. Сможешь? — Думаю, да, — с сомнением ответила Фарнеза. — Только я не понимаю, почему нельзя открывать глаза. — Умница. Тогда стой на месте. Серпико хорошо помнил, где находится лестница, подняться по ней наощупь не составило труда. На последних ступеньках достал рапиру. Он слишком хорошо понимал, что, если дед уже стоит с топором над входом в погреб, шанса избежать удара почти нет. Но Серпико не знал, как ещё выбраться наружу, а в погребе оставалась Фарнеза, и поэтому он просто не имел права умереть. Толкнув вверх крышку так, что она с громким стуком ударилась о пол, он одним прыжком вылетел наружу, прокатился по полу и тут же вскочил на ноги, оборачиваясь. Но комната была пуста. Серпико на мгновение замер, прислушиваясь: ни голосов, ни шагов ниоткуда не доносилось. Размышлять, с чего вдруг такое затишье, было некогда. Он подождал, пока глаза перестанут слезиться от света, спрыгнул обратно в погреб, где стояла Фарнеза, послушно закрыв глаза и не двигаясь с места, и взял её за руку. — Не бойся, это я. Идём. Осторожно, вот лестница, — он протянул её руку вперёд, помогая нащупать ступеньку. — Подожди минуту, я первый поднимусь. Вот, теперь лезь. — Странно как-то, — пожаловалась Фарнеза, вслепую карабкаясь по лестнице — довольно шустро, надо признать. — Может, я уже открою глаза? Серпико помедлил с ответом, дожидаясь, пока её голова не покажется над краем пола. — Открывай, — наконец разрешил он. Фарнеза распахнула глаза — и немедленно зажмурилась снова, спасаясь от яркого света. Серпико помог ей преодолеть несколько последних ступенек. — Теперь идём. Только тихо, поняла? — Серпико, — Фарнеза поймала его за рукав. — Что я не должна была увидеть? Он мог бы соврать, придумать что-нибудь про страшных мохнатых пауков или мышей, но Фарнеза смотрела на него так серьёзно, что Серпико стало ясно: в эту чушь она не поверит. И очень возможно, что кое о чём она уже догадалась сама. — Я потом тебе расскажу, хорошо? — он сжал её руку и потянул за собой. — Когда выберемся отсюда. Фарнеза кивнула всё с тем же серьёзным видом и, подобрав одной рукой юбку, последовала за ним. В доме было тихо, и Серпико подумал, что старик, наверное, вышел на двор вслед за рыцарями. Стоило внимательно осмотреться, прежде чем покидать дом, чтобы не попасться на глаза ни тем, ни другому… Серпико даже не услышал шагов, не почуял чужого присутствия — ощутил только рывок, выдернувший из его руки ладонь Фарнезы, которая едва успела взвизгнуть. — Какие шустрые молодые люди, — сокрушённо покачал головой дед, прижимая к шее Фарнезы широкий мясницкий нож. — Одних гостей не успел проводить, как и вторые уходить собрались. Да не попрощавшись. Что же это вы так? — Отпусти её, — тихо сказал Серпико. Дед только засмеялся. — Глупые какие, ну прямо как дети. Брось свою железячку, мальчик, она тебе не пригодится. Серпико заколебался. Без рапиры он окажется совсем беззащитен, а шанс вырвать Фарнезу из рук урода, и сейчас-то небольшой, превратится в ничто. Но дед шевельнул рукой, из-под лезвия ножа выкатилась алая капля — и брошенная рапира звякнула о пол. Хозяин удовлетворённо хмыкнул и наклонился к шее Фарнезы, смакуя запах крови. — Отпусти её, — повторил Серпико уже почти безнадежно, понимая, что дед ничего такого делать не собирается. — Хочешь, возьми меня вместо неё? Я не буду сопротивляться, обещаю. — Глупый какой, — старик сильнее надавил на нож, алый след на шее Фарнезы стал шире. — Девочку ради тебя отпускать? Дойдёт до тебя черёд, дойдёт… — он жадно, с удовольствием раздул ноздри. Стремительно бледнеющая Фарнеза тихо пискнула и попыталась отдёрнуться, но её крепко держали. — Куда? Шалишь, девонька. Серпико сжал кулаки. Он готов был броситься на ублюдка с голыми руками, и пусть его прирежут… но то, что дед прежде успеет полоснуть ножом по горлу Фарнезы, лишало его возможность совершить даже на такую, пусть и самоубийственную, попытку. Старик захихикал, наслаждаясь его беспомощностью. — Боишься за девочку-то? Пра-авильно. Хорошая девочка, — он лизнул стекающую кровь, почмокал губами. — Девочки сладкие. Почти как детишки. Это было отвратительно. Дед вёл себя так, словно ему действительно доставляло наслаждение пить кровь, словно «сладкие» было сказано в самом буквальном смысле, про желанный деликатес к столу… О, чёрт. Внезапно Серпико понял, что стало с рыжей девочкой, и его затошнило. Следовало сразу догадаться, ведь так, на крюках и в прохладном погребе, обычно хранят мясо, чтобы оно не портилось. — А ты отойди, отойди от двери-то. Думаешь сбежать? Или не думаешь? Никуда не денешься без своей девочки? Пра-авильно, — старик захихикал. — Ты вот что, сними-ка со стены верёвку и принеси мне. Медленно только. А то у меня руки дрожат, старость не радость, сам понимаешь. Серпико не успел сделать и шага — дверь распахнулась, с грохотом ударившись о стену, и в дом вломились рыцари. Первые двое ещё успели разойтись в стороны, пропуская следом за собой товарищей, но уже вторая пара застыла в дверях, и чёткий порядок нарушился. С грохотом сталкивались доспехи. Серпико никогда не думал, что так обрадуется инквизиции. — Брось оружие! Вы арес… то… ваны… — запинаясь, закончила командир Контарини, широко распахнутыми глазами глядя на развернувшуюся картину. Неизвестно, что она рассчитывала застать, но увиденное явно к этому не относилось. — Ещё одна, — осклабился дед, слизывая кровь с уголка губ. Появление рыцарей его ничуть не напугало, даже наоборот — лицо у него было отвратительно довольным. — А я жалел, что отпустил. Вернулась. Вот и славно. — Немедленно отпустите девушку! — потребовала командир. — И извольте объяснить, что здесь происходит. Эти люди — беглые преступники, как командир ордена Рыцарей Святой Железной Цепи я обязана арестовать их. Что здесь произошло? Они напали на вас? — Протрите глаза, командир, — негромко посоветовал Серпико. То, что Контарини рвётся арестовать беглецов, он пропустил мимо ушей. Единственным, о чём он мог думать, был острый нож, разрезающий тонкую кожу на горле Фарнезы. — Этот человек — убийца. Помните, на постоялом дворе хозяйка жаловалась, что у неё дочка пропала? Лючия нахмурилась и кивнула. Судя по тому, как неуверенно смотрела она на старика, счесть его злодеем ей пока что было сложно. — Тело в погребе. Вернее, половина тела. Я думаю, он её съел. Дед захихикал и снова облизал шею Фарнезы — уже не ради крови, но чтобы покуражиться над испуганными людьми. — Девочки сладкие, — мечтательно повторил он. Фарнеза в его руках издала слабый булькающий звук и, закатив глаза, сползла на пол. Дед не успел подхватить её и на миг застыл в растерянности над упавшей девушкой, держа окровавленный нож на отлёте. Серпико прыгнул с места, ударил всем телом, стараясь отшвырнуть людоеда как можно дальше от лежащей на полу Фарнезы. Отчасти ему это удалось — старик пошатнулся и отступил на несколько шагов, но и только. Он был кряжистым, как пень старого дуба, и Серпико сам не удержался на ногах и отлетел в сторону. Перекатился по полу, вскочил, уже готовый к тому, что старик попытается не дать ему подняться… но нападения не последовало. С телом деда происходило что-то странное. Он корчился, не сходя с места, словно его раздирало изнутри, руки и ноги нелепо дёргались, пальцы цеплялись за одежду, выворачиваясь из суставов и удлиняясь, и само тело, скрюченное в три погибели, росло, поднималось, как опара, трескалась ткань рубахи, разрываясь, и из прорех выпирало бурое, покрытое клочковатой шерстью… — Срань господня! — неблагочестиво выдохнул один из рыцарей и дрожащей рукой начертил знак, отгоняющий зло. Никто не обратил внимания на богохульство; чудовищная метаморфоза была слишком невероятна и отвратительна, но оторвать от неё взгляд было невозможно. — Оборотень… — совсем тихо прошептал сэр Джулиано, но его услышали. Кое-кто из рыцарей в ужасе отступил назад. Чудовище из деревенских сказок, забытый детский страх оживал прямо перед ними. Тварь наконец распрямилась, стряхнула с руки — или с передней лапы? — остаток рукава и хрипло зарычала, обводя людей взглядом маленьких, заросших шерстью глазок. В них светился не-звериный разум, но от этого разума несло мутной, тошнотворной злобой. Люди инстинктивно замерли: никому не хотелось неосторожным движением привлечь к себе внимание монстра. Застыл на месте и Серпико, но беспокоился он вовсе не о том, что обернувшийся огромным зверем дед может напасть на него. Всё, что он видел, — лежащую на полу Фарнезу, и до холодного пота Серпико боялся, что она застонет или пошевелится, потому что чудовище стояло совсем рядом, возвышаясь над ней, и он не успел бы, он просто не успел бы тогда… — Командир, — почти не размыкая губ, пробормотал один из рыцарей, постарше, — эту тварь так просто не взять. Надо отступать. Контарини вздрогнула, точно очнувшись от оцепенения. — Рыцари Святой Железной Цепи не отступят перед порождением зла! — громко сказала она, и тотчас взгляд оборотня метнулся к ней. — Я приказываю убить людоеда! Вперёд! Чудовище качнулось к Контарини, и тут же сэр Джулиано вырвал рапиру из ножен и сделал выпад — слишком размашистый, растерянный, словно не знал, чего на самом деле хочет, поразить оборотня или отвлечь его внимание. Монстр легко, почти играючи отклонился, а затем одним текучим движением скользнул вперёд. Короткий, захлёбывающийся крик оборвался бульканьем, в лицо Серпико брызнуло горячей кровью. Чудовище без труда подтянуло к себе ещё дергающееся тело и впилось зубами в открытую шею. Пронзительный вопль командира Контарини оглушил Серпико не хуже доброго удара в ухо. Но отвлекаться на перепуганную женщину было некогда. Он метнулся к Фарнезе, схватил её за плечи, потащил, цинично надеясь, что людоед будет слишком занят своей добычей, чтобы обратить на них внимание. Фарнеза, хоть и бледная как смерть, довольно уверенно перебирала ногами — она вовсе не была без сознания, понял Серпико, она просто притворялась. Боже, как он любил эту женщину. Позади них творилось что-то безумное: рыцари бестолково нападали, мешая друг другу, они не привыкли к настоящим битвам, эти декоративные воины Церкви, и чудовище рвало их на части одного за другим. Умирающие орали, Контарини истерично пыталась отдавать команды — бестолковые, но, похоже, её всё равно никто не слушал; звенели бьющиеся горшки, громыхала деревянная мебель, которую оборотень расшвыривал по сторонам, не глядя, вместе с попадающими под удар людьми, и жалобно, на одной ноте скулил раненый. Внезапно голос командира оборвался на полуслове, Серпико невольно обернулся — и увидел схватившуюся за щёку Лючию. И опускающего руку сэра Алессандро. На мгновение их глаза встретились, и Серпико понял. Не мог не понять. Если бы они поменялись местами, он просил бы о том же. — Беги к дороге, — он подтолкнул Фарнезу к двери. — Сможешь сама? — А ты? — она схватила его за рукав, и Серпико вспомнил, как они расстались в последний раз и чем это закончилось. Да, надо признать, причины волноваться у неё были. — Я сразу за тобой, обещаю. Давай, — он ещё раз подтолкнул, и Фарнеза, на миг замявшись, быстро выскочила из дома. — Уходите, командир Контарини, — потребовал тем временем сэр Алессандро. — Вам здесь не место. — Замолчи! Окружайте его! Мы должны взять его живым! — Опомнитесь, это не человек! Это чудовище. Нам с ним не справиться. — Наш долг — арестовать убийцу! Не сметь отступать! Я приказываю! Сэр Алессандро вновь встретился взглядом с Серпико и еле заметно кивнул. Сильно бить он не стал: два удара по голове, нанесенные подряд, могли иметь слишком серьезные последствия. К счастью, командир так торопилась их догнать, что даже не надела шлем. Лёгкого тычка в основание черепа оказалось достаточно, чтобы Лючия замолчала и завалилась назад. — Простите, командир, — Серпико пригнулся и ловко перебросил обмякшее тело через плечо. — Вам сегодня просто потрясающе не везёт. Покидая дом, он бросил взгляд через плечо: молодой рыцарь атаковал чудовище так яростно, что это выглядело как осознанное самоубийство. А может, так оно и было. Фарнеза не ушла далеко — ждала его на краю леса, под деревьями. Увидев Серпико и его ношу, она недоуменно нахмурилась: — Зачем?.. — Так надо, — с трудом выдохнул Серпико. Он уже начал не на шутку уставать. Как ни стройна была юная командир, а доспехи есть доспехи. Из дома донёсся жуткий крик, словно кого-то заживо разрывали на части. Фарнеза вздрогнула, молча посмотрела на Серпико и первая пошла по тропинке, ведущей в черноту леса. Они не бежали. С тяжелым грузом на плечах Серпико не смог бы, даже если бы захотел, а Фарнеза так упрямо на него поглядывала, что было понятно: она ни за что не оставит его позади. Шум постепенно стихал. Оба молчали, прислушиваясь к доносящимся из-за спины звукам, но того единственного, которого они боялись, — звука приближающегося зверя, бросившегося в погоню за оставшейся в живых добычей, — не было. Дорога до тракта тянулась неимоверно долго. Когда они убегали от рыцарей, то преодолели её едва ли за минуту, — по крайней мере, так им казалось тогда, — но теперь они шли и шли, то и дело спотыкаясь в темноте, а просвета за деревьями всё не было видно. У Серпико начало ныть плечо, на котором лежала Контарини, и, когда он шевелил рукой, девушка слабо дёргалась в ответ, а это означало, что она вот-вот придёт в себя. Разбираться с командиром рыцарей Серпико не хотелось. Хотелось оставить её где-нибудь в безопасном месте и забыть всё произошедшее, как страшный сон. Наконец — вечность спустя — тропинка вильнула в последний раз, и подлесок расступился. Протянувшаяся вдоль кромки леса дорога была пустой, спокойной… безопасной. Возле дерева переступали с ноги на ногу лошади, поводья были наброшены на ветви. Животные дергали ушами и подозрительно косились на людей, но сбежать не пытались. Последние несколько саженей Серпико с Фарнезой преодолели почти бегом и остановились, тяжело дыша, только на дороге. Как будто для того, чтобы оказаться в безопасности, нужно было непременно коснуться подошвами гладкой, утоптанной земли. Серпико опустился на колено и осторожно переложил Контарини на землю. Девушка глухо застонала, приходя в сознание. — Мы её оставим? — спросила Фарнеза, с неприязнью поглядывая на командира рыцарей. — Наверное. Дай, я посмотрю твою шею. Фарнеза послушно повернула голову, тихо ойкнув, когда Серпико начал вытирать кровь. — Ш-ш. Всё хорошо, это просто царапина. — Я думала, он перережет мне горло. У него так мерзко пахло изо рта… и мне было так страшно… — Мне тоже, — Серпико обнял её. — В жизни так не боялся. Фарнеза прижалась щекой к его груди. — Та девочка, о которой ты говорил… Это она была в подвале? — Я не хотел, чтобы ты видела. — Да уж, — она вымученно засмеялась. — Я бы завизжала на весь дом… — Ты бы не завизжала. — Я трусиха. — Ничего подобного. Ты храбрая. Я очень тобой горжусь. — Правда? — Фарнеза просияла и подняла голову, потянувшись за поцелуем... — Что вы делаете?! Командир Контарини сидела на земле, прижимая руку к затылку, и смотрела на них глазами, полными неподдельного отвращения. — Как вы можете… вы же брат и сестра! О Господи… — она зажала ладонью рот, подавляя приступ тошноты. — Дышите глубже, — посоветовал Серпико, нехотя отстраняясь от Фарнезы. — Это у вас от удара. Возможно, не стоило бить её так сильно. Но, с другой стороны, разве был иной способ забрать Лючию из этого ада? Даже её верный рыцарь не протестовал. Рыцарь, который уже погиб. Наверное, они подумали об одном и том же, потому что бледная как смерть командир судорожно заскребла руками по земле, пытаясь подняться. — Мои люди! Что с ними?! — Сидите спокойно! — Я должна вернуться! Они там… это чудовище, оно их убьёт! — Ваши люди уже мертвы! — рявкнул Серпико. Он не хотел говорить этого так, но, чёрт возьми, как ещё можно было остановить её? — Они мертвы, — повторил он, сочувственно глядя на исказившееся лицо Контарини. — Простите. Если кто-то и выжил, вам нет смысла возвращаться. Вы только напрасно погибнете. Лучше подождите здесь. Или отправляйтесь в деревню. Там же остался кто-то из ваших, да? Сэр Азан, если не ошибаюсь. Расскажете им, что произошло. Лючия замерла, глядя на него. — Что произошло? — тупо повторила она. — Я не знаю, что там произошло! Там был человек! И он стал чудовищем. Я не знаю, что произошло, так же не бывает… так же не бывает! — Он не был человеком, — тихо сказала Фарнеза. — Он только притворялся. — Это всё из-за вас. — Ну да, конечно, — Серпико начал терять терпение. — Это мы заставили вас тащить нас с собой, гоняться за нами по лесу, а потом ещё и собственноручно перебили ваших рыцарей. Знаете что, командир? Это вы отдавали приказы. Вот и расхлёбывайте последствия. Он выпутал из веток поводья двух лошадей поспокойнее и вывел их на дорогу. — Это лошади ордена! — возмутилась Контарини. — Считайте, что они убежали в лес. Девушка сжала кулаки, пытаясь обуздать гнев. — Если вы думаете, что сумеете сбежать, то ошибаетесь. Как только я вернусь в Святой Город, то немедленно снаряжу новый отряд… — Как только вы вернётесь в Святой Город, — перебил её Серпико, — вам придётся долго объяснять, как вы ухитрились потерять своих людей. И молитесь, чтобы епископы поверили в историю про оборотня. К тому времени, как разбирательство закончится, мы будем достаточно далеко. Почему бы вам не сделать доброе дело? Скажите, что мы тоже погибли. — Я не собираюсь покрывать вас! То, что вы делаете, богомерзко… — А пожирать людей — не богомерзко? Почему бы вам сначала не заняться людоедом? Или духу не хватит сюда вернуться? — Да я… — на глазах Лючии блеснули слёзы. — Да как ты можешь! Серпико молча подсадил Фарнезу в седло и сам уселся позади. Лошадь послушно тронулась с места, за ней зашагала и вторая. Кажется, командир Контарини так и осталась сидеть на дороге. Серпико не был уверен. Он не оглядывался. И ему было всё равно. Чёрный лес, скрывающий в своих недрах жуткого оборотня, остался позади. Лошадь бодро рысила по дороге, радуясь, что новые хозяева не заставляют её мчаться галопом. — Мы едем обратно? — подала голос Фарнеза, когда они проделали уже порядочный путь. Всё это время она сидела молча, Серпико даже решил, что она дремлет. — Свернём чуть дальше. — Думаешь, эта дура за нами не погонится? — Ей будет не до того, поверь. — Хорошо, — на губах Фарнезы появилась мечтательная улыбка. — Да что она тебе сделала? — не выдержал Серпико. — Почему она тебе так не нравится? Улыбку как ветром сдуло. — А тебе нравится, да? — Что? — Что слышал, — прошипела она, извернувшись в его руках так, чтобы смотреть в лицо. — Тебе очень нравилось с ней болтать, правда? — Фарнеза, да о чём ты? — Серпико чувствовал себя полным идиотом, потому что не понимал, с чего такая резкая смена настроения и каким образом он вдруг оказался замешан в конфликт Фарнезы с Лючией. — С ней хоть можно было по-человечески говорить, не то, что с остальными. Фарнеза задохнулась, словно он сказал ей какую-то гадость. — Ах так! А что же ты её бросил тогда, а? — А что ещё нам было делать? — не понял Серпико, но внезапно до него дошло. И он почувствовал себя ещё большим идиотом, а самое странное — идиотом счастливым. — Фарнеза, ты что — ревнуешь? — Вот ещё! — взвилась она, едва не свалившись с лошади, Серпико еле успел подхватить и крепче прижать девушку к себе. — К этой дуре?! «Она меня убьёт, — думал Серпико, тщетно пытаясь перестать смеяться. Кулачок Фарнезы мелькнул у его уха, не задев по чистой случайности. Они точно упадут, если он попытается отбиваться. — Она меня убьёт, и что всё-таки у этих женщин в голове творится, это возможно понять или нет?!» Уши ему удалось сохранить в целости. Как и прочие части тела. Успокоившаяся так же быстро, как и вышедшая из себя, Фарнеза мирно лежала в его объятиях, больше не вспоминая о злосчастной предводительнице рыцарей. — Как ты думаешь, что с ним будет? — С этим стариком? — Какой он старик… — Фарнеза поёжилась. — Они же его не убили, да? — Вряд ли, — честно говоря, Серпико совсем не хотелось думать об оставшемся в лесу чудовище. — Не беспокойся. Кто-нибудь его обязательно прикончит. — С чего ты взял? — Потому что на каждое чудовище находится свой герой. Так положено. Придёт парень с огромным мечом и прибьёт его. Потом об этом сложат легенды, менестрели будут песни петь… Фарнеза негромко рассмеялась. — Почему это обязательно парень? — Хорошо, — покладисто согласился Серпико, — придёт девица. Тоже с мечом. И прибьёт. — А разве девице такое под силу? — Она будет не обычная девица. Особенная. Избранная от рождения. С ручным единорогом или там драконом каким-нибудь на поводке. — Лучше бы ты мне в детстве сказки рассказывал, а не Люси, — Фарнеза поёрзала, устраиваясь поудобнее. — Чтобы мне ручные драконы снились. Серпико не знал про драконов ровным счётом ничего, про ручных — тем более, но теперь, видимо, придётся узнать. Или придумать. Потому что пока Фарнеза будет засыпать рядом с ним, сниться ей должны только те сны, которых она пожелает. И никаких волков. — Это вам повезло, — бородатый моряк неторопливо, со вкусом затянулся трубкой. — Женщина на корабле — к несчастью. Его собеседник вопросительно поднял голову. — Но наш капитан — не из суеверных, — объяснил бородач, в чём же, по его мнению, состояло везение. — И команде запрещает. Только идём мы вовсе не на запад. — Неважно. Ещё одна затяжка; сизые клубы дыма, медленно покачиваясь, поплыли под потолок. — Преступников не возьмём. Нам проблемы с местными властями не нужны. — Мы не преступники. — Прости, если ошибаюсь, сынок. Но когда кому-то неважно, куда плыть, лишь бы поскорее, причин тому я знаю мало. А ты не похож на младшего сына, которому осточертел родительский дом, и он решил рвануть куда глаза глядят. Да и жена у тебя. — Это её отец, — коротко пояснил юноша, сидящий напротив моряка. — Он не хотел, чтобы мы поженились. И до сих пор не хочет. — Что, такая большая шишка? — Вы даже не представляете. Бородач добродушно рассмеялся. — Ну, и впрямь, повезло вам, ребятки. Нашего капитана хлебом не корми, дай в какую-нибудь романтишную историю ввязаться. Поднимайтесь завтра утром на борт, к полудню отчалим. Он выколотил трубку о стол и бережно спрятал в карман, прежде чем встать. — А как ваш корабль-то найти? — А как коня под бушпритом увидишь — это он и есть. «Морской конёк» называется. Капитан — Родерик Штауффен. Не дрейфь, сынок. Всё будет путём. Серпико задумчиво почесал подбородок. Родерик Штауффен. Кажется, он где-то слышал это имя. Но так и не смог вспомнить где. Фарнеза ждала его в маленькой комнате над таверной, откуда не выходила с тех пор, как они добрались до Дженовы. Серпико убедил её, что вдвоём им лучше в городе не появляться. Хоть он и был уверен, что рыцари Святой Железной Цепи не станут их преследовать в ближайшее время, но лишняя предосторожность всё равно не помешает. — Ну что? — нетерпеливо спросила она, едва Серпико закрыл за собой дверь. — Ты нашёл корабль? — Нашёл, — широко улыбнулся Серпико и подхватил Фарнезу, когда та с радостным визгом бросилась ему на шею. — Только он идёт на север, в Иф. Но нам же всё равно, верно? Иф ещё дальше, чем Бальдин. Переждём там пару лет, а потом переберёмся обратно на материк. — Или останемся там, если понравится. — Или останемся. Как захотим. В чужой стране они смогут делать всё, что пожелают. Они будут свободны, станут мужем и женой, и имя Вандимионов больше не нависнет над ними дамокловым мечом. Никто никогда не узнает.