lips like sugar

— Ты когда-нибудь с кем-то целовался, Ива-чан? За вопросом последовала всеобъятная тишина, разрываемая только жужжанием вентилятора и шорохом бумаги в блокноте Хаджиме. — Заткнись. — Я так и думал. Тоору слезает с кровати Хаджиме, приземляясь на деревянный пол с гулким хлопком. Хаджиме опускает свою голову еще ниже, надеясь, что, если он не видит озорной усмешки Оикавы, она все же скоро исчезнет. Он стучит своим карандашом в блокноте, громко мурлыкая что-то себе под нос даже при том, что он совершенно не поклонник пения, как будто так Иваидзуми может хоть как-нибудь предотвратить, как он уже догадывается, приближающееся бедствие. — Тебе нравится Кеико-чан, не так ли? — Не твое дело. Тоору драматично вздыхает, разваливается на другой половине стола, перевалившись через него, балуясь с уголками листочков из домашнего задания Хаджиме по химии, после чего всезнающе улыбается. — Ты не можешь отрицать этого, Ива-чан! Стрелы амура уже во всю наполняют весенний воздух! И похоже, одна из них уже здоровски ранила тебя в самую… — Я сейчас придушу тебя. Тоору рассмеялся, откинувшись назад, и облокотился на гладкую деревянную поверхность, подпирая подбородок ладонями. Он все еще улыбался той ужасной улыбкой, которая, как знал Хаджиме, обычно знаменовала начало чего-то пошлого или опасного, обычно вместе взятых. — Поэтому у меня возникла просто потрясающая идея. Так как ты никогда и никого еще не целовал… — Я никогда не говорил этого. — … и с тех пор, как тебе нравится Кеико-чан, и еще существует мизерная возможность, что ты ей тоже нравишься… — Что? Кто сказал тебе, что мне нравится… — Я подумал, что для твоего же блага будет неплохо попрактиковаться. Хаджиме уже начинал сомневаться, что ему понравится то, к чему все это шло. — Попрактиковаться в чем? — В поцелуях, конечно! Сейчас перед твоими глазами восседает мастер поцелуев номер один в Аоба Джосай! Тебя будет обучать настоящий профессионал! — протянул Тоору, широко раскинув свои руки с явным чувством гордости, и этот парень практически светился от превосходства. И именно тогда Хаджиме понял, наконец предвидел эту безоговорочную сумасшедшую тренировку наперед. — Стоп, стоп, стоп, погоди секундочку, — нахмурился он, окончательно осознав, что точно не закончит в ближайшее время свое домашнее задание, и положил свой карандаш в небольшую впадинку на переплете блокнота. — Ты говоришь, чтобы я начал практиковаться в поцелуях? С тобой? Тоору простонал, словно сейчас он говорил с каким-то беспросветным тугодумом. — Честно, Ива-чан. Такое предложение делают только раз в жизни! — Он снова наклонился ближе, глаза горели энтузиазмом и вредностью. — Просто представь, как приятно удивится Кеико-чан, когда в ее сердце зажжется искра первой влюбленности и она поймет, что Иваидзуми Хаджиме действительно знает толк в поцелуях! Хаджиме закатил глаза, взяв свой карандаш снова в явном жесте закончить этот бессмысленный разговор. — Я не собираюсь целовать тебя, идиотина. Тоору опять добродушно рассмеялся, выровнявшись, перед тем как прислониться к кровати Иваидзуми. Он потянул край верхнего одеяла, набросил его на плечи, словно плащ. Он протолкнул пальцы между полами ткани, игриво поманивая к себе Хаджиме. — Я сейчас в очень хорошем настроении, Ива-чан. Такой шанс не появится снова. Не важно, сколько бы ты просил или умолял… Хаджиме открыл было рот в саркастической усмешке. — О, тогда ладно, если уж на то пошло. Ты абсолютно прав. — Он выпятил свои губы. — Слушай, а мои губы не выглядят слишком сухими? Мне бы не хотелось облажаться. Тоору теперь сидел на коленях, наклоняясь вперед и смотря искоса. — Хм, может, немножко… — Клянусь Богом, я убью тебя. — Я буду считать до десяти, чтобы ты принял свое окончательное решение. Выбирай с умом! Один, два, три … — он начал поднимать пальцы один за другим, его голос повышался в явном предостережении с каждым новым числом. — Если вспомнить тот последний раз, я лучше засуну себе кактус в чертову… — Семь, восемь, девять! Девять с половиной! Девять и три четверти! — почти кричал Тоору, размахивая своими девятью пальцами перед лицом Хаджиме. — Девять целых и девять девять, девять, девять, девять… Хаджиме отмахнулся от назойливых цифр, раздраженно потирая руками лицо. — Господи Иисусе. Хорошо, хорошо. Отлично. Пожалуйста, научите меня всем премудростям поцелуйного дела, сенсей. — Он посмотрел через стол на смятые, девственно-чистые рабочие листы, погребенные под локтями Тоору. — Но после этого ты действительно сядешь за свое домашнее задание. Тоору мгновенно вскакивает на свои ноги. — Я думал, что ты никогда меня не попросишь! Давай, Ива-чан, залезай на кровать. Так настроение будет подходящим. — Тогда он сорвался с места, чтобы выключить освещение, скорее всего, в попытке создать подходящую атмосферу, даже при том, что дневной свет все еще пробивался в комнату через окно и Хаджиме мог слышать, как его мама пела сама про себя внизу, на первом этаже. Тихо чертыхаясь, он заставил себя встать с пола; его затекшая нога немного покалывала от неудобной позы. Он осел вниз на гораздо более мягкую кровать, скрестив свои ноги, и подождал, пока Тоору присоединится к нему. На удивление, он был окончательно и полностью спокоен. Иваидзуми предположил, что это могло каким-то образом быть связано с тем фактом, что парень, который сейчас устраивал гнездышко из одеяла вокруг него, не мог без его помощи и на горшок сходить, начиная со времен детского сада и вплоть до второго класса. В этом плане, не существовало ровным счетом ничего, что Тоору мог сделать или показать ему и это могло хоть как-то удивить или отпугнуть Иваидзуми. Тоору наконец удобно расположился, на короткое мгновение приводя в порядок свои волосы и поправляя воротник рубашки, на что Хаджиме фыркнул. — Окей, ты готов? — Тоору хлопнул в ладоши, состроив серьезно-деловое выражение лица. Хаджиме пожал плечами. — Вполне. — Я не знаю, на каком уровне прямо сейчас находятся твои навыки, поэтому давай мы начнем с того, что ты посчитал бы удачным поцелуем! Потом я помогу тебе отточить твою технику! — Как скажешь. Хаджиме посмотрел на рот Тоору. Его губы были розовыми и выглядели такими мягкими. Наверно. У Хаджиме закралось неопределенное предчувствие относительно того, на что будет похож их поцелуй — его чересчур оживленные родственники впивались в его губы, и не раз — и это не могло прям настолько сильно отличаться, верно? Он мог только надеяться, что это и близко не будет так же слюняво или противно, как он представлял себе. Он сделал медленный, глубокий вдох и наклонился вперед, Тоору потянулся в ответ, чтобы встретиться на полпути с его лицом, и они поцеловались. Хаджиме думает, безопаснее всего будет сказать, что это почти настолько же далеко от семейных поцелуев, насколько вообще возможно. Он думал, что был готов, думал, что это не удивит его — он определенно не думал, что ему понравится — но все выходит с точностью до наоборот. Он слегка встревожен небольшим разрядом, пробежавшим по его позвоночнику, когда их губы соприкоснулись, но он поверил, что это — просто побочный эффект высокомерно-заносчивых слов Тоору. Потому что их поцелуй действительно приятный, Иваидзуми вынужден с огромной ненавистью это признать. Он оказывается даже намного мягче, чем Хаджиме ожидал, и еще невероятно теплым да, к тому же, без всяких лишних слюней. Он отстраненно замечает, что Тоору свободно держит его руку на кровати между их телами. Спустя несколько секунд Тоору издает низкий стон, и они отстраняются с мягким влажным причмокиванием. — Мммм, нет, нет, все не то, — Тоору зло надувает губы, откидывается назад и задумчиво хмурится. — Ты слишком зажатый, Ива-чан. Разожми ты уже свои губы! Расслабься! Хаджиме скалится. — Это легче сказать, чем сделать, тупица! — Видишь, вот почему мы и тренируемся! Хочешь попробовать еще раз? — Тоору говорит, пропустив мимо ушей оскорбление. Он вырисовывает на ладони Хаджиме замысловатые круги кончиком своего большого пальца, вызывая у Ива-чана приятную щекотку. — Ладно. — Бурчит Хаджиме. — Просто доверься и повторяй за мной. Пытаясь следовать совету Тоору, он уже не так сильно наслаждался их вторым поцелуем, потому что был слишком занят, пытаясь расслабиться, что только еще больше выводило парня из себя. Он плотно закрыл свои глаза и сжал руку Тоору в своей сильнее, чем он должен был, в попытке сосредоточиться. Тоору едва заметно отстранился, но Хаджиме все еще мог чувствовать, как его губы задевали уголок его рта, пока тот говорил: — У нас впереди еще все время мира, хорошо? Так что не волнуйся ты так. — Тоору прошептал прежде, чем поцеловать парня снова, и Хаджиме гортанно простонал в удивлении, когда почувствовал чужую руку, мягко обхватившую его лицо. Ощущение тепла на его щеке и подбородке заставило его неосознанно успокоиться, и поэтому, когда Тоору приоткрывает рот, всего лишь немного, как все же легко для Хаджиме просто отдаться в руки случая и плыть по течению. Это так необычно и странно; Хаджиме с трудом удается держать себя в руках. Он не знает, должен ли он повторять движения Тоору или же самостоятельно двигаться губами, но скоро все эти мысли отходят на задний план, потому что он сосредотачивается только на физических ощущениях. А ощущения и правда хорошие. Он не знает, почему: может, потому что это просто губы его друга, а он сам все это время думал, что единственное наслаждение, которое он мог получить через губы, доставалось ему только от агедаши тофу. Но ощущения от их поцелуя были замечательные, почти успокаивающие. Но отчасти, вероятно, просто потому, что это — Тоору, которого он знал даже прежде, чем научился что-то запоминать. Самое его присутствие было синонимом для теплого молока и блаженного сна-дремоты под теплыми лучами солнца. Он думает, что, возможно, не возражал бы делать это почаще. Спустя несколько минут он почувствовал, как что-то влажное и гладкое скользнуло вдоль его нижней губы, и когда он понял, что это — язык Тоору, он резко вдохнул и широко открыл глаза, всем телом дернувшись назад, отстраняясь от парня. Глаза Тоору были все еще закрыты, и он медленно открыл их, чтобы посмотреть на Хаджиме. Его губы немного распухли и стали более красными, по сравнению с тем, когда они только начали, и Хаджиме оцепенело, кончиками пальцев прикоснулся к своим, чтобы проверить, находятся ли они в таком же смущающем состоянии. Тоору моргнул несколько раз, выглядя завороженным, прежде чем снова улыбнулся — настоящей, не поддельной улыбкой, которую он редко кому-то показывал, кроме Хаджиме — и высвободил свою руку из мертвецки сильной хватки Иваидзуми. Он спрыгнул с кровати и потянулся, дотягиваясь до самого потолка, заставляя свою спину громко захрустеть. — Мммм, думаю, мы много чего добились сегодня. Завтра мы можем потренироваться еще немного. Теперь, насчет того задания по Истории Японии… ~*~ Хаджиме переживал тяжелые времена, уговаривая себя прекращать думать об этом. Но он осознает, что это — нормальная реакция, не так ли? У него просто забрали его первый поцелуй, и его второй, и … хорошо, после этого он потерял им счет, так как им двоим нужно было время от времени останавливаться, чтобы Тоору смог делать замечания. Первый поцелуй всегда был грандиозным событием для каждого человека, ведь ты получаешь единственный первый поцелуй за всю свою жизнь. Поэтому было вполне естественно, что на следующий день не проходило и секунды, чтобы Хаджиме не чувствовал эфемерные губы на своих устах, теплую ладонь, обхватывающую его щеку. Не обращая внимания уже и на то, что, так уж получилось, эти губы принадлежали его лучшему другу, которому теперь внезапно стало трудно смотреть прямо в глаза. Он видит Кеико в коридорах, пока девушка говорит со своими друзьями, и когда она замечает его изучающий взгляд, она улыбается. Хаджиме заливается краской. Позже в тот же день, во время тренировки, Тоору хвалит его за удачно пробитый аккурат рядом с линией аута мяч. Он мимолетно кладет руку на покрывшуюся испариной шею Хаджиме, у самого затылка, и легонько сжимает ее, прежде чем отпустить. Его лицо горячее от тренировок, заверяет Иваидзуми сам себя. ~*~ — Готов к раунду нумеро дос? На этот раз ладони Хаджиме вспотели, и его сердце забилось быстрее, чем обычно. Ему не нравились эти непривычные изменения. — Да, наверное. Тоору уперся в плечи Хаджиме. — Ложись на подушки. Я собираюсь сидеть на твоих коленях. — Какого черта тебе вообще взбрело такое в голову? — Чем реалистичнее тренировка, тем лучше действительность! Честно, ты и Кеико-чан собираетесь сидеть напротив друг дружки, скрестив ноги на твоей кровати, как малолетки? Я так не думаю. Это же так скучно. Никакой страсти. Хаджиме кусает губу и вздыхает, наклоняясь назад, пока его спина не прижимается к мягким, пушистым подушкам. Он ворочается, пока ему не становится абсолютно удобно, и замирает на месте, пока Тоору закидывает одну ногу через Хаджиме и расслабляется, усаживаясь на бедрах парня. Между их телами все еще остается значительное расстояние, и Хаджиме этому благодарен. Его руки неловко дергаются, тянутся вперед, словно он собирается прикоснуться к Тоору, но в последний момент отступает. — Куда я должен…? — Бедра, Ива-чан. Тоору хватает запястья Хаджиме и ведет его руки, чтобы опереться на его талию, чуть выше резинки хаки. Хаджиме чувствует теплоту кожи, просачивающейся из-под рубашки Тоору, и он сглатывает, с совершенно пересохшим горлом. В его животе теплится какое-то странное чувство — он не знает, что это, и осознание этого выводит парня из себя. Попытка поднять взгляд вверх, увидев, что Тоору смотрит на него, делает все только хуже, заставляет брюнета чувствовать, словно воображаемые стальные пальцы крепко зажимают его внутренности. Тоору опирается руками о плечи Хаджиме, чтобы не упасть. — Просто предупреждаю заранее, я совершенно точно собираюсь использовать язык. Я не хочу испугать тебя снова. — Эм, хорошо. И затем Тоору наклоняется вниз, мгновенно сбивая Хаджиме с толку. Вчера он, должно быть, просто валял дурака. Тоору сегодня намного жестче: он без промедления ведет за собой губы Хаджиме, вторя своим устам, его движения почти агрессивные. Спустя мгновения Хаджиме вновь чувствует то странное ощущение, обволакивающее тепло на его губах; его рот уже приоткрыт, но он открывает его немного шире, позволяет языку Тоору скользнуть внутрь. Тот очерчивает передние зубы, проталкиваясь дальше, пока Иваидзуми не ощущает, как чужой язык соприкасается с его собственным. Как будто почти инстинктивно, он двигает им в ответ, переплетаясь языками с Тоору, и его руки скользят вверх по плечам, обхватывая в конечном счете его шею, и Хаджиме чувствует, как Оикава медленно придвигается ближе на его коленях. Как и прежде, все происходящее кажется Хаджиме действительно потрясающим. Его собственные ладони крепче прижимаются по бокам Тоору, пальцы широко расставлены, и он подсознательно оглаживает ими назад и вперед, вверх и вниз. Он чувствует, как горячая кожа соприкасается с его мизинцами, и его живот скручивается в тугой комок от осознания, что он, наверное, случайно задрал рубашку Тоору. Он теряет связь с реальностью, когда чужие зубы впиваются в его нижнюю губу, мягко оттягивая, и в этот момент целая череда событий мелькает между ними со скоростью звука. Первое: он рефлекторно издает стон — настолько смущающий, что Иваидзуми немедленно чувствует, как опаляющий жар пробирается к его ушам, убивая парня смущением. Второе: когда Хаджиме практически стонет, Тоору наклоняется ближе, прижимаясь всем телом о грудь Хаджиме, равно как и своими бедрами. Хаджиме слишком поражен и заворожен, чтобы реагировать, но когда он понимает, что что-то твердое потирается о его живот, он рвано выдыхает в рот Тоору. — Что… И затем губы Тоору исчезают, как и руки, прежде обхватывавшие шею Хаджиме, и вес на его коленях испаряется в раскаленный добела воздух. Хаджиме открывает глаза и видит Оикаву, напряженно свернувшегося на противоположном краю кровати, подтянув колени к груди, словно отгораживаясь от всего. Поймав взгляд Хаджиме, он улыбается, но брюнет точно знает, что это — одна из его поддельных улыбок: в уголках его глаз совершенно нет привычных радостных морщинок. Хаджиме ненавидит эту улыбку. — Прости, прости, я виноват! Что-то меня немножко занесло. Но, эй, ты делаешь неплохие успехи, Ива-чан. — Он смеется, нервно зарываясь пальцами в каштановые завитки. Хаджиме морщит брови, его сердцебиение сбито в беспорядочный ритм. Лицо Тоору красное, румянец то тут, то там окрашивает его щеки; Хаджиме видит, как дергается его адамово яблоко, когда Оикава сглатывает, и глубоко вздыхает. — Я… — О, я только что вспомнил! Моя мама просила, чтобы я вернулся домой в шесть, так что мне уже пора убегать. Увидимся завтра, Ива-чан. И Тоору захватывает свою сумку с пола и выскальзывает из комнаты, прежде чем Хаджиме может что-то пробормотать в ответ. ~*~ Он пытался не думать о том, что произошло, главным образом потому, что он не знал, какие именно чувства он испытывал по поводу произошедшего. Ему были отвратительны те поцелуи? Отнюдь нет — тяжесть в его животе, когда он думал об ощущении чужого тела на своих коленях, совершенно не ощущалась, как любое проявление ненависти или отторжения. Это была просто случайность. Тоору, наверно, представлял себе, что целует одну из своих одноклассниц, чтобы ему было проще целоваться с Хаджиме, и его тело просто пошло на поводу у его фантазий. Хаджиме не мог его в этом обвинять. Он был парнем и также прекрасно, как и все остальные, знал, насколько бесконтрольным и разгоряченным могло быть время от времени подростковое тело. Поэтому он решил пустить все на самотек и забыть, что подобное вообще когда-либо происходило. Что он не мог забыть, однако, так свое желание и дальше продолжать тренироваться поцелуям вместе с Тоору. Но как только он окончательно, с огромной решительностью собрался удостовериться, что они оба продолжат вместе возвращаться домой после школы, уже спустя несколько дней, его ожидания разбиваются о внезапно возникшую проблему. Кажется, Тоору избегает его. Его подозрения начинают закрадываться рано утром на следующий день. Он появляется у ворот дома Тоору в шесть утра, как и обычно, чтобы они могли пойти на утреннюю тренировку вместе. Он слоняется без дела в течение нескольких минут, пиная мелкие камни, прежде, чем раздраженно выдыхает и идет к парадной двери. Проходит немало времени, но наконец он слышит глухие шаги изнутри, и дверь открывает отец Тоору. Он поправляет свой галстук вокруг шеи, его волосы все еще растрепанные, а глаза затянуты поволокой сна. — Хаджиме-кун? Как всегда, держится бодрячком наша ранняя пташка, как я посмотрю. — Он говорит с солнечной улыбкой, немного растягивая слова. — Простите, что побеспокоил вас, Оикава-сан. А, мм, Тоору здесь? — Ах, нет. Не думаю. Тоору! — повернувшись в сторону лестницы на второй этаж, прокричал мужчина. Оба на мгновение замолчали, не слыша ответа, прежде чем Оикава-старший повернулся к Хаджиме с опечаленной улыбкой. — Думаю, он уже вышел, чтобы потренироваться немного раньше. — О. Хорошо. Ну, спасибо. Извините, что побеспокоил вас так рано утром. Мужчина улыбнулся, в шутку пихнув Иваидзуми, когда парень уже переступил через порог. — Ты никогда не побеспокоишь нас здесь, Хаджиме-кун! Хорошего дня в школе! — Спасибо. К тому времени, когда Иваидзуми зашел в спортзал, он пребывал действительно в ужасном настроении. Как только посмел Тоору даже не удосужиться рассказать ему, что уходит рано, и, как результат, потратить впустую драгоценное время Хаджиме. Да и не то чтобы они ходили вместе каждый день. Он толкнул тяжелую металлическую дверь с гораздо большей силой, чем того было нужно, его глаза немедленно осмотрели площадку в поисках летящих волейбольных мячей, которые подавал бы один надоедливый, приводящий в бешенство и абсолютно невнимательный тупица. Тем не менее, в спортзале было пусто, за редким исключением двух первогодок, отбивающих друг другу мяч назад и вперед рядом с металлической тележкой. Мяч гулко ударился о начищенный до блеска паркет, когда оба парня начали радостно махать руками Хаджиме. — Доброе утро, Иваидзуми-семпай! — Утра. Кто-нибудь из вас видел Оикаву? Они задумчиво посмотрели друг на друга в течение короткого мгновения, и затем покачали головами. — Нет. Простите. Он проворчал в ответ, затем направился в клубную комнату, чтобы оставить там рюкзак до того, как начнется тренировка. Когда он вернулся, Иваидзуми увидел, что теперь появилось гораздо больше людей — он заметил Ханамаки и Киндаичи, львиную долю игроков стартового состава и членов клуба, но никаких следов капитана. Он вздохнул, бросив короткий взгляд на часы. Оставалось только две минуты до начала тренировки. — Эй, первогодки! Я знаю, что у нас все еще есть несколько свободных минут, но могли бы некоторые из вас уже начинать натягивать сетку? Это сэкономит нам больше времени для тренировок. — Без проблем, семпай! Хаджиме снял свою куртку, свернул ее и положил около стены рядом со своей бутылкой воды. Он скрестил одну руку за головой, растягиваясь, разминал по кругам лодыжку, все больше распаляясь. Если Тоору все-таки опоздает, кто-то будет погибать. Он видел, как в такт тиканью передвигалась большая стрелка на часах, и как только она приблизилась к вершине снова, показывая, что последняя минута уже прошла, двери, ведущие в коридор для раздевалок, резко открылись, и следом забежал капитан, выглядя абсолютно спокойно и слишком бодро для сегодняшнего раннего утра. — Отлично, ребята! Готовы начинать? — пропел он, и команда ответила хором сонного одобрения. — Прекрасно! Я хочу от вас пять кругов вокруг спортзала, затем дружно соберетесь на растяжку! Хаджиме нахмурился и пробежал через площадку, чтобы перехватить его. — Эй, Оикава! Где ты, черт возьми, пропадал? Он знает, что Тоору может слышать его — конечно, его громкий голос, отзывающийся эхом среди скрипа кроссовок, и его самого режет немного по ушам, но капитан делает вид, что совершенно не воспринимает его. Вместо этого Тоору машет первогодке из основного состава, кивая ему, чтобы тот бежал рядом с ним. — Ах, Куними! Мне нужно поговорить с тобой! Хаджиме пожимает плечами и решает спросить его позже, бегая трусцой рядом с Ватари, и они оба заводят бессмысленную болтовню, просто чтобы убить время. Все, что он хочет, так это объяснений и извинений. Иваидзуми может и подождать. Но одно дело, когда Тоору притворяется, что он не слышит Хаджиме, когда тот непосредственно к нему обращается, и совершенно другое, когда Оикава совершенно ясно игнорирует даже факт самого его существования. Отсутствие зрительного контакта становится еще одним убедительным тому доказательством, и Хаджиме наконец понимает спустя первые пятнадцать минут, что на него не обращают внимания. Или, точнее сказать, его избегают. За всю тренировку Тоору ни разу не смотрит ему в глаза, не говорит с ним, даже не смотрит на него — Хаджиме, наблюдает за его глазами, видит, как они полностью перескакивают через него во время инструкций по тренировке. Единственный раз Оикава смотрит в направлении Хаджиме, когда выбирает лучший угол для паса, когда Хаджиме кричит ему через всю площадку — «пасуй сюда!» Но также очевидно, что Тоору сегодня совершенно не в духе. Большинство его бросков ничтожно посредственные. Обычно он подстраивает свои пасы, чтобы лучше всего соответствовать нападающему, но сегодня все они — по большей части находятся на той же самой высоте, подаются под одним и тем же углом, и это полностью сбивает с ритма остальных. Он выглядел нормально, но после того, как Хаджиме тщательнее присматривается к нему, он замечает, что глаза капитана выглядят застекленными, и кожа под ними — цвета легкой лаванды. Хаджиме разрывается между своими противоречивыми желаниями и скрутить его шею, и просто помочь ему, через какой бы круг ада сейчас не проходил Тоору. Но он не может выловить его и после практики. Оикава словно вьюн. Как только Хаджиме открывает свой рот, чтобы позвать Оикаву, другой сокомандник или еще какой знакомый привлекает его внимание на мгновение, и к тому времени, когда он оглядывается назад, Тоору уже и след простывает. Так продолжается весь день в школе, все время их вечерней практики, и к тому моменту, когда их окончательно освобождают в пять часов дня, у Хаджиме лопается терпение. У него нет другого выбора. Пришло время грубой физической силы. Он ненавидит это всеми фибрами души — заманивать Тоору в засаду, — когда парень очевидно просто хочет, чтобы Хаджиме оставил его в покое; но их отношения иначе и не строятся. Если одного из них что-то беспокоит, они тут же говорят об этом, без утайки. У них никогда не было потребности хранить тайны, и они безусловно не собирались начинать эту традицию теперь. Хаджиме покидает клубную комнату раньше Оикавы. Он несколько раз поворачивает в направлении их района, затем скрывается позади телефонного столба и ждет. В течение пяти минут он слышит вялые шаги, которые сопровождаются хрустом редких камушков гравия. Он абсолютно неподвижен, пока не видит на периферии своего взгляда каштановую шевелюру, и затем парень резко выскакивает. В мгновенье, его руки смыкаются вокруг шеи Тоору в мертвецкую хватку, а Оикава пищит от удивления. — И-Ива-чан! — Эй, идиотина. Почему ты избегаешь меня? И если в ответ я услышу какую-то очередную неубедительную хрень, я начну сейчас же выдергивать эти миленькие ресницы. — Нет! Не смей! — У тебя есть пять секунд. Пять, четыре, три … Тоору вздыхает, ослабляет хватку на руках, обернутых вокруг его шеи, и утыкается спиной в грудь Хаджиме. — Я не избегал тебя. Я просто устал, Иваидзуми-кун. Глаза Хаджиме широко открываются в удивлении, и он освобождает его, схватив за плечи, разворачивая к себе лицом. Его измотанность была очевидной — Хаджиме мог видеть фиолетовые мешки под глазами весь день, со всех концов площадки. Но кожа Оикавы тоже теперь не сияла своим здоровым блеском, как обычно, и, если его глаза не обманывали его, Тоору выглядел так, словно только что сорвался с кровати, даже не уложив свои волосы. — Я думал об этом раньше, но ты и правда выглядишь, как бледная поганка. — Ну блин, спасибо. Я просто хочу пойти домой и немного вздремнуть, хорошо? Он не смотрел прямо на Хаджиме. Шатен казался беспокойным, все его тело было напряжено, пальцы постукивали по ноге, выдавая его нервозность, о чем Хаджиме прекрасно знал. Иваидзуми нахмурился, позволяя рукам опуститься на плечи Тоору. — Выходит, сегодня мы с тобой не тренируемся? Тоору взглянул на него исподлобья, на его лице читалась явная усталость. — О чем ты говоришь? Мы же только что… — и он резко замолчал, расширив глаза, и теперь наступила очередь Хаджиме отвести взгляд в сторону улицы, пока румянец расползался вниз по его шее и лицу, искривленному в хмурой гримасе. — Ох. Хаджиме смущенно почесал щеку. — Слушай, если ты собираешься мне что-то преподавать, будь добр, не играй в молчанку каждый раз, когда тебе только этого захочется. Тоору внезапно стал выглядеть гораздо менее измотанным. — Просто … я не думал, что после того, как, эм, ты понял. Что ты захочешь… — Ага, выходит, ты думал неправильно. Они оба замолчали на мгновение, и Хаджиме неуверенно переступил с ноги на ногу. — Сегодня вечером моя мама готовит карри. — И я приглашен? — Разве когда-то было иначе? Идиот. В ответ на это Тоору усмехается, поворачивается и начинает идти по улице к дому Хаджиме. — Звучит заманчиво, Ива-чан. ~*~ Это становится частью повседневности Хаджиме. Сразу же после вечерней тренировки они оба направляются домой к Иваидзуми, и Тоору тащит его вверх по лестнице, толкает на кровать, а после они целуются очень долго, в течении бесконечно текущих минут. Время от времени Тоору отстранялся бы, чтобы вставить свой комментарий или совет. Впрочем, затем они снова возвращались к поцелуям, пока снова не возвращались к своей домашней работе или мама Хаджиме не звала их на ужин. Хаджиме обрел большую уверенность, и Тоору почти никогда больше его не критиковал. Это было просто удобно, и большую часть времени они, в конечном счете, лежали друг рядом с другом, руки Хаджиме обвивались вокруг талии Тоору, и парни лениво целовались, пока один из них не развеивал чары волшебного мгновения и не вспоминал про домашнее задание на следующий день. Большую часть времени тем человеком был Хаджиме. Спустя несколько недель после начала их договоренности, Тоору резко оторвался, и хотя их губы все еще соприкасались, пока он говорил, Хаджиме продолжал нетерпеливо пыхтеть. — Можем мы, эм. Я могу снова посидеть на твоих коленях? На этот раз я буду осторожнее, обещаю. — Он говорит, затаив дыхание. Время все еще слишком раннее, поэтому они просто сидят так, словно делают это в первый раз, потираясь коленями, руки Тоору играют в волосах Хаджиме. — Да, да, хорошо. — Иваидзуми отвечает, не ослабляя своих рук, покоящихся на талии Тоору, пока тот перемещается на его колени, взбираясь наверх. Без кипы подушек за его спиной на этот раз Хаджиме захвачен врасплох внезапно навалившимся весом, и затем его спина оказывается прижатой к матрасу руками, с силой надавливающими на его плечи. Легкий смешок обдает теплом лицо Хаджиме — он пахнет, словно голубичный леденец. — Ой. Извини, Ива-чан. Позволь мне… — Тоору выгибается, вжимаясь сильнее в плечи Хаджиме, пока он пытается устроиться удобнее. В ответ, Хаджиме сжимает свою хватку. — Все отлично. Не волнуйся об этом. Иди сюда. Тоору прекращает двигаться, вместо этого наклоняясь ближе к парню. — Хорошо. Он чувствует, как Тоору улыбается в его губы. Его рука соскальзывает с плеч Хаджиме, чтобы теперь покоиться на его горле, невероятно нежно прикасаясь пальцами; большой палец прижимается прямо к его пульсу, и Хаджиме знает, что его сердце сейчас бьется гораздо быстрее, чем привычно. Ему совершенно плевать, что Тоору разлегся между его широко расставленных бедер, плевать, что они потираются друг о друга всеми возможными и такими неправильными способами. Хаджиме не знает, сколько времени все это продолжается. Все, что он знает, — то, что он никогда не хочет этого прекращать. Они оба замирают, когда слышат, что мама Хаджиме зовет их двоих ужинать. Хаджиме вздыхает, неохотно ослабляя свою хватку вокруг талии Тоору. Оикава садится рядом, со странным выражением на лице, и смотрит на дверь. Пока они целовались на кровати, солнце уже начало садиться за горизонт — теперь в комнате было гораздо темнее, и единственным источником света оставалась ярко-оранжевая полоска, пробивающаяся из-под двери. — … мы должны пойти поесть. — Тоору говорит, выглядя мрачно, чего совершенно не понимает Хаджиме. — Ага. Хаджиме слышит, что Оикава глубоко вздыхает, и сам рвано выдыхает. — Ты стал действительно замечательно целоваться. Теперь ты, наверно, почти так же хорош, как и я. — Правда? Думаю, это хорошо. — Хаджиме не знал, к чему вел Оикава, но ему это явно не нравилось. Повисла длинная пауза, и Иваидзуми напрягся всем телом. Словно сам воздух, густой и душный, вызывал у него удушье. — То есть, я не думаю, что я могу еще хоть чему-то научить тебя. Нам … мм. Нам, наверное, больше не стоит тренироваться. Вот и оно. Хаджиме не знал, боялся ли он этих слов, но теперь, когда они были произнесены вслух, парень больше всего на свете желал, чтобы Тоору вернул свои повисшие в тяжелом воздухе слова обратно. — Да, ты прав. Нет. Не этого он хочет. Но у него нет выбора, не так ли? Он добился того, что изначально планировал. Если у него больше не было потребности учиться, то какой был смысл в тренировках? На мгновение снова повисла тишина, и затем Хаджиме уловил, как Тоору сглотнул. — Ты собираешься предложить ей встречаться? Хаджиме съедали сомнения, но затем он проговорил. — Наверно. Ты врешь. — Круто. Хаджиме поднялся с кровати, вытягивая затекшую руку над головой. — Я голоден. Пойдем, нам нужно спускаться. — На самом деле, Ива-чан … эм. Я сейчас на самом деле даже не чувствую голода. Так что… думаю, я просто пойду уже ночевать домой. — Ты уверен? Тоору улыбается, и Хаджиме мгновенно чувствует внутри подбирающуюся тошноту, потому что это — ложь, ложь, ложь. — Да, я уверен. Хаджиме действительно не хочет, чтобы он уходил. Это вовсе не безымянное ощущение — когда парень снова вспоминает о нем: в мире не было ни одного другого человека, чьего присутствия ему хотелось бы больше, чем Тоору. Но это чувство никогда не оставляло его с этой тупой холодной болью в животе, пока Хаджиме наблюдал, как Тоору засовывает книги, которые они даже не открыли, назад в свой рюкзак. Такое ощущение, что он говорит до свидания всеми возможными способами, снова и снова, и это выводило Иваидзуми из себя. Он не знает, что ему сказать, когда они вдвоем спускаются по лестнице, и пока Тоору надевает свою обувь, мозг Хаджиме отчаянно кричит ему сделать хоть что-то, но так как парень не знает, что же именно, ему только и остается стоять в стороне, волнуясь и, вероятно, сходя с ума. — Ночки, Ива-чан, — Тоору говорит, открывая дверь, и Хаджиме отчаивается. Он тянется вперед, смыкает свою руку вокруг запястья Оикавы, останавливая парня на месте. — Я… — он начинает, внезапно растеряв всю храбрость, и Тоору поворачивается к нему. Что он собирался делать? Но лицо Тоору выглядело немного более открытым, глаза казались ярче, и Хаджиме продолжил: — Эм, спасибо. Ты отличный друг. Нет. Это было неправильно. Это совсем не то, что он хотел сказать. Мало того, эти слова оставляют после себя такое неудовлетворение, что Иваидзуми хочется закричать, но холодное выражение на лице Тоору говорит все за него. — Без проблем. Пока. И затем дверь медленно закрывается, и Хаджиме ест свой ужин, без аппетита пережевывая каждый новый кусок и задаваясь вопросом, что же случилось с Оикавой. ~*~ Хаджиме осознал, что начал все меньше и меньше думать о Кеико в течение нескольких прошедших недель. Он раньше нередко мечтал о ней: как они вдвоем ходили на свидания, как крепко он прижимал ее к себе и заставлял искренне смеяться, тем звонким, словно колокольчики, хохотом, который вынуждал его сердце пропускать удар. Он заметил, что в мыслях ее постепенно начали заменять волосы цвета молочного шоколада, раздражающие самодовольные улыбки, губы, мягко прижимающиеся к его собственным, которые определенно не принадлежали девушке. Это осознание вызвало у него панику. Что за чертовщина вообще с ним творилась? Почему он так часто думал о том, что ему больше не придется тренироваться с Тоору? Вся суть была в том, чтобы практиковаться, пока он сам не стал бы достаточно умелым для поцелуев. Так что не было больше ни одной малейшей причины и дальше все это продолжать. Ни одной причины, которая имела хотя бы какой-то смысл, по крайней мере. Он бездумно ходил, словно зомби, на следующий день после того, как они разорвали сделку. Хаджиме не смог нормально выспаться накануне ночью, ворочаясь и поворачиваясь с боку на бок, да и в его комнате было слишком жарко, даже несмотря на вентилятор, дующий прямо ему в лицо. Он бодрствовал до самых ранних часов утра, просто уставившись на потолок и разбросанные по нему светящиеся планеты и звезды, которые подарил ему Тоору, когда все еще всем сердцем верил в своих пришельцев. Он просто не смог заставить мозг выключиться, потому что еще помнил, что он делал на своей кровати только несколько часов назад. На следующее утро, выглядя, словно сама смерть, он подобрал Тоору и пошел вместе с ним на утреннюю тренировку, как обычно, но на этот раз они оба были слишком измотаны, чтобы болтать друг с другом по пути к спортзалу. И, если быть честным, Тоору выглядел еще хуже, чем он. По некоторым причинам уголки его глаз немного покраснели и опухли, и он отказался, когда Хаджиме предложил ему лекарство от аллергии. Оикава сказал, что просто лег поздно спать, потому что снова смотрел записи матчей их противников, и Хаджиме просто сделал вид, что поверил ему. Это была пятница, и так как все упорно работали во время утренней тренировки, их освободили от вечерней. Хаджиме отчаянно желал, чтобы этого не произошло. Ему нужно было отвлечься. Он не мог сидеть в своей комнате и часами ничего не делать, уставившись на свои подушки и одеяла и все вспоминая. Это свело бы его с ума. Он чувствовал, что теряет контроль. Если бы он знал, что именно было тому причиной, он бы мог все исправить. Но он был полностью в неведении, темноте незнания, поэтому у парня не было другого выхода, кроме как продолжать бесцельно ходить кругами в поисках решения, которое казалось нереальным. Хаджиме бездумно открыл свой шкафчик для обуви, снимая свои школьные ботинки, и потянулся внутрь за коричневыми мокасинами для улицы. — Иваидзуми-кун! Он испугался. Парень изумленно огляделся вокруг, прежде чем его глаза остановились на быстро приближающейся фигуре, по крайней мере на голову меньше, чем он, с яркими жемчужными зубами, маленьким и опрятным ожерельем вокруг шеи. Комура Кеико. Хаджиме мгновенно подготовился к предательскому румянцу, которым его шея каждый раз покрывалась, когда Кеико так смотрела на него. К его удивлению, этого не произошло. Его сердце немного ускорило свой ритм, но не появилось никакой горячей вспышки, никакой путаницы в мыслях, затуманивающих его мозг. — Хэй, Комура. Кеико остановилась прямо перед ним, покачиваясь на носках, и улыбнулась. — Ты свободен в эти выходные? — спросила она, закручивая за ухо локон волос, и Хаджиме пораженно сморгнул. Обычно он проводил все выходные с Тоору, но по каким-то причинам у него возникло странное чувство, что эти выходные будут отличаться. Он не знал, почему, но что-то изменилось между ними после прошлой ночи. Их короткие разговоры стали почти неловкими, зажатыми и вообще, превратились в диаметрально противоположные их обычным. Те несколько раз, когда они переговаривались сегодня, вызывали в Хаджиме ощущение, словно они ходили по лезвию ножа, чересчур осторожно и тихо, и одни только размышления об этом снова и снова вызывали эту невыносимую ноющую боль в животе. Если рядом с ним не зависал бы Тоору, он, скорее всего, делал бы свою домашку, а затем пялился бы на потолок на протяжении просто бесконечного количества времени, снедаемый скукой и окончательно испорченным настроением. — Наверное, — проговорил он, не осознавая, что слегка хмурится. — Тогда не против прогуляться со мной? — с запалом спросила она, пихнув несколько листков бумаги к его груди, и Хаджиме удивленно уставился на нее. Он потянулся и осторожно взял листовку из ее рук, чтобы прочитать ярко-синюю надпись. Это оказались купоны для катания на коньках. Он хмурится. — Прогуляться с тобой? — Да! Пошли вместе на каток! Оикава-сан сказал, что ты любишь кататься на коньках, но тебе не с кем пойти… — она затихла, покусывая зубами нижнюю губу. Хаджиме видел, как на ее скулах расцвел легкий оттенок розового румянца. Она была такой милой. Но ее глаза светились неправильным оттенком коричневого. И хотя ее губы были так же симпатичны, как и вообще она вся, — красные, пухлые, и ослепительно улыбались, — он не мог найти в себе ни малейшей капли желания поцеловать их. Что если на вкус они не будут напоминать леденцы, как он привык? Ее волосы были длинными и гладкими, и он считал их красивыми, но мысль о том, чтобы зарыться пальцами в короткие прядки, мягкие и насыщенно каштановые, словно шоколад, казалась ему в разы заманчивее. И… Какого черта. Какого черта с ним творилось. Он покачал головой, забытая паника вновь разрасталась в нем, и парень отчаянно пытался заглушить ее. — Оикава …? — прохрипел он, после чего прокашлялся. — Угу! У него были эти купоны, и он дал их мне, вот так я, в общем, и узнала. Эм. Мы бы с тобой весело провели время, если бы пошли вместе! — она нервно улыбнулась, постукивая мыском своего блестящего черного ботинка по плитке. Хаджиме замирает, его губы глупо дрожат, и он чувствует, что все его клетки головного мозга в одно мгновение отсоединяются друг от друга. — Ты… Ты хочешь покататься на коньках со мной? — Он не может сдержать искреннего удивления в своем голосе. Именно этого он хотел. Он мечтал об этом моменте годами. Он хотел именно этого, верно? Она засмеялась. — Да, конечно! Так, что ты скажешь? И он не может сам поверить в это, но он колеблется. Слова согласия, которые Иваидзуми должен сейчас проговорить, застряли в его горле, скапливаясь в удушливый комок. — Я… Скажи да. Тебе, мать твою, лучше сказать да, Хаджиме. Его рот нерешительно приоткрывается. Нет. Даже не смей. Не делай этого, черт возьми! — Прости, Комура. Но… мм. Оикава, наверно, просто пошутил. Я никогда в жизни не катался на коньках, — он смущенно пробормотал; тонкие бисеринки пота скапывают на его затылке, и он сжимает кулаки по бокам. Но все в порядке! Ты можешь научиться! Она может научить тебя! Представь себе эту картину, Ива-чан! Вы держитесь за руки! И ты «случайно» поскальзываешься, попадая в ее страстные объятия! Хаджиме просто хочет, чтобы его внутренний Тоору закрыл свой болтливый рот хотя бы на две секунды, пока он пытается решиться. Комура Кеико предлагала (если он правильно все понял) ему пойти на свидание. Так в чем была проблема? Почему, черт возьми, он не мог совладать со своим заплетающимся языком, чтобы как можно скорее сказать «да»? Он тренировался правильно целоваться в течение многих недель, так, чтобы он мог произвести на нее впечатление, если бы вдруг появилась такая удачная возможность, как сейчас. Мысль о его повседневной жизни с Тоору воскресила бабочки в животе, которые ни разу не появились за весь их разговор с Кеико, и Хаджиме понимает, что вместе с ними его заполняет какое-то странное чувство голода, оставляя его почти без воздуха в легких. Пока девушка его мечты стоит перед ним, он хочет поцеловать Тоору. В этот момент он искренне жалеет, что вместо этого не может поцеловать сейчас своего лучшего друга. Ох. Он нашел свой ответ. Паника в его груди исчезла, словно тучи, рассеявшиеся под лучами солнца, оставляя после себя ясность, в которой теперь купались его мысли. Ответ был так прост, так надсадно очевиден, что ему стало стыдно за самого себя. Все это время он всегда называл Тоору своим лучшим другом, и эти слова казались Хаджиме совершенно неправильными. Они звучали слишком неподходяще, слишком изменчиво и хрупко. Их отношения невозможно было передать простым шаблоном. Они спали в одной и той же кровати еще с тех пор, как им было по пять лет, множество раз дрались друг с другом, избивая чуть ли не в кровавое месиво, делили на двоих кровь, пот и слезы из-за спорта, которому они до последнего отдавали себя. В каком-то смысле, чувства, которые теперь заставляли Хаджиме терять голову, можно было сравнить с естественной эволюцией. Возможно, так было просто обязано когда-нибудь произойти. Он всегда любил Тоору. Он просто никогда не ожидал, что будет любить его в таком ключе. Так, чтобы Хаджиме хотел навсегда прижать Тоору к своей груди, зарыться пальцами в его дурацкие красивые волосы и целовать его так долго, что он не смог бы отдышаться. И даже если Тоору, может, не разделяет его чувства, это действительно не имеет значения, не так ли? Независимо от того, что может случиться между ними, эта любовь, эта первая и чистая любовь, которая растекается венами Хаджиме, заполняя все его естество, никогда не пройдет. Тоору всегда будет его лучшим другом, но еще он всегда будет больше, чем просто другом. Он почувствовал себя таким умиротворенным, почти на грани безумия, и его ноги нестерпимо заныли, потому что ему нужно было немедленно найти Тоору и сделать что-то, хоть он и до конца не понимал, что именно. Но Иваидзуми все еще нужно было разобраться с Кеико. Девочка, за которой он два года подряд наблюдал издалека, теперь стояла перед ним с надеждой в глазах, и у него не оставалось и капли тех чувств, которые обуревали его всего лишь несколько недель назад. Нет. Те чувства теперь полностью и безвозвратно принадлежали его лучшему другу. Хаджиме смущенно провел рукой по волосам, гримасничая самому себе. — Прости, если я буду звучать слишком самонадеянно — если так и есть, ты можешь посмеяться надо мной, я не против. Но если… если ты хочешь пойти на сви… свидание со мной. Я не могу. Кхем. Я думаю… думаю, мне нравится другой человек. Она не смеялась. Девушка пристально посмотрела на него на мгновение, широко раскрыв глаза, затем опустила взгляд вниз на свою обувь, отпустив свои руки. Она глубоко вздохнула, коротко засмеявшись, даже при том, что ее смех казался наигранным. — Все… в порядке. Я понимаю. Это… — Она засомневалась на секунду, едва закусив губу, прежде чем продолжить: — Это — он? — она почти неслышно спросила, и пока Хаджиме мог только ошарашенно пялиться на Комуру, потому что как, черт возьми, она узнала, когда даже я об этом не догадывался? Девушка просто кивнула про себя. Его молчание, казалось, прекрасно ответило на ее вопрос. — Видимо, да. — И она улыбнулась ему, а Иваидзуми чувствует облегчение, видя, что, хотя ее усмешка и маленькая, но выглядит искренней. — Спасибо, Комура. Ты потрясающий человек. — И он правда имеет это в виду. О, Господи, как же он верит в эти слова. Но Комура не тот человек, который ему действительно нужен. Кеико улыбается ему снова, после чего ее окружает толпа друзей и уводит далеко от шкафчиков для обуви, прочь из здания школы. Хаджиме издает тяжелый вздох, заканчивает сменять обувь, захватывает свою сумку и присоединяется к потоку рвущихся на свободу школьников. Он знает, что теперь ему нужно сделать. Он должен надрать зад Оикаве Тоору. ~*~ — Ты знаешь, что я не умею кататься на коньках! — Первое, что кричит Хаджиме, вламываясь через дверь в комнату Тоору, и видит, что его цель слушает музыку на своей кровати с таким выражением, словно оленя ослепили софитами. Хаджиме прыгает на него, пытаясь дотянуться руками до его шеи, и Тоору визжит, в последнюю секунду нырнув в сторону и, под конец, с грохотом упав с кровати. Он скукоживается и начинает заползать под кровать, чтобы спрятаться от страшной расплаты, но Хаджиме хватает его за лодыжки и вытаскивает обратно. — Ноги! Ноги! Ива-чан, пощади! Хаджиме восседает на спине Тоору, с силой потирая костяшками пальцев густые каштановые волосы, игнорируя стенающие крики. — Что за хрень с тобой творится? Я что, просил тебя помогать? Не суй свой нос, куда не просят, Дуракава! — Но это было ради твоего же блага! — провопил Тоору, пинаясь и пытаясь спихнуть с себя Хаджиме. — Да мне плевать! Это — моя жизнь! Даже не пытайся перевернуть ее с ног на голову! И, ни с того ни с сего, Тоору замирает, тяжело дыша, и прячет лицо в руках. — Извини, — бормочет он. Хаджиме вздыхает, встает и подтягивает рабочий стол Тоору поближе к кровати. Он снимает маленький телевизор со шкафа и вместо этого ставит его на стол, бросает контроллер на спину Тоору, когда включает допотопный Нинтендо 64. — Мы играем в «Super Smash Brothers». Я выбираю Кирби. Он забирается на кровать, захватив с собой контроллер, и устраивается поудобнее, укладывая подушку на свои колени и опираясь о стену. Спустя мгновение Тоору поднимается с пола, тихо взбирается наверх вслед за парнем и располагается рядом с Хаджиме. Они выбирают своих героев и играют несколько раундов. Хаджиме, по правде, толком и не умеет играть в эту игру, но он знает, что Тоору ее просто обожает, поэтому он стоически выдерживает бесконечные поражения, стискивая зубы все сильнее с каждой новой проигранной игрой. — Так, когда вы идете? — спрашивает Тоору, когда Линк с помощью своего меча отправляет Кирби в черную пропасть космоса. — Идем куда? — ворчит Хаджиме, ожидая, пока он снова воскреснет, и бежит прямо на Линка, пытаясь разбить его своим дрянным молотом. От него с легкостью уклоняются, после чего Кирби контратакуют по лицу ударом с разворота. — На твое свидание. — Нет. Тоору хмурит брови и опускает вниз свой контроллер. — Что значит, нет? Хаджиме вздыхает, также опуская свой контроллер, и смотрит, как их персонажи подпрыгивают на месте на экране. — Что было неясно в том, что я только что сказал? Я не иду на свидание с Комурой. Она спросила меня, и я отказал. Тоору изумленно повернул голову. — Что. — Да, да. Я знаю, это безумство. Но я просто не могу больше представлять себя рядом с ней. Так что спасибо за это. Тоору нахмурился, нервно кусая губы. — Ива-чан. Ну, если ты думаешь, что тебе нужно еще потренироваться поцелуям, я совсем не против. — Нет, я не хочу практиковаться. — Тогда, что… — Я хочу целовать тебя, потому что я хочу целовать тебя. А не тренироваться ради кого-то еще. Хаджиме посмотрел на него, кровь кипела под его щеками, ведь он был так сильно смущен. Но Тоору просто смотрел на него в ответ насмешливо, без каких-либо признаков понимания вообще, и Хаджиме пробрала крупная дрожь. — Ива-чан … я не пони… — Господи, как для такого популярного парня, ты тупее, чем пробка. — Хаджиме схватил подушку со своих коленей и ударил ею по голове Тоору. — Ты мне нравишься. Поэтому очевидно, что я даже не захочу встречаться с Комурой. Он подождал минуту, и затем увидел тот самый момент, когда Тоору осознал, о чем он говорил. Оикава пораженно раскрыл рот, и его глаза расширились так сильно, почти комично, но Хаджиме не испытывал желания смеяться. Он на самом деле был напуган — существовал еще шанс, что все это ничем хорошим не закончится. Хаджиме искренне верил, что между ними двумя есть нечто неприкосновенное. Но это не означает, что отказ не причинил бы боли, не означает, что ему не нужно было бы месяцами напролет справляться с неловкостью в их отношениях, пока время не сможет залечить его душевные раны. — Ты можешь повторить это еще раз, Ива-чан? — Голос Тоору едва похож на хриплый шепот, его глаза слегка блестят, и о нет, он что, так сильно ненавидит меня, что даже плачет? Блять. Прекрасно, Хаджиме, просто не обращай внимания. Соберись уже, тряпка. Хаджиме нервно облизал губы и повернулся к телевизору, заставляя своего маленького Кирби бесцельно бежать взад и вперед по всему экрану. — Ты мне нравишься, хорошо? Теперь, пожалуйста, мы можем просто вернуться к… Но в следующее мгновение его толкают на спину, и когда его взгляд сосредотачивается, Хаджиме видит перед собой только Тоору, и его контроллер мягко вырывают из цепкой хватки и бесцеремонно бросают на пол. — Нет, мы не можем «просто вернуться к „Super Smash Brothers“», а знаешь, почему, Ива-чан? Руки Тоору упирались о кровать, зажимая голову Хаджиме с обеих сторон, его лицо находилось так близко, дыхание было теплым и сладким, как обычно. Хаджиме никогда не видел этого прежде. Он никогда не видел такого Тоору. Он никогда не чувствовал, что его могло подавлять само лишь присутствие Оикавы; один лишь взгляд на Тоору с этой небольшой странной улыбкой. Хаджиме сглатывает. — Нет, и понятия не имею. Просто скажи уже. Он замирает, когда Тоору опускает голову, прижимаясь кончиком своего холодного носа к уху Хаджиме, чтобы сказать: — Потому что ты нравишься мне еще с начала средней школы. Потому что мне было так плохо, и больно, так тоскливо, но я притворялся, что все было не так, на протяжении многих лет. Потому что я предложил тебе практиковаться только потому, что мне казалось, если я не поцелую тебя в ближайшее время, — я просто разорвусь на части. Хаджиме забывает сделать вдох. Он не ожидал это. Он принял свои неправильные чувства, главным образом потому, что глубоко в душе он знал, что они всегда теплились в нем. Потому что он знал, что не существовало в мире другого человека, с кем бы он еще хотел проводить время вместе. И теперь он также знал, что не было никого другого, кого ему хотелось бы поцеловать. Но он понятия не имел, что Тоору чувствовал то же самое, еще и так долго. Это почти заставило Хаджиме ощутить горький укол вины. Все это время… Тоору потирается носом о челюсть Хаджиме, пока продолжает говорить. — Так что нет, мы не собираемся делать вид, словно этого не происходило, Ива-чан. Хаджиме дрожит, его сердце иступлено бьется о грудную клетку. Но это чувство было правильным. Тоору всегда вызывал у него только правильные чувства. Он подсознательно потянулся, обхватывая руками широкие плечи Тоору, ощущая жар кожи сквозь теплую рубашку. — Тогда что же именно мы будем делать теперь? И Тоору поднялся, отстранившись назад, чтобы встретиться глазами с Хаджиме, и его ухмылка расползлась в ослепительную улыбку, теплые карие глаза были влажными, и у Хаджиме пересохло горло. Тоору опустился на локти, утыкаясь лбом о лоб Иваидзуми, и прикрыл свои глаза. — У меня есть парочка идей на уме.