Любимый брат. Глупая сестрёнка.

      — Ну что? Все по новой, Ник? — Измайлов-старший насмешливо взглянул на сестру и привалился к дверному косяку. В руке он держал ключ от «обезьянника».       — Вот только не надо нотаций, хорошо? — девушка закатила глаза и стала собираться на выход. Брат снова приехал за ней. Гребаный Робин Гуд. Вечно пытается всех спасти. Сколько бы она ни пыталась досадить ему, результат был всегда один – отеческие нотации и братское беспокойство. И ничего того, что так хотела бы видеть Ника. Порой ей самой было стыдно за детские выходки и ребята из байк-клуба посмеивались уже, намекая, мол «а не втюхалась ли ты в братика?», даже не замечая, каким пунцовым становится ее лицо. Многочисленные девушки Измайлова бесили ее — яркий маникюр, соблазнительный макияж, высокие каблуки и большая грудь. Ничего из этого у самой Вероники не было, ей нравились удобные вещи: кроссовки, широкие кофты. Все, что она себе позволяла — ярко подводить веки черным карандашом, отчего ее голубые глаза становились темнее и загадочнее. Она любила быть пацанкой и обожала свой мотоцикл, ведь это был подарок брата на совершеннолетие. И ее бесили полицейские.       Гришу же откровенно затрахало наплевательское отношение сестры к закону и собственному брату. Дикие выходки подростка, алкоголизм и эти чертовы мотоциклы просто доводили Измайлова до белого каления, но он ничего не мог поделать. Он и сам был довольно нестабильным в плане настроения и соблюдения правил. Ему всегда было проще показать удостоверение и козырнуть кобурой с «береттой». Его не заботило то, что о нем подумают, и это была их с Никой общая черта, помимо нестандартного, почти черного, юмора. Он ненавидел рамки и частенько сам нарушал правила, но для младшей сестры он просто обязан был быть «правильным» полицейским. Однако ей было плевать, Гриша это видел. Как и то, что Ника любит его. Обоих это чувство пугало.       — Ты переезжаешь ко мне в дом, сестренка, и отныне будешь под моим ментовским присмотром. Мотоцикл я у тебя забираю, а шлем можешь себе оставить, вдруг кто-нибудь в дом залезет – шандарахнешь ему по голове. Хоть польза будет от этого ушастого чудовища, — веселился Гриша, щуря свои невозможные голубые глаза.       — Ты охренел? — тут же взвилась девушка. — Что значит «заберешь мотоцикл»? И не стану я переезжать к тебе!       — Либо ко мне, либо в участке останешься. Тебе не только пятнадцать суток светит, и на этот раз, дорогая, я тебя вытаскивать не намерен. Заебался, — и, развернувшись, пошел к машине.       Ника схватила куртку и сумку со стола дежурного и выбежала вслед за братом. Тот курил, усевшись на капот.       — Сколько можно уже? — раздраженно бросила Ника и заняла переднее сиденье.       — Тебя не спросил, — сощурился Измайлов и вновь затянулся. Всю дорогу до дома они молчали, кидая друг на друга напряженные взгляды. Ника не любила дом брата. Он был слишком пустым, слишком холостяцким и от него веяло одиночеством. Но в баре полицейского всегда находился хороший коньяк, а это был уже небольшой плюс. И к этому бару сейчас и направилась девушка.       — Стоять! — скомандовал Григорий.       — Отвали!       — Руки убрала от моего коньяка!       — Сказала же, отвали! — но заветная бутылка была вырвана из рук и установлена обратно, а девушку усадили на диван. Измайлов, упершись руками в колени, навис над сестрой.       — Ты совсем рамок уже не видишь? Что за натура у вас такая, чисто бабская, на нервы действовать?! Я уже заебался постоянно тебя из дерьма вытаскивать! Какого черта ты постоянно ищешь приключений на задницу? — Гриша уже схватил сестру за плечи и тряс с каждым словом все сильнее.       — Мне не нужна твоя забота, понял?! Я сама способна все свои проблемы решить! Какого хрена ты постоянно лезешь?! — Ника глотала слезы обиды и пыталась оттолкнуть озверевшего брата.       — Хочешь попасть однажды в каталажку, отлично! Но я тебя больше вытаскивать не хочу! И что это вообще за лицо? Посмотри на себя? Выглядишь как дешевая проститутка! — Измайлов схватил Нику и потащил в ванную, где включил душ и облил ее лицо, заставив девушку взвизгнуть.       — Гриш, хватит! Что ты делаешь, придурок?! — кричала она. Мужчина наконец отпустил ее, отчего Ника шлепнулась на пол и затравлено посмотрела на покрасневшее от гнева лицо старшего брата.       — Ненавижу тебя, — бросила она и, вытирая слезы с тушью, бросилась в свою комнату. Измайлов выключил душ и сел на залитый водой пол.       — Дура мелкая, — простонал он и яростно потер лицо. — Надо выпить. Ника вышла из комнаты только вечером и застала брата за уничтожением алкогольных запасов. Он стоял у стеклянной стены с полупустой бутылкой виски в руке. Девушка осторожно ступая, подошла к брату и обняла его со спины.       — Прости меня. Я наговорила всякого дерьма, хотя не должна была. И сотворила тоже много дерьма. Но я люблю тебя. Ты самый дорогой для меня человек. Оставайся таким.       — Ника, я не отец тебе, я знаю. Но я твой брат. И ты для меня — единственный родной и близкий человек на всей этой планете.       — Но ты ведь и понятия не имеешь, что я тебя…— Ника замолчала и уткнулась лбом в спину брата.       — Что? Что любишь меня? — Гриша обернулся.       — Ты мой брат... — она опустила глаза в пол, словно бы пытаясь скрыть правду.       — Нет. Не как брата. Если б мне раньше кто-нибудь сказал, что я буду хотеть свою собственную сестру, я бы этому человеку врезал, — он вновь приложился к бутылке.       — Хотеть? В плане секса? — Ника распахнула глаза, глядя на расплывающееся в нервной и печальной улыбке лицо напротив. Она подняла руку и коснулась небритой щеки брата.       — Поверить не могу, что я так долго… Дура тупая, — девушка зажмурилась и взяла бутылку из руки брата и сделала пару глотков.       — Алкоголичка, — фыркнул Измайлов.       — Это для храбрости, — и Ника поцеловала его. Поцеловала так, словно от него зависела ее жизнь. И Гриша ответил. Крепко обняв сестру, он прижал ее к стеклянной стене и припал к ее шее.       — Убери бутылку, — шепнул он сестре. Та сразу поставила ее на стол, сделав контрольный глоток.       — Гриш, я люблю тебя, — выпалила она.       — Ох, сколько раз я это слышал, — Измайлов усмехнулся и подхватил сестру на руки, чтобы отнести в спальню.       Кровать была расстелена, и одеяло тут же полетело на пол. Гриша стянул с себя футболку и потянулся к джинсам Вероники. Оба не заметили, как вся одежда оказалась на полу, стянутая голодными руками мужчины. Девушка тут же обвила шею брата руками и поцеловала его, выгибаясь.       Измайлов нашарил на прикроватной тумбе презерватив и разорвал упаковку.       — Я сама, — лукаво улыбнулась Ника и коснулась напряженного члена, надевая резинку. Щеки ее покраснели, и Гриша с интересом наблюдал, как из дерзкой девчонки она превращается в робкую и соблазнительную девушку. И он хотел свою сестру до дрожи в коленках.       Закинув ее ноги себе на талию, мужчина вошел и сжал ее ягодицы, начиная двигаться. Ника выгнулась вновь и простонала в голос, сжимая волосы брата пальцами. Размашистые движения, скользящие по коже пальцы, быстрые поцелуи, прерывающиеся для вздоха. Все было так неправильно, но так потрясающе, что хотелось кричать, срывая голос. Кричать, чтобы услышал весь мир.       — Я больной ублюдок, — пропыхтел Измайлов и вновь поцеловал сестру.       — А я вообще идиотка. Полюбила брата. Просто круглая идиотка, — Ника поцеловала его в щеку и провела рукой по спине. — Любимый брат, — шепнула она.       — Маленькая глупая сестренка, — усмехнулся Гриша. — Не, я просто конченый псих.       — Идиотка и псих. Неплохо звучит, — Ника вновь выгнулась и подкинула бедра навстречу толчкам.       — Брат и сестра. Звучит хуёво. Но ощущения того стоят, а?