Я никогда не любил октябрь. И всегда был рад тому, что он заканчивается. Но этот Хэллоуин я встречаю без тебя.
Город накрыли сумерки, разбавляемые желтыми точками фонарей. По улице плыл сладковатый дух тыквенных пирогов. Октябрь в этом году вышел теплый, но я, по привычке, скорее, все равно натянул перчатки – те самые, с косточками, обрезанные на пальцах. Говорят, худший звук, который можно услышать – это дрожь в голосе человека, который вот-вот расплачется. Я ничего об этом не знаю. Но с уверенностью могу сказать, что худшее чувство – это делать глубокий вдох и откидывать голову назад, всматриваясь в блеклое небо сквозь кроны деревьев, чтобы не расплакаться от нахлынувших воспоминаний. Уходя, ты сказал, что эта ссора станет нашей последней. По аллее бегает девчушка, размахивая большими кленовыми листьями, отчего напоминает мне самолет. Она улыбается и смеется, путаясь в подоле длинного хэллоуинского платья, покрытого пылью и паутиной. Такая славная, честное слово. Еще секунда – и она запинается обо что-то и падает прямо в кучу сухих листьев, разлетающихся вокруг с тихим шелестом. Забирая булочки в большом шуршащем бумажном пакете, сажусь в машину. Салон, пропахший сигаретами, тут же заполняют запахи корицы и лимона. Стараюсь не смотреть на пустующее пассажирское сиденье, где обычно сидел ты, с блестящими от восхищения глазами отыскивая в пакете любимую лимонную булочку. В машине тихо играют The Neighbourhood. Я стараюсь не вспоминать, как ты сидишь с гитарой, перебирая струны и наигрывая что-то, а я бросаю на мелодию некоторые строчки – первое, что приходит в голову. Эта тишина внутри отдается теплом в кончиках пальцев и накрывает комнату, словно большой пушистый плед.*****
Дом встречает Джерарда тишиной и запахом тыквенных пирогов. На коврике в прихожее по – прежнему красуется надпись «Fr. Iero + Gee Way», как пережиток прошлого, от которого он не успел избавиться. Тишина слишком давила на барабанные перепонки, и парень тихим, срывающимся голосом запел: «sing about everyone that you left behind. sing it for the world, sing it for the world.» В дверь позвонили. Издаваемая голосом мелодия запнулась на пол-такте, обрывки ее слились с дребезжанием звонка. На улице, сияющей множеством тыкв с горящими глазами и скалящимися улыбками, стояли ребятишки: ведьма, мумия, скелет… Кости, метла, бинты и совершенно счастливые выражения на лицах. - Сладость или гадость?! Уэй растерялся. Хэллоуин, конечно. Канун всех святых, но… он совершенно забыл, что нужно купить сладостей для соседских детей. Зато где-то в тумбочке лежали несколько пачек мармелада, припасенных «на всякий случай». Маленькая нечисть осталась довольна, маленькими ножками засеменив прочь от дома по бетонной дорожке, засыпанной листьями. Джерард закрыл дверь, выключил свет и без сил упал на кровать. Через приоткрытое окно, выходившее во двор, был слышен детский смех и доносившаяся откуда-то громкая, зловещая музыка. Звонок в дверь застал врасплох, отвлекая от череды мыслей. Парень осознал, что конфет больше не осталось, а разочаровывать ребят, столь радостных в этот праздник, не хотелось. Поэтому лучшим решением казалось просто лежать на кровати, не шевелясь и усердно делая вид, что дома никого нет. Но звонок повторился, и уже настойчивее. Джерарду пришлось подняться с кровати и направиться к двери. - Сладость или гадость? Он застыл. На пороге стоял Фрэнк с огромной рыжей тыквой, разряженный в костюм скелета, с мягкой, такой родной и знакомой улыбкой на губах. Нежданный гость, видеть которого хотелось сильнее всего на свете. - Гадость, - заявил Уэй, уверенно глядя ему прямо в глаза. На секунду они расширяются, зрачки становятся чуть больше, а потом на самой их глубине загорается озорной огонек. Парень хватает Джерарда за галстук, притягивая к себе и накрывая его губы своими. Теплое, долгожданное касание. Через секунду он отстраняется, заключая Уэя в теплые объятия, и шепчет ему куда-то в шею: - Я соскучился. Счастливого Хэллоуина!..