Крушение

Форменос. Совсем недавно Феанаро со своим народом отстроил крепость. Работы было ещё очень много, но вся она была по зубам феанариони, которые с готовностью взялись за её выполнение самостоятельно. Феанаро, заверенный в том, что всё будет сделано без него, смог, наконец, вернуться на время к своей работе в новой мастерской. Строительство отнимало у него всё время и силы, и мастер к этому времени уже жутко истосковался по своей работе. Всё не клеилось и падало из рук, стоило только Феанаро взяться за что-то, что уже давно зрело в его голове. Этот факт выводил его из себя. Мастер столько рвался в свою привычную среду, так желал вновь заняться тем, что мило сердцу… но не мог отдаться полностью своему занятию. Мысли то и дело возвращались к крепости, к тому, что он недоделал, что оставил сыновьям, что свалил на чужие плечи. Однако сыновья справлялись прекрасно, так, что он даже не мог к чему-либо придраться, хотя очень этого хотел. Хотел найти недоработки или услышать о каких-то проблемах. Но изъянов не находил и жалоб не слышал. Это грело его сердце, но одновременно вызывало странное, непривычное чувство… ненужности? Сыновья оказались достаточно взрослыми и умелыми, чтобы справиться с трудностями без него. Казалось бы, возрадуйся и иди работать. Займись, наконец, тем, на что никогда не хватало времени. Но руки теперь сами не желали браться за инструмент. Да ещё Сильмариллы… Зачем? Зачем ему теперь работать? Зачем создавать что-то? Он никогда не сможет переплюнуть себя… никогда не создаст что-то важнее и величественнее этих Камней. Он вдохнул жизнь в Сильмариллы, отдал немалую часть себя, и больше не сможет повторить хотя бы малой части содеянного собственными руками. Это – его предел, которого он достиг слишком рано. Сильмариллы – его проклятие. Феанаро теперь силой заставлял себя браться за камни, делать с ними хоть что-то. Но неужели что-то начало получаться? Возможно, из данного камня выйдет достойный венец для его отца, величайшего короля и мудрейшего нолдо. Феанаро позвал даже по этому поводу Атаринкэ, чтобы обсудить с ним некоторые детали и даже посоветоваться. Сын ведь был воистину хорош в этом деле и посоветовать мог очень разумно. Сейчас Феанаро был слишком измотан и не доверял себе, необходимо было ещё чьё-то мнение. И Атаринкэ оправдал его ожидания. Феанаро, наконец, почувствовал долгожданное вдохновение, которое никак не мог уловить всё это время. На этот раз у него всё получится. И Атаринкэ будет рядом и поможет, если это понадобится. Удивительно было ощущать вновь тот трепет в груди, когда создаёшь нечто невообразимое, воплощаешь свою мечту в то, что можно подержать в руках и преподнести в дар. Феанаро чувствовал себя юным учеником, что только встал на этот путь. Будто не было долгих лет созидания, будто не был он величайшим мастером среди эльдар, будто не он создал Сильмариллы. Атаринкэ по большей части отсутствовал, но часто заглядывал к нему и некоторое время сидел, заинтересованный работой отца. Когда кто-то тактично постучал в дверь, Феанаро замер, справляясь с участившимся сердцебиением. Атаринкэ оглянулся на дверь. Они оба понимали, что так феанариони не стучат. Гость зашёл в мастерскую, и Феанаро, отложив заготовку, порывисто обернулся. –Отец! Я так ра… Улыбка мигом сползла с его лица, а глаза, ярко сиявшие ещё мгновение назад, потухли. Не отец. Не отец… Нолофинвэ напрягся, увидев такую резкую смену эмоций на лице Феанаро. Чего он ожидал? Но на секунду ему показалось, что глаза брата, сначала потухшие, вновь загорелись. Не так сильно, конечно, но всё-таки. Или действительно показалось?.. –Феанаро, – произнёс он твёрдым голосом в знак приветствия. –Аракано, – ответил Феанаро таким тоном, будто говорил: «Вижу, вижу я, что это ты». Нолофинвэ, не очень уверенный в том, что делает, стоял молча, обдумывая, какой из вариантов начала разговора выйдет более удачным. Феанаро же, ясно разглядев его замешательство, кивнул Атаринкэ, чтобы тот оставил их. Аракано не знал, поможет ли ему тот факт, что он остался наедине с братом, или наоборот. –Я пришёл, чтобы прояснить ситуацию, – произнёс Нолофинвэ. – Случившееся на Совете имеет отношение только к нам с тобой. Это не должно было стать достоянием общественности. И посторонние не должны были судить ни тебя, ни меня. Разделяю ли я мнение Валар или нет, поддерживаю ли их решение относительно твоего изгнания – не имеет значения. Значение имеет лишь то, что разобраться должны были я и ты, но никак не Валар и прочие эльдар. Феанаро молча обдумывал слова брата и рассматривал его несколько удивлённым взглядом. Надо же, как всегда благороден и честолюбив. –Хорошо, Аракано. Я понял тебя. Нолофинвэ ждал ещё хоть каких-нибудь слов, но понимал, что уже не дождётся. Поэтому закончил свою мысль, которую, однако, боялся выразить неправильно. –Я хотел бы изменить решение Валар, и изменил бы, если бы был в силах. –Но ты не в силах, – резче, чем ожидал Нолофинвэ, прозвучал ответ Феанаро. Не обвиняет ли он часом его в своём изгнании? Но лицо Феанаро мигом смягчилось, когда он сам осознал грубость своих слов. Однако мягкость эта была обманчива, она неуловимо быстро переформировалась в еле заметную издёвку. –Не хочешь ли ты, чтобы я извинился за свой поступок? –Разве я говорил подобное? – в тон ему ответил Нолофинвэ. –Ты громко думаешь, – непривычно серьёзно, без всякого скрытого смысла произнёс Феанаро, и Нолофинвэ вновь удивился такой смене эмоций. – Не думай, что я нуждаюсь в твоём прощении. Нолофинвэ секунду всматривался в лицо брата, уверенное, гордое. –А кто сказал тебе о моём прощении? Как бы ни был благороден и милосерден Нолофинвэ, его старшим братом был Куруфинвэ Феанаро. И Аракано всю жизнь перенимал его черты. Видел издёвку и учился ей. Слышал остроты и впитывал их. А Феанаро и сам не заметил, как научил брата вгонять собеседника в недоумение и заставлять чувствовать отверженность. Тогда Нолофинвэ собрался уйти, но остановился на мгновение, засмотревшись на обработанный камень на рабочем столе Феанаро, и в его же манере небрежно усмехнулся. –Что, кого-то из младших пытаешься обучить? И вышел, больше ничего не говоря и не дожидаясь ответа. Феанаро несколько секунд неподвижно смотрел на закрывшуюся дверь, а потом резко развернулся к столу, крепко сжал огранённый камень, раня им до крови свою ладонь, и со всей силы швырнул его в окно, разбивая стекло и сам камень. Никогда больше… никогда он не возьмётся больше за инструмент. Нолофинвэ замер, когда услышал сзади звук бьющегося стекла, и обернулся. Всё стихло также быстро, как и разорвалась тишина Форменоса секунду назад. Нолофинвэ ушёл, мучимый сомнениями о мысли, что посетила его голову. Феанаро сам себе хозяин и судья, он сам всегда безошибочно определял достоинство своей работы. И неохотные, но честные похвалы Аракано никогда его не трогали, если он вообще их слышал. Никогда раньше Нолофинвэ не смел и намёком дать понять, что творение Феанаро не великолепно. Язык бы не повернулся, и слова не вырвались бы из горла. Но хвалить, когда твои восхищения пропускают мимо ушей, было обидно. Поэтому Нолофинвэ всегда ограничивался парой стандартных слов, которым не изменял уже много десятилетий. Впервые он не похвалил его творение. После Сильмариллов было трудно восхищаться с прежним восторгом, ибо то восхищение не затмить уже ничем. И всё же сердце Нолофинвэ всегда радовалось, когда он видел новую прекрасную работу, правда, появлялись они на свет всё реже. Камень на столе Феанаро – единственное, что он видел за долгое время. Он, несомненно, очень удачно украсил бы голову отца. Но это детское желание поддеть брата также, как он поддевал его всю жизнь… Творение вышло бы великолепное, такое долгожданное, содеянное руками великого мастера. Отец, а оно точно предназначалось для отца, был бы польщён этим камнем. Если бы он не разбился о проклятое стекло. Нолофинвэ не знал, как поступить. Просить прощения у Феанаро? Но за что? За свои слова? Да когда Феанаро волновали его слова? Когда он прислушивался к его мнению, особенно когда дело касалось его работы? Ведь не прислушивался же… и пропускал похвалу мимо ушей. А стоило сорваться неаккуратным колким словам, как всё вдруг разбилось на мелкие стекляшки. Не мог же Феанаро уничтожить свой труд из-за острых слов Аракано. Не мог. Сколько времени прошло? Несколько лет Валар?.. Ведь не прошла и половина срока изгнания Феанаро. Форменос давно построен, жизнь идёт своим чередом. Нолофинвэ недоумевает. Каждый раз, навещая отца и брата, он видит Феанаро где угодно, но не в мастерской и не в кузнице. Неужели Феанаро обиделся на его слова и не хочет больше делиться с ним своими творениями? Лучше бы это было так, с горечью думает Нолофинвэ. Ведь отец рассеивает его недоумение, рассказывая о том, что Феанаро больше не притрагивается ни к материалам, ни к инструментам, а мастерскую передал в полное владение Атаринкэ и Тьельперинквара. Огонь, что вдохновлял его на созидание, угас. Остался лишь пожирающий всё вокруг пожар, иссушающий самого Феанаро изнутри. Нолофинвэ боится. Ведь отец уверен, что этот пожар, не находя больше выхода в творениях, поглотит не только Феанаро, но всех вокруг.