Уродство

— Видите, в чём проблема? Элиза направила на стоявшего рядом с ней брата палец в тёмной перчатке. Принц Ричард, самый младший из её братьев, был одет в блестящие чёрные туфли с большими квадратными пряжками, белые чулки, расшитые золотыми нитками короткие штаны и голубой камзол. Воротник сорочки украшал бант. Принц выглядел бы обычно для богатого дворянина, если бы не отсутствие у камзола левого рукава. Его отрезали, потому что белое лебединое крыло, которое росло у принца вместо левой руки, не поместилось бы под одежду. Оно казалось огромным — самые нижние перья опускались чуть ниже колена. Его нельзя было не заметить, как ни старайся. Господин Эриксен, часовых дел мастер, молча кивнул. Да, проблему он видел, но пока не понимал, почему королева с братом почтили его своим присутствием. Он всё-таки ни птицами, ни неснятыми проклятьями не занимается. — Я хочу, чтобы вы помогли ему, — в голосе её величества не было ни грамма просьбы, только приказ. «Я хочу» звучало всё равно что «Вы должны», или даже «Вы ему поможете, а иначе…» Господин Эриксен прекрасно представлял себе, что может идти после «иначе». — Ваше величество, — начал часовщик, — я не очень понимаю, чем могу помочь. Я чиню часы, а не человеческие тела… Элиза в нетерпении перебила его: — А ещё вы собираете заводные игрушки. Эриксен кивнул, всё ещё не понимая, к чему клонит королева. — Значит, вы сможете ему помочь, — тоном, не терпящим возражений, заявила Элиза. — Ваше величество, — нахмурился часовщик, — я не вижу смысла. Его высочество — живой человек, а я занимаюсь механизмами: пружинками, шестерёнками, противовесами… — Я всё это знаю, — вновь оборвала его королева. — Иначе бы не пришла к вам. Часовщику казалось, что он что-то упускает. Он беспомощно взглянул на принца, но тот только хмуро рассматривал трещинки на полу мастерской. Перья на его крыле слегка подрагивали, словно пальцы человека, который с трудом сдерживается, чтобы не выйти из себя. Эриксен чувствовал, что принцу неприятен этот разговор. Лебединое крыло было прекрасным. Вернее, было бы, если бы принадлежало лебедю. Принц же был человеком, и крыло считалось уродством. В лицо, конечно, принцу этого бы никто не сказал, но за спиной его разглядывали как диковинную зверушку, уродца из бродячего цирка и перешёптывались, перешёптывались. Вряд ли королеве это нравилось. Она могла бы остановить сплетни, но предпочла исправить принца… — Вы хотите, чтобы я сделал его высочеству механическую руку? — неуверенно проговорил господин Эриксен, высказав смутную догадку, которая пришла в его голову. Крыло, вдруг развернувшееся, оказалось ещё больше, чем когда было сложено вдоль тела. С громким стуком упал комод, который оно задело, из открывшихся ящичков вывалились шестерёнки, — их Эриксен использовал для своих заводных игрушек, — и раскатились по полу. — Ричард! — голос королевы пронзил мастерскую, словно гром и молния, свершившиеся одновременно. Буря была прямо здесь, одно неверное слово — и она разразится. Эта Элиза уже была не той молчаливой девочкой, которую король нашёл в лесу. — Простите, — тихо сказал принц. Белое крыло вновь сложилось. — Именно этого мы и хотим. Сложно было не заметить, как королева подчеркнула слово «мы». Часовщик нахмурился. — Я никогда не делал ничего подобного… — пробормотал он. — Это не важно, — Элиза в нетерпении постучала пальцами в перчатках по столу. — Вы делаете прекрасных кукол. Мне докладывали. — Но, ваше величество, куклы не живые. Когда я приделываю им руки, мне ничего не нужно… — он запнулся, — убирать. Мне придётся, — он вновь остановился, подбирая слова, — удалить его высочеству крыло, и я не уверен, что… Королева стянула перчатки. Господин Эриксен замер, глядя на её руки, так не похожие на изнеженные руки придворных фрейлин. Даже сейчас кожа её пальцев была покрасневшей и грубой от многолетней работы с крапивой, — он чувствовал это, даже не касаясь. Это были руки человека, который может всё, который добьётся своей цели, несмотря ни на что. Крыло принца — последнее препятствие. — Хорошо, — кивнул часовщик. * Крыло начиналось от плечевого сустава принца. Господин Эриксен внимательно рассматривал место «перехода». Вот гладкая человеческая кожа, обтягивающая мышцы, ключицу и кости плеча, а вот уже сухая желтовато-белая птичья, из которой растут перья. Часовщик осторожно ощупывал сустав. Придётся договориться с королевским доктором, потому что сам Эриксен не был готов к тому, чтобы без последствий отрезать крыло — живую, хоть и не человеческую плоть, — а уж потом он… — Будет у вас механическая рука, ваше высочество, — часовщик постарался говорить с воодушевлением, потому что за всё время здесь принц ни разу не произнёс ни слова и не улыбнулся. — Прекрасная механическая рука, уж поверьте мне, за свою жизнь я сделал множество кукольных рук. Вам понравится. Принц презрительно фыркнул и холодным тоном спросил: — Вы закончили? — Да… — удивлённо ответил часовщик. Ричард встал с высокого стула, на котором Эриксен его осматривал, подхватил лежавший на столе камзол и ловким привычным движением просунул крыло в дыру, где отсутствовал рукав. Для этого королевским портным пришлось распороть боковой шов, чтобы удлинить пройму. — Вы же хотите избавиться от крыла, ваше высочество? — в нерешительности спросил часовщик. — Это Элиза хочет, — с внезапной горечью ответил принц. — А вы? — Мне удобно и так. — Но ведь это крыло? .. — нахмурился Эриксен. — Её величество столько сил потратила, чтобы вернуть вам человеческий облик. Осталось только вернуть вам руку, и тогда… — И тогда ничто не будет напоминать Элизе о том, что у неё что-то не получилось, — оборвал его принц. — Она сможет гордиться тем, что сделала. — Её величество — великая женщина, вы должны быть благодарны ей. — О, я ей благодарен. Вот только она считает, будто за её спиной все только и винят её. Моё крыло ей кажется молчаливым обвинением: ты не смогла, не успела, потратила время на себя, а не на братьев. Я говорил ей, что это не так, но она не верит. А ещё есть король. Он тоже видит в моём крыле осуждение: из-за него он постоянно помнит, что чуть не сжёг свою прекрасную, самоотверженную и жертвенную жену на костре. Господин Эриксен чувствовал себя неловко, выслушивая исповедь принца. — У вас будет механическая рука, — нерешительно проговорил он, — и все проблемы решатся. — Я хочу, чтобы крыло осталось. — Зачем вам оно? Это же уродство. — Оно нужно мне как напоминание. — О том, что вы были лебедем? — О том, что надо не только надеяться на других, но и делать что-то самому, — принц усмехнулся. — Мы же с братьями почти ничего не делали, чтобы помочь Элизе. Даже искали её не очень-то старательно, а потом только ждали, когда она закончит рубашки. Сейчас, выходит, она тоже всё решила за меня. Ричард пожал плечами — крыло грациозно вздрогнуло — и вышел на улицу к карете. * — Наконец-то, — Элиза в нетерпении выскользнула из кареты. — Показывай, ну же! На плечах Ричарда лежал плащ, полностью его закрывавший. Принц кивнул и потянул за завязки. Плащ упал к его ногам, и все, кто был в это время на площади у мастерской, ахнули. Левой руки у Ричарда не имелось, но вопреки ожиданиям королевы, вместо неё по-прежнему было белое лебединое крыло, а вот вся правая рука была в каких-то ремнях и креплениях. — Что это? — в возмущении воскликнула Элиза. — Как часовщик посмел не помочь тебе! — Он помог, — улыбнулся Ричард, широко и радостно, как не улыбался уже давно. — Это мои крылья. И он поднял обе руки — вернее, крыло и руку — вверх. Следом за этим движением расправилось полотнище, крепившееся к правой руке и обхватывавшее широкими ремнями грудь. Видимо, для устойчивости сквозь него на равном расстоянии проходили металлические спицы — от подмышечной впадины к краям, делая полотнище похожим на крыло летучей мыши. Принц вытащил кисть из плотного нарукавника, от которого шли тонкие пластины, словно перья, согнул руку и повернул несколько раз ключ, торчавший у него из механизма, находившегося справа на груди. Шестерёнки затрещали, металлическая лента скрутилась в тугую пружину. Балансирное колесо защёлкало, будто в часах, и принялось отмерять нечто, известное лишь ему и господину Эриксену. — Да как он… — королева задохнулась от гнева. — Да я… Он не исправил твоё уродство, а дал тебе ещё одно… — Элиза, не надо. — Ричард потянулся, расправляя оба крыла. — Он всё сделал правильно. Я улечу, а ты запомни — ты ни в чём не виновата, я благодарен тебе за всё. Он взмахнул крыльями, раз, другой, и взлетел. Правое крыло — механическое чудо господина Эриксена — блестело на солнце начищенными до блеска спицами и шестерёнками, а левое — великолепное лебединое — казалось ослепительно белоснежным.