Ligamentum

Лето в Новом Орлеане необыкновенно горячее. Южный ветер не щадит никого, врывается в «Бойню» сухим жаром и раздувает огонь противоречий Французского Квартала, где ведьмы плетут нити хитроумных заклинаний, ищут былое величие оборотни, а вампиры стекаются отовсюду, заслышав про Первородное семейство. Нескладную девочку-подростка в «Бойню» приводит Ребекка, чье нежное сердце дрогнуло при виде одинокой сироты, брошенной на растерзание Кварталу. Первородная не дает тронуть ее голодным вампирам, живо напоминая всем, что за мягкой улыбкой и томным взглядом белокурой вампирши прячется хищное существо и берет опеку над юной совсем девочкой, не слушая возражения братьев. 
Впрочем, возражать некому — Кол покоится в гробу, Элайджа пропадает у Селесты, в то время как сам Клаус заинтересован разве что волчицами стаи Полумесяца в собственной постели. Клаус и замечает-то ее будто случайно, возвращаясь в «Бойню» уже ночью, которая, впрочем, не несет никакой прохлады и облегчения. Слышит девичий смех, улавливает голос Ребекки, но вот второй, что звенит серебряными колокольчиками, ему незнаком и он с внезапно вспыхнувшим интересом наблюдает за тем, как сестра учит фехтованию неизвестную ему девушку. Она вполне сносно отражает атаки Ребекки и пытается ответить контратакой, но рапира вылетает из ее рук, а Ребекка с улыбкой снимает свою маску. — Вполне неплохо, Кэролайн, — произносит первородная и Клаус наблюдает за улыбкой на живом личике, за сапфировыми глазами, что блестят так, будто она победила, а не проиграла только что. — Надо же, сестра, из тебя вышел неплохой учитель, — лениво тянет Клаус и они обе неожиданно вздрагивают. Ребекка становится ненавязчиво между ними, будто опасаясь того, что Клаус может напасть на ее подопечную. Клаус же рассматривает Кэролайн, с отстраненным удивлением отмечая, что на ее лице читается и любопытство, и интерес, но никак не страх перед ним. Клаус криво улыбается сестре, одним взглядом заверяя ее в том, что не тронет Кэролайн, а сам с того дня ловит себя на том, что ему интересно во что выльется вся эта затея. С той летней ночи, будто чувствуя молчаливое разрешение Клауса, сама Ребекка ощущает себя увереннее в отношении к своей протеже, и эта уверенность передается и Кэролайн. Кэролайн, почти что официальная воспитанница семьи Майклсонов, делит свое время между Ребеккой и Клаусом, который ненавязчиво предлагает свою помощь сестре. Она привыкает к его присутствию в своей жизни точно также, как и к Ребекке, горячая благодарность отстукивает быстрый ритм в ее сердечке. Они ее учат всему тому, что знают сами и иногда Кэролайн ловит себя на мысли о том, что внимания и времени Клауса ждет чуть ли не больше, чем бесконечно уютных часов с Ребеккой. Она безропотно проводит часы с ним у мольберта, наблюдая за тем, как он смешивает краски и расцвечивает унылое полотно; кропотливо учится читать звездные карты под его началом, хотя казалось бы, знание это сейчас совершенно не нужное. Внимает всем его словам, с жадностью впитывая каждое слово, а Клаус и не замечает, как взращивает ее и лелеет, обучая и воспитывая. Только иногда ловит на себе задумчивый взгляд сестры, словно она не может решиться, как ко всему этому относиться. Но даже Ребекка утихомиривает свою ревность — непонятно к кому из них — и не скрывает даже улыбки, когда слышит их шумные перепалки и споры, когда Кэролайн заставляет Клауса смеяться, когда видит как легко кружится в танце Кэролайн в крепких объятиях Клауса — годы летят быстро, ей уже семнадцать, а впереди у нее столько всего, еще чуть-чуть и она будет выходить в свет с Ребеккой… Но их относительное спокойствие разрушается нещадным зимним ветром, что влетает через французские окна и переворачивает все с ног на голову, припорошив неожиданным снегом еще теплые стены «Бойни». Слава Нового Орлеана и его короля разлетается по свету и первый обращенный Клаусом желает навестить своего создателя, неожиданно появляясь на пороге его дома. Там его встречает увы, не Клаус, не Ребекка, а чудное белокурое создание, о котором Люсьен Касл давно наслышан. — Мое почтение, леди, — он склоняет перед ней голову и целует тоненькие пальчики, заставляя бледные щеки окраситься румянцем. Голубые глаза на вечернем солнце отливают золотисто-зеленым, внезапно напоминая ему о прекрасной леди Авроре, и губы его трогает волчья ухмылка. Эта же ухмылка становится только шире, когда Люсьен замечает потемневший взгляд Клауса, направленный на тонкие пальцы, что он до сих пор держит в своей хватке, а игра становится только интереснее. Касл знает, что Клаус отличается своего рода сентиментальностью, что не позволяет ему сразу же убить первообращенного, которого восемь веков назад Майклсон почти что признал братом — впрочем, это не помешало ему бросить Касла и забрать сердце Авроры, — отчего Люсьен уверен — у него достаточно времени для того, чтобы претворить свой план в жизнь. С того дня для Кэролайн прекращаются уроки фехтования и танцев с Клаусом, он больше не впускает ее в свою мастерскую, отчитывая словно несмышленого ребенка, вечера его проходят вне «Бойни», а с утра его спальню покидают веселые и юные ведьмы, едва ли старше самой Кэролайн. Напускное безразличие Клауса в эти дни ранит Кэролайн, она не понимает чем вызвана такая внезапная холодность, а Ребекка отказывается толком объяснить в чем дело и ей остается только наблюдать за этим сюрреалистическим представлением, давя в себе слезы. Люсьен умело подгадывает момент и окружает ее ненавязчивой заботой и она, улавливая смутно знакомые черты в нем, позволяет ему очаровать ее рассказами о мире, что лежит за пределами Нового Орлеана, слушает его приключенческие байки и смеется над его шутками. Она увлекается настолько, что не замечает яростный взгляд Клауса, направленный на них двоих, когда Люсьен ведет ее в танце, делает вид, что не видит древнего, когда соглашается на прогулки с Люсьеном и точно зная о собственной неприкосновенности, гордо проходит мимо Клауса, когда возвращается поздним вечером с той самой прогулки. В Майклсоне бешенство клокочет так, что его волчья сторона готова вырваться наружу и без заклятья вовсе, но Кэролайн, его Кэролайн, она и впрямь неприкосновенна, потому как бы не хотелось впиться в хрупкие плечи пальцами да вытрясти из нее все признания, Клаус лишь усмехается ей в ответ и скрывается в собственном кабинете. Она ведь еще такой ребенок… Кэролайн же сжимает кулачки, колотит ими по своей подушке, отказываясь понимать его поведение и его отношение к ней. Она ведь давно уже не ребенок, она пытается ему это сказать, но почему-то Клаус не видит этого, а Люсьен оказывается таким верным другом, которому хочется выложить все как на духу и расплакаться, позволяя обнимать себя. Касл, тем временем, умудряется впустить в ее сердечко ростки сомнения, зародить семя недоверия и неуверенности в себе. — Почему он не обратит тебя, Кэролайн? — шепчет он, ядовитой змеей пуская яд ей в вены. Она прикусывает губу, даже не зная, что сказать в ответ, а Люсьен ей грустно улыбается и шепчет, что мир не ограничивается этим домом и городом, про то, как прекрасна жизнь вампира, и что если она согласится, то он лично обратит ее и проведет рядом с ней, такой удивительной и красивой, целую вечность… Ее неуверенность только крепнет, когда она решается спросить у Клауса и Ребекки об обращении во время обеда, и за столом воцаряется тишина. Ребекка пытается что-то сказать, только вот Кэролайн смотрит только на Клауса и его тяжелый, мрачный взгляд становится ей ответом и она судорожно только вздыхает, не позволяя себе расплакаться здесь, прямо перед ним, после того, как он почти открытым текстом сказал, что она не нужна ему. Они расходятся по своим комнатам и только Ребекка неуверенно замирает в коридоре, словно не зная, кого ей сейчас поддержать. Как никто другой, она понимает страхи Кэролайн, но и не в силах повлиять Клауса, чьи глубинные опасения сейчас обретают под собой твердую почву. Он и так эту девочку впустил глубже, чем кого-либо прежде… Кэролайн, в юношеском максимализме, подгоняемая своими демонами и страхами, безрассудно бросается в омут с головой, отказываясь слушать разумные доводы и предупреждения Ребекки. Вкрадчивый голос Люсьена все громче звучит в ее ушах и она шагает в пропасть, принимая его предложение, а в глубине души ей до боли хочется верить в то, что ее остановит на самом пороге дома негромкий, но властный голос. Клаус к новости о ее отъезде относится с отрешенным спокойствием и даже одаривает ее своей кривой улыбкой. — Если это сделает тебя счастливой, Кэролайн, — просто отвечает он. Он прекрасно слышит, как Ребекка прощается с Кэролайн, улавливает нотки обиды в голосе сестры и учащенное сердцебиение и дрожащий голос Кэролайн, что впервые за годы покидает место, ставшее ей домом. Отсчитывает про себя минуты, представляя, как она вкладывает свою ладонь в руку Люсьена и улыбается неимоверно счастливо, так, что глаза сияют чистым сапфировым оттенком. 
Ей понравится Рим, отстраненно думает Клаус, представляя как золотистые лучи римского солнца путались бы в белокурых кудрях. Она по достоинству оценит Париж, улыбается Клаус, представляя как она восхищалась бы мрачным городом, чья истинная красота раскрылась бы перед ними в предрассветных лучах. Это уже несбыточные мечты и видения, это все она увидит, но уже не с ним. Точно также, как и не он напоит ее своей кровью; не он будет рядом, когда она очнется в новой ипостаси; не он научит контролировать ее жажду и наслаждаться каждым аспектом вечной жизни. Клаус думает о том, что глупо было отложить это предложение до ее дня рождения, но его девочка теперь все равно получит все то, что желает. Ведь главное то, что она счастлива. Ссутулившись, он упирается руками в подоконник, наблюдая за улицей. Ее уже здесь нет и быть не может, наверняка она уже покинула Новый Орлеан и теперь предвосхищает все то, что может этот мир ей предложить. Стакан с бурбоном глухо опускается на деревянную поверхность и увлеченный невеселыми мыслями, Клаус не слышит легкие шаги. Только недоверчиво вздрагивает, когда тонкие руки неуверенно обнимают его, а звук бешеного биения сердца ласкает острый слух. Клаус опускает широкую ладонь на хрупкие, замерзшие ладошки, чуть сжимая их, и слышит судорожный вздох. — Sweetheart… Над Новым Орлеаном занимается рассвет.