Чары

Ночь была беспроглядна. Чёрная и ароматная, будто кофе, тягучая, словно патока, льющаяся через край и безлунная. Жёлтая монета месяца утонула в чёрных тучах, увлекая за собой шлейф из звёзд в их тёмную мглу, не желая являть свой лик в этот раз. Городок спал, укутанный благопристойной, спокойной тишиной, как и полагалось в соответствии с его богобоязненными и отвратительно лицемерными жителями, крепко спящими в своих кроватях. Деревья, казалось, тоже опутала прозрачная паутина сна, тонкая и лёгкая, как пёрышко. По брусчатке, сквозь плиты которой проросла трава, редкие порывы ветра несли один - два обрывка бумаги или рано пожелтевший упавший лист. Ночь была бесшумна. Высокая фигура в чёрном почти плыла по сонным улицам, уверенно двигалась к домику на отшибе, огибая подозрительные проулки. Нет, эти шаги не могли никоим образом нарушить молчание, пропитывавшее стены домов, слишком легки они были. Кто бы мог подумать, что мужчина способен идти столь тихо? Чернота заполняла его следы, будто находясь в сговоре с ним: она закрывала его своими широкими крыльями от чужих глаз, хотя сам полуночник об этом и не догадывался. Он шёл быстро проторенной тропинкой, которую знал слишком хорошо, которая была дорога ему, потому что вела вон к тому маленькому обветшалому домишку, стоящему чуть поодаль от других построек. Ночь была его союзником. Под её покровом он скрывал свой грех, слишком непростительный и до боли прекрасный одновременно. Церковь, прочь от которой он спешил, словно чёрт от креста, возвышалась над ним, давила, будто бессловесный упрёк, наблюдала за его тёмным силуэтом. Нет, назад он не мог сегодня вернуться. Не мог обернуться, потому что это было бы сравни ещё большему святотатству, чем он уже совершил и совершает так часто. Чёрные полы плаща взвились на тёплом летнем ветру, опали, подрагивая, как бы пытаясь вырваться, но он сдерживал их. Он знал, что дверь не будет закрыта. Что она не будет скрипеть и подастся сама от небольшого толчка плечом. В кофейную гущу ночи ворвались запахи трав и ароматного дыма. Когда святой отец Роберт переступил порог дома, то, наверное, все его предрассудки, всё то, что он знал ранее, осталось там, в ночи, в другой темноте, которую не пронизывают огоньки свечей и запахи целебных зелий. В иной, совсем иной черноте, откуда не выныривает маленькая стройная фигурка в светлом платье, не закидывает худые руки на шею, судорожно обнимая и притягивая к себе. Он слышит её шепоток, и один этот звук очаровывает его больше, чем иконы и пение хора в церкви; дымок, заполняющий комнатку, одурманивает гораздо сильнее, чем курение ладана, а пальцы ищут её ладонь, узкую горячую ладошку, по-детски небольшую и мягкую. Ночь всегда молчала. * О ней ходили слухи давно, с тех самых пор, как умерла её названная бабка Глэдис, приютившая девочку несколько лет назад. Кто-то говорил о том, что Глэдис – целительница, кто-то же считал, что настоящая ведьма, а мальчишки пытались в полнолуние подсмотреть из кустов, что же будет происходить в доме на отшибе. К их великому разочарованию, ничего подозрительного там никогда не было, и беспочвенные сплетни нечем было подтвердить. Даже отшельницей Глэдис трудно было назвать: она любила детей и помогала людям, лечила их и всегда могла дать совет. Но слухи существовали, хоть и никто не говорил о них открыто. После же её смерти молоденькая девушка, воспитанница целительницы и, как любила говорить сама опекунша - внучка, заперлась в доме и не показывалась в городе около недели или больше. Когда же, в конце концов, появилась, то выглядела устрашающе – худое лицо, злые сверкающие глаза и молчаливость. Тогда-то слухи о Глэдис перекинулись на девушку, но уже подкреплённые рассказами очевидцев. Может быть, сыграло свою роль то, что она была красива, действительно красива, а оттого ещё больше подозрительна. И хотя Шарон, а именно так звали новую полноправную хозяйку дома Глэдис Эфшот, оттаяла и подобрела почти сразу и снова стала приветливой со всеми, дьявольская машина сплетен и слухов была уже запущена. К ней относились с некоторым недоверием, а были и такие, кто открыто обвинял в колдовстве, хотя и не могли подтвердить это. Однако работа у молодой целительницы всегда была. От болезни никто не мог спастись, а когда она приходит, абсолютно всё равно, кто тебя будет лечить: подозрительная девушка-знахарь или святой водой брызгать священник. Хотя, надо признать, дальше сеней никто не проходил. Шарон не пускала. Отец Роберт почему-то никогда не видел «ведьмы», да и не горел особым желанием узреть. Вышло это случайно, когда он как-то оказался на центральной площади во время ярмарки. Всё было спокойно и мирно до тех пор, пока кто-то в толпе не указал на что-то с криком «Ведьма на площади!» Правда, после его крика никто не бросился с пеной у рта искать вилы, но многие оглянулись. В том числе и отец Роберт, который решил воспользоваться оказией и взглянуть на эту страшную колдунью. Его взгляд наткнулся на невысокую худенькую фигурку в простом светлом платье, казалось, съёжившуюся у прилавка с травами и кореньями под пристальным вниманием толпы. Тёмные волосы, заплетённые в толстую косу, корзинка в руках и огромные глаза – на ведьму, которая встречалась с Люцифером, девушка явно не походила. Затравленно оглянувшись, она обернулась к торговке, нерешительно взяла в руки пучок каких-то трав и быстро расплатилась за него, то есть просто опустила несколько монет на прилавок и тут же положила покупку в корзину. Сейчас же тот самый благодетель, указавший на позорную ведьму, продолжил: - Что, зелья закончились и новые пора варить али как? Уходи давай отсюда! Никто в толпе не поддержал, но и не выступил против оратора. Роберт снов взглянул на девушку. В больших глазах был только испуг, и он, не давая себе отчёта в том, что делает, чуть выступил вперёд и крикнул: - Что тебе нужно от этой женщины? - Она ведьма! – запальчиво ответил противник, оборачиваясь, чтобы увидеть посмевшего возразить. Узнав отца Роберта, он на секунду стушевался, но тут же крикнул: - А разве вы не знали? Это все знают. Молчание. Священник снова посмотрел на предполагаемую колдунью. Её глаза, казалось, чуть сощурились, будто она изучала его, спрашивала: что же ты скажешь? Погонишь меня прочь, размахивая крестом? Натравишь на меня толпу? - Нет, я не знал, - покачал головой Роберт, отводя взгляд и отступая в тень, признавая своё поражение. Единственное, что он видел – это то, что она тут же быстрым шагом ушла с площади, сопровождаемая криком того же паренька. * В очаге потрескивал огонь, разбрасывая искры и разбавляя мрак комнаты. Шарон сидела на шкуре дикого зверя, растянутой на полу возле единственного источника тепла спиной к лежащему Роберту. Он смотрел на блики пламени на её лице, видел их отражение в её карих глазах, видел чёткий и тонкий изгиб её носа. На её обнажённые плечи чёрной волной ниспадали волосы, укрывающие её по пояс, и ему снова захотелось тронуть их, словно он успел забыть, каковы они на ощупь, всего спустя несколько минут. Девушка перебросила волосы на плечо, открывая узкую изящную спину в родинках, чётко поделенную на две половины ровной бугристой полосой позвоночника. - Я чувствую себя уютно среди запаха трав, люблю слушать треск поленьев в камине. Я любила всё это больше всего на свете, - тихо произнесла она, не отрывая взгляда от языков огня. - Любила? А сейчас? - И сейчас, - сосредоточенно кивнула ведьма, нервно закусывая губу и словно пытаясь увидеть нечто в искрах, летящих из очага. – Но не так сильно. * С тех пор прошло несколько дней, но образ юной ведьмы не шёл из головы святого отца. Он никак не мог заставить себя поверить в то, что эта девушка могла быть чем-то большим, нежели врачевательницей. Ему и это следовало порицать, однако на это не хватало сил. Не каждый день встретишь колдунью с настолько чистыми и добрыми глазами, что не у всякой богобоязненной матроны, жертвующей церкви огромные суммы, увидишь такие. Вскоре он уже готов был осуждать того сумасшедшего, который кричал во всеуслышание на площади о том, что она ведьма. Ему хотелось ещё раз посмотреть на девушку и найти доказательства своей убеждённости в непричастности той к нечистым силам. Роберт встретил целительницу на следующее утро. Как раз тогда, когда та о чём-то говорила со старухой недалеко от церкви. Стараясь быть незаметным, он приблизился к ним, держась в тени и ловя себя на мысли, что не слышал её голоса до этого, ведь на площади тогда она не произнесла ни слова. Девушка, достав из небольшой сумки какие-то листья и корешки, аккуратно перевязанные нитками, отдала их старушке, вежливо улыбаясь и отвечая на вопросы, по всей видимости, пациентки. - …после того, как вымоешь – растолки и добавь сок ещё тех ягод, которые я тебе давала раньше. Ах да, потом перемешай хорошенько и добавь мёду. Должно помочь, а если нет – подумаем, чем ещё можно тебе помочь. Старуха закивала, прямо таки светясь благодарностью и, благословив «золотую девушку», поспешила прочь, крепко сжимая в руках травы, полученные от неё. Теперь отец Роберт не знал, как бесшумно скрыться, да и не успел как следует подумать об этом, как та заметила его. Но не удивилась. Пришлось выйти из тени с негромким покашливанием, но целительница и не думала извиняться или оправдываться. После затянувшейся паузы она лишь произнесла: - Не смотрите на меня так. Если бы вы мучались от болей во всём теле и кошмаров по ночам - тоже пришли бы ко мне. * Её мягкость пугала и влекла одновременно. Лёжа рядом с ним на шкуре, она сама походила на дикую кошку, чуткую и притворяющуюся послушной всего лишь некоторое время. До тех пор, пока вдруг сама не прижмётся со всей возможной силой, обнимая за шею и судорожно выдыхая сквозь приоткрытый рот. Пока не улыбнётся краешками губ, глядя из-под длинных ресниц, проводя пальцами по линии его скулы и щеке. До той самой секунды, когда вдруг оттолкнёт от себя его только лишь за тем, чтобы снова склониться и закрыть весь мир плотной завесой чёрных, слегка вьющихся волос, пахнущих ромашкой. Или пока не обнимет сзади за плечи, оставляя на них лёгкий поцелуй и улыбаясь, а затем неожиданно отпрянет, не позволяя ему развернуться и обнять в ответ, вскочит на ноги и подбежит к очагу, чтобы подбросить дров. Но она всегда возвращается, переплетает свои пальцы с его и молчит, глядя куда-то вверх. Или налетает, словно ураган, готовая довести его до сумасшествия собой и своими прикосновениями. * Роберт пришёл к ней через месяц, мучимый кошмарами. После трёх недель беспрестанной слежки и сбора информации о предполагаемой ведьме ему начало казаться, что он бредит наяву, сходит с ума, а ночью видит сны, в которых всегда присутствует её образ. В его видениях она всегда убегала куда-то, лишь белое платье то и дело мелькало в далёкой синей мгле или между деревьев. Он не мог прикоснуться к ней: девушка, словно бесплотный призрак, ускользала из пальцев, растворялась в воздухе и с тихим смехом появлялась где-то вдали. Святой отец просыпался в поту, дрожа и не зная, что делать. Это было сродни наваждению, повторялось каждую ночь, мучая и одновременно успокаивая, тем самым взвинчивая и без того натянутые до предела нервы Роберта. Наконец, как-то под вечер, он не выдержал. Пошёл к ней в дом, скрываясь в переулках и кутаясь в плащ. Нет, он вовсе не хотел рассказывать ей о природе и сути своих кошмаров, лишь попросить средство, могущее предотвратить их. Сумерки уже окутали сонный город, когда он подошёл к двери и нерешительно постучал. Ему немедленно открыла Шарон, с удивлением и беспокойством глядя на него. - Что-то случилось? – осведомилась она, без слов пропуская его внутрь. - Да, - кивнул он, пытаясь не смотреть на неё так открыто, - мне снятся дурные сны. Девушка посмотрела на него внимательно, проницательнее, чем он ожидал. Отец Роберт терял уверенность с каждой секундой, с каждым ударом сердца, сжатием и разжиманием рук. - Пойдёмте, - бросила она, проходя мимо зовя идти за собой внутрь дома. В комнате, в которой Роберт оказался, был всего лишь очаг, шкура, расстеленная перед ним на полу, несколько ящичков и коробов, какой-то сундук и полка с книгами. Мужчина удивился, увидев Библию наряду с несколькими модными современными романами. - Садитесь, - просто сказала ведьма, указав на шкуру, и святой отец, немного помедлив, сделал так, как она сказала. Та же села рядом, внимательно глядя на него. – Какого рода сны? Только не это. - Ну… Я вижу… девушку… - выдавил Роберт, сплетая пальцы рук и всматриваясь в одну точку. Шарон усмехнулась. - Вы? Надо же. Я думала, священники видят во снах ангелов и поднимаются по воздушным лестницам в рай, - заметила девушка. - Она и похожа на ангела, но… - пытаясь подобрать слова, продолжил он, продолжая избегать с ней зрительного контакта. - Но, видимо, им не является? Роберт чувствовал тепло, исходящее от неё, непонятную силу, притягивающую его к её фигурке рядом с ним. В отчаянном порыве он вскинул голову, прямо смотря ей в глаза и выдохнул: - Мне снитесь вы. Каждую ночь. Пауза. Тёплый карий взгляд, светящийся пониманием, но ни капли не насмешливый. Красивые губы изгибаются в лёгкой улыбке, и целительница вдруг протягивает ладонь к его лицу и прикасается к щеке, будто бы с лёгким недоумением, словно настигнутая неожиданной догадкой. - А мне вы. Что же, вы - колдун? * Шарон. Её имя звучит в его ушах как рокот струн и урчание кошки, перелив арф и звон колокольчиков. Оно похоже на терпкий запах вишни, и от него веет морским бризом. В нём потрескивает огонь и шепчет среди травинок ветер. Его обладательница спокойно лежит у него в объятиях, смотря поверх его плеча непонятно куда и улыбаясь. Ночь бесконечна. - Ты мне снишься до сих пор, - бормочет Роберт, зарываясь лицом в её волосы, - не так часто, но не перестаёшь напоминать о себе в снах. - Так происходит, потому что ты меня любишь, - улыбается девушка, говоря это так просто, словно произнося простую и всем известную истину, - а я – тебя. - Правда, - кивает он, смотря на её полуприкрытые глаза и тени от длинных ресниц на щеках. Шарон открывает их, вся сияя каким-то неведомым внутренним светом, почти шёпотом спрашивает: – И знаешь что? - Что? - Я не умею колдовать.