Я почти сломался, осталось немного подождать.
Все спят. Лежат в своих теплых кроватках и видят мои сны, что я так бережно прятал в своей душе, взращивая цветные деревья и маленьких зеленых лепреконов. Детские мечты и надежды, что я не успел прочувствовать, достались другим. А ты? Ты спишь? Надеюсь, что да. Мне не хочется видеться с тобой, а ты не хочешь видеть меня. Все предопределено. Нервные, слегка дерганные шаги, еле-слышным треском отражались от стен серых домов на узкой улице. Они входили в резонанс с яркой сочной листвой невысоких деревьев, что росли вдоль домов, словно арка. Шуршащие звуки были отличительной чертой этого места. Деревня, скрытая в листве, пристанище лучших шиноби страны Огня славилось своим гипнотизирующим шуршанием, что не прекращалось никогда. Если прислушаться, то даже в тишине я смогу услышать этот звук. Даже не верится, что здесь ничего не изменилось: первый дом с конца – пристанище милой госпожи Сакурасо, четвертый слева – госпожи Мицуки, а тот, что с красной крышей – госпожи Бакуро. Те же дома, те же картинки, всплывающие в сознании. Вот только время не то. Было бы приятно повидать этих милых старушек. Может потом мне заглянуть на кладбище? Знакомый дом показался мне краешком крыши. Дорогу сюда я выучил еще тогда, когда мне было глубоко плевать на принцип и чувство гордости. Я знал, что, если мне потребуется, я приду именно сюда. Это место было островком безопасности, хоть я и всегда жил в страхе перед ним. Те же стены, те же маленькие убранные комнаты, где все твои книжки стояли в рядочек? Именно. Ты не любишь перемен. Мое больное сознание воображало тысячи картин в секунду, чтобы хоть как-то упорядочить мои желания. Дрожь во всем теле вернулась, маленькая передышка закончилась и появилась пропасть, через которую не переступить. Я остановился перед дверью и в замешательстве цеплялся за каждую деталь: сучок на двенадцатой доске, рисунок на правой части двери не совпадает с левой, да и в углу краска слегка выцвела. Я делал все, что угодно, чтобы продлить это мгновение больного воображения. Внутри бушевал океан противоречивых чувств, желаний, побуждений и мотивов. Какого хрена я приперся спустя столько лет в дом, где мое имя теперь не вызывает улыбку, а лишь судорожную усмешку и тонну выплаканных мыслей в подушку?! Я чувствую эту боль сквозь гребаное дерево, которое было четырьмя стенами для эмоций, для улыбчивых детских воспоминаний, что кричали сейчас, в страхе разбегаясь перед моей персоной. Я не могу уйти в забытие без последнего желания! Так дайте же мне насладиться этим в последний раз!Вдох, выдох. Вдох, выдох.
Невесомый шаг – и я внутри дома. Его нет. Запах лаванды и недавно заваренного рамена витали по помещению, купаясь в свете настольной лампы, что была так неосторожно оставлена включенной хозяином. Пройдя в гостиную, я не усомнился в перфекционизме своего друга: чистая, ухоженная мебель, книжный шкаф, что не хранит в себе ни одной пылинки, и где книги стоят строго по алфавиту, рабочий стол «аккуратно завален» различными документами и ведомостями, там же стояла и лавандовая свеча. Книжки ярко всплыли в воспоминаниях яркими обложками. Неужели он до сих пор читает такое? Не сдержав искренней усмешки, я заглянул на кухню, осторожно, будто бы не знал, что хозяина здесь нет. Готовый недоеденный рамен стоял на столе, так и маня своим дурманящим запахом. Ей богу, они туда что-то добавляют! Я знаю это! Странно то, что он еще теплый. Что заставило его уйти из дома в такой час? Работа… Вполне реально. Он всегда был трудоголиком! Последняя комната. Его комната. Дверь была приоткрыта, впуская незваного гостя. Распахнутое окно наполняло комнату свежим ночным ветром и лунным светом, освещающим помещение. Легкое колыхание занавесок отдавалось эхом в голове, напоминая об абсурдности моего поступка. Снова это чувство… Смятая кровать, вещи, разбросанные по углам, книжка, раскрытая на середине и запах алкоголя и сигаретного дыма. Они отрезвляли, возвращали в реальность, раскрашивая ее едким черным цветом. Все внутри сжалось и я, шатаясь подошел к кровати, задумчиво глядя на эти серые простыни. Мне стало больно, словно живот пронзили самым острым кунаем, словно внутренности взорвались кровавым фонтаном и разлились в душе едкой кислотой. Я забыл, что такое надеяться, ждать и любить. Эти слова стали перечеркнутыми в моей книге желаний! Я не мог вернуть их смысл в мое существование, и от этого было больно. Мне хотелось кричать. Лицо, изуродованное шрамами, скривилось в гримасе боли и я, сдерживая крики и рыдания упал на колени перед этой чертовой кроватью, где несколько часов назад мог лежать он и слышать эту молчаливую исповедь, что лилась из места, где должно было биться сердце. Если бы я мог сказать, сказать все то, что меня тревожит, как в старые добрые, Хатаке! Если бы я только мог! И ты бы, снисходительно усмехнувшись и подав мне чашку горячего чая, сказал бы, что все хорошо, что все образуется, вселил в меня надежду и ту лучезарную радость, что я потерял. Я бы верил! Да к черту, я готов верить в это сейчас! Где ты!? Где ты, когда мне нужно?! Где ты, когда я умираю в последний раз перед тобой, рассыпаясь на бессмысленные воспоминания!?Я пришел, но ты не ждал.
И вот сейчас, корчась в муках и рыданиях на твоей кровати, я судорожно сжимал одеяло и вдыхал твой запах, оживляя картинки моих мечтаний. Я видел тебя в пустоте этой комнаты, улыбающимся и радостно шагающим навстречу. Чувство надежды… Надежды на лучшее твой образ вселял в меня. Я этим жил, я в это верил. И мне наплевать на то, как жалко я выгляжу сейчас! Ты должен был видеть, как мне плохо, как мне плохо без этого всего, Какаши! Как мне чертовски плохо без тебя, Рин и Минато! Нынче ночью я приходил к тебе и плакал на этих простынях в немой просьбе понимания и утешения, хоть и в квартире никого подавно не было. Сейчас я понимаю всю прелесть смерти, что ходила за мной по пятам и ласкала меня своими костлявыми руками. Тишина, что давит сверху, запоминает меня таким, какой я сейчас. Открытый, слабый и безутешный. У вас с ней будет, о чем поговорить, когда я окончательно исчезну в трепетных мечтаниях и омуте боли и страданий. Мы скоро воссоединимся в идеальном мире, и тогда, я расскажу тебе все, что мучило меня эти годы, что пожирало изнутри, от чего хотелось лезть на стену и выть от беспомощности. Я поделюсь с тобой своими мыслями и переживаниями. И как знать, что станет твоим ответом. Просто знай, что… - Мне тоже больно, Какаши. Прости меня, - сбивчивый истеричный шепот в пустоту, который должен был стать услышанным.Я умер, и то были мои последние слова.
***
Шум дождя и мокрой листвы скрывали беззвучные рыдания живых, что приходили отдать честь мертвым. Одинокая могила, что покоилась в глубине леса, омывалась чистым дождем и скрывалась в ветвях могучих деревьев. Она являлась напоминанием жестокости этого мира. Памятник, коим она являлась, был символом веры в лучшее будущее, основанное на крови этих людей. Он весь в крови и боли, что не видны человеческому взору. И сегодня он скрывал рыдания еще одного большого человека, что, наплевав на дождь и позднее время, пришел сюда выплеснуть всю боль, что накопилась в его душе. Эти бессвязные слова, что уносил ветер и горькие слезы отчаяния, что сливались с водой, являлись напоминанием его памяти, что он помнит и никогда не забудет, становились отчетом того, что его воспоминания непоколебимы и чувства, сохраненные в них, еще живы. - Пожалуйста, Обито… Прошу… умоляю. Я все отдам за то, чтобы увидеться с тобой еще один раз! Я жизнь отдам за это мгновение…***
Шиноби не плачут и не показывают своих чувств, чтобы враг не увидел их слабостей. Они копят это все до того момента, когда безумие начнет охватывать их мысли. И тогда, они видят все, что скрыто, говорят все, что чувствуют, желают всего, чего искренне хотят. И желания эти реальны.