О кошмарах и звёздном свете

Гора сверкала снежными пятнами в рассветных лучах: желтыми, розовыми и рыжими. В линиях расщелин таились тени. Нетронутый склон постепенно перетекал в обработанный, творения рук гномьих мастеров, строивших Эребор, тоже подставлялись под солнечные ладони, но словно нехотя, против воли. Холод и каменная тьма были им роднее. Снаружи Гора была величественно прекрасна. Бильбо вздохнул и поморщился при мысли, что скоро окажется внутри. Нет, ему нравился Эребор — сложная сеть многоярусных переходов, огромные колонны, статуи и залы, медленное дыхание легенд, впитавшихся в стены. Всё вокруг было отчаянно непохоже на родной и привычный Шир. Мог ли добропорядочный хоббит когда-либо предположить, что однажды он увидит всё это наяву, а не в грёзах над прочитанной книгой? У реальности был объем, вкус и запах, был шорох шагов по каменным мостикам — таким хрупким над дремлющей недоброй бездной! И, в отличие от грёз, у неё была темная сторона. По ночам, когда жизнь в подгорном царстве пусть не замирала совсем, но становилась приглушенней, пряталась в тишину, как прячется подо льдом река, Гора наваливалась на хоббита всей своей тяжестью, грозила не то раздавить, не то поглотить без остатка. Бильбо задыхался. Его ночи в Эреборе были полны тягучих невнятных кошмаров. Он просыпался задолго до рассвета, не помня ничего кроме неясного чувства ужаса и давящей тревоги, и после подолгу не мог заснуть снова. Пока однажды к нему не пришел Торин. Кошмары не оставили Бильбо, но делить их на двоих оказалось чуточку легче. Когда Торин был рядом, в мире больше ничего не имело значения. Он заслонял собой темноту и губительный шепот Горы, и одним своим присутствием защищал от всего, что не он. Ни в одну из их общих ночей они не разговаривали. Не словами. Поначалу в прикосновениях Торина неуверенности больше, чем страсти. Широкие ладони, привыкшие к мечу и молоту, лежали на бедрах Бильбо мягко и аккуратно, без тени принуждения, просто как вопрос — позволишь ли? Тело Бильбо ответило «позволю!» раньше, чем он сумел что-то сообразить. Оказалось, он почти не знает сам себя. Под маской обычного хоббита скрывался путешественник и храбрец, а ещё глубже — полудикое существо, не знающее приличий, отчаянно раскрывающееся, вскидывающее бедра, выгибающее спину в стремлении разделить с кем-то свое одиночество. Торин нависал над ним, опираясь на вытянутые руки, и смотрел, как на Аркенстон, с болезненной жаждой обладания. Не тратя времени на то, чтобы отдышаться, Бильбо тянул его обратно в поцелуй. Тяжесть чужого тела на себе, судорожные, иногда почти болезненные рывки, которыми Торин двигался в нём, он ощущал как благословение. Как идеальный завершающий штрих в его картине мира. Но в те ночи, когда Торина не было рядом, картина мира трескалась и рассыпалась на осколки, как разбитый витраж. Было немного легче, если выбраться из-под гнетущего влияния Горы. Поэтому Бильбо ночами часто предпочитал незапоминающимся кошмарам прогулки на крепостную стену. Дозорные быстро привыкли его не замечать, а он набивал трубку ароматным «Старым Тоби», любезно предоставленным Гэндальфом, курил и смотрел на сонный Дейл, набирающийся сил перед сумбуром дневной жизни. И на звезды. Анаррима, Вильварин, Реммират. Пламенный Венец, Бабочка, Звездная Сеть. Они смотрели на него в безлунные ночи, кутались в темный бархат неба, мерцали и перемигивались. Их свет приносил в душу покой и неясный привкус сбывшейся мечты. В такие минуты Бильбо дышалось легко и свободно. Ходить потом весь день полусонным и плохо соображающим — невелика цена. Вот только когда Торин решает поговорить, Бильбо думает, что не отказался бы иметь более ясную голову. В темноте Торин казался мороком. Живой тенью. В противовес этому его слова тяжестью были похожи на камни. — Если тебя так тяготит пребывание в Эреборе… Он не успел договорить, как что-то сломалось в нем. Бильбо со страхом и удивившей его самого болью смотрел в лицо Торина, мучительно исказившееся, такое живое… — Всё равно не отпущу. Торин шагнул к Бильбо как шагают в бездну. Обнял, втиснул в себя, зашептал в самую душу: — Я же вижу, что тебе плохо в Горе. Я вижу, что ты мучаешься. Прости, прости, Сокровище моё, я должен тебя отпустить, но я не могу. Бильбо думал, что надо что-то сказать, но в голове было звонко и пусто. В ушах шумело; в ладонь ему билось сердце Торина. — Я сделаю для тебя всё. Скажи, что тяготит тебя? Чего тебе не хватает в Эреборе? Бильбо сказал первое, прыгнувшее на язык, не успев подумать. — Мне не хватает звёзд. * * * День прошел суматошно и сумбурно, Бильбо не запомнил детали. А потом в Дейл проездом заехал Гэндальф, Бильбо пошел повидаться со старым другом и незаметно они проговорили всю ночь. Возвращаясь в Эребор, хоббит чувствовал легкий привкус вины — за то, что ему было так хорошо не на своем месте. Без Торина. Он хотел найти его — сам не зная, зачем. У Короля-под-горой слишком много дел, чтобы тратить время на бывшего Взломщика. Хватит и редких общих ночей. Бильбо развернулся с полпути и направился в свои покои. Лучшее, что он мог сделать после бессонной ночи — попытаться заснуть. Дверь он открыл уже с закрытыми глазами; рухнул на постель, не раздеваясь. В Бэг-Энде он бы никогда не позволил себе такого, но здесь не Бэг-Энд. Да и он уже совсем не тот Бэггинс. Бильбо завозился, устраиваясь удобнее. Перевернулся на спину, заворачиваясь в покрывало, как в кокон. В темноте раздался мягкий голос: — Бильбо! Хоббит распахнул глаза и удивленно-растерянное «Торин?!» так и не прозвучало. Потому что перед ним на потолке сияли звезды. Анаррима, Вильварин, Реммират. Только приглядевшись, можно было понять, что это драгоценные камни ловят свет свечи и нежно сияют всеми гранями. Маленькое рукотворное чудо. — Это… это… Бильбо не мог найти слов. То, что он испытывал, нельзя было назвать радостью. Его душу словно отряхнули от пыли. Торин осторожно лег рядом, отогнул край кокона, вгляделся в лицо Бильбо. Тихо сказал: — Я понимаю, что это не совсем то, что ты хотел… — Нет! То есть да! То есть… Бильбо поморщился, не в силах выразить то, что чувствовал, неловко завозился, выпутывая руки из покрывала, и обнял Торина как мог крепко. Без слов он наверное сможет объясниться лучше. Осторожная неуверенность между ними ушла, оставив вместо себя что-то другое, прекрасное. Звуки поцелуев и ласковый шепот, предназначающийся для двоих, плыли в утреннем воздухе. К звёздам.