Слабый источник тепла

По инерции в облаке света Неживые шагают тела. Выдыхаю воздух нагретый, Но я слабый источник тепла. © «Пустота» гр. Fleur

В городке, где они с Марком провели детство, никогда не было настоящей зимы. Что такое холод, Анжелина узнает только тогда, когда, казалось бы, уже ничего не должна чувствовать. Но вот — чувствует, и еще как. Все стекла в окнах ее нынешнего дома покрыты затейливым морозным узором, так что не увидишь, что снаружи. Анжелине и не хочется. Можно открыть дверь и оглядеться. Мили и мили сугробов. Слепящее солнце с ядовито-голубого (такого не бывало там, откуда она пришла) неба. И никого вокруг. Анжелина быстро теряет счет времени. Часов у нее несколько: старинные настенные с громким боем, древний будильник, в произвольное время оглашающий комнаты жутким скрежетом, наручные с ремешком из розовой кожи и мультяшным героем на циферблате. Все идут в разнобой. Порой Анжелина садится к окну и подолгу дышит на стекло, морщась от холода, прикладывает к нему пальцы. Ничего не меняется — дыхание, которого у нее уже и не должно быть, ничто и никого не может согреть. Наверное, потому, что не так давно из нее вытекло слишком много крови. Да и мороз лютый, и стекла довольно толстые. Иногда затейливая ледяная вязь подтаивает, и сквозь образовавшиеся круглые «окошки» Анжелина видит Марка. Только его — хотя есть еще несколько человек, по которым она скучает. Первый раз Анжелина видит его, когда брат наблюдает за умирающим Сетом. Впервые за долгое (насколько долгое?) время ей становится по-настоящему тепло. А она уж и забыла, каково это. Анжелина ловит себя на том, что и сама столь же пристально следит, как лезвие рассекает почти пополам того, кто… Она отшатывается от окна, закрывает лицо руками — и только что бывший прозрачным участок стекла вновь покрывается стрельчатым ледяным рисунком. Анжелина больше не видит ни брата, ни испустившего дух Сета Бакстера. Ей очень хочется снова посмотреть на Марка. Каждый раз, когда кусочек оконного стекла оттаивает, она видит брата. И каждый раз — это очень страшно, потому что кто-то умирает. Умирает из-за него. Те жуткие механизмы заставляют пролиться чужую кровь, и грань между миром живых и этим ее новым миром истончается на какие-то секунды. Люди умирают из-за Марка. А не из-за нее ли? Может, это ей самой, до костей промерзшей, слишком хочется тепла, ей, обескровленной, хочется хотя бы вида чужой горячей крови? Спросить бы Марка. Спросить — «зачем?». Спросить, собирается ли он остановиться, — ведь теперь, кажется, он волен выйти из этой Игры. Нет. Даже если увидит его здесь, спрашивать не станет. Марк всегда терпеть не мог тех, кто задавал лишние вопросы. И старался не задавать ей их сам. *** Когда перепуганная Бев притащила ее домой, родителей не было. — Что там у вас? — буркнул Марк, которого подруга сестры за руку втащила в кухню. Анжелина держала стремительно распухающую правую руку под струей холодной воды. — Мы просто… — Заткнитесь, обе. А ты дай сюда руку. Боль, чуть приглушенная водой, вновь охватила руку девочки до самого локтя. Синяки, мелкие неглубокие порезы, кровоподтеки по всей кисти. Серебряное колечко, подарок на десятилетие, до крови врезавшееся в палец. — Пошевели пальцами. Можешь? Анжелина попробовала, и тут же заорала от боли. Беверли тихонько завыла, утирая кулаком покрасневший нос. Анжелина не плакала, только закусила губу. — Поехали в больницу. Будем ждать — станет еще хуже. — Нет, только не в больницу! — Не хочешь объяснять, как это случилось, да? Анжелина кивнула. Бев в испуге переводила взгляд с подруги на ее старшего брата. Тот что-то прикинул в уме и сказал: — Поехали. Отвезу тебя туда, где вопросов задавать не станут. Права он получил только пару месяцев назад, летом. Мать не разрешала брать ее машину, но Марк отыскал ключи и выехал из гаража. — Садись. — А ты — чтоб ни слова никому, — вся дрожа, напутствовала Анжелина хлюпающую носом подружку. По счастью, дядя Хэл тоже не любил лишних вопросов. И, что еще лучше, был врачом. — Переломов нет. Но болеть будет. Сейчас я наложу тебе повязку и вколю обезболивающее. Придумаете, что сказать родителям? — Придумаем. — А ты, юная мисс, расскажешь все как было. Только нам двоим. Этот вопрос лишним не был. А ведь взрослые очень любят их задавать. Но вот у дяди было полное право спрашивать. После укола боль начала отступать. Анжелина заговорила, и ее голос почти не дрожал. — Мы с Бев…точнее, я. Я поспорила со старшими девчонками, что смогу достать банку газировки из автомата в школе. То есть украсть, хотя деньги у меня были. Я знала, что младшие мальчишки так делают, видела. А девчонки сказали, что я побоюсь. И что у меня рука не пролезет. А рука у меня пролезла, и я почти взяла банку. И тут зацепилась за что-то кольцом. Я очень боялась, что меня увидит кто-нибудь из учителей, или какой-нибудь гад вроде Билли увидит и тоже им расскажет. И родители узнают, и…в общем, я попросила Бев бросить монетку. Мы подумали, что там внутри сработают эти…штуки, которые заставляют банку выпасть. И что моя рука освободится. А стало только хуже. — Ты должна была попросить Бев позвать на помощь. Анжелина подняла голову и удивленно посмотрела на дядю. Как взрослый может говорить такое? А ей-то казалось, что он все понимает. Неужели и Марк тоже? — Тогда бы все узнали. — Ты сильно рисковала, — подал голос Марк из-за спины дяди Хэла. Тот кивнул: — Все и так узнали бы, останься ты без руки. — Но, дядя Хэл…я хотела сама. И у меня получилось. Мы с Бев тянули и тянули мою руку, было очень больно, но я выбралась. И мы…я…вытерли кровь. Бев испугалась. Я сказала ей выбросить мой платок. По-настоящему страшно ей стало только тогда, когда Бев притащила ее домой и позвала Марка. Неприятности не кончились — они только начинались. Но теперь все обойдется. Разве нет? — Забирай ее, Марк. Тебе еще надо вернуть машину на место. Будешь приводить ее ко мне. Тебе ясно, Анжелина? Я обещаю ничего не рассказывать родителям — только если будешь приходить каждый раз, как я сочту нужным. Без вопросов и прочих глупостей. Какие они все-таки… Мама разоралась бы, а потом стала бы плакать и полезла с поцелуями. Отец…нет, он никогда не повышал на нее голоса, но спокойное перечисление ее проступков было даже хуже, чем крики матери. Ей помогли. И будут помогать. А остальное — ерунда. Все будет хорошо, особенно если она будет вести себя как надо. Без вопросов и прочих глупостей. Марк загнал машину в гараж и с облегчением вздохнул. Анжелина не пошла в дом — уселась на ящик с инструментами и выжидательно посмотрела на брата. — Скажи, ты очень рассердился? — Как можно сердиться на десятилетнюю малявку? Вообще, если честно, голову бы тебе оторвал. Но подожду, пока заживет твоя рука. — Правда подождешь? — Правда. — Дядя сказал, я наделала глупостей. Это потому, что я хотела украсть? Дядю она спросит завтра. А пока можно спросить Марка, он хотя бы говорит с ней как с большой, не переходя в ор и дурацкое сюсюканье. — Поговоришь с дядей сама. Он вроде как умеет объяснять так, чтобы до всякого доходит. Наверное, делает это лучше меня, но я попробую. Во-первых, если собираешься нарушить какие-нибудь правила, ты должна быть уверена, что не попадешься. Страх сильно портит дело. Во-вторых, ты поспорила с какими-то старшим девчонками. Хотела доказать, что не хуже их? — Они крутые, особенно Хейзел, а я… — А ты маленькая и глупая, уж извини. Тебя можно развести на идиотский поступок, а потом поржать, когда тебя заловят. Мнение каких-то идиоток для тебя так важно? И в-третьих. Ты полезла в машину, даже не зная, как она работает. Да, ты видела, как это делает эта ваша шелупонь. Раз — мелкий засовывает руку. Два — вынимает ее уже с банкой газировки. Но что там, внутри? Если еще раз решишься на такое дело, ты должна все это знать. — Мне что, пойти учебники почитать? — слабо улыбнулась Анжелина. Вроде брат не так и сердится. — Но это же совсем не круто. — А, снова дорогая подруга Хейзел. Она-то уж точно ничего не читает. Вот это круто, да? Анжелина проворно вскочила с ящика и отступила на несколько шагов. — Ой, а ты сам-то…учитель нашелся! Думаешь, шестнадцать — и уже все можно? — поддразнила она. — Кому тут у нас «нужно поднажать, чтобы не пролететь мимо колледжа»? — Я старше, мне можно! — откликнулся брат. — А вот тебе лучше поднажать заранее. Я-то не такой дурак и не застревал в автомате с шипучкой! — Если ты когда-нибудь в чем-нибудь застрянешь, я ни за что не буду смеяться, — заверила Анжелина, подобравшись к Марку. Обняла за пояс, ткнулась лбом в грудь. Пару секунд не терпевший нежностей брат покорно выносил это. — Отвали, надоела, — сказал он и потрепал ее по волосам. Анжелина и не думала «отваливать». — Тебе еще надо придумать, как объяснить вот это. Когда придумаешь — расскажешь. Надо прикинуть, прокатит или нет. *** В этот раз оттаявшее «окошко» в стекле не затягивается гораздо дольше. Стрельба, крики, огонь, снова крики. Людей куда больше, чем в прошлые разы. Теперь, похоже, прольется и кровь самого Марка. «Если ты когда-нибудь в чем-нибудь застрянешь, я ни за что не буду смеяться». Анжелина не смеется. Она изо всех сил стучит в стекло. — Я смогла выбраться, и ты сможешь! Вспомни чертов автомат и мою руку! Может быть, он действительно вспомнил. Причудливая морозная вязь затягивает прозрачный участок стекла куда медленнее обычного. Анжелина успевает увидеть, что брат выжил, хотя кровь его и пролилась. Много крови — но все-таки меньше, чем потеряла она. Анжелина не знает, увидит ли Марка снова. Не через оттаявшее стекло, а здесь, в этом холодном доме. Здесь и сейчас — в этом остановившемся времени. А если увидит, то они сядут и обо всем поговорят. В комнатах полно всякого хлама, она еще и половины не разобрала. Может, найдется и ящик с инструментами. Когда-то они с братом могли сидеть на нем вместе. Нужно столько сказать друг другу. И да — без лишних вопросов и прочих глупостей. Может быть, тогда в ее новом доме станет на долю градуса теплее.