Deux coeurs - une melodie

Прага 1785 год. Этой зимой для чешской публики был особенно оживлённый театральный сезон. Шутка ли – две крупные постановки и несколько концертов от знаменитых композиторов, в том числе и от первой женщины-композитора Моцарт. Билеты скупались чуть ли не мгновенно, в видных салонах царили воодушевленные разговоры об искусстве, а все светские дамы, которые считали себя хоть немного разбирающимися в этой области, старались узнать о каждой новинке побольше – словом, весь высший свет Праги готовил себя к предстоящим премьерам. Зима в тот год выдалась довольно холодной. И хотя она не особо отличалась от зимы Вены, холодные ветра всё же давали о себе знать даже в самый безоблачный день. Это довольно ощутимо мешало Моцарт работать, заставляя выбирать между пронзающим холодом из приоткрытого окна и душным тёплым воздухом полностью закрытой комнаты. Порой это сильно раздражало и никак не способствовало написанию музыки. Но этот день был не из таких. На столе у австрийки вот уже несколько дней ютились в небольшой банке несколько еловых веток, их запах вносил в комнату зимнюю свежесть, казалось, от иголочек даже веяло прохладой. Этот чудесный способ подсказала в одном из писем добрая подруга Констанция – она часто покупала еловые ветки, когда хотелось внести в дом немного свежести. Благодаря новому приобретению, вдохновение Моцарт вновь проснулось с большей силой, и та, не теряя времени, с удовольствием записывала новую мелодию. Был уже вечер, небольшую комнату гостиницы освещал лишь один подсвечник, но Амадее совершенно не было до этого дела. Она вся была в своей музыке, тем более, что эта музыка была более личной, связанной с гораздо большим, чем любое её произведение для концертов. Виктория могла бы их и с закрытыми глазами сыграть. А это – новая идея, новая мысль, связанное не только с ней, но и с другим человеком, который был очень близок Амадее. И сегодня он ждал её. Моцарт быстро перевела взгляд на стрелку настенных часов: она едва-едва лениво перевалила к верхней чёрточке, показывая ровно семь. Пожалуй, её уже ждут. А учитывая, что австрийка и так уже опоздала на полчаса, то определённо стоило поторопиться. Впрочем, Моцарт всегда славилась тем, что никогда не приходила вовремя. И тот, кто ждал её, прекрасно это знал. Представив его раздосадованное лицо и чуть поджатые губы, австрийка не могла не улыбнуться. Легко подхватив ноты и положив их в сумку, композитор быстро вышла на улицу, по пути небрежно накинув плащ. Поймать ей пришлось совершенно обычный городской экипаж, но пары лишних монет извозчику хватило, чтобы оставить в тайне место, куда знаменитая композитор направлялась. А попасть туда Моцарт хотелось нестерпимо. Эта неделя проходила мучительно долго – между светскими раутами и ежедневными приглашениями сыграть в некоторых знатных семьях. Как знаменитость, Амадею везде хотели видеть, и писать столь нужную ей музыку она могла лишь по утрам и поздно ночью, когда голова нестерпимо раскалывалась от усталости и выпитого вина, но в мыслях продолжали играть лёгкие мелодии флейт. Больше всего Виктории хотелось изобразить своё маленькое вдохновение идеально, как оно звучит в голове, чтобы он остался доволен, чтобы увидеть на его лице мечтательную улыбку и дымку в глазах… Пожалуй, для Моцарт стало необходимостью видеть такую его реакцию на её музыку. В конце концов, после этого создавались самые лучшие произведения её любимого коллеги-композитора. Экипаж со скрипом остановился у небольшого загородного особняка, извещая девушку о том, что они уже прибыли. На улице было темно, но Виктория смогла рассмотреть очертания дома. Сальери, кажется, говорил, что этот небольшой особняк принадлежит его хорошим друзьям, и те попросили его присмотреть за домом и слугами, пока они будут в отъезде. Что весьма удачно совпало с приездом самого Антонио в Прагу. И именно к нему Амадея так и спешила сегодня. Волнение настолько охватило австрийку, что та невольно опустила руку в сумку, чтобы проверить наличие нот, и приятно улыбнулась, когда бумага легко сомкнулась под её пальцами. Около дома её уже ждал лакей, заранее предупреждённый господином о её приезде и так же заранее наученный, как себя с ней вести. Склонив в почтении голову, он открыл ей дверь и проводил вперёд по длинному коридору. В доме Сальери всё было совсем иначе. Повсюду было тепло, в очагах каминов ярко горел огонь, и пахло пряным глинтвейном. Запахи, ощущения смешивались в разнообразную феерию, от которой голова Моцарт тут же наполнилась приятной лёгкостью, заставив девушку прикрыть от удовольствия глаза. И, конечно же, она обязательно бы заблудилась в этом доме, если бы лакей не вёл её в нужном направлении. Природное любопытство просто не позволяло пропустить мимо глаз каждую комнату, встречающуюся на пути, так и хотелось везде побывать, всё осмотреть, засунув нос в каждый уголок. Моцарт, с её непосредственностью, не составило бы туда отыскать самое интересное, по своему мнению, место в этом доме и засесть там играть или же сочинять. Особенно, если в нём бы присутствовал её самый любимый композитор. Очнулась австрийка только тогда, когда слуга тихо попрощался с ней и спустился вниз по лестнице. Виктория оказалась прямо перед дверью в кабинет. Не услышав музыки оттуда, Амадея чуть напряглась, но как только её пальцы потянулись к дверной ручки, их быстро, но несильно, перехватили, и в следующее мгновение Моцарт встретилась взглядом с блестящими в полутьме тёмно-карими глазами. - Ты, наконец, пришла, amore mia, - заволок пространство мягкий, бархатный голос, а затем Сальери прикоснулся губами к её пальцам, нежно целуя. Сердце Амадеи привычно пропустило удар, - Надеюсь, любопытных глаз не было по пути. - Все, кому я была сегодня хоть как-то интересна, насладились мной на дневном концерте, - позволила себе небольшую ироничную усмешку Моцарт, чувствуя, как губы Сальери размыкаются в ответной улыбке. По руке пробежала едва уловимая дрожь от ещё одного прикосновения к костяшкам пальцев. - Ты ждал меня? – Моцарт не спрашивала: она утверждала с уверенностью, а в её глазах сияли лукавые искорки. Но Сальери, пусть и раскрыт, не хочет сдаваться сразу. - О, я просто вышел немного размяться и открыть окно, и…да, - пожалуй, слишком быстро, - Я слышал, как подъехал экипаж. Однако я не мог отказать себе в удовольствии поприветствовать тебя лично, - ладонь Виктории уже давно высвободилась из чужих пальцев и проводила одной Моцарт известные линии по щеке композитора. Обхватив руками уже хорошо изученное лицо, девушка прикрыла глаза, поддавшись вперёд и не встретив никакого сопротивления по пути. Их поцелуй был жадным и чувственным – они оба не виделись слишком долго и скучали слишком сильно. Накопившиеся за долгие недели эмоции требовали выхода. Одного поцелуя им явно было мало, но времени на восполнение у них было ещё много, а дело, собравшее их вместе, требовало внимания здесь и сейчас. Впрочем, Моцарт позволила себе выхватить ещё несколько минут, обняв Антонио покрепче и уткнувшись ему в волосы. Дыхание мужчины коснулось её уха: - И да, как бы, между прочим,…Полчаса, Амадея! Виктория, не выдержав, рассмеялась. - Прости, я была очень увлечена записью своей части, - пробормотала она, впрочем, ни капельки не жалея. Музыка действительно захватила её с головой в последние дни, так, что австрийке с трудом удавалось думать о чём-либо другом. Сальери знал это, ведь сам же и предложил ей совместную работу, - Да Понте уже здесь? Эта фраза заставила их обоих немного вспомнить о реальном мире. Антонио отстранился от Амадеи примерно на такое расстояние, которое и должно разделять давних коллег. - Да, он как раз ждёт нас в кабинете. Наше отсутствие, пожалуй, затянулось, - сказав это, Сальери открыл дверь и жестом пригласил Моцарт войти. Вся обстановка комнаты, казалось, настраивала на рабочую атмосферу. И ровное полыхание огня в камине, и расставленные нотные литы на клавесине, и скрип пера Да Понте, когда он сосредоточенно корпел над бумагами. Правда, услышав скрип двери, либреттист приподнял голову и усталым взглядом посмотрел на вошедших: - Маэстро Моцарт, моё почтение. Очень приятно Вас видеть, - в ответ на это Моцарт лишь полукомично поклонилась, мимолётно доставая из сумки ноты. Лоренцо Да Понте старательно делал вид, что понятия не имел о каких-либо отношениях между двумя его коллегами, но и Моцарт, и Сальери знали, что он прекрасно осведомлён обо всём происходящем. Они сами доверили ему эту тайну, как одному из близких друзей, а либреттист, оправдывая их доверие, никому ничего не говорил, как бы сильно его не терзали сплетники. Несмотря за прочно установившееся между двумя композиторами положение непримиримых соперников, люди зачастую не могли их так определять, видя перед собой весьма примечательных мужчину и женщину. Слухи самого разнообразного содержания вспыхивали то тут, то там, разъярённый Розенберг едва успевал гасить их очаги. И именно поэтому Сальери не хотелось раскрывать истинную суть вещей, подтверждая интриганам их правоту. Было ещё рано. Сплетни – как самый страшный яд, проникают в самые далёкие глубины сознания и разрушают всё на своём пути. Его любовь к Моцарт была тайна, священна. Только его, личная частичка души, к которой он никому не позволит прикасаться. И именно потому они с Викторией на людях вели себя подчёркнуто официально, непредвзято, хотя весёлая Амадея всегда норовила выйти за грани, встречались только в тех местах, где их никто не мог бы видеть, и приезжали друг к другу очень осторожно, когда им доводилось оказаться в других городах, как сейчас. - Кстати, какова цель твоего визита в Прагу, так удачно совпавшая с моими выступлениями здесь? - хитро прищурившись, тихо спросила Моцарт, склонившись к нотам на пюпитре, чтобы оставить на них пару заметок. Сальери в это время, находясь всего лишь в нескольких сантиметрах от неё, подбирал аккорды - У меня в этом городе есть ученики, - так же тихо ответил он, краем глаза взглянув на Да Понте. В этот момент мужчина почувствовал себя мальчишкой, который отчаянно пытается скрыть свою проказу от взрослых. Но Лоренцо так усердно занимался соотношением слов с нотами готовых партий, что, казалось, не замечал маленькой авантюры композиторов. Моцарт лукаво улыбнулась, но ничего не ответила. - Но я несомненно посещу твою академию в Ностицовском театре, - добавил Антонио, когда склонился к полу, чтобы поднять упавшее перо раньше Моцарт. Виктория замерла рядом с ним и, раздумав мгновение, быстро коснулась губами его щеки, оставляя почти неощутимый поцелуй. - Я буду ждать, - сказала она с той медовой улыбкой, от которой сердце итальянца заходилось в безумной пляске, а мысли словно застилала сладкая патока. И хотелось поднять на руки и закружить своего светлого ангела, радуясь каждой секунде, вдыхая аромат её духов с тонкой ноткой яблок. Но реальность каждый раз возвращала его на землю любой мимолётной мелочью, вроде скрипа пера Да Понте, и Сальери ничего не оставалось, кроме как тряхнуть головой, отгоняя наваждение, и выпрямиться. Однако у них всё ещё оставалась музыка. В ней можно было быть искренними, не оглядываясь по сторонам. Сальери безумно нравилось работать с Моцарт, сочинять с ней. Мелодия лилась чудесными гармониями, яркие, воздушные переходы, весёлое настроение темы…его немного строгое, торжественное начало и искристый, подвижный припев Моцарт. Разноцветная гамма звуков смешивалась по комнате, наполняя душу пьянящим ощущением эйфории. И все ангелы, святыни меркнут на фоне этой прекрасной музыки. Их музыки. Возможно единственной и последней, но надолго отпечатавшейся в сердцах обоих. Как маленькая, воздушная нить, связавшая двух талантливых композиторов. Моцарт и Сальери. Белое и чёрное перо, что летают над нотным станом, оставляя за собой вязь нот. Таких простых, чёрных, неказистых, но с ярким фейверков из частичек двух душ внутри. Эта кантата, которую исполнит Нэнси Стораче, вернувшаяся на сцену. Эта кантата для будущей оперы Сальери, «La Grotta di Trofonio», которая впоследствии станет любимым произведением итальянского композитора. И эта самая кантата с музыкальным посланием длиною в вечность, которое и даже спустя сотни лет вряд ли смогут разгадать. - Ты собираешься показать эту кантату Корнетти? – Моцарт выглядела недовольной, когда обратилась к коллеге с этим вопросом. Сальери моргнул, поправляя линии нот в последнем такте. Кажется, он пропустил небольшую беседу между Амадеей и Да Понте. Выпрямившись, мужчина кинул испытующий взгляд на Лоренцо, но тот старательно делал вид, что разговор его не касается. Неуспешно пряча, впрочем, улыбку, выдающую с головой. - Он всего лишь подправит партию под голос Нэнси Стораче. В конце концов, он её друг и знает её вокальные возможности лучше нас, -спокойно произнёс Сальери, стараясь свести на нет больной вопрос. Моцарт была непримирима, когда дело касалось её музыки – уж он-то это прекрасно знал. Словно читая его мысли, Амадея тряхнула головой и раздражённо фыркнула: - Корнетти только испортит её своими нелепыми вставками, - своим возмущённым, взъерошенным видом она походила на маленького воробушка. Сальери тут же ощутил внезапный порыв поддаться вперёд, прижать свою австрийку к себе и уткнуться носом в её макушку, шепча какие-нибудь глупые, успокаивающие слова. Но нельзя, ведь он серьёзный композитор, сейчас самый разгар работы, а Антонио Сальери никогда не был тем человеком, который запросто теряет голову, когда это совершенно не нужно. Раньше мужчина ощутил бы ещё и сильное раздражение, вызванное таким вызывающим поведением Моцарт и безответственным отношением к работе. Но за долгие годы её пребывания рядом итальянец привык к этому и ко многому другому, что окружало экстравагантную девушку- композитора вместе с её мелодиями. Извечно холодный Сальери постепенно оттаивал, стоило появиться рядом Виктории Амадее. Она была всем тем, чем не являлся он. Антонио никогда не отпустил бы её, даже, если бы эта австрийка стала причиной его падения. Как каждый человек не может жить без кислорода для дыхания, так и композитор не может жить без своей музы. Даже в таком её смертном обличии. Их работа продолжалась ещё несколько часов, протянувшихся, как показалось всем троим, целую вечность. Каждая её секунда была наполнена музыкой, скрипом пера. Изредка композиторы перебрасывались с либреттистом парой слов по поводу того, как будет лучше совместить ноты с текстом стихов. А затем Да Понте тепло попрощался со старыми друзьями и покинул дом, пахнущий пряным глинтвейном и наполненный теплом от огня камина. Сальери вносил последние штрихи в законченную кантату и украдкой поглядывал на Моцарт, которая уходить не собиралась. Её взгляд застыл на пустом пюпитре, словно она до сих пор видела стоявшие там минуты назад ноты. А музыкальные пальцы легко, не нажимая, водили по клавишам клавесина, словно вбирая в себя звуки новой мелодии. Со старой, заедающей тоской Сальери подумал о том огромном таланте, спрятанном за этими пальцами. Как несправедлива была судьба, подарившая этой несуразной австрийке гениальный дар, а ему оставившая лишь наблюдать, да сгорать на костре зависти. И даже сейчас, просматривая ноты их совместной работы, Антонио видел ту колоссальную разницу между его и её музыкой. И при этом он всё равно старался быть рядом, он любил её, как бы сильно не терзали его внутренние демоны. Моцарт была искренна с ним, она была настоящей, пыталась согреть своего завистника. Было бы просто несправедливо лгать и ей и себе, постоянно отталкивая, избегая, выдавливая из себя ненависть. Если бы перед Сальери поставили яд и два бокала, его рука бы дрогнула…и насыпала бы яд в его собственный бокал. - Я запомню её именно такой и никакой больше, - внезапно нарушила тишину Моцарт, пройдясь по клавишам. Сальери поднял голову и, как зачарованный, неотрывно проследил за движениями натренированных пальцев, - Хочешь, я сыграю её тебе? – И лёгкая, дразнящая улыбка, заставившая брови Сальери подняться вверх. - Ты уже запомнила её наизусть? – спросил он, не веря до конца в незримый вызов Моцарт. – Этого не может быть, - Австрийка подмигнула ему, словно ждала этих слов и, повернувшись к инструменту, просто и абсолютно правильно начала играть куплеты, написанные его рукой. Сальери застыл, наблюдая за ней. Чёрное перо выскользнуло из ослабевших пальцев. И всё-таки, она гений. Творящий волшебство с гармониями гений, который запомнил партию буквально за пять минут и совершенно безупречно исполняет её сейчас. И она вся – его. Маленькое, тайное сокровище, которое когда-нибудь его погубит. А до тех пор, эта лучистая австрийка составляет по кусочкам его жизнь, из таких вот маленьких, простых моментов, которыми он может наслаждаться всей душой. Стул неприятно скрипнул, когда Сальери поднимался с места, но это не испортило целостности композиции. Медленно, стараясь каждым шагом угадать ритм, композитор подошёл к играющей Моцарт и нерешительно, боясь помешать, обнял её сзади. С трепетом и благодарностью он почувствовал, как Амадея прижалась к нему в ответ. Мягкий, обволакивающий туман в голове. Приятное тепло чужого тела и мимолётный запах духов с яблочной ноткой. Чудесные звуки, сливающиеся в восхитительную гармонию их одной и единственной совместной кантаты.