Крушение

      Большинство людей были и остаются непроходимыми тупицами. Лекс прекрасно понимал отца в этом вопросе и полностью с ним соглашался. Толпы, тысячи, миллионы людей настолько непроходимо глупы, что странно, что они все еще живы. Странно, что они с такой беззаботностью и улыбкой на лице могут ходить по улицам Метрополиса и смеяться со своих глупых шуток. Странно, что им даже не приходит в голову то, насколько они ничтожны, ущербны. Им всем место в газовых камерах нацистов Второй мировой — ведь их абсолютно не жалко.       Лекс был очень умным мальчиком. Очень.       Очень умным. Учителя часто жаловались его няне на поведение шибко активного и любознательного мальчика, который не любил стричься и обожал прятаться ото всех за длинными волосами, закрывающими глаза.       «Ты ведь Лютор», — гаркнул на него отец, в присутствии няни легко ударив мальчика по затылку, и сказал женщине отвести его вниз, к приехавшему парикмахеру.       Лекс тогда ничего не понял. Да, он Лютор. Да, было бы некрасиво фотографироваться с папиными бизнес-партнерами позади дома на свежем воздухе со своей любимой прической, потому что ветер вмиг сделает из твоих волос какой-то кошмар. Отца Александр видел редко, еще реже он видел его в нормальном расположении духа. Казалось, что мужчина может улыбнуться каждому, кроме своего сына.       «Лекс, как можно быть таким тупым?».       Лекс, ну правда?       Обида росла. Росло непонимание. Росла злоба. Ненависть. Желание вцепиться маленькими ручонками в отцовскую шею и начать душить. Душить и душить, понимая, что он больше никогда не поднимет на сына руку. Что он не посмеет обидеть его, оскорбить, порвать домашнюю работу, которую Лекс делал с таким трудом четыре часа и забыл убрать со стола.       Лекс не был тем мальчиком из наивных рождественских фильмов и мультиков, что слепо продолжают верить в то, что мир изменится, и несут родителю изрисованную бумажку с уроков рисования, чтобы продемонстрировать свою любовь. Нет-нет, Лекс был вовсе не таким. По утрам, когда челюсть болела и он не мог пережевывать пищу, мальчик представлял, как рука отца оказывается в соковыжималке. Вместо обагренной кровью комнаты ему казалось, что на стенах будут черно-серые кляксы, ведь внутри у отца была лишь грязь и слизь.       Он улыбался мужчинам, чей живот был отдельным живым организмом и весил по меньшей мере половину их веса, но срывал всю ярость на сыне.       Лютор-старший часто останавливался около окна и попивал какой-то коричневатый напиток из стакана. А иногда он подолгу, не отрываясь, смотрел на стены. В день, когда Лексу исполнялось восемь, отец чуть ли не вышиб дверь в его комнату и провел внутрь троих мужчин. Они переносили нечто прямоугольной формы, замотанное в шелестящую коричневого цвета упаковку.       И появились они. Картины-картины-картины, в каждой комнате, чуть ли не по несколько штук. Лексу казалось, что отец даже сокрушался по поводу того, что в туалет и в ванную комнату нельзя ничего повесить. Картины были темными и мрачными, на них были убийства, демоны, дьяволы, кровь, оружие, горящие глаза, людская злоба, страх, ненависть. Покривившись и поплакав (он ни раз сильно ударяет себя по руке за такую слабость), Лекс находил в этих произведениях себя.       Темные и устрашающие, это были они, они – тысячи и миллионы тех Лексов Лютеров, у которых есть смелость на то, чтобы отомстить обидчику.       Лекс становился все старше и старше, обида росла, как и ненависть. Всепоглощающая, сжигающая изнутри, разъедающая, кажется, даже внутренние органы. Мальчик стал серьезно болеть, за что получал разочарованные вздохи и взгляды от отца. Бить его он теперь не мог – врач приходил ото дня в день и мог заметить синяки.       Лютор-старший стал брать мальчика с собой на какие-то поездки и встречи с людьми.       Это случилось именно там. Лекс помнит. Безумно доверчивый и благодарный взгляд, направленный сотнями человек именно на его отца. Крики «спасибо», «спасибо, Господи», «спасибо, мистер Лютор!» затмили его сознание и вызвали непрошенные слезы. Мальчик постарался их скрыть, но отец уже начал наклоняться к нему, чтобы приобнять свое «любимое чадо» на публике, как неожиданно его отвлекла секретарь.       Лекс понимал, что может случиться, если отец увидит его слезы. Он не считал, что плакать – плохо, иногда надо было позволить себе выпустить внутренние переживания и эмоции, но плакать при отце – непозволительная роскошь. После такого Лекс мог бы плакать сколько угодно, вот только теперь от боли и унижения. От настоящей, физической боли.       — Вы как сам Господь-Бог! Спасибо вам огромное!       Отец просто поделился приличной суммой денег, которая для него значила примерно то же самое, что неубранный мусор где-то на заднем дворе. Поделился, чтобы помочь жертвам терактов и их семьям. Организовал выплаты, оплатил больницу и самое современное лечение, помог с рабочими местами и вообще был ангелом. Люди не знали, что автором идеи выступил один из помощников Лютора-старшего и что сам Лютор оставил все дела по пожертвованиям на двух своих секретаршах.       Он даже не знал, когда именно произошел теракт, и что случилось, пока ему не сказали об этом неделю назад.       Он ничего не знал.       И он Господь? Бог?       Искалеченный и умирающий человек в маленьком Лексе ощетинился, давая приказ постучать по голове отца теми кирпичами, которые строительная бригада держит на заднем дворе. Не будет следов крови, не будет ничего, ведь его отец – поганый выродок, существо, живущее за счет того, что слишком хорошо приспособилось к окружающей среде. Хорошенько подумав, Лекс понимал, что он тоже является выродком. Дети не виноваты в ошибках своих родителей, но дети почти всегда очень сильно на них похожи. А такой человек, как его отец, передал бы всю мерзость своего рода на генетическом уровне.       Лекс не знал почти ничего о своей матери. Он видел пару фотографий, с которых она мило и натянуто улыбалась, он был очень сильно на неё похож, но он её не знал. И не хотел узнавать, не хотел оставлять себе эти фотографии, не хотел даже думать о ней. Она умерла. В эту самую минуту она гниет где-то в гробу. Она оставила его, пускай и не по своей воле, но бросила, и сейчас он вынужден пропускать школу и говорить врачам, что нос сломан из-за неаккуратного спуска по лестнице, а не из-за разъяренного отца.       Лекс должен тихо плакать в подушку по ночам, ненавидя себя за слабость и данное от природы худощавое телосложение. Лекс не может противостоять отцу, не может похвастаться успехами в спорте и сильными и крепкими мышцами, но…       Александр Лютор оказывается невероятно умным мальчиком. С годами он становится все усидчивее, а его взгляд – все быстрее. Он словно сошедший с ума мотылек, кролик, у которого появились зубы льва, он рысь, пантера, гиена. Львы часто красуются своей гривой перед остальными, часто превозносят себя и определяют для себя какую-то божественную миссию, поэтому Лекс не лев. Но он король.       Король среди этих жалких и мелочных людей, глупых, надоедливых созданий, непонятно зачем раскрывающих рот. Человечество обладает такими огромными знаниями, а эти уродцы даже не знают, чем отличается обычная простуда от гриппа, и что такое пневмония?       Знаете, что случается с жестяной банкой газировки, если на её крышку наступить? Лекс загадывал желание на три Новых года подряд, чтобы нечто подобное случилось с половиной земного шара с абсолютно тупыми людьми.       Но никаких массовых смертей не было. Войн тоже. Страны договаривались обо всем мирным путем, рыча друг на друга после официальной части мероприятия. Дураки, не задумываясь, продолжали жить, в то время как все нормальное в Александре умирало. Внешне он практически не изменился, вот только теперь ходил абсолютно один, избегал общества еще сильнее и наконец-то снова начал отращивать волосы.       Ему казалось, что так он выглядит безобиднее. А люди ведь всегда решают о степени безобидности по внешнему виду, правда?       Лекс хотел, чтобы тупицы повымирали. И его желание исполнилось, спустя тысячи ужасных дней.       Умер его отец.       Наконец-то.       Лекс был готов вогнать нож в уже холодный мерзкий труп, разбить голову, попинать старика ногами, но он лишь нервно улыбнулся и отошел от кровати, на которой лежало тело. После похорон он по-тихому сжег эту кровать, а потом и половину отцовских вещей.       Благо еще отец не был настолько непроходимым тупицей и давным-давно переписал все свое имущество на сына. Единственного невероятно умного сына, которого просто обожали, хоть и считали весьма странноватым. Странность стала модной. Над ней ободрительно смеялись, а самого Лекса поглаживали по плечу.       Он улыбался.       А глупые люди продолжали потреблять кислород и жить дальше.       Никаких войн. Никаких происшествий. Лишь жизнь, в которой дурачки живут намного лучше тех, у кого есть мозги.       Лютор участвовал почти во всех разработках своей компании. Проводил много времени в лабораториях. Надоедал ученым, не смевшим что-либо возразить. Он был начальником, он давал деньги и платил за исследования. А еще он порой смотрел так, что сердце падало куда-то с сотого этажа на минус первый.       Лекс многое сделал для города, многое сделал для людей, но вот что странно – Богом его никто не звал. Никому не нужен был худенький парнишка со странным носом и подрагивающими руками как образец чего-то идеального и неповторимого.       Но нос ему два раза сломал отец. Из-за отца пришлось делать операцию и исправлять перегородку. В детстве его ручки заживали неправильно, и по сей день Александр проходил лечение у врача, страдая от болей.       И никто не назвал его Богом, когда он спас целый город от того, что натворил этот безумный выродок из космоса. В красном плаще. С буквой «S» на груди. Он словно пришел с детского утренника и пошел громить Метрополис. Не оставил камня на камне, снес головные офисы целых корпораций, убил тысячи невинных людей. Еще больше сделал инвалидами.       И о, чудо! Он стал новым Богом!       Не Лекс, отдавший состояние за восстановление города, а он! Он! Необыкновенный мужик в обтягивающем костюме и с плащом за спиной! Гениально!       Сколько он еще должен убить, прежде чем в его честь будет основана новая вера? Или, может, чтобы сильно не заморачиваться, люди назовут его тем самым Иисусом Христом, сыном божьим?       Время шло, а пальцы иногда все продолжало ломить от боли. Голова Лекса работала на пределе, пока он обдумывал и составлял план. Гениальный план, надо признать. Просто шикарный. На руку ему сыграло расположение Готэма и Метрополиса. Рядом. Почти что несколькими метрами разделенные города представляли собой шикарную картину того, какой жизнь должна быть, и того, как жить не стоит в принципе.       А неподражаемый Рыцарь, Темный рыцарь, Ужас, летящий на крыльях ночи, еще один полудурок, решивший облачиться в костюм с плащом, Лексу невероятно помог. И чего сложного было в установлении личности обоих? Если бы полиция Готэма или Метрополиса постаралась, она бы давно поняла, кто конкретно стоит за личинами двух сумасшедших.       Но реальность Лютора не обрадовала совсем. Миллиардер Брюс Уэйн, цепляющий модель в каждое свое появление на публике, и обыкновенный Кларк Кент, какой-то журналист из Канзаса. Журналист. Бывший фермер. Из Канзаса. Бог.       Жалко, что никому нельзя было рассказать.       Но это смешно.       Ну правда ведь.       Стравить их было плевым делом. Еще легче, чем понять, кто они такие. Семья у Уэйна вообще была тема больная, он поэтому и старался выцепить очередную мадам, чтобы потом увести её к себе домой в свои черные покрывала. Мужчине элементарно не хватало материнской заботы и обычного человеческого тепла. Вся семья его была мертва, за исключением старого начальника охраны, к которому Лекс, посмеявшись, решил не приближаться.       Кларк выглядел намного безобиднее в этом плане. Любимая девушка, ставящая себя в глупейшие положения и лезущая на рожон, мамашка, живущая отдельно от сына. Одна. Совсем одна. Ты правда подумал, Кларк, что если напялить очки и зализать волосы в другую сторону, тебя никто не узнает? Неужели там в космосе тоже живут непроходимые тупицы?       Хлопнув в ладоши, Лекс со странной любовью посмотрел на криптонит за стеклом. Двух зайцев, в данном случае тупого зайчишку и летучую мышку, он раздавит одним ударом.       Бэтмен давно стоял у него на пути, пусть и негласно, мешая тестировать кое-какие препараты на ничего не знающих жителях Готэма. Мешающий проекту ЛексКорп касательно новой мощной электростанции для Готэма, которая, благодаря определенным испускаемым магнитным волнам от специальных автоматов, могла бы повысить риск заболеваний граждан и заставить их покупать новое лекарство. Придуманное, конечно же, врачами его компании.       Лекс с рождения, изо всех-всех своих сил старался быть хорошим. Выходило плохо, надо признать. А потом он просто устал стараться. Что им еще было надо? Он давал стране рабочие места, возможность развиваться, помогал деньгами и делал фотографии с учащимися начальных классов. А, еще и баскетбол. Построил целую сеть школ для детей с ограниченными возможностями. Жертвовал на долбанные книжки, часть из которых оказывалась любовными романами с ну очень странным рейтингом.       Взамен он просил немного, но наглые журналисты продолжали копать под его компанию. Метрополис категорически был против монополии ЛексКорп.       Демократия.       Долбанная демократия.       Они даже Супермена притащили в суд, чтобы мужик в красном плаще что-то сказал мужику, которого мыли и чистили несколько часов, чтобы добиться божеского вида. У которого нет обеих ног. Прекрасной дочурки. И это сыграло Лексу на руку.       Правда, пришлось пожертвовать Мерси, но в такой борьбе не обойдешься без сопутствующих потерь, верно?       Криптонский корабль рассказал ему абсолютно все. Дальше оставалось дело за самим Лексом. Схема была очень простая. Очень и очень.       «Самое главное для мальчика – его мама».       Но слава Богу, у Лекса не было мамы, так что его шантажировать никто не мог. Это он, Александр Лютор-младший, будто какой-то проходимец на фоне замечательного папаши, безумный и гениальный мальчик, весьма странно себя ведущий, это он был кукловодом. И Лексу это нравилось. Он испытывал какой-то невероятный детский восторг от того, что сильнейшее создание в мире стояло на коленях прямо перед ним. Это как встретить кумира всей своей жизни на улице в районе какой-то помойки тогда, когда ты сам зарабатываешь миллионы, а твой кумир перебивается мусором и покупает по дешевке наркоту.       Кларк, постреляв красными глазами направо и налево, чуть не расплакавшись при виде фото матери, отправился в Готэм, в то время как вертолет Лекса вернул его к кораблю.       — Нужно продолжать. У тебя же есть секретные архивы? Архивы других цивилизаций? Запускай их. Покажи мне все.       Думсдэй в это время становился все больше и больше от мощнейших ударов. Но тут, в наполовину разнесенном корабле криптонцев, было относительно тихо, хоть мокро и холодновато.       Другие миры. Чудовища. Ужасные на вид создания.       Демоны. Демоны, похожие на ангелов, насаживающие врагов на клыки, растущие отовсюду из собственного тела. Ангелы, погибающие в сражениях.       Люди были мелкими и беззащитными по сравнению с ними. И это был шанс для мечты всей жизни для Александра Лютора. Избавить Землю от ненужных и тупых людей, которые делали обстановку вокруг только хуже. Конечно, эти существа, объявись они тут, могли бы убить всех без разбора, но что, если ими как-то научиться управлять… что, если как-то попробовать, и…       Слишком глупый Лекс. Слишком тупой, как говорил его отец.       Наведенные на голову автоматы военных и приказ поднять руки над головой. Он и сам не заметил, как грязноватая вода превратилась в какую-то кровавую массу, в которой он здорово измазался.       Раньше, когда отец сильно бил его по голове, в сознании часто раздавался стук. Наверное, просто чувствительность была обострена до предела, вот Лекс и слышал шаги тех, кто в доме. Но стук был каким-то равномерным, с равным промежутком времени, с равной силой, обрушивающейся на его покалеченный мозг.       Но этот звук стал другим. Будто извещение, какой-то звонок, свидетельствующий о том, что конец начался. Начало конца. Конец начала. Лекс не осознает, что он наделал, не понимает, как серьезны последствия, да и звук через двадцать минут начинает надоедать.       Но Супермен мертв. А Кларк Кент каким-то образом погиб вместе с ним, «освещая происходящие события».       Бог умер, но спасительного облегчения почему-то не приходит. И оказывается, что был Супермен, что Супермена нет, — это не важно. Проблема не в этом. Лютор разочарованно закрывает глаза и чувствует мощный удар из прошлого, приходящийся в висок. После этого он попал в больницу и провел под наблюдением врача неделю.       Супермен мертв. Мертв. Мертв.       Но Лекс Лютор не только не стал богом, он стал демоном. Дьяволом. И вовсе не тем с красивых картин из его дома. Он стал отцом. Гнилым, у него черно-серая жижа вместо крови. Он как грязь. Он не человек. И из-за этого немного обидно. Совершенно чуть-чуть.       Все деньги он теряет, лучшее, что ему светит – пожизненное, если не электрический стул. Хоть Америка и не любит смертные казни, тут дело слишком серьезное. И Лекс знает, что самыми главными его противниками в заточении будут мама и та рыжеволосая девушка. Лоис Лейн. Отважная и туповатая журналистка, которая, если бы была хоть чуточку поумнее, поняла бы, что не стоит ковыряться там, куда не просят.       Благодаря ей от Лекса отвернулись даже «друзья» из правительства, обязанные ему своей должностью.       Звонок продолжал звенеть из часа в час. Из секунды в секунду.       На помощь никто не придет.       Лекс видел все ужасы и тайны этой вселенной, и то, что идет к ним, намного хуже, чем созданная им мерзость из трупа криптонца.       Лекс видел, что грядет.       А звонок все не прекращается, словно играет с ним, заставляя ненавидеть все звуки, удерживать тупые слезы и зажимать голову в руках. Динь-динь. Динь-динь.       Динь-динь.       Красные плащи теперь под землей. Гниют вместе с червями.       Идут новые. Они уж точно не будут вызывать никаких сомнений. Они будут убивать. Они будут наслаждаться писками маленьких человечков.       Идут черные плащи, плащи смерти, крови, войны, победитель в которой заранее известен.       Черные плащи. Черные плащи идут.