Письмо

«Привет, «Арт» и все «самописчики»! Я Ева, мне 22 и, как это ни прискорбно, у меня СПИД. В данный момент нахожусь в здании Криворожского ж/д вокзала в ожидании киевского поезда. Ожидать мне еще долго – два часа, так что этим временем решила сделать что-то общественно полезное и черкнуть пару строк всем запутавшимся в жизни подросткам. Только что вот купила свежий номер «Арт» и пробило, знаете ли, на рассуждения. Тем более рассказать есть что. Так вот, я возвращаюсь домой, в Киев, чтобы спокойно насладиться закатом собственной жизни. Наслаждаться, видимо, буду в полном одиночестве, поскольку родители на семейном совете торжественно поклялись забыть о моем существовании еще 4 года назад, лучшая подруга ушла в монастырь, а все остальные… Короче, итог получается какой-то стремный… Хотя начиналось все совсем не так. Начиналось все до жути красиво, примерно и порядочно. С младых ногтей была я хорошим ребенком (просто чересчур хорошим) из богемной семейки: папа – художник и мама – театральная актриса – постоянно лезли из кожи вон, дабы обеспечить любимому чаду безоблачное существование. Я не болела (потому что все время ходила тепло одетой), не разбивала коленки-носы (бегать и прыгать во дворе мне воспрещалось) и всячески оберегала свой моральный облик (т.е. общалась с такими же кретинками, как и я сама). Плюс ко всему участвовала в школьной самодеятельности, писала мерзкие стихи, а английский и французский преследовали мою неокрепшую душу с восьми лет. Отношения с противоположным полом строились в патологически дружественном тоне, а мысль о сексе до брака приводила меня в священный ужас. В итоге к 17 годам я представляла собой эдакую романтическую Феклу, которая красит губки бледно-розовой помадой и свято верит в то, что мир прекрасен. Заблуждению в скорее пришел конец. Я поступила в вуз, и пошли веселые деньки, прибавляющие седых волос моим родителям. Как это ни парадоксально звучит, но в группе я почему-то сдружилась с самым социально-опасным элементом. Ее звали Алисой, она красила волосы в розовый цвет и носила драные джинсы. Меня это в глубине души страшно шокировало, но и манило экзотическими неизвестностями. Любопытство, как говорится, великая штука. Алиса же относилась ко мне довольно снисходительно и благосклонно выслушивала мои романтические бредни о любви, верности и других подобных вещах. Иногда я даже ходила к ней в гости и, скромно попивая чаек, внутренне содрогалась, глядя на волосатых существ, свирепо взиравших на меня со стен Алисиной комнаты. В один из неурочных визитов я застала у Алисы компанию: народ пил водку, курил траву и занимался сексом. Изрядно нетрезвая Алиса затащила меня на кухню, налила полстакана и приказала выпить. Я, естественно, не повелась в силу своих высоких моральных принципов, после чего пришлось выслушивать пространные «комплименты» относительно собственной чистоты и неиспорченности. Но мне они уже были до лампочки. Потому что я увидела Его. Он сидел на подоконнике кухонного ока и задумчиво курил. Ничего в нем вроде особенного не было: обыкновенный, просто симпатичный мальчик, каких полно, но меня как током пробило. В классическом варианте это зовется любовью с первого взгляда. Остаток вечера прошел для меня, как в тумане мы с Россом (так звали парня) просидели на кухне до десяти вечера, рассуждая об особенностях существования индивидуума в ожесточенно-свирепом обществе. Домой я явилась в одиннадцать ночи, вся пропитанная сигаретным дымом и слегка приболевшая. Далее последовала первая крупная ссора с родителями. Но меня это совсем не волновало. Все мои мысли сосредоточились в одном довольно узком направлении под названием Росс. Первые три дня я ждала его звонка, плакала, не спала ночами и молилась на телефон. Я даже перестала готовиться к семинарам и покрывать ногти бесцветным лаком. Алиса, заметившая мои душевные неполадки, донимала меня расспросами об их причине. В конце концов на пятый день я не выдержала и, истерично рыдая, провыла ей на ухо сакраментальную фразу: «Я люблю Росса». Алиса ответила мне на это английским матерным словом «fuck». «Fuck, – сказала она. – Он же первый бабник на деревне, ты что сдурела?» В этот вечер я впервые осталась ночевать у нее и с горя напилась до беспамятства. Наутро я приняла два мудрых решения: № 1 – никогда больше спиртного даже не нюхать, и № 2 – завоевать сердце Росса и, раскрыв ему всю широту своей натуры, осчастливить безмерной любовью. У Алисы я достала его телефон и, включив всю свою смелость, позвонила и напросилась в гости. Он был рад меня видеть, правда, не помнил ни моего имени, ни где мы познакомились. Опять целый вечер мы сидели на кухне философствуя, переливали из пустого в порожнее. Никаких попыток совращения меня Росс не предпринимал, но я была безмерно счастлива от возможности обозревать его бездонные глаза, длинные темные волосы и худые ноги в потертых джинсах и дырявых носках. С тех пор захаживала я к нему довольно часто. Отношения оставались платоническими, но человека счастливее меня трудно было найти. В один из зимних вечеров, когда я бежала из универа с кучей книг под мышкой, произошло то, о чем мне всегда до тошноты противно вспоминать. Меня, целомудренного и нецелованного ребенка затащили в машину трое подвыпивших «типа новых русских пацана», привезли на офис» и насиловали целую ночь, всячески стебаясь над моей девственностью и абсолютной неопытностью. Наутро я была бесцеремонно выставлена из «офиса» в шубе на голое тело и босиком. В таком вот виде в семь утра я и приперлась к Алисе. Открыв двери, та чуть не умерла. На меня действительно было страшно смотреть – один глаз заплыл из-за фиолетового синяка во всю правую сторону лица, разбитые губы и куча синяков по всему телу. Плюс абсолютно дебильная физиономия. Два дня я совсем не разговаривала, просто молчала и смотрела в одну точку,. Алисины родители, понятное дело, сразу же позвонили моим, те примчались на всех парах со вздыбленными от ужаса волосами. От взгляда на меня мама моментально грохнулась в обморок. Первыми словами папы было: «О Боже, что же теперь люди-то скажут?» Потом я месяц лежала в больнице с воспалением легких и еще месяц со мной интенсивно общался психиатр, пытаясь привести мою сдвинувшуюся психику в нормальное состояние. Скажу кратко – я содрогалась от отвращения к самой себе, хотела умереть и таким образом забыть все те извращения, которые мне пришлось пережить. Ко всему вышеперечисленному стоит добавить и грустное заключение о том, что детей я рожать теперь не смогу. Мама с папой жутко страдали и мучались по поводу общественного мнения и всячески шифровали происшедшее. Когда по возвращении домой я было открыла рот о том, что пойду в милицию и подам заявление об изнасиловании, то их обоих чуть инфаркт не хватил. Они предложили мне… обо всем забыть. В ту же секунду ненависть и презрение к ним заползли в мою душу и больше никогда ее не покидали. На следующее утро, подождав, когда родители уйдут на работу, я совершила диверсию. Вооружившись ножницами, я ликвидировала сою законную гордость – длинную косу натурального светло-рыжего цвета, соорудила на голове жесткий кавардак и, собрав в два узелка все свои стильные и строгие костюмчики, платьица, а также золотые украшения, понесла в секонд-хэнд одежду и в ломбард золото. На вырученные деньги я накупила в секонде такого отборного тряпья, что любой бомж рядом со мной выглядел бы джентльменом из высшего общества. Облачившись в длинное бесформенное платье, еще более бесформенное пальто и грозные ботинки, я пошла в универ пугать народ. Мне это удалось, о да! Алиса (а одна она морально меня вроде бы поддерживала и регулярно посещала в больнице) при виде меня пришла в тихий ужас. Все однокурсники были тоже порядком офигевшие. Преподаватели начали сочувственно беспокоиться о здоровье, о легких и нести чушь о том, как же меня всем не хватало. Я же в ответ на это удивила сама себя – чистосердечно и абсолютно искренне послала их всех (извините) в жопу. Потом, взяв Алису за локоть, зашипела ей на ухо: «Пойдем напьемся, у меня денег до фига». Короче, родилась новая Я. И никто от этого в восторге не был. Родители – так те вообще не знали куда деться. Я с треском вылетела из универа и позорила их на каждом шагу. Один раз испоганила папе выставку картин, публично обругав его – ну, назову это прилично – Дурно Пахнущим Мужским Членом. Другой раз меня стошнило от водки на головы сидящим внизу зрителям (я сидела на балкончике) на мамочкином спектакле. Короче, мерзостей было много. Теперь о Россе. Если я и изменилась, то только не по отношению к нему. На другой день после полного выздоровления я поплелась к нему домой и нашла его там вместе с какой-то девушкой не совсем одетого вида. От моего нового имиджа Росс был, понятное дело, в шоке. Он страстно меня обнял и сказал, что все это время обо мне переживал. Почему не заходил в больницу? Да времени как-то не было… После он предложил мне посидеть на кухне и покурить, а то девушка там в комнате… Ну, в общем, сейчас они быстро за полчаса все порешают, а я пока покурю. Я сидела на кухне целый час, поджав под себя ноги, хлюпала носом, курила и прислушивалась к их страстным стонам за стеной. После девушка убежала, мы с Россом пили на кухне пиво, и тогда я попробовала покурить траву. Росс, друг любимый, угостил. Могу сказать, что присела на это дело я сразу и довольно прочно. Ощущение нереальности происходящего и дикого веселья не шли ни в какое сравнение с алкогольным эффектом. И понеслось. Как говорится – вниз, по наклонной. Я напивалась в стельку, потом принимала любимую коноплю и творила разные гадости. У меня появилась куча знакомых, с которыми эти гадости можно было проворачивать, но до секса ни с кем не доходило. Я панически боялась даже целоваться. В конце концов, спустя полтора года родители не выдержали. Они выставили меня из дома на фиг и сказали, что больше я им не дочь и видеть меня они спокойно не могут. И не хотят. До конца жизни. Вот так. И я поплелась со всеми своими шмотками – угадайте куда? К Россу. И застала у него угадайте кого? – правильно, девушку. Но это меня уже не смущало. Я этого типа любила до сих пор. Росс с радостью согласился приютить меня на время. Две ночи мы с ним чинно проспали на диване задница к заднице. А на третью ночь Росс не выдержал. Он прошептал мне на ухо о том, что, наверное, он меня любит. Только когда я с ним утром, днем и ночью, ему хорошо. Как же он раньше этого не понимал, дурак? Как же заставил меня столько ждать? И все в таком духе. И верите – врата рая вновь распахнулись передо мной. Я увидела свет в конце моей бессмысленной жизни. Свет этот назывался Любовь Росса. С занятием любовью, правда, произошли некоторые напряги. В силу плохих ассоциаций я не могла расслабиться и сильно нервничала, но все-таки как-то это получилось. Я была просто счастлива. Мне даже немного понравилось. Ну, по крайней мере, отвращение к сексу пропало. Почти. И кроме того, я наконец-то научилась целоваться! Так продолжалось три месяца. Но один раз Росс не пришел ночевать. Я в муках умирала до утра и собиралась обзванивать морги. Но он, оказывается, всего лишь у Спайка до шести утра записывал новую песню, посвященную мне, под названием «Ева-штучка, жопа с ручкой». Вскоре Росс, наверное, собрался посвятить мне целый альбом, потому что «на студии» он стал задерживаться все чаще и чаще. Я, мучаясь бессонными ночами, скурила весь наш запас конопли на полгода, но кровоточащему сердцу никакая шмаль не поможет, так что я перешла на колеса (в цивильном обществе именуемые таблетками). Дальше Росс уехал на неделю в Днепропетровск, по пути заскочил в Крым – короче, месяц я жила в его квартире без него, пытаясь заполнить душевную пустоту вышеупомянутыми средствами. А потом был памятный звонок из Чернигова. Росс предупредил меня, чтобы я не переживала, он тут пока поживет с месяц-другой у девчонки. Она такая потрясающая любовница! А потом он ко мне вернется, он же меня все-таки любит. А ее? Ее просто использует для секса, от меня же в этом плане не многого добьешься. Повесив трубку, я решила покончить жизнь самоубийством. Без Росса я жить все равно не смогу. Вот оно, открытое окно. И оно ждет меня. Выпив для храбрости пол-литра, я свесила ноги с девятого этажа и, тупо глядя на игрушечных людей внизу стала прощаться с миром. В пик моего рыдания над собой, несчастной, я услышала голос: – На фиг тебе это надо? Нет, это не Господь спустился ко мне с небес. Рядом на карнизе сидело золотоволосое существо (но не ангел) в джинсах и босиком и мутно глядело вниз. «Наверное, кто-то из друзей этого подлюги Росса», – подумала я и послала Златовласка куда подальше. – Да не прыгнешь ты… – уверенно сказал Златовласк. – Не судьба потому что. Звезды не в том доме выстроились. – Пошел ты, – опять повторила я. – Давай монетку кинем, – предложил Златовласк. – Орел – прыгаешь ты, решка – я. – Че, совсем дурной? – я впала в шок. А он-то чего за мной повторяет? Монетка легла решкой. Я с ужасом вообразила, как будут смотреться мозги Златовласка на асфальте. Потом начала умолять его не прыгать. – Ладно, – ответил он. – Только помни. Самоубиться ты всегда сможешь, но только после меня. Сама судьба так решила. – Может, я не увижу тебя никогда, – сказала я ему на это. – Твои проблемы. Но помни – только после меня. Свое право на суицид ты только что прощелкала. А почему это ты двери открытыми держишь? Его звали Макс, и он приехал из Днепропетровска к Россу в гости. Да так и остался у меня на две недели. Мы с ним здорово проводили время – смотрели телек, разговаривали о жизни, он готовил по утрам мне завтраки из скудных запасов провианта, совместно мы опустошили весь винный запас Росса, написали парочку новых песен (я – стихи, он – музыку), ходили купаться ночью на Днепр, короче, круто было. За все это время мы здорово сдружились, спали на одном диване в обнимку, но не больше. Хотя Макс был довольно-таки ничего парнем, не красивым, но каким-то не стандартным. У него было интересное, запоминающееся лицо, пухлые губки и длинные вьющиеся волосы в стиле Джима Моррисона. А еще три попытки самоубийства, пара десятков шрамов от просто порезов лезвием и ожогов от сигарет – он страдал синдромом добровольного самоуничтожения. В общем, поговорить нам было о чем. В его присутствии я не стесняясь рыдала, рвала на себе волосы, жаловалась на Росса и проблемы в сексе, на родителей и новых русских пацанов, испохабивших мне жизнь. Но все хорошее когда-нибудь кончается. Макс свалил в Днепр, оставив мне на прощанье адрес, телефон и решительный настрой начать жизнь сначала (хотя мы оба в это не очень-то и верили. Но попытаться все же стоило). Суть моей новой концепции была такой: расслабиться и получать удовольствие. От Росса я ушла, оставив пустую квартиру и надпись на стене: «Пошел ты в жопу со своей любовью, идиот». В том, что любовь – это романтический бред старых бабушек, я не сомневалась. Существовала не любовь, а болезненная привязанность к какому-либо субъекту, унижающая по своей сути и парализующая волю. Во всех случаях «любви» кто-то один поклоняется предмету обожания, а другой лишь снисходительно принимает это поклонение («любовь» взаимная) или не принимает («любовь» несчастная). Росс сказал, что я плохая любовница. ОК. Совершенство, как говорится, приходит путем практического опыта. Значит, решила я, буду набираться практического опыта. И пошло-поехало. Вдобавок к тому, что я была алкоголичкой и наркоманкой, я стала еще и прошмандовкой. Парни пролетали мимо почти что со скоростью света, иногда я даже лиц их не могла вспомнить, не то что имен. Сначала было противно, но потом я привыкла. Стало даже почти приятно. Потом пару месяцев я жила с тремя друзьями, и мы с ними регулярно занимались групповыми увеселениями. Все это приносило мне какой-то мрачный восторг в стиле «ах, вот какая я мерзкая-гадкая!». А дальше… я встретилась с Россом и он, глядя на меня потухшим взглядом, тихо сообщил, что у него СПИД и, значит, мы умрем. Я чуть в обморок не грохнулась. Ужас поднял мне волосы на голове, ужас от того, сколько людей прошло через мое бренное тело, и при вероятности, что у меня ВИЧ-инфекция… В тот же вечер я позвонила Максу. Он не отвечал. Тогда я собрала рюкзак и поехала в Днепр автостопом. Благо, был уже май месяц, так что погода позволяла. По прибытии в Днепропетровск я три дня ночевала в парке в ожидании хозяина. Чудом столкнувшись у дверей квартиры во время очередного моего визита с другом Макса, я узнала, что сейчас он в Кривом Роге у друзей вот уже второй месяц торчит. Я, голодная и невыспавшаяся, в одежде, прилипающей к телу, опять вышла “on the road”, теперь по направлению к Кривому Рогу. Три часа я искала злополучную улицу Косиора и дом, еле вползла на пятый этаж, а когда мне открыл двери Макс, то – верите – просто потеряла сознание. Очнулась я уже на диване, надо мной стоял Макс с перекошенным лицом, руки у него дрожали, и он не мог сказать ни слова. Вместо него пришлось говорить мне. – Привет, Макс, – сказала я. – Почти два года не виделись. Как у тебя дела? У меня – хреново. Возможно, у меня ВИЧ. Весь вечер мы провалялись на диване, жуя бутерброды и рассказывая друг другу о последних событиях. Квартира, оказывается, была не друзей Макса, а его умершей бабушки, из Днепра он свалил навсегда, а старую продал, никому об этом не сказав. – Достали меня, видеть никого не хочу. Просто надоели все, ничего с этим поделать не могу. Хочу быть один, смотреть телек, пить пиво и писать музыку. Все. Я опешила. Это что, намек такой? – Я, вообще-то ненадолго… – Дура. Завтра идешь сдавать кровь на ВИЧ. Потом возвращаешься ко мне и решаем, как быть дальше. Ясно? Через неделю я узнала то, что хотела. Результат оказался положительным. Мне стало смешно. Смеялась я долго, истерично, и Макс со мной порядком намучился. После этого я приняла решение – уехать от Макса (зачем ему-то рисковать, живя со мной?), пройтись по всем сексуальным партнерам (ну, по крайней мере, по тем, кого вспомню) и сообщить им сей радостный факт, чтобы они тоже проверились. Кто знает, сколько людей они успели заразить, пока я тут путешествовала? Макс страшно разорался: «Никуда ты не поедешь! Нужна ты своим друзьям в гробу в белых тапочках! Там все уже забыли о тебе!» Но ВИЧ… «Какой ВИЧ! Ты думаешь, они обзаведутся презервативами? Да фига с два! Ты с Лордом спала? И с Нетом? А с Ником и Алексом? Ха! Да все они уже были ВИЧ-инфицированы и хрена с два тебе сказали! Так что неизвестно, кто тебя заразил, может, вовсе не Росс». Эта новость повергла меня в шок. Три дня я сидела на диване и тупо смотрела бразильские сериалы. Макс меня не трогал. Он вообще научился меня без слов понимать и всегда легко догадывался, чего я хочу. На четвертый день я заговорила: – Все козлы. Кроме тебя. Поэтому я уезжаю. Я не хочу, чтобы ты рисковал. Если хочешь, приезжай ко мне. Я лягу в больницу, буду жрать лекарства и… ну, в общем, будет весело. Я помирюсь с родителями и буду следить за своим здоровьем. Я еще много чего нагородила в таком же духе. В финале моей речи Макс хлопнул дверью и ушел на кухню есть сгущенку. Я, естественно, пошла за ним, на ходу объясняя все благородство собственного поступка. – Ты хочешь уехать? – спросил меня Макс. – Не-а… – Вот и расслабься. Я тоже этого не хочу. Поешь лучше сгущенки. Постепенно меня попустило. Нет, решила я. Уеду чуть позже. Через недельку. Буду следить за собой и не царапаться, не разбрызгивать больную кровь по квартире. Я облегченно вздохнула и провела сладкой ложкой по щеке Макса, давая понять, что пока остаюсь. Он запустил всю пятерню в банку и щедро обмазал меня. Мы начали дурачиться, обливать липким молоком и слизывать его с лица друг друга. Лучше бы мы этого не делали. Когда я поняла, что мы целуемся, было уже поздно что-либо предпринимать. Есть такое понятие, как страсть, во время приступа которого все пофиг. Не пофиг стало потом, когда Макс предпринял попытку освободить меня от джинсов. Я заорала во всю ивановскую и побежала в комнату складывать вещи и валить в Киев сию же минуту. Автостопом. В крайнем случае, пешком. Он сидел и молча наблюдал за моими трепыханиями. Мой запал, не подогреваемый его попытками остановить меня, постепенно сошел на нет. Я подошла и села напротив него. Прежде чем мы заговорили, опустела пачка сигарет. Первым был Макс. – Я думаю тебе вообще не нужно собираться куда-либо. – Не могу. – Плюнь на меня и оставайся. – Не могу я плюнуть на тебя. – Риск заражения минимален. – Но он все же есть. – Ну и что? Я хочу с тобой жить. – Я привыкла жить с тобой как с другом. А сейчас… – Ну и что? Зачем тебе нужны эти шаблоны – «друг – не друг». Забудь об этом. Просто оставайся и живи у меня. Пожалуйста. Мне это нужно. Я почти растаяла. Я смотрела на него и прямо-таки умывалась слезами. Мне хотелось обнять его крепко-крепко и никогда не отпускать. Этот человек, Макс, Златовласк, как я его в шутку называла, был для меня важнее всего на свете. Именно поэтому остаться я и не могла. – Не-а, Макс. Я так решила и все. Я уеду. Так мне будет спокойнее. От взгляда на его лицо мне захотелось удавиться. – Ну хоть переночуй сегодня, а завтра с утра… – Нет, я поеду сейчас. – Да не трону я тебя, успокойся! Просто проведем вечер вдвоем. Последний… Вечер был фиговым. Мы грузились и молча пили вино в разных концах комнаты. Подходить друг к другу мы не решались во избежание повторения происшествия на кухне. Все вдруг стало так сложно… Потом меня внезапно потянуло на сон. Я отключилась прямо на ходу. Веки слипались, и в голове плыли мутные мысли. Последнее, что помню, это то, как Макс перенес меня на диван и укрыл одеялом. Утром я проснулась в каком-то странном состоянии. Напротив в кресле сидел Макс и смотрел телек. Я вспомнила, что пора бы и улепетывать уже, и неохотно вылезла из-под одеяла. И тут я увидела синяк на своей руке, окровавленный шприц на полу и резиновый жгут. Волосы на голове у меня зашевелились. Вместо «доброе утро» я заорала: «Покажи свою руку, скотина!» Когда я увидела там след от укола, то… Я просто не знала, что делать. Своими воплями я перебудила всех соседей, я царапала себе лицо, рвала на себе волосы и заехала Максу по челюсти так, что чуть не свернула. Только такой идиот, как он, мог сделать это. Мог напоить меня снотворным, потом взять у меня кровь, этот источник заразы, и вколоть себе в вену. Опыт с уколами у него был и раньше, когда он принимал наркотики внутривенно. Потом, правда, Макс бросил, но шприцы и жгут в его доме всегда были. – Что, больно? То же самое испытываю я, когда на тебя смотрю. Только оставайся у меня и забудь обо всем. Я уже ничем не рискую. Ты меня не заразишь. Я сам себя заразил. У Макса всегда была логика просто зашибись. Два дня я рыдала в подушку от сознания того, что Макс сделал. Я готова была прибить и его и себя. Все получилось как-то… аморально. На третий день я спросила его: – У тебя что, ко мне какое-то чувство? – Да, наверное. – Только не говори, что это любовь, а то меня стошнит. – А это и не любовь. Любовь – это глупое извращенное чувство. У меня другое. Просто такое ощущение, что ты – это я. Я ведь даже твои мысли читать могу, я все твоими глазами вижу. По-моему, мы с тобой просто один человек, только ты левая часть, а я правая. Так что если ты больна, то и я, соответственно, тоже. Год, который мы прожили вместе, не поддается описанию. Он и я действительно составляли одно целое. Я, например, так вообще жила для того, чтоб чувствовать его рядом с собой постоянно. Мы даже за хлебом вдвоем ходили и мусор выносили вместе. Когда он уходил на работу, я тихо умирала, а когда возвращался – рождалась заново. Благодаря Максу я поняла, что секс – это не орудие для самобичевания, а источник огромного удовольствия. Я узнала, что такое настоящая страсть, когда можно действительно умереть от счастья ощущения другого человека. Мы провели замечательное лето – объездили всю Украину с одним спальным мешком на двоих, ночевали в сараях, кустах и садах мирных граждан. Мы вели общий дневник, куда записывали все, что заблагорассудится. И в одном были уверены точно: мы – один человек. 11 марта этого года, как раз на свой день рождения, Макс умер от СПИДа. Он оказался быстрее меня. Так что датой своей смерти я могу считать 11.03.99. Я теперь как приведение. Вроде бы есть, но на самом деле нет. Недавно мой вирус перешел в болезнь, я страшна как смертный грех, тощая, с изрядно поредевшими, некогда густыми волосами. На лице и плечах у меня отвратительные раны – лизии. И этому я рада. Не должна одна половина человека быть где-то в потусторонней реальности, а другая – здесь. Так что, люди дорогие, думаю, скоро я отвалю навсегда. Только с родителями вот, думаю, надо увидеться. Макс успел это сделать, вот и я хочу. Если моя история кому-то поможет избежать ошибок – я буду просто happy. «Арт»! прости за излишнюю навязчивость и объемность. Перед тобой – итог моего бытия. Пойми все это правильно. Засим прощаюсь! Пока!!! 25.10.99. Ева.»