6 A.M.

      6 утра. Будильник до такой степени раздражающе звенит, что парень просыпается с первыми секундами адской трели. Он продолжает наивно прятаться под ватным одеялом, однако беспощадный звук легко разрезает тишину квартиры, пробиваясь в воздвигнутое укрытие, не рассматривая слои ткани как преграду. Тяжелый вздох, не менее тяжелая рука с размаху накрывает пластмассовое достижение науки. Умный француз Антуан Радье в далеком 1847 запатентовал гениальный механизм, который Чжинхван разбивает каждое рабочее утро уже по обычаю. Но не в будильнике смысл. Тонкие занавески, добавляющие крупицу уюта маленькой комнате и прикрывающие шаткую оконную раму, развеваются от сквозняка, позволяя утреннему белому свету просочиться на такие же белые простыни. Чжинхван с большой неохотой открывает один глаз и ползет рукой на ощупь, в поисках кого-то на подушке рядом. Чувствительная кожа ладони в полной мере ощущает только ее холод. И не только ее. Простынь, наволочка, одеяло — все вокруг заставляет обратно спрятаться между слоями ткани, зябко поджимая конечности и мечтать о возможности вновь уснуть. Киму досадно с момента пробуждения в своей постели. В одиночку, снова. От этого на душе кошки скребут. Хочется утонуть в этом чертовом одеяле, словно в глубоком озере, пойти на дно, оставив сожаление и неуверенность гнить в реальности. И чтобы его не нашли. Но, увы, небольшое тело очень даже заметно нарушает плоскость горизонтальной поверхности. Его найдут. Он сам себя находит, уговорами заставляя встать. Работу никто не отменял. Хван накидывает на плечи черный кардиган, кутается в нем, вдыхая запах. Предмет гардероба ему едва ли не по колено. Зато пахнет кем-то родным. С характерным звуком он включает плиту и ставит чайник, на минутку позволяя себе засмотреться на синеватые огоньки, протянуть высоко над ними ладони и погреться. Нагретыми руками пройтись по шее и лицу, в попытке согреть кожу и хотя бы так ощутить тепло. По ногам сквозит, и Ким замечает приоткрытое с вечера окно. Босые ноги тут же находят тапки на три размера больше. Чжинхван шаркает ими по полу, боясь потерять, когда подходит к окну и полностью открывает его. Секундный порыв и он высовывает только согретую руку из окна. Ветер неприятно обдувает ее, а мелкий дождь моросью «кусает» кожу. И несмотря на рань — небо грязно-белое, будто старый запыленный лист бумаги. Творческая натура порывается добавить ярких красок. Не только небу. Хотя бы вон тем же высотным домам напротив. Они такие же серые, как эти чертовы тучи, которые гонит ветер со стороны севера. Но погоде откровенно плевать на все желания человека. Сейчас самый рассвет весны, когда погода просто мерзопакостная. Солнце, перекочевавшее во вселенную напротив, дождь, что льет не щадя, намекая задуматься о постройке чертового Ноева ковчега. Хочешь ты, не хочешь — получи и распишись. С мрачных кусков неба, что где-то очень высоко, его взгляд перемещается на полную окурков пепельницу и пачку сигарет, забытую здесь кем-то. Чжинхван вообще-то не курит. Но сейчас без раздумий чиркает зажигалкой и отчаянно затягивается, чтоб от души. Горький дым находит пристанище в легких, пока серым облаком не пачкает потолок, растворяясь в воздухе. Погода раздражает глаза, и он блаженно закрывает их, в который раз жалея о том, что нельзя также закрыть свою голову от болезненных и назойливых мыслей. По-хорошему, ему бы собраться, да на работу спешить. Жизнь в мегаполисе - это, считай, жизнь в пробке. И нет рядом кого-то, кто вновь плеснет красок в жизнь, разбавляя едкий серый, что успел въесться не только в тело, но и в душу. Поделится глотком свежего, такого необходимого, воздуха. За одной сигаретой идет вторая, но третью Чжинхван себе не позволяет. Пачка наполовину полна или наполовину пуста. В его случае — наполовину наделена надеждой. Но дым все также ненавистен. Особенно, когда вместо открытого пространства, он просачивается в глаза, вынуждая их слезиться, что от мелодрамы. В планы Кима входит растянуть полпачки надежды на неделю, но что-то подсказывает, что галочки «выполнено» стоять не суждено. Понимает, что сам себя обманывает, когда «вообще-то не курит» ровно пятое утро, просыпаясь в одиночку и выкидывая свое тело из холодной постели. Сигареты методично тлеют во вновь замерзших пальцах, а с ними и вера в лучшее будущее. Чайник свистит не тише будильника. Чжинхван серьезно обдумывает уклепать и его, а лучше выкинуть, но тогда горячий спаситель по утрам ему будет только сниться. Чашка кофе с нотками шоколада становится напарником трем тягам до фильтра, и Хван смачно сплевывает концентрацию горечи прямо из окна. В кухне темнеет без искусственного освещения, а тучи продолжают наплывать и скапливаться, раскраивая небо яркими полосами. Ким вздыхает. Утопиться в одеяле все еще актуально. Прошло всего двадцать минут какого-то несуразного дня — среды или четверга, не важно, а он уже устал. Наивно проверять телефон на наличие пропущенных, но хуже ведь не будет, да? С силой зажмурив глаза, Чжинхван снимает блок экрана, но, как и вчера, там пустота. Прошло ровно пять дней, из которых Хван не помнит ни одного. Они такие же, как эти дома, небо и тучи — вроде наполнены определенным смыслом, но это не отменяет оттенков серого или черно-белого кино, как Вам будет угодно. Вороны каркают неподалеку так отчетливо, надсмехаясь. Чжинхван их не винит, есть над чем. Со стороны — он взрослый парень при здравом уме, а на деле — просто придурок и законченный ревнивец. Взрослый не стал бы «упираться рогами», он бы послушал. Умный бы еще и проанализировал услышанное, а не: — Убирайся… — Но, Чжинхван, почему ты мне не веришь? — Потому что от тебя несет ею за версту. Я все сказал. — Да послушай же ты меня! — Сильные руки удерживают чужие запястья, но не достаточно крепко, чтобы предотвратить пощечину. Чжинхван гремит рамой окна, закрывая его, как тогда кто-то, до боли в груди любимый, закрывал дверь за собой. Ким вспоминает низкий голос, пробирающий до мурашек, самодовольную улыбку, за которую хочется съездить ее владельцу по лицу. Или смотреть на нее. Вечность. А если не вечность, то, как можно дольше. И этот самый конченный в мире характер, обуздать который стоило не малых усилий. Пухлые губы, которые пометили каждый изгиб его тела. Пристальный взгляд темных глаз из-под длинных ресниц, от которого не скрыться даже под закрытыми веками. Смесь ароматов шоколада, сигарет и кофе, который выветрился из квартиры, но не из легких. Всегда теплые руки на бедрах, плечах, пояснице. Горячее дыхание в затылок. Обжигающие поцелуи-укусы на ключицах и шее.Теплая постель. Пробуждение не под звон будильника, а от ненавязчивого шепота. Чжинхван проебался. Наверно, сильнее всего за всю свою жизнь. К хорошему привыкаешь быстро, а люди, как известно — рабы своих привычек. Отказаться от привычки — полбеды, но что делать, когда внутри все щемит, колит и скребется? Сдавливает внутренности, а во рту привкус горечи отнюдь не от сигарет или кофе? И чувство вины где-то в чертогах разума блуждает, в поисках двигателя к действию. Чжинхван настолько проебался, что, кажется, влюбился. Не в привычку даже. В человека. Со стороны логики, не в лучший вариант для него. Но какая к черту разница, когда этот химический процесс внутри организма делает людей придурками от счастья, а Чжинхвана просто придурком? Определенно. Лишая всех привилегий влюбленного человека. Одни, окрыленные этим, совершают подвиги. Ким — демонстрирует свои «задвиги». Их, к слову, нормальные люди порой не выдерживают. Куда уж этому, ведь он нерадивый, как конь. Чувства накрывают его равносильно, как дождь — город. Неплохо бы набрать заученный наизусть номер, да признаться в своем несовершенстве, молить простить. Просить остаться. Но телефон абонента отключен или находится вне зоны действия. Чжинхван иронично улыбается – ну, конечно. За окном гремит, и капли дождя отбивают бит по подоконнику. Пачка наполовину полна или наполовину пуста надеждой. По-детски наивной, что спустя десять несчастных сигарет дверь откроется, Чжунэ обнимет его руками, сладко пахнущими от сигаретного дыма, как сейчас его собственные. И тогда плевать на цвет неба, погоду, работу, сквозняк. Чжинхван больше не позволит себе его отпустить.