«Уверены ли вы, что мы проснулись? По-моему, мы спим, мы грезим.» Сон в Летнюю Ночь
Идет снег. Нет, секундочку, это не снежинки падают с неба. Это лепестки. Розовые и белые, и серебристые, парят в воздухе и нежно приземляются на землю. Когда Гарри, смеясь, протягивает руку, в попытке прикоснуться к ним, он замечает их мерцание. Они переливаются в свете солнца, как неземные магические творения, и он хочет поймать так много, сколько только сможет. Он улыбается, любуясь небом сквозь отверстие в соломенной крыше, а лепестки всё падают с балкона… Гарри просыпается, жадно глотая ночной воздух и сбрасывая с себя одеяло. Его дыхание прерывается, сердце меняет ритм каждые пять секунд. Он слышит движение за своей спиной, когда его разум постепенно проясняется. – Малыш? – зовёт слабый голос, и Гарри чувствует мягкое прикосновение к его руке. – Это снова происходит? Гарри кивает. Спустя несколько мгновение до него доходит, что в темноте его движения невозможно разглядеть. – Да, это снова происходит. – Расскажи мне, что ты видел, – говорит сонный голос, и Гарри чувствует, как его сердце медленно успокаивается от прикосновений нежных пальцев к его коже. Он запускает руку в кудри, чтобы отбросить их с лица. – Расскажу. Завтра, – устало отвечает Гарри. Он падает обратно на подушку и разворачивается, чтобы видеть пару глаз напротив него, цвет которых он не может различить в темноте. Но он знает, что они голубые, знает, что под ними появляются морщинки от улыбки, знает, что они уже целый год удерживают его на земле, как якорь. – Ладно, любимый, – говорит Луи, оставляя поцелуй на лбу Гарри. Кудрявый одной рукой приобнимает Луи, который зарылся носом в его грудь, и сон подкрадывается к нему, чтобы вновь затащить в свои сети.***
Ему удается только вздремнуть. И это невероятно несправедливо. И утомительно. Боже, как же он устал. Гарри залпом выпивает кофе, когда Луи заходит на кухню, тихо напевая. Луи – далеко не жаворонок, вот Гарри – да, но в последние пару недель их роли поменялись. Луи пребывает в прекрасном состоянии духа, он почти искрится, а всё из-за того, что репетиции «Сна в Летнюю Ночь» вот-вот начнутся. Его назначили режиссёром постановки, ежегодно проходящей в Гайд Парке. Театр на свежем воздухе – настоящее Британское развлечение. В этой версии не будет ничего бунтарского, как в «Буре» прошлого года, но, кажется, Луи это не волнует. – Иногда Шекспир должен оставаться просто Шекспиром, – сказал он в день, когда его официально утвердили на должность, поцеловав Гарри в лоб и открыв шампанское. – Иногда Шекспир должен оставаться просто сказкой, Хаз. Они оба смеялись, потому что, исходя из слов Луи, Гарри тоже был сказкой. Когда Луи снял проклятое кольцо и снова превратил Гарри в нечто осязаемое, Гарри думал, что все пропавшие части его жизни просто вернутся к нему. Воспоминания, члены семьи, что угодно, что могло бы стать связывающей нитью с его прошлым. Но, кажется, все нити оборвались. Они искали повсюду: в полиции, в больницах, в интернете. Гарри Стайлс не существует. Гарри Стайлс никогда не существовал. И поначалу это было болезненно. Словно он так и остался призраком. Но потом Луи с присущей ему простотой объяснил это тем, что он – сказка, и всё встало на свои места. Гарри держался за это объяснение, когда они начали строить для него новую жизнь. Каждый день Гарри старался смотреть только вперёд, не думая о том, чего ему не хватало. Но это закончилось месяц назад. Луи выпала честь режиссировать «Сон в Летнюю Ночь» и сны начались. – Итак, – говорит Луи, возвращая Гарри обратно в реальность и ставя перед ним тарелку с горелым тостом. – Поговорим о прошлой ночи. Гарри вздыхает, откидывается на спинку стула и прижимает пальцы к вискам. – О прошлой ночи, – повторяет он эхом, зажмуриваясь, стараясь освободить мозг. Когда он открывает глаза, Луи внимательно смотрит на него, с явным выражением беспокойства на лице. Гарри закатывает глаза. – Да в порядке я, Лу. – заверяет Гарри, на секунду он сам сомневается в своих словах. – Просто устал. – Ты отстойный лжец, Гарольд, – говорит Луи, тянется за маслом и замолкает, начиная намазывать его на тост, позволяя Гарри открыться самому. Это одна из тех вещей, которая всегда будет удивлять Гарри. Луи полон жизни и энергии, в нём кипит энтузиазм и иногда он излишне вспыльчивый, но он точно знает, когда нужно быть серьёзным. Он знает, когда от него нужно только молчание. Он и это умеет. – Снова лепестки, – наконец признается Гарри и, вздыхая, тянется к джему. – Опять? – спрашивает Луи с набитым ртом. – Который это раз? Четвёртый? – Да знаю, знаю, – медленно отвечает Гарри, облизывая ложку. – Это раздражает. В смысле, ну отлично, лепестки. Понятно. И что с того? – И ты абсолютно уверен, что это Глобус? – На сто процентов, Луи, – говорит Гарри. – Это может быть только он. – Согласен, – отвечает он, откусывая от своего тоста. Гарри замечает, как Луи корчит ему рожицу и понимает, что он сам, наверняка, сидит с невероятно глупым видом. Так что он просто отвечает ему самой искренней улыбкой, потому что не важно, как много вещей могут пойти не так, Луи – константа. Его константа. – Ну что, – провозглашает Гарри, вытирая руку салфеткой. – Важный день. Первое прочтение состоится сегодня, им обоим нужно быть на месте через час. Луи нанял Гарри главным продюсером, потому что если кто и знает театр вдоль и поперёк, то это Гарри. – Важный день, – соглашается Луи, ухмыляясь.***
– Он слишком огромный, – жалуется Лиам, оглядывая маленькую белую коробочку сверху вниз. – Слишком, слишком огромный. – Такого понятия не существует, – презрительно отвечает Найл, перевешиваясь через Зейна, чтобы дать Лиаму щелбан. Зейн с невозмутимым лицом бьёт Найла по руке. – Я превращусь в диабетика, – добавляет Лиам, Найлу остаётся только закатывать глаза. Он ухмыляется Гарри, а тот смеётся в ответ, вытаскивая капкейк из своей коробки. Сейчас тёплая суббота, они впятером сидят на скамейках на маленькой площади в Южном Кенсингтоне. Капкейки из «Кладовой Мюриэля» именно такие огромные, какими Луи и описывал их, массивности добавляет глазурь на любой вкус. Репетиции длятся уже неделю и Луи решил, что им стоит закатить праздник. Просто потому что лето официально наступило. Но Гарри видел взгляд Луи, когда кудрявый зевая ввалился в кухню после очередного прерванного сна. Было понятно, что беспокойство Луи росло, и Гарри не мог его винить. – Они идеальны, Луи, – говорит Гарри, оставляя поцелуй на щеке парня. – Спасибо, Гарри, – отвечает Луи нараспев, показывая Лиаму язык. – Видишь, у человека правильно расставлены приоритеты. – Как капкейки-переростки вообще можно ставить в приоритет? – безразлично спрашивает Лиам и в ту же секунду на него набрасывается хор из четырёх голосов, агрессивно объясняющий «КАК». Даже Зейн присоединяется к дебатам, игнорируя сахарную пудру, покрывающую его подбородок. – И ты, Брут?* – возмущается Лиам, Зейн только закатывает глаза и чмокает парня в губы. – Вы, да, все вы четверо, отвратительны, – бормочет Найл, разглядывая сиреневую глазурь. – О, капкейк, любовь моя. Когда останемся одни мы без столь отвратных парочек вокруг? Гарри смеётся, то, как они прикалываются друг над другом, заставляет его внутренности наполнятся теплом, которое не сравнится даже с летним солнцем. Его незамедлительно приняли в эту маленькую компанию. Совместная работа над постановкой «Сна» (Луи согласился работать только при условии, что его труппа останется с ним) только сблизила их. – Они исполняли главные роли в главной пьесе моей жизни, – объяснял Луи, когда Гарри подшучивал над ним. – Я не мог их бросить. А ведь кто знает, я мог бы встретить и более горячего призрака в этот раз. Этот неосторожный комментарий заставил Гарри запрыгнуть Луи на спину и щекотать его до тех пор, пока они не свалились на кухонный пол. Луи ещё полчаса смеялся над извинениями Гарри из-за синяка, который остался на его бедре. Это то, что Гарри любит больше всего в его новой жизни. Эти друзья, которые также являются его коллегами на новой работе. С целью в жизни и с дружескими связями он чувствует себя живым. Они все связаны друг с другом любовью к театру, и Шекспиру, и капкейкам-переросткам. Он придвигается ближе к Луи и позволяет счастью заменить чувство усталости, пусть и ненадолго.***
«Если тени оплошали То считайте, что вы спали И что этот ряд картин Был всего лишь сон один.»
Эти слова не как не вылетят из головы Гарри. Видения и сны, да, как раз то, о чем ему хочется думать на работе. – Тебе это покоя не даёт, – говорит Луи, когда они собирают свои вещи по сцене. Прошло три недели с начала репетиций, ночные пробуждения Гарри стали случаться всё чаще. Видения настолько туманны, что стоит ему моргнуть – и их уже нет. Гарри действительно не в настроении для этого разговора. Он прекрасно знает, что сегодня был слишком резок со всеми, и неуклюж, и рассеян. Но сейчас его мозг скорее напоминает сладкую вату, так что он не в состоянии размышлять над этой проблемой. Да, сны стали посещать его чаще, но они не стали более понятными. Он видит лепестки, комнату, наполненную сокровищами, старые доспехи. Но он не может связать всё это воедино. Он не знает, что всё это значит. – Всё в порядке, – бормочет он. Ответ поступает незамедлительно: – Нет, не в порядке. Гарри поднимает глаза на Луи, стоящего перед ним с перекрещенными на груди руками. – Ты видел круги под твоими глазами? Ты не можешь сосредоточиться, ты устаёшь всё быстрее и быстрее, это пожирает тебя изнутри. Я не могу просто сидеть сложа руки и наблюдать за этим. Ты не в порядке. И, да, наверное, он делает это из лучших побуждений, но волнение Луи всегда передаётся Гарри в удвоенном, даже утроенном размере. Как он не понимает? Каждый раз, когда Луи затрагивает эту тему, Гарри чувствует себя всё более бесполезным, это напоминает ему о том, что он далеко не нормальный. – Да, может быть, не всё в порядке, – взрывается Гарри, резко дёргая молнию сумки. – Но ты ничего не можешь с этим сделать, Луи. Ты не можешь помочь мне, и я даже не хочу, чтобы ты пытался. Просто забудь про это. Он забрасывает сумку за плечо, стараясь не смотреть на ошарашенное лицо Луи, и вылетает из здания. Это действительно не даёт ему покоя, но нападки со стороны Луи никак не улучшают ситуацию. Однако, стоило тёплому ветру ударить его в лицо, стоило ему заметить солнечных зайчиков, играющих на скамейках, и воспоминания о прошедшем лете уже окутывают Гарри. Луи, протягивающий ему руку в первый раз – самое яркое видение. Конечно, он вспоминает все тёплые вечера, которыми он наблюдал за Лиамом и Зейном на сцене Глобуса, пока Найл ловко настраивал технику, напевая одному ему известные песни. Он вспоминает, как Луи неизменно находил его после шоу, и они болтали обо всём на свете, сидя на краю сцены. Чувство вины врезается в Гарри как астероид. Он злится, он не понимает, что происходит, и он беспомощен. Но не из-за Луи. Даже если так, без Луи всё равно всё было бы в сто раз хуже. Он разворачивается в решимости вернуться в театр и всё исправить, но Луи уже стоит в дверном проёме с тем самым выражением лица. С обеспокоенным и любящим выражением. Словно Гарри даже не нужно ничего говорить – он и так понимает. Гарри сбрасывает сумку с плеча и заключает Луи в объятия, зарываясь носом в его шею. Он наслаждается соприкосновениями, которых ему не хватало так долго. И объятия с Луи особенно прекрасны, ведь каждое прикосновение к нему напоминает возвращение домой. – Мне так жаль, – говорит Гарри и чувствует, как Луи кивает. – Я люблю тебя. – Я знаю, Гарри, – отвечает Луи, и Гарри верит ему. – Просто… – бормочет Гарри. – Я не понимаю. Всё ведь было действительно хорошо. Мне было хорошо. Я не понимаю, почему это происходит сейчас. Луи едва слышно вздыхает, притягивая Гарри ближе. – Мы разберёмся. Может, я не всё понимаю, но я всегда рядом. Я здесь, любимый. – Мы разберёмся, – эхом повторяет Гарри, вдыхая запах Луи и изо всех сил пытаясь поверить в эти слова.***
Спустя несколько дней после «ре-материализации» Гарри состоялся один разговор, который он, почему-то, помнит до сих пор. Это произошло в первый понедельник после окончания сезона «Бури». Гарри сидел один в офисе в Глобусе, дожидаясь Луи, который заканчивал оформление всевозможных документов. Он сидел на стуле, привычно играя с предметами на столе Луи. Он катал ручку вперёд и назад минут десять, поражаясь тому, как легко это давалось. – Эй, Гарри? Это был Найл, парень неуверенно выглядывал из дверного прохода, словно он не хотел вмешиваться в личное пространство Гарри. Гарри одарил его улыбкой, потому что он догадался, что Найл хотел что-то сказать, а Гарри нравилось всё связанное с человеческим миром. – Что-то случилось? – спросил Гарри, и Найл закусил губу. Он вошёл в комнату, занял стул напротив и уставился на Гарри. – Я просто думал… с тобой ведь всё хорошо теперь? Я про ту странность, связанную с тобой? – Странность, связанную со мной? – переспросил Гарри в замешательстве. Найл только кивнул. – В смысле… – продолжил Найл, почёсывая шею. – Я не знаю, как подобрать правильные слова. – А я не знаю, к чему ты пытаешься подобрать слова, – признался Гарри, Найл рассмеялся. – Ладно, эм… Слушай, пару недель назад был этот день. День летнего солнцестояния. После того как мы встретились, за несколько минут до начала пьесы, я увидел тебя наверху, рядом с будкой звукотехники. Ты смотрел вниз и рядом с тобой никого не было. Твой взгляд был настолько напряжённо сфокусирован на сцене, мне показалось, что даже если бы я врубил пожарную тревогу, ты бы не обратил внимания. Так что, эм… Я подошёл к тебе и похлопал тебя по плечу… Всего пара слов заставила все внутренности Гарри покрыться мурашками. Он с трудом сглотнул, казалось, что язык застрял у него в горле. – Правда? – спросил Гарри, его голос звучал более хрипло, чем обычно. Найл кивнул, словно пытаясь извиниться. – Да, вот только, я не до конца в этом уверен. Словно, это и не произошло вовсе. Моя рука ничего не почувствовала. И ты не отреагировал. И, честно говоря, меня жуть взяла, так что я смылся оттуда к чертям собачьим. – Найл, – наконец выдавил Гарри, представляя, каким шокированным он выглядел. – Почему ты не сказал ничего раньше? В ответ Найл только закатил глаза: – Ну извиняй, я ведь должен был просто так из ниоткуда начать эту беседу. Типа «Эй Луи, жаль сваливать это на тебя, но мне на секунду показалось, что твой парень-то ненастоящий!» В смысле, что я по-твоему должен был сделать? – он снова рассмеялся, потирая рукой глаза. – Ну да ладно, я провёл много дней, думая об этом, и я вспомнил один странный разговор, состоявшийся между мной и Луи в его первые дни в Глобусе. Он спрашивал меня про призраков и про рак мозга, в общем, про всякую ересь. А затем, после этого инцидента-с-не-прикосновением-к-тебе, Луи стал каким-то грустным на несколько недель. Зейн сказал, что это из-за проблем с парнем. Стон вырвался из груди Гарри, Найл только ухмыльнулся и похлопал его по плечу. – А затем ты снова появился, и, очевидно, твоя проблема теперь решена, – после этого Найл потыкал Гарри пальцем ещё пару раз с восторгом пятилетнего ребёнка. Не такую реакцию Гарри ожидал. Но, в конце концов, это же Найл. – Проблема? – промямлил Гарри, тихо радуясь тому, что этот разговор происходит именно с Найлом. – Из всех слов ты выбрал именно это? В конце концов, он и Луи рассказали Найлу всю историю. И спустя неделю Найл пришёл к ним со стопкой поддельных удостоверений личности, источник которых он отказался освещать. С тех пор прошёл почти год, Найл по-прежнему был единственным человеком, которому они рассказали всю правду. По правде говоря, они редко обсуждали с ним эту тему, но Найл был незаменим в те моменты, когда Лиам или Зейн пытались задать вопросы про прошлое Гарри. Всё это крутится у Гарри в голове сейчас, когда он сидит на балконе их квартиры, вдыхая полночный воздух. Уличные фонари выглядят как блеклое отражение сияющих окон небоскрёбов на горизонте. Наверное, Гарри стоит посчитать их. Как барашков, только куда более огромных и реальных. - Малыш? Гарри оборачивается и видит Луи, опирающегося спиной на стеклянную дверь. Он стоит обёрнутый в одеяло и сонно моргает, глядя на Гарри. – Со мной всё в порядке, иди спать, – говорит Гарри, но Луи отрицательно трясёт головой. Босиком он ступает на балконную плитку нельзя сказать, что на улице холодно, но воздух уже успел остыть, так что Луи ещё крепче закутывается в одеяло. – Чем занимаешься? – спрашивает он, Гарри пожимает плечами. – Просто думаю. – Не можешь заснуть? Гарри мог бы солгать, но какой в этом смысл? – Не хочу, – отвечает он, Луи тяжело вздыхает. Он опускается на пол рядом со стулом Гарри и кладёт голову ему на колени. – Это происходит практически каждую ночь, – добавляет Гарри, получая в ответ кивок. – Но ты ничего не вспоминаешь? Гарри качает головой. – Одно и то же по кругу. А когда я просыпаюсь, всё просто исчезает. Тишина повисает в воздухе примерно на минуту, Луи рисует воображаемые круги на лодыжке Гарри. – Я не знаю, как это исправить, – наконец признаётся Луи. Его голос звучит так тускло, Гарри гладит его по спине, стараясь передать ему тот покой, который он неизменно испытывает в его присутствии. – Ты и не обязан это знать, – бормочет Гарри. Он отклоняется на спинку стула и закрывает глаза, кончиками пальцев прикасаясь к волосам Луи. Хотя, стоит признать, причёска парня вышла из-под контроля. Серьёзно, в ту секунду, когда Луи начнёт таскать у Гарри резинки для волос, в ход пойдут ножницы. – Просто у меня такое ощущение, что это моя вина, я же вытащил тебя из Глобуса. Может, это было неправильно? – тихо спрашивает Луи, в его голосе слышится замешательство. – Может, эта судьба была предназначена не для меня, может, я нарушил что-то? Гарри распахивает глаза, хмурясь: – Ты действительно думаешь, что есть хоть малейший шанс, что мы не предназначены друг для друга? У Гарри такое ощущение, что он ждёт ответа от Луи, болтаясь в воздухе. Ведь несмотря на все сомнения, их связь напоминает нечто космическое. И мысль о том, что Луи с этим не согласен, выбивает у Гарри землю из-под ног. Гарри ощущает движение рядом с его ногой – это Луи пожимает плечами. – Мой инстинкт говорит нет. Но я бы хотел, чтобы эти мысли не крутились у меня в голове. Я не могу ничего с этим поделать, хоть я и цепляюсь за каждую возможность найти для этого всего разумное объяснение. – Знаю, – говорит Гарри. Они позволяют словам повиснуть в воздухе на некоторое время, звуки ночного города заполняют пространство вокруг них, напоминая о существовании реальности. Всё так нестабильно, включая эту жизнь, которую они строят на пустом месте. Да, сны всё усложняют, но и без них было непросто. Они пытаются жить с чем-то нереальным, так что, если они перестанут верить друг в друга, Гарри предпочтёт снова стать призраком. – Мой инстинкт говорит, что эта судьба была предназначена для меня, – неожиданно произносит Луи, разрушая тишину. Гарри понимает, что они прошли через один алгоритм размышлений. – Просто мне страшно, что я могу быть неправ. Мы ведь думали, что ты приведение, Гарри, а это совсем не так. Может, мы ошибались и насчёт нас? – Мне плевать, – отвечает Гарри, не раздумывая, каждой частичкой своего тела он ощущает эту уверенность. Ту же уверенность, которая горела в глазах Луи, когда он снял кольцо с пальца Гарри и сказал ему, что Вселенная хочет видеть их вместе. Боже, Луи был настолько уверенным в тот день, что эта вера добралась до самого сердца Гарри. Теперь он хочет, чтобы Луи поверил ему, чтобы он понял, что нет никаких других вариантов. Не для них. – Когда я впервые увидел тебя в Глобусе, моё сердце отреагировало моментально, – мурлычет Гарри. – Понимаешь? Еще до того, как мы заговорили. До того, как я понял, что ты меня видишь. Я просто увидел тебя и забыл, как дышать. Луи мягко смеётся над этим признанием. – Потому что планеты встали в ряд? – сухо спрашивает он. – Нет, дурак, потому что ты невероятно горяч, – отвечает Гарри, и Луи щипает его за лодыжку. – Ау! – Сам ты дурак, – обиженно говорит Луи, и Гарри не может сдержать смех. Он наклоняется, чтобы оставить поцелуй на лбу Луи. – Я просто пытаюсь сказать, что всё это время это был ты, Луи. Я не могу представить никого другого на твоём месте, – говорит Гарри, гладя волосы Луи. Луи протягивает руку, чтобы сплести их пальцы. Он мягко притягивает Гарри к себе, и тот поддаётся. Луи оборачивается, отпуская руку Гарри, приближаясь к его лицу и целуя его. Его ладонь обвивается вокруг шеи Гарри, одеяло сползает с его плеч, когда он притягивает Гарри ещё ближе. Их тела переплетаются на полу балкона, Луи ощущает движения Гарри, пока они оба не превращаются в сплетение вздохов и нервных окончаний. И это самое лучшее доказательство, которое только можно придумать. Доказательство того, что они есть друг у друга и вместе они смогут побороть эту странную и иногда пугающую реальность.***
Как же много мелочей составляют полноценную личность. Есть столько вещей, которые Гарри не может объяснить друзьям. Например, где его семья («Сирота,» – говорит Луи), или в какой университет он ходил («Какая-то тех-школа в Холмс Чапле,» – говорит Луи), или почему он ничего не знает про «Во Все Тяжкие» или «Игру Престолов» (тогда Луи не говорит ничего, он просто вручает Гарри DVD-сборник). И иногда Гарри переживает, что без Луи он снова угаснет. Иногда он не знает, как быть человеком без него. Но Луи знает. Когда они идут от метро до их квартиры в Стэпни после репетиции, мысли Гарри витают где-то очень далеко. Луи глубоко вздыхает, толкая парня плечом, Гарри отвечает тем же. – Я нашёл кое-что сегодня, – неожиданно говорит Луи. – Но я побоялся показывать это тебе. – Почему? – спрашивает Гарри, краем глаза смотря на Луи. – Потому что я не хочу, чтобы ты чувствовал, словно я приношу тебе всё подряд. Вроде кота с дохлыми мышами, – говорит Луи, Гарри громко смеётся. Не потому что это неуважительная причина, а из-за метафоры, которую выбрал Луи. Даже когда он пытается быть честным и серьёзным, театральная натура Луи даёт о себе знать. – Почему бы тебе не рассказать мне обо всём, пока ты не впал в экзистенциальный кризис? – мягко говорит Гарри, Луи снова толкает его, в этот раз более агрессивно. – Кто бы говорил, – отвечает Луи, закатывая глаза. Гарри снова смеётся. Он не знает, как это происходит, как у них получается шутить по этому поводу. Но у них получается, это просто их особенность. После той ночи на балконе, всё кажется чуть более простым. Не радикально, но и это неплохо. Удивительно, как они дополняют друг друга. Так легко забыть о подобных мелочах, но в трудные минуты, они всегда находят поддержку друг в друге. Гарри улыбается этой мысли. Она как крылья поднимает его над всеми страхами. – Рассказывай, – призывает Гарри, и Луи тянется к его сумке. Видимо, чтобы это ни было, он носил это с собой весь день. Через мгновение он оборачивается к Гарри, протягивая небольшую брошюру. – Только помни, я не как кот, или что-то в этом роде, – начинает Луи и, вау, он действительно нервничает. Его голос звучит чуть выше обычного. – Просто я подумал, вдруг ты хочешь заняться чем-нибудь не связанным с нашей совместной жизнью. Чтобы разобраться в себе. И бонус: это поможет тебе отвлечься от дурных мыслей. Если ты хочешь, конечно. Он отдаёт брошюру Гарри, не поднимая глаз. Как выясняется, она полна кратких курсов обучения в Лондонском университете, которые покрывают все темы от экономики до фотографии до кулинарии. Гарри ощущает лёгкое головокружение, глядя на всё этого. Головокружение от того, что Луи спланировал это для него. – Нуу? – бормочет Луи, когда пауза становится слишком долгой. – Наверное, из-за того, что я дал тебе это, мыслей в твоей голове стало ещё больше, да? – Это идеально, – говорит Гарри, его сердце подпрыгивает в груди, когда он видит улыбку, проступающую на лице Луи. Он кладёт брошюру в карман и притягивает Луи к себе для поцелуя.***
День премьеры наступает так быстро, что Гарри с трудом в это верится. Он обессилен, бессонные ночи дают о себе знать, смазывая всё перед его глазами. Но то ощущение глубокой тоски, которое сковывало его до сих пор, начало постепенно отступать. – Que sera sera / Что будет, то будет, - пропел Луи с глупым акцентом, танцуя на кухне на прошлой неделе, пытаясь приготовить пасту с беконом. Гарри пришлось прижать его к столу и целовать до тех пор, пока Луи не согласился перестать говорить, как итальянский водопроводчик. – Что будет, то будет, – сказал Луи, улыбаясь Гарри. Тот лишь кивнул. Что будет, то будет. Гайд Парк освещён мягким мерцанием заката. Гарри садится на траву, облокачиваясь на то, что в нормальном театре называлось бы «крылом». Здесь, в открытом театре, это просто небольшая перегородка между сценой и крошечным офисом. Приятное волнение, которое сопровождает все премьеры, овладело Гарри и не покидало его, не смотря на усталость. Гарри улыбается, когда первые ноты какой-то неземной мелодии разносятся по парку, свет как нельзя кстати сочетается с музыкой. Всё-таки, Найл – мастер своего дела. Человеческие фигуры появляются на сцене, грациозно двигаясь в искусственном тумане и разговаривая между собой. – Теперь союз наш близок, Ипполита! Четыре дня счастливые пройдут и приведут с собою новый месяц! И так начинается пьеса, эпизоды плавно сменяют друг друга, перемещаясь со сцены на землю, а иногда и в зрительный зал, когда Пак делает колесо, на глазах у изумлённых детей. Гарри не может не улыбаться при виде Лиама и Зейна на сцене в ролях Деметрия и Лизандера. Они смотрятся удивительно хорошо в греческих накидках и туниках. Пару дней назад они пошли выпить после репетиции, и Лиам с Зейном решили сделать импровизированную интерпретацию сцены с любовным эликсиром. В их версии Деметрий и Лизандер влюбились друг в друга и убежали жить в леса. Гарри смеялся так сильно, что упал со стула. Луи, в свою очередь, заявил, что забьёт на всё и посветит жизнь «огеиванию» классики Шекспира. Неожиданно Гарри осознаёт, что глупо улыбается, вспоминая тот вечер. Пьеса идёт своим чередом, но Гарри ощущает странное дежавю. Словно он видел всё это раньше. Это не просто свежее воспоминание о долгих репетициях. Конечно, он уже много раз видел эту постановку, дело не в этом. Дело в чём-то совершенно другом, в чём-то, что находится за пределами объяснимого. Это чувство вонзается в него, словно иглы, нарастая с каждой секундой, становясь чем-то сильным и самобытным. Он жмурится, стараясь сфокусироваться на своих ощущениях, но оно пропадает, как только он закрывает глаза. И возникает снова, когда он видит сцену. А затем, в мгновение ока, всё рушится. Это лепестки. Те лепестки, которые Луи хотел использовать в качестве реквизита для пьесы для создания драматичного эффекта, как дань первому шоу, которое Луи видел в Глобусе, когда ему было девять. Гарри не было на репетиции, когда они попробовали воплотить эту идею, видимо, всё прошло не очень успешно. – Мы вслед за ночью полетим среди священной тишины быстрей блуждающей луны, – говорит Оберон, увлекая Титанию за собой, вихрь лепестков обрушивается на них, позволяя актёрам незаметно покинуть сцену, оставляя зрителей в восторженном недоумении. Эти лепестки парализуют Гарри. Они эхом отдаются в его голове и сердце, и какое-то новое чувство накрывает его с головой. Он вспоминает.***
Он юн, настолько юн, что мир кажется совершенно необъяснимым. Но он стремится понять всё, он хочет использовать все шансы, которые предоставляет ему судьба. Поэтому он находится в этой комнате с деревянными стенами, наполненной самым странным ассортиментом вещей. Здесь есть стеллаж с блестящими плащами и пальто, небольшая горка искусственных оружий, пластиковая змея, тарелки, ходули… Это как пещера сокровищ, но ему нельзя здесь находиться. Вообще, он должен быть на пути в туалет, а потом в школьном автобусе. «Только на пять минут, Гарри,» - предупреждал его учитель. Но эта открытая дверь бросилась Гарри в глаза, он не мог просто пройти мимо. В дальнем углу стоит туалетный столик, Гарри пробегается пальцами по лакированному покрытию. Он покрыт пылью, Гарри думает, что все забыли про существование этого столика, стоящего за высокими искусственными деревьями. Может, он просто слился со стенами и стал частью здания. Гарри не знает, почему он пришёл к такому выводу, но ему ужасно жаль эту вещицу. А ведь у него есть шанс помочь этому столу вернуться к жизни. Ведь обо всех должны помнить, да? Покрытие ободрано в паре мест, зеркало затуманено от времени, но Гарри замечает ручку, которая с лёгкостью поддаётся маленькой руке мальчика. Он открывает ящик из красного дерева, полный… Ничего. Совершенно ничего. Гарри не уверен, чего он ожидал, но ящик пуст. Хотя, подождите. В дальнем углу… Свет попадает на эту мелочь, словно подавая Гарри знак. И Гарри протягивает руку. – Тебе нельзя быть здесь, – раздаётся детский голос за его спиной, Гарри оборачивается, сжимая в руке кольцо. Это мальчик примерно его возраста, он смотрит на него из дверного проёма. Его глаза ледяного голубого цвета, а волосы глупо топорщатся в стороны. – Как и тебе, – отвечает Гарри, пожимая плечами. Мальчик закатывает глаза. – Я просто хотел увидеть, что находится за сценой. – И я, – говорит Гарри, перекатывая кольцо из одной руки в другую. – Я хотел узнать, как они провернули эту штуку с лепестками. – Волшебство, – отвечает мальчик с лукавой ухмылкой, Гарри смеётся, ощущая, что железо нагревается в его руках. – Да и всё это место волшебное, – добавляет мальчик. Хоть он и шутит, его тон выдает тот факт, что он почти верит в это. И Гарри тоже. Глобус просто невероятен, и он хочет сохранить его частичку для себя. Разумеется, никто не заметит, если он возьмёт это кольцо. Он прячет его за спину. Улыбаясь мальчику, он аккуратно надевает кольцо на палец. Размер подходит ему идеально. Такое ощущение, что оно было создано специально для него, все вокруг слегка странно вибрирует, но тепло, исходящее от кольца, делает всё проще. Он тихо вздыхает и улыбается, стараясь спокойно сохранять зрительный контакт с мальчиком, но внутри его сердце отбивает парадный ритм. – Что ты такое? – спрашивает мальчик, Гарри пожимает плечами. – Что ты имеешь ввиду? – Что ты… – мальчик останавливается, он выглядит обескураженным, словно прошлые слова слетели с его губ против его воли. – Эм, в смысле… Я ничего не имею ввиду. Нам нужно идти обратно. – Да, наверное… – говорит Гарри со вздохом. – Но я бы хотел остаться здесь. – Знаю, тут лучше, – мечтательно говорит мальчик. – Ну да ладно, увидимся. – Пока, – говорит Гарри, когда мальчик исчезает. Гарри знает, что он был прав. Пора идти обратно. Хотя теперь это не кажется таким уж правильным поступком. Затем Гарри снова видит кого-то в дверном проёме, но это не тот мальчик. Это учитель и его напарник. – Все на месте? – спрашивает учитель, а напарник отвечает: – Да, все построены. Пора идти. Они оба оглядывают комнату, в которой находится Гарри. Тот ждёт, что они заметят его и прикажут поторопиться. Но их глаза скользят по стенам, реквизиту. И по нему. А затем они просто разворачиваются и уходят. Инстинктивное замешательство пропадает также быстро, как приходит. Ему просто не нужно идти с ними. Наверное, он пришёл не с ними? Его никто не ждёт. Он не должен быть в другом месте. Наверное, он может просто остаться здесь. Вырасти здесь. Выучиться здесь. Жить здесь. Конечно, так он и поступит. Часть Глобуса. Вот, чем ему суждено быть.***
Когда он открывает глаза, Гарри понимает, что он остался в неизменном положении. Он слышит свист и радостные возгласы, а затем замечает смеющуюся и хлопающую толпу. Это слегка дезориентирует, около секунды Гарри пытается понять, где он находится. А затем он оглядывает парк, сцену, и всё возвращается к нему. – Это был ты, – выдыхает Гарри, глядя на сцену, на актёров, выходящих для финального поклона, и на Луи, который поднимается по ступенькам, чтобы присоединиться к ним. – Это был ты. Гарри ждёт на скамейке под ивовым деревом, когда толпа разойдётся, когда тех-работники перестанут атаковать Луи с расспросами, и время тянется мучительно медленно. Он смотрит на чернильно-синее небо и прислушивается к крикам лебедей. Всё вокруг спокойно, по крайней мере, внешне. Но у Гарри ощущение, будто внутри него бушует пламя. Он пытается привести себя в порядок, пытается успокоить трясущиеся руки, но затем он видит Луи и окончательно теряет контроль над собой. – Это был ты, – выпаливает Гарри без лишних предисловий. Он разглядывает Луи так, словно не видел его сто лет. – Что был я? – спрашивает Луи. Гарри заливается смехом, это ведь так просто. – Когда тебе было девять, а мне семь. В день летнего солнцестояния школы привезли детей со всех уголков Англии посмотреть «Сон в Летнюю Ночь», – объясняет Гарри. – И лепестки летели с балконов, помнишь? Я тоже был там и проскользнул за кулисы, чтобы понять, как они это сделали. И там был мальчик, который сделал тоже самое. – Этот мальчик, – медленно говорит Луи, хмурясь, пытаясь оживить воспоминания из прошлого. А затем его лицо озаряется и Гарри знает, что он всё понял. Потому что если Луи Томлинсон и будет помнить что-то вечно, то это день, когда он впервые оказался в Глобусе. Гарри знает, что Луи не забудет это до самой старости, но теперь у него есть ещё одна причина хранить воспоминание. – Я пошёл за кулисы, – бормочет Луи, закрывая глаза. – Я пошёл за кулисы, а там был другой мальчик без школьной формы. В комнате с реквизитом, он просто стоял там среди всех этих безделушек. Я не помню, о чём мы говорили, но, думаю, я сказал ему, что Глобус волшебный. – Так и есть, – подтверждает Гарри. – Я надел кольцо, которое я украл из той комнаты, пока мы разговаривали, и, кажется, просто перестал существовать. – Но не для меня, – говорит Луи, его глаза расширяются. – Мы просто закончили нашу беседу, и я пошёл обратно, а затем рассказал маме про тебя. – Не может быть, – выдыхает Гарри, потому что спустя мгновение после того, как он надел кольцо, все учителя не только не могли его видеть, они забыли его. Его учителя, друзья, семья. Он просо стёрся из их памяти, как асфальт высыхает после дождя. Но Луи только потряс головой, не отрывая глаз от Гарри. – Но я рассказал. Ничего особенного, просто упомянул в разговоре, но это произошло. Как так получилось, что я запомнил тебя? – Не знаю, – признаётся Гарри, его голос больше похож на шёпот. – Это невозможно, Луи. Я больше не покидал Глобус, я остался и вырос там, а мир просто забыл обо мне. Все эти пьесы. Все люди, за которыми он наблюдал, их беседы, их отношения. Книги в местной библиотеке, истории в музеи; всё это превратило Гарри в человека и помогло ему не сойти с ума. Да, Глобус запер Гарри, но он же и вырастил его. Его внутренние часы перестали существовать, но он замечал, как его одежда менялась время от времени, как татуировки появлялись на его коже одна за другой, словно они всегда были там. Словно Глобус знал, какой была бы его жизнь, и впускал в себя её детали в качестве напоминаний. И, возможно, именно поэтому он впустил Луи. Ведь почему-то мальчик из Йоркшира сохранил воспоминание о нём. – Но даже я думал, что я не существовал, – бормочет Гарри, всё больше осознавая безумие происходящего. – До меня? – спрашивает Луи, хотя это вряд ли можно назвать вопросом. Они оба знают, что произошло. Они знают, чем закончилась история… Знают ли? – Нет, нет, ты не понимаешь, – говорит Гарри, потому что он должен. Ему необходимо выпустить это наружу. – До этого момента. Всегда. Все эти годы я думал, что я – призрак. Но где-то в мире существовал мальчик, который помнил меня. Только ты. А все остальные забыли. Я существовал всё это время только из-за тебя. Вот так. Гарри не знает, что ещё сказать. Луи помнил его. Гарри так долго верил, что его больше не было, что он потерял всё. Даже после того, как Луи снял с него кольцо и показал ему мир, Гарри всё ещё чувствовал себя приведением. А теперь в его тёмной комнате загорелся метафоричный свет. Теперь он видит, что всё то время, что он считал себя никем, в мире был человек, который знал, что это не так. Который мог доказать его существование, доказать, что он – человек. – Почему это всегда ты? – задумчиво спрашивает Гарри, глядя на человека перед ним и стараясь заглянуть за него, сквозь него, в него. Словно всё это время Луи был чем-то таким же необыкновенным, как и Гарри. Просто они этого не замечали. – Без понятия, – говорит Луи с ухмылкой, его голос звучит также обескуражено, как и Гарри. – Может, я просто самый упёртый? И Гарри смеётся, потому что, может быть, он призрак, а Луи – волшебный. Может быть, они два человека, которых Глобус хотел видеть вместе. А может, Гарри просто не везло во всём, а Луи был слишком сильным, чтобы отпустить его. Гарри не знает этого наверняка и сомневается, что это так уж важно. Всё, что случилось с ними – невозможно в любом случае. Так что Гарри просто целует его. Он запускает одну руку в волосы Луи, а другой обнимает его за талию. И Луи вздыхает, когда их губы соприкасаются, и сжимает край футболки Гарри. Он целует Гарри так, словно он пытается вдохнуть в него жизнь. Словно они стоят посреди бушующего шторма. – Как думаешь, – мурлычет Луи, когда Гарри наконец отстраняется. – Может, это призрак Шекспира решил поиграть в сваху? – Это очень извращённый способ взгляда на ситуацию, – сухо отвечает Гарри, и Луи целует его в нос. – Ты в порядке? – Я в порядке, – говорит Гарри, обвивая обе руки вокруг талии Луи. – Как никогда прежде. – Ты потерял целую жизнь, – бормочет Луи, он выглядит обеспокоенно. Гарри позволяет их лбам соприкоснуться. – А ты подарил мне другую жизнь, – мягко и честно отвечает Гарри, и улыбка озаряет лицо Луи. Гарри наклоняется, чтобы поцеловать единственно мальчика в мире, который сохранил его в живых.«Затем, что ты в моих глазах – весь мир. Так можно ли сказать, что я один, когда весь мир взирает на меня?» Сон в Летнюю Ночь
* «И ты, Брут?» (лат. Et tu, Brute?) — по легенде, последние слова Юлия Цезаря, обращённые к его убийце — Марку Юнию Бруту.