Во всём виноваты звёзды

Нанизаны звуки на тонкую нить, Ты можешь связать меня, можешь убить – Меня это вовсе не будет смущать, Я, может быть, даже не буду кричать. Flёur, "Жертва"

Первый колышек вошёл в землю легко, хватило всего двух ударов, а вот со вторым пришлось повозиться – в почве оказалось слишком много камней. Конечно, можно было бы вбить его чуть правее или левее, но тогда рука, туго примотанная к колышку верёвкой за запястье, тоже сдвинулась бы с места, нарушив почти идеальную композицию. Тяжело быть по-настоящему творческой натурой. Но результат, конечно, стоил затраченных усилий: женское тело, распластанное по земле, с ногами и руками, вытянутыми под идеальным углом и закреплёнными так, чтобы было невозможно пошевелиться, приняло форму пятиконечной звезды. Звезда на земле под светом звёзд в небесах. Превосходно. Осталось лишь заставить её засиять – и они поймут, что ошиблись. Дальше всё по намеченному плану: проверить, надёжно ли держится кляп во рту, и закрепить голову, перекинув поперёк шеи металлическую скобу, глубоко загнав её концы в землю – так, чтобы середина касалась кожи, вонзаясь в неё при малейшем движении. Скобу пришлось немного переделать после одного из прошлых разов – тогда она была слегка острой, а «звезда» – слишком активно дёргала головой, ухитрившись в конце концов перерезать себе горло. Это было не по плану. По плану были лёгкие. Но теперь всё должно пройти гладко. Едва холодный металл скобы коснулся нежной кожи на шее, как женщина со слабым, почти полностью заглушенным кляпом стоном открыла глаза – чтобы тут же в ужасе зажмурить их. Ничего, скоро снова откроет – не знать, что происходит, ещё страшнее, чем смотреть на это. Попыталась кричать – вышло невнятное мычание. Здесь бы всё равно никто не услышал, конечно, но крики мешали сосредоточиться и портили красоту момента. Ну вот, теперь ещё ногами и руками задёргала. Как банально. Все они действовали одинаково. Для всех всё одинаково закончилось. Звёзды творят судьбу, и от судьбы не убежишь. Но можно ещё заставить звёзды передумать. Скальпель был много раз опробован ранее и, как обычно, проверен сегодня утром, но всё равно невозможно было удержаться от ставшей почти ритуальной пробы остроты на подушечке большого пальца. Да, идеально. Она тоже это увидела: глаза, теперь широко распахнутые, неестественно округлились – казалось, что вот-вот выскочат из орбит, как у раздавленной в кулаке лягушки, отвратительное зрелище, – лицо исказила гримаса ужаса, и она всё ещё пыталась кричать, дурочка. Из-под кляпа вырывались хриплые рваные всхлипы, он уже начал пропитываться слюной – если женщине повезёт, всё закончится раньше, чем ей придётся начать глотать эту слюну, чтобы не захлебнуться. Теперь аккуратно вспороть одежду – не стоит портить всю, только в нужном месте, там, где удобнее всего добраться до печени. Лезвие вошло в тело аккуратно и ровно – но она всё равно дёрнулась, прогибаясь в спине и пытаясь втянуть живот, как будто это могло ей как-то помочь. Слёзы уже заливали её глаза, не давая толком рассмотреть, что происходит – да и положение тела не особо это позволяло. Должно быть, жалела теперь, что у неё такая большая грудь – была бы плоской, обзор был бы получше, а так приходилось догадываться по ощущениям. Что ж, ощущений можно и добавить. Два аккуратных поперечных разреза – алая кровь красивей бы смотрелась на аристократически белой коже, чем на этой, дряблой и желтоватой, но выбирать не приходилось. Отложить скальпель, раздвинуть края раны – четыре почти одинаковых лоскута кожи с окровавленным мясом раскрылись в разные стороны, как лепестки большого алого цветка. Женщина пыталась метаться из стороны в сторону, отодвинуться подальше от рук, причиняющих боль, но выходило лишь слабо подёргивать коленями и локтями да рычать сквозь кляп, тряся головой, насколько позволяла скоба вокруг шеи, и размазывая по лицу слёзы. Ещё несколько надрезов скальпелем – вышло не очень аккуратно, но всё приходит с опытом. Наконец, засунуть руки в трясущееся тело и вытащить сочащийся кровью незаслуженный дар звёзд. Женщина дёрнулась ещё несколько раз и затихла – потеряла сознание. Ей ещё предстоит снова прийти в себя. Когда она будет сиять здесь, внизу, передавая звёздам послание: “Вы ошиблись”… *** Осматривать место преступления полагалось как можно раньше – в идеале, вообще сразу же после совершения этого преступления. По самым свежим следам, с профессиональными криминалистами и надёжным проверенным напарником. Аларкону же пришлось делать это спустя два или три дня – этот вопрос ещё предстояло прояснить экспертизе – после убийства, имея пока лишь общие сведения о деле. Криминалист, решивший срезать путь по короткой дороге, второй час стоял в пробке, а в роли напарника выступал молодой и зелёный стажёр, сейчас расстающийся со своим завтраком за ближайшими кустами. Наполовину сожжённый и уже начавший разлагаться труп выглядел и благоухал так, что вызвал бы приступ рвоты и у бывалого полицейского – большинство оперативников, оцепивших место преступления, выглядели так, будто готовились присоединиться к увлекательному занятию младшего Салины, так что тут стажёра винить было не в чем. Филипп ещё собирался обсудить с Альмейдой, с каких именно происшествий следует начинать вводить новичков в курс дела, а после – поругаться с Салиной-старшим на тему издевательств над младшими родственниками, потому что без него тут явно не обошлось. – Берто, иди в машину, я здесь сам пока осмотрюсь. Всё равно ещё криминалиста ждать, – Аларкон решительно отогнал мысли о своём куда более опытном – хотя и проблемном – напарнике, догуливающем больничный отпуск на Марикьяре. Не то чтобы он скучал по Вальдесу – просто с ним подобные дела всегда расследовались намного легче и быстрее. О чём Филиппу со вчерашнего дня не успел напомнить только ленивый. Коллеги не злорадствовали, конечно. Нет, напротив, они сочувственно качали головой и сетовали на отсутствие аларконовского напарника, на тотальную загруженность всех остальных следователей отдела и искренне выражали надежду, что Филипп справится с поимкой серийного убийцы и в одиночку – и это сочувствие приводило Аларкона в состояние тихого бешенства. Он целый год прекрасно раскрывал дела и без вечно влипающего в неприятности Ротгера – раскроет и это. Дело было, конечно, не совсем рядовым: двухдневная проволочка была связана с вновь разгоревшимся спором о том, под юрисдикцию которого полицейского отделения попадает преступление. Первое убийство было совершено два года назад на территории Северного отделения, спустя год – ещё два на территории Южного, с промежутком в шестнадцать дней. Там, связав обстоятельства, объявили убийства серийными и забрали первое дело к себе, но раскрыть не смогли. И, наконец, новое, четвёртое убийство территориально относилось к Восточному отделению, однако Южное настаивало на том, что это – новое обстоятельство в их деле, так что расследовать его тоже должны они. А после вмешалось и Центральное, к которому, собственно, и принадлежал Аларкон, с требованием передать дело им, раз уж убийства происходят по всему городу, а полиция вместо расследований занята дележом территорий. Неофициальное подтверждение о передаче дела было получено сегодня утром, после чего Филипп сразу же отправился на место преступления, а данные по трём предыдущим убийствам должны были переслать в офис к вечеру – хотя из вредности скорее всего задержат до завтра. Аларкон раздражённо прошёлся вокруг: поляна на окраине города, возле самого леса, укрытая от дороги полосой высоких деревьев – им ещё повезло, что труп нашли так быстро. Было бы неплохо, если бы его можно было так же быстро осмотреть – но до передачи дела это было невозможно. “Будь здесь Бешеный, он наверняка наплевал бы на бюрократические проволочки и всё здесь облазил в первый же день”, – Филлип зло пнул подвернувшийся под ноги камень. Следов на земле было уже не разглядеть – их смыл прошедший пару дней назад ливень. Но зато благодаря тому же ливню труп сохранился относительно целым – насколько было известно Аларкону, все остальные убитые были найдены сожжёнными до неузнаваемости, но в этот раз дождь потушил огонь прежде, чем тот изуродовал тело. Труп был растянут по земле примотанными к рукам и ногам колышками – верёвки, как и одежда, сгорели, но, видимо, слишком поздно, чтобы тело как-то поменяло своё положение, – и явно принадлежал женщине. Живот убитой был вспорот и представлял собой мерзкое кровавое месиво. Филипп присмотрелся: дыра в животе была довольно большой и глубокой, было похоже, что изнутри что-то вынули, но точнее должен был сказать медэксперт. – А что это у неё на шее? – оказалось, Альберто в машину не пошёл, а упрямо потащился следом и, на всякий случай прикрывая нос ладонью, деловито оглядывал труп. Со временем из этого парня точно выйдет толк. На шее убитой болталась цепочка со слегка оплавившимся, но ещё целым металлическим медальоном в форме звезды. – А это – первый вещдок, – хмыкнул Филипп. За улику вряд ли сойдёт, но любые вещи, найденные на трупах и около них, полагалось изымать под опись. *** Рана выглядела плохо – но от воткнутой в голень чуть ли не по самую рукоятку отвёртки вообще не стоит ожидать, что она оставит после себя что-то, выглядящее хорошо, а Олаф видал раны и похуже. Паренёк лет девятнадцати, которому принадлежали и проткнутая голень, и, по всей видимости, отвёртка, кусал губы, стараясь не заплакать, и упрямо твердил, что на отвёртку он совершенно случайно сел. Доктор сочувственно кивал, делая вид, что верит – слыхал он враньё и получше. Какие только сказки люди не рассказывали, стараясь скрыть от врачей истинную причину появления у них травмы! Впрочем, главного “сказочника” в этом травмпункте не видели уже почти год – и если бы подобное в отношении бывшего пациента не считалось чем-то кощунственным, то можно было бы даже сказать, что здесь по нему соскучились. Кальдмеер, в отличие от остального персонала травмпункта, весь этот последний год виделся со своим худшим пациентом за пределами рабочего места, но в последний раз это случилось месяца три назад. Вытащив из ноги пациента многострадальную отвёртку и приступив к обработке раны, Олаф был предельно сосредоточен и потому даже не повернул голову в сторону распахнувшейся после непродолжительного стука двери. Стук был быстрым и ритмичным, словно кто-то отбивал по дверному косяку костяшками пальцев какую-то мелодию, и принадлежать мог, в общем-то, кому угодно, но раньше всегда принадлежал человеку, который, по всем имеющимся данным, сейчас должен был пребывать на Марикьяре, а не стучаться в двери процедурного кабинета одного из травмпунктов Олларии. И уж тем более – не вламываться в эти двери, не дожидаясь ответа, не топать через весь кабинет к рабочему столу доктора Кальдмеера, не садиться в его рабочее кресло и не сообщать наглым бодрым голосом и без того уже очевидную вещь: – Я вернулся! – Я так и понял, – отозвался Олаф, не отрываясь от своего занятия. – Разве ты не собирался отдыхать там до конца месяца? – Мне стало скучно! – Вальдес беззаботно откинулся на спинку кресла и закинул ноги на стол, подмигнув обалдевшему от такого зрелища пациенту. – Альмейда всё равно не допустит тебя к работе раньше срока, – Кальдмеер кинул на обнаглевшего Ротгера предупредительный взгляд, и тот, приняв делано покаянный вид, вытащил из-под ног папку с бумагами, явно пользуясь тем, что руки доктора заняты перевязкой и потому не могут отвесить ему подзатыльник прямо сейчас. – О, а это что? – извернувшись в кресле под каким-то диким углом, Вальдес ухитрился дотянуться до отвёртки и, ничуть не брезгуя окровавленным видом, взять её в руки. Со знанием дела присмотревшись к ноге пациента, он деловито поинтересовался: – Сам в себя воткнул или помог кто? – Я упал! – возмутился паренёк. – И это не ваше дело! И кто вы вообще такой? Прикинув, каким образом надо было упасть, чтобы отвёртка вот так вот проткнула голень, Олаф скептически хмыкнул. Куда менее сдержанный и тактичный Ротгер откровенно заржал, а затем с пугающе контрастирующим спокойствием сообщил: – Я из полиции. Показания давать будешь или как? Пациент заметно стушевался и куда тише произнёс: – Не надо полиции, это случайно вышло, правда. Вальдес быстро убрал ноги со стола и наклонился вперёд, пытливо заглядывая пареньку в глаза. На мгновение его взгляд стал пронзительно-острым, так что несчастный пациент вдруг почувствовал себя будто под снайперским прицелом, но затем полицейский моргнул, откинулся обратно на спинку кресла и широко улыбнулся: – Ладно, я тебе верю. Расслабился Вальдес рановато, потому что стоило ему попытаться снова обосновать ноги на столе, как Олаф, как раз закончивший с перевязкой, встал и, не переставая лекторским тоном давать пациенту указания по дальнейшему лечению, дёрнул за спинку кресла так, что Ротгер буквально скатился оттуда на пол. Глаза у наблюдавшего за этой сценой паренька, явно не привыкшего к столь непочтительному обращению с полицией, стали совсем круглыми, и он, скомкано поблагодарив за помощь, вышел из кабинета настолько быстро, насколько это позволяли проткнутая нога и выданный ему по такому случаю костыль. Кальдмеер скептически оглядел смеющегося, ничуть не выглядящего расстроенным или оскорблённым Ротгера и, наконец улыбнувшись, подал ему руку, помогая встать с пола: – С возвращением. *** Четыре жертвы, три женщины и один мужчина. Все были найдены мёртвыми в глухих районах на различных окраинах города, все они лежали на земле в одной и той же позе, рядом – никаких личных вещей жертв, никаких следов убийцы. Все тела, кроме последнего, были повреждены слишком сильно – убийца использовал весьма эффективное техническое горючее, так что первую и третью жертвы удалось опознать только благодаря сохранившимся зубам, а вторая убитая пока так и оставалась безымянной. Имя четвёртой жертвы стало известно спустя всего день после того, как Филипп взялся за дело, но это тоже не особо помогло. Все опознанные были разного возраста, не были знакомы друг с другом, не имели значимого внешнего сходства, не пересекались по роду деятельности… Совпадали и даты убийства: все были убиты в один и тот же месяц, первая жертва – в шестнадцатый день летних молний два года назад, вторая и третья – год назад первого и шестнадцатого числа соответственно, и вот, в этом году – четвёртое убийство, первый день летних молний. Эти даты точно что-то означали, хотя Филипп пока и не мог понять, что именно. Между жертвами серийных убийц почти всегда есть что-то общее, какой-то принцип отбора – надо было только его найти. Последние три дня Аларкон провёл, кропотливо изучая все материалы дела, а на сегодня у него были назначены встречи с родственниками погибших. Но команда криминалистов наконец прислала отчёт о вскрытии и результаты экспертизы, так что Филипп собирался по-быстрому прихватить документы из своего кабинета, чтобы прочитать их по дороге на первую встречу. Его планы начали рушиться, едва он открыл дверь – бодрый голос, который он не слышал уже довольно давно и который никак не ожидал услышать ближайшие пару недель, радостно провозгласил: – Привет, соскучился по мне? Быть может, Аларкон обрадовался бы встрече куда сильнее, если бы Вальдес при этом не сидел на его столе и не копался в его бумагах. – Когда ты приехал? Я думал, ты ещё на Марикьяре. – Вчера утром. У нас новое дело? – не обращая внимания на гневный взгляд напарника, продолжал изучать протокол Ротгер. – Хм, ты уже обратил внимание на даты убийств? – Не у нас. У меня. А ты ещё в отпуске, если мне не изменяет память! – мигом обозлился Аларкон, вдруг вспомнив все реплики коллег о том, как тяжело ему приходится без напарника. – Да ну брось, что я забыл в этом отпуске? – Вальдес прижал бумаги к груди, как ребёнок – мягкую игрушку. – Будь человеком, я целый год ничем не занимался, я так скоро с ума сойду! В любое другое время Филипп отнёсся бы к страданиям напарника с сочувствием – они давно работали вместе, так что он прекрасно знал, насколько трудно Вальдесу даётся вынужденное бездействие. Но буквально пару часов назад Аларкон столкнулся в кафетерии с Салиной-младшим, которого Альмейда перевёл на более подходящее для стажёра дело. Берто, конечно, ничего плохого не имел в виду, когда сетовал на отсутствие Ротгера – тот, пусть и неофициально, но действительно считался в их отделе специалистом по работе с психически неуравновешенными преступниками. Сам Альберто с Вальдесом ещё не работал, а значит, просто повторял чьи-то слова – скорее всего, Хулио, и это лишний раз заставляло думать, что никто не верит в способность Филиппа справиться с этим расследованием. Ну уж нет, это дело он Бешеному не отдаст. – Вот именно, ты целый год ничем не занимался, с чего ты взял, что тебе сразу доверят серийного убийцу? Сперва больничный закрой, а потом вспоминай, как работать! – прозвучало это, пожалуй, куда резче, чем следовало, и Аларкон на самом деле не думал, что Вальдес успел потерять квалификацию за время болезни, а даже если бы и успел – было совершенно несправедливо обвинять его в том, что он целый год лечился от лейкемии вместо того, чтобы работать. Ротгер медленно оторвал взгляд от запечатанного в пакет изрядно подкопчённого медальона, который пытался разглядеть через полиэтилен, и внимательно посмотрел на Филиппа, прежде чем произнести: – Закрою, не сомневайся. Вальдес улыбался, когда шёл к выходу, и выглядел, в общем, как обычно – именно поэтому по нему никогда нельзя было понять, задет ли он чьими-то словами или нет. Однако в этот раз Аларкон был определённо уверен, что зацепил напарника довольно сильно. – Вещдок верни на место, – пробурчал он, глядя на пакет, который Ротгер всё ещё сжимал в руке. Тот остановился на полпути к двери и обернулся, снова попытавшись рассмотреть медальон на просвет. – Где вы его взяли? – Сняли с шеи последней жертвы, – Филипп подошёл и сам вытащил пакет из рук Вальдеса. Он чувствовал себя неловко за свою вспышку – ему хотелось поздравить напарника с выздоровлением и возвращением в строй, но теперь эти слова прозвучали бы фальшиво и неуместно. – Хм, – Бешеный задумчиво ухмыльнулся и кивнул на прощание: – Обрати внимание на даты. Увидимся. – Ага, – машинально кивнул в ответ Аларкон, в свою очередь посмотрев на амулет, но ничего нового на нём не заметив: просто пятиконечная звезда из дешёвенького металла, покрытого почти уничтоженной огнём красной краской, с дыркой в верхнем луче. К тому же разглядывать её было особо некогда – он уже опаздывал на встречу. Ехать было не очень далеко, но прочитать отчёт о вскрытии Филипп успел. Ничего особенного не бросалось в глаза, кроме одной довольно важной подробности – у жертвы была вырезана печень. Как утверждал эксперт – скорее всего, вырезана ещё до того, как наступила смерть. Это что-то смутно напоминало полицейскому, так что он принялся быстро пролистывать протоколы предыдущих убийств. Да, так и есть – третья жертва, мужчина, сорок пять лет. Вырезан желудок. Тела первой и второй жертв были повреждены слишком сильно, чтобы утверждать что-то конкретное, но от второй был отрезано две таких внушительных части, что даже сожжением это было не скрыть. И если предполагать, что вырезались именно внутренние органы, а не просто куски плоти, то это, скорее всего, были лёгкие. И это определённо была первая зацепка в деле. Уже выходя из машины, Аларкон достал телефон и открыл календарь. Итак, даты. Шестнадцатое, первое, шестнадцатое, снова первое. Бросил взгляд на сегодняшнюю дату – календарь показывал восьмой день летних молний. До шестнадцатого оставалось всего ничего. *** Олаф нечасто выбирался посидеть в баре после работы – только если на следующий день у него был выходной, и если была подходящая компания. “Подходящая компания” завелась не так давно и почти весь прошлый год не имела возможности шататься по каким бы то ни было заведениям за пределами клиники, так что их редкие посиделки в баре пока нельзя было назвать ни традицией, ни даже привычкой, но они определённо были приятным разнообразием в череде серых будней. Как заметил Кальдмеер, Вальдес вообще очень любил привносить в жизнь окружающих разнообразие, периодически шокируя их выходками разной степени эксцентричности. Сегодня это разнообразие заключалось в том, что Бешеный всем своим видом и поведением – колючим взглядом, несколько пугающей улыбкой и стремительностью движений, когда он буквально влетел в бар, на полминуты задержался, чтобы сесть на стул, поздороваться с Олафом, оглянуться, увидеть в углу бара мишень для дротиков и устремиться туда, – оправдывал своё прозвище, происхождение которого Кальдмеер, кстати, пока так и не выяснил. С этой стороной характера Ротгера Олаф сталкивался нечасто, поэтому какое-то время с любопытством наблюдал за другом, упоённо дырявящим и без того уже изрядно потрёпанную мишень. Когда дротиков Вальдесу показалось мало, и он принялся расспрашивать бармена, нет ли у них тут в баре метательных ножей, Кальдмеер решил, что пора вмешаться. – Ты решил попасть в таблицу рекордов? – Олаф кивнул на стену рядом с мишенью – там действительно висела маленькая меловая дощечка с именами завсегдатаев, набравших наибольшее количество очков в этой нехитрой игре. – Нет, пожалуй, не сегодня, – улыбнулся в ответ заметно успокоившийся Ротгер, с лёгким сожалением отказываясь от метательного ножа, который и в самом деле нашёл и уже протягивал ему бармен. Кажется, тот вытащил нож из собственного кармана, так что Кальдмеер подумал, что ему стоит впредь внимательней присматриваться к местам, которые Вальдес объявляет “классными”. – Ты чем-то расстроен? – осторожно поинтересовался Олаф чуть позже, когда они уже сидели за столиком, потягивая напитки. Вальдес всё ещё крайне неохотно признавался в подобных вещах, предпочитая отгораживаться от любого вмешательства вечно бодрым видом и широкой улыбкой; однако уже гораздо чаще, чем раньше, позволял Кальдмееру заметить своё настоящее настроение – иначе сегодня он пришёл бы в бар радостным, как получивший лучший в своей жизни подарок именинник, и искрил бы шутками и историями, не затыкаясь. Это они тоже уже проходили. – Мир во всём мире до сих пор не достигнут, а по дороге сюда я видел сбитого машиной голубя, и теперь моё сердце смертельно ранено, – трагическим шёпотом поведал Ротгер. И, немного помолчав, добавил: – А ещё я сегодня говорил с Альмейдой, и он отказался выпускать меня на работу раньше срока. Олаф понимающе кивнул: Вальдес хотел вернуться обратно к работе с первого дня пребывания в больнице, и только жёсткий отказ Альмейды помешал ему сделать это сразу же после выписки. Он был из того разряда трудоголиков, которые не то чтобы любят работать вообще, но настолько влюблены в собственную работу, что и работой-то её не считают. Однако подобный исход событий был пусть и нежелателен для Вальдеса, но вполне предсказуем, а потому не мог разозлить его до такой степени. – Я ещё вчера хотел с ним встретиться, но не застал – там все наши, похоже, зашиваются: у Салины с Бреве тринадцать дел в производстве, в отделе стажёр, которого обучают все по чуть-чуть, потому что всерьёз за него взяться некогда и некому, а Аларкон один расследует серийку – и они считают, что я им там не нужен! – Ротгер одним глотком осушил стакан с ведьмовкой и жестом велел бармену повторить. – Они за тебя беспокоятся, – пожал плечами Кальдмеер. После перенесённой болезни Вальдес всё ещё оставался слишком худым и бледным, хотя последнее уже почти полностью скрыл приобретённый на Марикьяре загар. – О да, я заметил, – Вальдес продолжал демонстрировать белоснежную улыбку, но по изменившемуся выражению глаз Олаф понял, что тот наконец заговорил о том, что так злило его на самом деле. – Мой собственный напарник считает, что мне рано возвращаться к работе, потому что я потерял форму и, по всей видимости, забыл, с какого конца нужно держать пистолет. Интонации в голосе Бешеного были незнакомыми, и Кальдмеер вдруг понял, что они не совсем злые, скорее – обиженные. – Это настолько обидно? – Олаф попытался спрятать невольную улыбку за поднесённым ко рту стаканом, но, судя по брошенному на него взгляду Вальдеса, – не успел. Ротгер чуть задумался, машинально выводя пальцем по столешнице какую-то фигуру. – Мы много лет были напарниками, – он взмахнул рукой с зажатым в ней стаканом, так что часть жидкости пролилась на стол. Пожав плечами, принялся выводить прежние узоры прямо по луже и пояснил: – Я думал, нас обоих это устраивает. – Быть может, ему хочется сделать что-то значимое и самому, – заметил Кальдмеер, разглядывая получившуюся в луже звёздочку. – Ты ведь постоянно это делаешь – суёшься куда-то в одиночку. – В какие-то отдельные операции – да, но я не лезу в одиночку раскрывать дело серийного убийцы только ради того, чтобы что-то кому-то доказать! – искренне возмутился Бешеный. – Филипп с ним не справится один! – Ты ему прямо так и сказал? – хмыкнул Олаф. Он всегда подозревал, что для того, чтобы работать вместе с Вальдесом, необходимы безграничные запасы терпения, коими Филипп Аларкон, к несчастью, не обладал. – Нет, конечно, – Вальдес фыркнул и, отставив стакан в сторону, забарабанил пальцами по столу. – Но кто-нибудь другой мог. – Почему тебя так беспокоит это дело? – Даты… Наверняка сказать нельзя, но, судя по датам, вполне возможно, что скоро будет ещё одно убийство. – А почему ты рисуешь на столе звёзды? – вопрос был, может, и не в тему, но Вальдес, задумавшись, всегда пытался занять чем-то руки: крутил в них ручку, теребил шнурок на шее, барабанил пальцами по столу, раздражая всех, находящихся рядом. Но вычерчиванием условно астрологических символов на столах увлёкся впервые. Ротгер уставился на столешницу, где в алкогольных разводах красовалось уже несколько пятиконечных звёздочек, так, словно только сейчас их заметил. – Было кое-что среди вещдоков. Где-то я уже видел точно такую же вещь, но никак не могу вспомнить, где именно, – теперь он привычно потянул руки к виднеющемуся в вороте рубашки шнурку. – Ты всё ещё его носишь? – Олаф кивком головы указал на шнурок. – Конечно, это же талисман на удачу, – улыбнулся Вальдес и вдруг, хлопнув себя по лбу, воскликнул: – Талисман! Точно! Олле, ты гений! – Не буду спорить, – отозвался Олаф, не требуя объяснений. При всей своей болтливости подробности текущих расследований Ротгер никогда не разглашал, хотя иногда и мог поделиться чем-то. – Но ты ведь не собираешься влезть в чужое расследование, находясь в отпуске? – Ну что ты, это было бы крайне неблагоразумно! – немедленно замотал головой Вальдес. Из чего, конечно же, можно было сделать только один вывод: ещё как собирается. *** Когда отдел был загружен работой под завязку, планёрки и совещания Альмейда старался сокращать до минимума, требуя от подчинённых отчётов о проделанной работе чуть ли не в форме блиц-опроса. Ещё год назад подобной устной отчётностью в их команде занимался Вальдес, умевший протараторить все нужные сведения такой скороговоркой, что понять его мог только Альмейда – и это вполне устраивало обе стороны. Аларкон же готовил более детальные письменные отчёты – там требовались усидчивость и умение систематизировать и излагать информацию в предельно доступной форме, а не так, чтобы прочитать её не смог даже отдел дешифровки (выигрыш в том споре Филипп и Хулио потом пропили вместе, ухитрившись сперва поспорить с Вальдесом, что его отчёты невозможно читать, а потом – с дешифровщиками, что они не смогут расшифровать принесённое им секретное донесение). Теперь же Филиппу приходилось осваивать скоростную речь, потому что времени на “подумать и подобрать слова” Рамон не давал: – Что нового по твоему делу? – У последней жертвы была вырезана печень, у двух предыдущих – желудок и лёгкие, мы повторно опросили всех родственников, идиоты из Южного даже не проверили мед… – Эту длинную версию потом в отчёте напишешь, давай мне результаты! – Все опознанные были больны раком, все трое вылечились – в разные года, лечились у разных докторов, тут связи нет, но у каждого трупа не хватает именно того органа, который был поражён раковыми клетками – у первого, по всей видимости, щитовидки. Мы отправили запросы во все онкологические центры, возможно, сможем узнать имя второй жертвы. Все остальные во время болезни обращались к какой-то узко специализированной ворожее, последняя жертва считала, что выздоровлением обязана именно ей, адрес уже выясняем; судя по датам прошлогодних убийств, возможно новое убийство шестнадцатого летних молний, то есть уже через семь дней; аналитический отдел составил психологический портрет убийцы, копия прилагается, и… А, это всё, – Филипп протараторил все новые данные по делу так быстро, насколько мог, и теперь пытался отдышаться, стараясь игнорировать хихикающих где-то за спиной Салину и Бреве – им ещё предстояло то же самое, прежде чем Альмейда даст общие ценные указания и распустит сотрудников по домам – отсыпаться после долгого дня. В датах смущало то, что два года назад убийство произошло только шестнадцатого. Вариантов было слишком много: два года назад в первый день летних молний могло быть ещё одно убийство, которое каким-то образом прохлопали; преступник мог быть “гастролёром”, бывающим в их городе проездом в месяце молний; алгоритм выбора времени у маньяка мог оказаться куда сложнее и запутаннее; в конце концов, даты вообще могли ничего не значить – бывали на их памяти совпадения и покруче… Но оставалась довольно высокая вероятность того, что преступник всё-таки убивал по два человека в год – в первый и в шестнадцатый день летних молний. И очень скоро убьёт снова. А у Аларкона были пока только три медицинские карты, извещающие, что их обладатели успешно исцелились от рака, да адрес какой-то шарлатанки, которая их якобы исцелила. Когда они расследовали дела вместе с Вальдесом, то всегда заходили одновременно с двух сторон: Филипп – опираясь на имеющиеся факты и логические выводы, Ротгер – на непроверенные предположения и интуицию. Встречались обычно где-то на середине, успешно объединяя полученные сведения и завершая дело в рекордные сроки. Периодически Вальдес нёсся на своих интуитивных догадках с такой скоростью – и, что важнее, точностью, – что умудрялся вычислить преступника задолго до того, как будут найдены хотя бы малейшие доказательства его виновности. И тогда Бешеный пёр напролом, провоцируя своего подозреваемого, заставляя поверить, что его вот-вот схватят, испугаться и сделать ошибку. А уже после этого у Филиппа оставалась куча времени на то, чтобы собрать остальные доказательства. Сейчас Аларкону в кои-то веки представилась возможность узнать, на что он способен в одиночку – и он не собирался от этой возможности отказываться. *** Иногда людей посещает смутное ощущение, что то, что происходит с ними сейчас, уже происходило когда-то раньше – и невозможно понять, было это в реальности, или же во сне. Нечто подобное испытал Олаф, когда по пути на работу проходил мимо памятной частной клиники, а из её ворот прямо на него выскочил Вальдес. Единственное отличие было в том, что в этот раз Ротгер успел вовремя затормозить. – Здравствуй, Олаф, какая неожиданная встреча! – Что ты снова там делал? – Кальдмеер остановился и с подозрением осмотрел полицейского с ног до головы. Он прекрасно знал, что Вальдес вовсе не горел желанием снова оказаться в ненавистной больнице и ни за что не сунулся бы туда без веской причины. Прошлую вескую причину Олаф помнил слишком хорошо. – Заглянул исключительно по делу, – поспешил успокоить друга Ротгер, вынимая из кармана и демонстрируя медальон: красная пятиконечная звёздочка на серебряной цепочке. – Это принадлежало моему соседу по палате. Он… умер незадолго до моей выписки. Родственников у него не было, друзья не навещали, и медсестра любезно разрешила мне взять это на память – они обычно хранят такие вещи на случай, если кто-то объявится. Мы с ним были довольно похожи внешне, оба болели лейкемией… Он часто шутил, что выживет только один из нас, – Вальдес замолчал, раскручивая на пальце цепочку. – А эта вещь как-то связана с расследованием? – зная, как нелегко даются Ротгеру подобные разговоры, Олаф предпочёл перевести тему в другое русло. – У одной из жертв была такая же. А скорее всего – были у всех. – Этот медальон что-то означает? – Что они все были больны раком. И что у нас есть мотив преступления, – ухмыльнулся Вальдес, прекрасно зная, на какую мысль наталкивает собеседника. – Если я скажу тебе этого не делать, ты ведь меня всё равно не послушаешь? – Олаф потёр рукой шрам на щеке, борясь с желанием прижать эту руку к лицу да там её и оставить. – Брось, я делал это много раз, что может пойти не так? – Бешеный беспечно смеялся, но хищный азарт в глазах выдавал его истинный настрой. Так ищейки встают на след и не сходят с него до тех пор, пока не вцепятся своей добыче в горло. – Насколько я понимаю, раньше тебя в твоих самоубийственных затеях всегда прикрывал напарник. Что угодно может пойти не так, – Кальдмеер скосил глаза на наручные часы – ему уже минут пять как полагалось быть на работе. – Тебе пора, – ухмыльнулся Вальдес, проследив за взглядом Олафа. Спорить было некогда – пришлось прощаться и уходить. Но сделав несколько шагов, Кальдмеер обернулся и окликнул Бешеного, уже устремившегося в противоположную сторону: – Ротгер. Будь осторожен. – Я всегда предельно осторожен, – совершенно неубедительно заверил Вальдес, прежде чем раствориться в толпе, несясь вперёд с целеустремлённостью охотника, уверенного, что он здесь – единственный, кто будет охотиться. *** Время убегало, как песок сквозь пальцы, магический шестнадцатый день приближался, а новая звезда так и не была выбрана. Прошлая сияла недостаточно долго – быть может, звёздам она не понравилась, и потому они послали дождь? Да, она была слишком слаба, слишком безвольна – могла только плакать и скулить, если бы ей развязать рот – наверняка молила бы о пощаде. Что толку звёздам от такого тусклого сияния? Оно ничего не докажет, лишь утвердит их в том, что выбор был правильным – но это было не так, нет! Она должна была остаться на земле, она не была создана сиять на небе, слишком маленькая и слабая, они должны были выбрать кого-то другого, кого-то посильнее – а ей оставить дар. Да, надо найти им кого-то посильнее. Мужчину. Тот, прошлый мужчина, был так же слаб, как и женщины – потерял сознание, когда к его бесстыдно зарёванному лицу поднесли его же желудок – мягкий, тёплый, приятно-красный. Незаслуженный. Он должен был увидеть и понять, что это незаслуженно. Да, в этот раз нужен кто-то посильнее. *** Потомственная ворожея Яшмин была пожилой, некрасивой, ярко накрашенной и очень, очень эксцентричной женщиной. Она сидела напротив Филиппа, всё время придерживая одной рукой соскальзывающие с носа огромные очки в массивной оправе, куря через мундштук отвратительно воняющую тонкую сигаретку и раскачиваясь на своём стуле так, что его передние ножки не касались пола, а задние так и норовили заскользить по разукрашенному ярко-зелёными разводами паркету. В течение всего до крайности нелепого разговора Аларкон подспудно ожидал, что вот сейчас, сейчас ножки стула всё-таки соскользнут окончательно, и хозяйка дурацкого завешанного кричаще-яркими шторами помещения упадёт и шарахнется головой об пол. Потому что бить подозреваемых вообще ему не позволял закон, а бить, в частности, женщин – воспитание. Разговор шёл уже, кажется, по десятому кругу, как заевшая пластинка: – Филипп Аларкон, Центральное полицейское отделение. У меня есть к вам несколько вопросов. – Ты можешь задавать свои вопросы, смертный. Звёзды ответят тебе, если сочтут достойным. – Скажите, вы знаете людей, изображённых на этих фотографиях? – Звёзды знают всё, мальчик мой, и видят путь каждого. – У нас есть сведения, что каждый из них обращался к вам за помощью в лечении от рака. – О, так ты пришёл по чьей-то рекомендации? Скажи мне, что за недуг тебя беспокоит, и звёзды помогут тебе, если сочтут заслужившим дар продления жизни. – Хм, а если не сочтут? – Тогда участь твоя будет ещё более прекрасна – ты будешь избран, чтобы сиять с ними в небесах. – О, ну прямо беспроигрышная лотерея какая-то. Вы не ответили на мой вопрос. – Звёзды слышали твой вопрос. Они ответят, если сочтут нужным. – Мнение небесных светил меня не интересует. Посмотрите на эти фотографии и скажите мне, помните ли вы этих людей. – Звёзды дали мне внутреннее око, взамен лишив остроты зрения внешние. Быть может, я и видела когда-то этих людей, но что мне до того? – Все эти люди были убиты, причина убийства каким-то образом связана с их заболеванием, и все они обращались за лечением к вам. – Не ко мне, мой мальчик, а к звёздам. Быть может, тебе стоит задавать свои вопросы им? – Быть может, вы соизволите хотя бы глянуть на фотографии? Или вот на этот медальон – по моим сведениям, он был получен жертвой именно от вас. – Да-да, защитный амулет, подарок звёзд. Красный – это смертельная боль, самая большая опасность. Звёзды защитят, если ты достоин жить, или позволят засиять, если ты избран сиять… – Отлично, значит, вы признаёте, что амулет – ваш? – Не мой, нет-нет, только не красный. Красный – это смертельная боль, у меня нет смертельной боли, звёзды подарили его кому-то другому, не мне, нет-нет. – Так. Вы раздаёте эти амулеты тем, кто смертельно болен? – Смертельная боль, да-да. Есть другие, не красные – для сердечной боли, для удачи в делах… За красные звёзды я прошу больше, но красные – самые сильные. – Ладно, это я понял. Давайте вернёмся к фотографиям и моему вопросу. – Ты можешь задавать свои вопросы, смертный. Звёзды ответят тебе, если сочтут достойным. – Вы что, издеваетесь? – Звёзды не издеваются над тобой, мальчик мой, им нет дела до смертных, если только те не обращаются к ним за помощью, купив у меня амулет. Ты хочешь купить амулет? – Вы понимаете, что речь идёт об убийствах? Которые каким-то образом связаны с вашей шарлатанской деятельностью? И пока что вы возглавляете список подозреваемых! – не выдержал в конце концов Филипп. – У вас на меня ничего нет, – немедленно сменила тон ворожея. Она перестала раскачиваться на стуле и резко подалась вперёд, глядя на полицейского в упор щурящимися за толстыми стёклами очков неожиданно умными глазами. – Это пока нет. В ваших же интересах начать со мной сотрудничать. Вы знаете людей, изображённых на этих фотографиях? – Не думаете же вы, господин полицейский, что я способна запомнить лица всех своих клиентов? Я помню только тех, кто приходит ко мне регулярно. Но я веду записи, хотя вы должны понимать, что не все называют мне свои настоящие имена – для звёзд это не важно, главное – дата рождения. – Ничего, даты рождения у меня тоже есть, – ухмыльнулся Аларкон. Наконец-то нормальный, человеческий диалог, а не этот бред сумасшедшего. Итак, согласно журналам, целый архив которых, ворча и ругаясь, притащил неопрятного вида хмурый помощник, все жертвы действительно посетили в своё время это более чем сомнительное заведение в надежде приобрести там дополнительное средство лечения рака. “Салон мадам Яшмин, потомственной ворожеи” был на самом деле небольшой однокомнатной квартиркой, где кухню переделали в кабинет шарлатанки, а основную комнату оставили в качестве комнаты ожидания для посетителей, коих, к искреннему удивлению Филиппа, было не так уж и мало. Так что к журналам, в теории, имели доступ только Яшмин и всё тот же помощник, но на практике они лежали стопкой на полке никогда не запирающейся кладовки, вход в которую вёл всё из той же комнаты ожидания – а значит, и для того, чтобы залезть туда, много ума не нужно было. Сама Яшмин свою причастность к убийствам отрицала и, кроме того, имела железное алиби, поскольку в те ночи, в которые в салоне не проводились спиритические сеансы, мадам ворожея, по собственному признанию, просаживала нажитые деньги в казино, где её прекрасно знали и могли всё подтвердить – если не люди, то камеры наблюдения. В качестве подозреваемых оставались придурковатого вида помощник – Яхус – и целая толпа ежедневно сменяющихся посетителей. Перспектива предстояла нерадостная, но вариантов получше всё равно не было, так что Аларкон договорился с ворожеей, что некоторое время полиция понаблюдает за её клиентами – особенно за теми, кто приходит постоянно. Благо что он, не желая поднимать лишний шум, сразу пришёл под видом посетителя, показав удостоверение лишь когда остался наедине с шарлатанкой. *** Никогда ещё за всё время их знакомства Филиппу не хотелось прибить Вальдеса так сильно, как в момент, когда тот буквально ворвался в салон мадам Яшмин, размахивая огромным букетом цветов и громогласно провозглашая своё горячее желание увидеть “великолепную, прекрасную спасительницу, благодаря вмешательству которой звёзды снизошли до него, убогого, и исцелили его от рака”. Насчёт убогого Аларкон, занявший своё место среди ожидающих очереди людей и не имеющий возможности заговорить с Бешеным, не нарушив конспирации, был в тот момент искренне согласен. Он даже готов был добавить парочку эпитетов покрепче, лично от себя – спектакль Ротгера привлёк к себе внимание абсолютно всех. Яхус смотрел на шумного визитёра, открыв рот; мадам Яшмин прервала сеанс, чтобы принять букет и с насквозь фальшивой скромной улыбкой заявить, что всё это заслуга звёзд, а вовсе не её. Посетители обступили Бешеного со всех сторон, расспрашивая о том, как именно ему помогли звёзды, и радостно утверждаясь в правильности своего решения обратиться за помощью именно сюда. Даже приходящий уборщик ненадолго вынырнул откуда-то из ванной комнаты, чтобы рассмотреть источник шума. Вальдес охотно отвечал на все вопросы и рассказывал даже то, о чём его никто не спрашивал: когда именно он впервые посетил салон, – да-да, мадам наверняка может проверить это в журнале, если не помнит его лица! – и под каким именем там записан – Карлос Медина, приятно познакомиться! – и какая это ужасная вещь – лейкемия, и как он рад, что звёзды снизошли до него, простого смертного, и что теперь-то он точно будет носить свою счастливую звезду на шее до конца жизни – вот она, можете убедиться, и сейчас на нём. Вот в этом месте Филипп слегка вздрогнул и уставился на маленький красный амулет во все глаза: тот висел на прекрасно знакомом ему кожаном шнурке, который впервые появился на шее Вальдеса как раз, когда тот лежал в больнице. Сам амулет Ротгер из-под рубашки не доставал, хотя и не было похоже, чтобы он пытался спрятать шнурок – ну висит и висит себе, никто особо не любопытничал, что за бижутерию вдруг стал таскать Бешеный. Но Аларкон никогда в жизни бы не поверил, если бы кто-то сказал ему, что Ротгер-на-всю-голову-мать-его-Бешеный-Вальдес обращался к какой-то шарлатанке в надежде вылечиться от рака. Хотя люди, находящиеся в отчаянном положении, способны вытворять и не такое… Но чтобы к той же самой шарлатанке, с которой связан их серийный убийца… Нет, не могло быть такого совпадения! Филипп нагнал напарника через три улицы. – Бешеный! Что это, нахрен, щас такое было? – О, Липпе, и ты тоже здесь? – Вальдес лыбился так, словно встретил самого близкого друга после многолетней разлуки. – Я просто пытался быть благодарным и вежливым по отношению к великой женщине, спасшей меня от ужасной гибели! Не вижу в этом ничего предосудительного. Аларкон раздражённо подошёл ближе и почти прошипел сквозь зубы: – Понятия не имею, как ты на неё вышел, но прекрати разыгрывать здесь свои спектакли, это тебе не шутки. Улыбаться Вальдес не перестал, но его лицо приняло резкое и жёсткое выражение, когда он ответил: – А никто здесь и не шутит, ты в календарь-то давно заглядывал? Наш маньяк выбирает себе жертв именно здесь, и пока ты пытаешься понять, как и почему он это делает, к твоему делу добавится ещё один очаровательный обгорелый труп. Его надо спровоцировать на действия, чтобы он себя выдал. – Да ты любого маньяка спугнёшь такими темпами, и где мы будем его искать, не имея никаких сведений? Мы установили наблюдение, проверяем ворожею, её помощника, даже её уборщика, проверяем всех, кто записан в рабочих журналах, всех, кто может быть потенциальной жертвой или потенциальным убийцей, опергруппа и аналитики сутками пашут! До предполагаемого времени убийства осталось всего четыре дня, жертва, скорее всего, уже давно выбрана, чего ты вообще хочешь добиться своей клоунадой?! Обычно мы позволяем тебе твои провокации, и они часто срабатывают, но это не тот случай. Ты мешаешь нам работать, Вальдес! – Ворожея зарабатывает этим много лет, список потенциальных жертв огромен, некоторые из них были больны с десяток лет назад, вы просто не успеете отследить всех! Благодаря тому, что вы навели здесь такой шорох, наш убийца может решить, что продолжать следить за выбранной жертвой небезопасно. – Думаешь, мы его уже спугнули? Мы стараемся действовать незаметно, наши люди среди посетителей всё время сменяются, журналы мы оставили на месте, только копии сняли… Да ты и сам знаешь, как это делается, – вспышка раздражения уже прошла, и Филипп легко переключился на привычное обсуждение вариантов с напарником. Они всегда спорили, когда вели расследование – и, как правило, очень конструктивно спорили. Кажется, ему этого не хватало. – У ворожеи алиби, но убийцей может быть её помощник, он-то наверняка понимает, что мы не просто с улицы пришли. Если спугнуть его сейчас – он заляжет на дно, и мы его не найдём. – Нет, он убивает по определённым числам каждый год, это что-то личное, если у него навязчивая идея, он не сможет так просто от неё отказаться, – иногда то, насколько уверено Вальдес говорил о предполагаемых действиях психически нездоровых преступников, даже немного пугало. – Вы выяснили, каким образом он их находит? – Да, и мы уже установили личность нашей безымянной жертвы. Все они были записаны в журналах под настоящими именами, всех нетрудно было найти в телефонных справочниках, соцсетях и на тематических форумах, посвящённых раковым заболеваниям. Никто из них особо не заботился о сокрытии личности. – Значит, он выбирал тех, кого было проще всего вычислить и узнать, помог ли им амулет. – Только одна из жертв в открытую заявляла, что ей “помогли звёзды”. Остальные либо упоминали это как “и что я только ни пробовал, даже ходил к ворожее”, либо вовсе скрывали – видимо, после выздоровления начинали смотреть на своё поведение в более рациональном ключе… Ротгер, откуда ты на самом деле взял амулет? Я видел, ты носил этот шнурок в больнице, но не мог же ты в самом деле думать… – А я всё гадал, купишься ты на это или нет! – легко рассмеялся Вальдес, вытаскивая шнурок из-под рубашки и разглядывая красную звёздочку. – Нет, это принадлежало моему соседу по палате, я увидел такую у тебя на столе и вспомнил о нём. На моём шнурке висело кое-что другое. – Что? – Талисман на удачу, – подмигнул Ротгер. – Если убийца выбрал жертву давно, он мог уже перестать здесь ошиваться – и тогда он точно не знает, что полиция следит за салоном, – вернулся к прежней теме Аларкон. – Однако если он появлялся в салоне с определённой периодичностью, то скорее всего, он продолжает это делать и до, и после убийств, чтобы не вызывать подозрений. – Если он ещё здесь, то может что-то заподозрить, но от убийства не откажется – не сможет, – убеждённо заявил Вальдес и, кажется, хотел добавить что-то ещё, но передумал и вместо этого снова подмигнул: – А вам будет удобнее следить, если я буду отвлекать внимание на себя. – Ну-ну, – хмыкнул Филипп, – ты думаешь, я не понимаю, что ты пытаешься сделать? Больной, излечившийся от рака благодаря чудодейственному вмешательству звёзд, да ещё и охотно кричащий об этом на каждом шагу! Ты использовал все известные нам триггеры преступника. Идеальная приманка. Была бы, если бы у нас не оставалось всего четыре дня до убийства, а ты не назвался чужим именем. Даже если ты каким-то образом взял это имя из журнала – убийца всё равно проверит тебя по сети и поймёт, что это подстава. Фотографии, несовпадение фактов из жизни… Это не сработает, Ротгер, так что будь добр, прекрати путаться под ногами. – Хорошо, я ничем тебе не помогу, но ведь не так уж и сильно я мешаю, верно? Привлекаю к себе внимание, отвлекаю его от вас… Не вижу никакой проблемы. Мне надо заняться каким-нибудь делом, ты же знаешь, – Вальдес улыбался совершенно честно и невинно. Аларкону не нравились слова напарника, но в офисе ждали просто тонны информации, которая требовала переработки, и данные десятков людей, которые могли быть убиты в ближайшем будущем. Ротгер, в конце концов, был взрослым человеком и опытным полицейским, а странными методами и нестандартными подходами выделялся всегда. Так что на этой ноте они разошлись каждый по своим неотложным делам. *** Ищейки сновали вокруг, как стая шакалов в поисках падали, засовывали свои головы буквально везде, вынюхивали, искали его, искали… И не видели. А он был здесь, прямо перед ними, смотрел на них, разговаривал с ними – и его не замечали. Но они мешали. Они смотрели списки – он сам видел. Наверняка проверяли всех, кого он успел приметить – но он был хитёр. Несколько страниц были ещё в прошлом году надёжно и незаметно удалены из журналов – как раз на такой случай. Тех он оставил на десерт – самые наглые, самые не заслужившие. Время почти наступило, и он забрал бы кого-то из них – если бы не этот. Такой шумный, такой восторженный. Такой самоуверенный. Как будто весь мир крутится вокруг него. Так радовался, что звёзды его наградили. Его не стоило награждать новой жизнью, нет, такие как этот должны сиять в небесах, звёзды ошиблись, они должны были забрать его, должны… Он им покажет. Это опасная цель, потому что ищейки совсем близко, они его видели, они поймут… Но этот слишком идеален. У этого – больная кровь. Совсем как была у неё. Только этого оставили, а её забрали. Невозможно удержаться. Этот должен засиять. Должен засиять как можно скорее. Пусть засияет сегодня ночью, к полуночи – это будет уже тот самый день, но раньше, чем ожидают ищейки. Они не успеют, ни за что не успеют, а он насладится, наконец, правильным сиянием. И быть может, тогда звёздам будет довольно доказательств. Сегодня ночью. *** Филипп устало вздохнул и закрыл папку. Было уже шесть тридцать вечера, и он остался чуть ли не единственным детективом в Управлении – остальным сегодня предстояла весёлая ночка на крупном задержании, планировали накрыть целую банду. Филипп в деле не участвовал – ему хватало забот с серийным убийцей, так что он воспользовался наступившей в офисе тишиной, чтобы снова просмотреть все материалы. Когда информация обо всех потенциальных жертвах была обработана и разложена по полочкам, в группе риска оказались немногие. За вычетом тех, кто уже успел умереть, так и не дождавшись чудодейственной помощи, кто всё ещё продолжал лечение, кто переехал в другой город и тех, кто попросту указал для записи в журнал ненастоящее имя, оставалось всего семнадцать человек. За каждым из них уже приглядывал оперативник, но не было похоже, чтобы за ними следил кто-то ещё. Полиция могла спугнуть преступника своим расследованием, но Вальдес был прав – маньяк с навязчивой идеей не сможет остановиться из рациональных соображений. Надо было копать дальше, решающий день наступал уже завтра, а зацепок по личности преступника всё ещё не было. Кстати, о Вальдесе… Аларкон снова открыл папку с анкетами тех, кто числился умершим от болезни. Имя, которым назвался в салоне Ротгер – Карлос Медина, – принадлежало, похоже, тому самому соседу по палате, чьим медальоном неугомонный Бешеный продолжал размахивать перед лицами посетителей магического салона последние пару дней. Парень был довольно сильно похож на Вальдеса – кожа, волосы, некоторые черты лица… Неудивительно, что мадам Яшмин его “узнала”, с её-то зрением. Но убийца должен был получить и другую информацию, он собирал данные по сети, и в этом плане легенда Вальдеса казалась провальной… На первый взгляд. Филипп задумчиво побарабанил пальцами по папке и пересел за компьютер. Самой популярной соцсетью в Талиге были “Однокорытники”. На имя Карлос Медина сразу нашлось несколько сотен совпадений. – Так, посмотрим. Дата рождения, город, что там ещё есть у него в анкете? Школа, институт, место работы… Твою мать, Вальдес! Проклятый Бешеный подменил всё: фотографии, номер телефона, тщательно расписал все места, в которых часто бывает, даже указав точное время, когда его можно там найти… Филипп крутанулся на стуле и уставился на второй стол, пустовавший уже год. Он так старался доказать самому себе, что отлично справляется с работой и без Вальдеса, что совсем забыл, насколько эффективнее они справлялись с этой же работой вдвоём. Подшучивания коллег по поводу отсутствия напарника могли серьёзно задеть, но какое это имело значение? В их команде оба они знали, в чём заключается сильная сторона каждого, и всегда распределяли обязанности, исходя именно из этих соображений. Ругались порой до хрипоты, не понимая друг друга, иногда и специально доводили – но всегда, всегда работали вдвоём, не растрачивая попусту силы на то, чтобы доказывать себе или другим собственную самостоятельность. Глубоко вздохнув, Аларкон поднялся и, решительно отмахнув в сторону папки с анкетами потенциальных жертв, собрал все материалы по посетителям и работникам салона и отправился в информационный отдел перепроверять информацию по всем базам данных. В конце концов, нетрудно полностью сосредоточиться на каком-то одном аспекте дела, если вторую часть работы возьмёт на себя проверенный и надёжный напарник. *** Телефон зазвонил поздно вечером, когда Олаф, закончив свою смену, уже надевал куртку, чтобы пойти домой. Он успел просунуть руку только в один рукав и как раз перехватил этой рукой сумку, чтобы одеться до конца, поэтому отвечать на звонок ему было неудобно. Но звонил Вальдес – на него в телефоне Кальдмеера ещё со времён госпитализации стояла отдельная мелодия. Когда терапия давалась Бешеному особенно тяжело, и видимых улучшений какое-то время не было, Ротгер попытался окончательно отгородиться от всех, смеясь одинаково громко, когда чувствовал себя лучше и когда его состояние значительно ухудшалось, так что понять хоть что-нибудь по его внешнему виду стало попросту невозможно. Если только он не падал прямо вам на руки из-за того, что у него слишком сильно кружилась голова для пеших прогулок даже по коридору, но он был слишком упрям, чтобы об этом сказать. Тогда-то Олаф, подгадав момент и воспользовавшись минутной слабостью друга, взял с Вальдеса обещание, что какими бы ни были очередные вести о прогрессе в его лечении, тот сперва позвонит Кальдмееру и сообщит их, а уже после примется делать вид, что вовсе ничего не происходит. Тогда же у Олафа выработалась привычка отвечать на звонки Ротгера в любое время суток и сразу же. Поэтому ещё прежде, чем он успел сделать что-либо осознанно, его руки уже бросили сумку под ноги и потянулись к телефону. – Да, я слушаю. – Олле, как хорошо, что ты взял трубку! Ты представляешь, сегодня никто не хочет со мной разговаривать! – голос Вальдеса был весел и беспечен, но на часах было почти десять вечера, а Ротгер, каким бы бесцеремонным он порой ни казался, всегда первым делом извинялся, если звонил так поздно. – Неужели? – хмыкнул в ответ Олаф, прижимая трубку к уху плечом и застёгивая куртку. Он скорее чувствовал, чем слышал в голосе Вальдеса какую-то едва различимую фальшь, легчайшее несоответствие между словами и интонациями. – Да, я искал Липпе, но он не берёт трубку, и все остальные тоже не отвечают, – Кальдмеер всего пару раз слышал, чтобы Ротгер называл своего раздражительного напарника уменьшительным именем, и точно знал, что Вальдес делает это только в личном разговоре, а не когда беседует с кем-то третьим. – Хотел сказать ему, что наша завтрашняя встреча, кажется, внезапно перенеслась на сегодня, и было бы неплохо, если бы он её не пропустил. Олаф, уже успевший выйти на улицу и сделать несколько шагов по направлению к остановке, резко остановился. Завтрашняя встреча… Он знал очень мало подробностей о самостоятельном расследовании Вальдеса, зато то немногое, о чём знал, запомнил очень хорошо. А завтра было шестнадцатое. – Ты не можешь говорить прямо? Где ты? – Здесь на берегу довольно сильный ветер, мне волосы лезут в глаза и рот. Надо бы собрать их… Я уже отрастил целый хвост, представляешь? А ещё совсем недавно вроде лысым ходил… – смеялся в ответ Ротгер. – …Ты можешь просто уйти оттуда? – Нет, у меня ещё есть незаконченные дела сегодня. Я их давно планировал, знаешь, не хотелось бы откладывать, – Олаф наконец понял, какое противоречие зацепило его в словах Вальдеса. На самом деле это нельзя было понять по голосу – в такие моменты голос Бешеного не менялся, выдавая ровно те интонации, которых от него хотели. Менялись глаза. Кальдмеер был абсолютно уверен, что прямо сейчас в глазах Ротгера плещется тот самый безумный азарт погони, остаточные искры которого ему порой доводилось замечать, когда друг приходил в травмункт после очередного задержания. – Я тебя понял. Что ещё передать Аларкону? – Ммм, думаю, он сможет найти меня, если выйдет на связь. – Ротгер, только не делай глупостей! – Я не… Звонок оборвался. Коротко ругнувшись, Кальдмеер набрал номер снова. Гудки шли, но трубку никто не взял. Личного номера Аларкона у доктора не было, но, насколько он понял ситуацию, это всё равно бы ему не пригодилось – раз уж Вальдес не смог туда дозвониться. К счастью, отыскать номер Центрального полицейского управления было нетрудно. – Мне нужен детектив Аларкон. Это срочно. Перенесённая встреча. Хвост. Набережная. Зажимая плечом возле уха телефонную трубку в ожидании ответа, Олаф взмахнул рукой, подзывая такси. *** Устало вздохнув, Филипп швырнул на стол перед собой папку с последним подозреваемым – Джонатаном Уилксом. Папка была самой тонкой, а подозреваемый – самым неподозрительным: обычная семья, обычная школа, обычный институт, скучная работа, небольшая подработка уборщиком – никому ведь не помешают лишние деньги… Быть может, именно поэтому проверявший его оперативник не копнул поглубже – Аларкон не знал и не хотел сейчас знать, какие оправдания найдёт себе схалтуривший работник, не удосужившийся сравнить полученную информацию с остальными базами данных. Потому что, судя по записям, человек по имени Джонатан Уилкс выглядел совершенно по-другому. И в прошлом году подавал в полицию заявление о пропаже документов. Филипп пошарил по карманам в поисках телефона и понял, что оставил его в собственном кабинете. А затем вспомнил, что звонить Альмейде бесполезно – он на задержании. Как и большая часть оперативников. Цедя сквозь зубы смачные ругательства, Аларкон покинул давно опустевший информационный отдел и побежал к дежурному. – Собери мне всех оперативников, которые сейчас не на срочных вызовах. Кажется, я нашёл нашего убийцу. Надо проверить домашний адрес, хотя он может оказаться и липовым, и ещё раз допросить ворожею – может, она знает настоящий, приняла же она его как-то на работу! – Понял, сейчас сделаю, – не стал отвлекаться на подробности дежурный. Поддельные документы, разумеется, никоим образом не доказывали причастность к убийствам, но собирать прочие доказательства прямо сейчас не было времени: если маньяк действительно убивал по определённым числам, то брать его надо было сейчас, чтобы предотвратить новое убийство. Как же не вовремя случилась эта крупномасштабная операция! Хоть Берто на подмогу вызывай. Или… Ну да, был ещё один детектив, точно не задействованный в сегодняшней облаве. Пока дежурный опер обзванивал коллег, Филипп быстрыми шагами поднялся в кабинет, чтобы найти свой телефон. И обнаружить там пять пропущенных вызовов от Вальдеса. – Что за… Теперь Бешеный не брал трубку. Как можно было так настойчиво названивать, а спустя всего каких-то пятнадцать минут не брать трубку?! Дверь без стука распахнулась, на пороге стоял дежурный. – Там тебя к телефону спрашивают, я сказал, что все заняты, но он очень настаивает, говорит, это срочно. – Это Вальдес? – Нет. Сказал, что его зовут Олаф Кальдмеер, и у него какая-то важная информация… Дальше Аларкон не слушал, со всех ног бросившись обратно вниз. Обычно он предпочитал опираться на факты и точные данные, интуиция была прерогативой всё того же Бешеного, а к собственной Филипп прислушивался крайне редко. Но сейчас предчувствие было таким сильным, что игнорировать его не получалось. Что-то случилось. И ему это не понравится. *** Такой наглый. Такой беспечный. Прогуливаться поздним вечером по тёмной набережной, да ещё возле самой дороги… Где любой может подойти сзади, быстро воткнуть в шею шприц с транквилизатором, а потом запихнуть в машину и, выбросив по дороге всё содержимое карманов в мусорный бак, увезти в ещё более тихое и глухое место. Туда, где никто не услышит крики. Никто не придёт на помощь. Пока всё не закончится. О, он будет чудесно сиять! Этот гораздо тяжелее всех предыдущих, даже мужчины – тот был низким и тощим, а этот – высокий и мускулистый. Звёздам должно понравиться. Вот только его приходиться волочить за ноги по земле, портя драгоценное тело раньше времени. Длинная царапина уже рассекла лоб, множество мелких ссадин быстро покрыли руки и спину, – ну, кто ж виноват, что в такую прохладную погоду этот разгуливал по ветреной набережной в одной рубашке? – и голова, кажется, несколько раз довольно сильно ударилась о твёрдую землю. Но это ничего, скоро этому голова вообще не понадобится. Он выдохся, пока дотащил бесчувственное тело мужчины до облюбованного заранее места. До полуночи оставалось ещё около часа, времени должно было как раз хватить. Стянул с будущей жертвы всё равно уже пришедшую в полную негодность рубашку, подумав немного, всё-таки оставил джинсы – ткань была плотная, они испачкались, но не порвались. Всё должно выглядеть красиво. Первым делом, конечно, кляп. Доза транквилизатора была специально рассчитана так, чтобы мужчина вскоре проснулся и смог сам насладиться процессом, но он не должен кричать, поэтому – сперва кляп. Затем примотать по очереди ноги и руки, последней – зафиксировать скобу на шее. Густые чёрные волосы так красиво разметались по земле – даже жаль, что это не рак мозга. Было бы приятно снимать скальп, аккуратно, понемногу, так, чтобы можно было всё прочувствовать, прежде чем вскрыть череп… Но лейкемия – это лучше, конечно, лейкемия – это супер-приз! Порченая кровь. Кровь не вырежешь, не вытащишь наружу. Но можно вытащить сердце, ведь это оно гоняет кровь по организму. Жаль только, что умрёт этот сразу, сияние выйдет не таким эффектным, если он будет уже мёртв… Следовало бы придумать план получше, но ничего просто не пришло в голову. Поэтому, пусть и не идеально, но – сердце. Большое, горячее, бьющееся. Интересно, удастся ли почувствовать его биение в своих ладонях, когда он засунет руки внутрь? Он ещё раз полюбовался распластанным по земле человеком, яркой красной звёздочкой, прицепленной к кожаному шнурку на шее… Да, он будет идеальным. Надо только принести из машины нож и перчатки. Провозился чуть дольше, чем рассчитывал – одна перчатка порвалась, пришлось искать замену. Но сегодня ничто не могло испортить настроение – приближался самый лучший момент. Подойти, присесть на корточки, с почти любовным трепетом провести рукой по волосам, шее, груди… обвести место будущего надреза… Смутно понять, что что-то было не так с лицом. И услышать хрипловатый голос: – Сердце? Серьёзно? Не думаю, что звёздам это понравится. *** Филипп знал, что ему нужна самая пустынная и плохо освещённая часть набережной. Место, куда легко подъехать на машине. Место, откуда тебя не услышат, если ты будешь кричать. Таких мест он знал несколько, и на втором по счёту вместо искомого Ротгера Вальдеса внезапно обнаружил Олафа Кальдмеера. – А вы что здесь делаете? – То же, что и вы, полагаю, – с невозмутимым видом ответил Олаф, продолжая оглядываться вокруг. – Это не ваше дело, этим уже занимается полиция, – фыркнул в ответ Аларкон. Не то чтобы ему не нравился Кальдмеер, просто тот не был своим, не служил в полиции, как все остальные друзья Филиппа – да и Вальдеса тоже, если уж на то пошло. Иногда казалось странным, как эти двое вообще могли подружиться, до того они были непохожи. А иногда то, что они стали друзьями, выглядело самой предсказуемой и естественной вещью на свете. Но коллеги Ротгера всё равно относились к доктору Кальдмееру с лёгким недоверием. Так, на всякий случай. – Тогда, быть может, полиции следовало ответить на телефонный звонок раньше, чем Ротгеру пришлось звонить мне? – холодно отозвался Олаф, доставая из кармана свой телефон. – А вы умеете бить ниже пояса, – с мрачной ухмылкой оценил Филипп. – Кому вы звоните? – Телефон Ротгера всё ещё включен, гудок идёт, просто никто не отвечает. Когда он звонил, то завершил звонок на полуслове, но, похоже, сам. – Убийца бы просто выбил трубку у него из рук, зачем ему заморачиваться и нажимать на кнопки, – кивнул Аларкон. – Но я сомневаюсь, что Вальдесу удалось прихватить телефон с собой. – Он сказал что-то о том, что вы его найдёте, если сможете выйти на связь. Неподалёку раздалась музыка, звук быстро приближался. Вместе с оперативником – одним из тех, кого Филипп взял с собой на набережную. Остальные всё же отправились проверить дом подозреваемого. Оперативник держал в руках хорошо знакомый телефон. – Лежал в кустах возле дороги, довольно далеко, похоже, его туда специально закинули. Мы услышали, когда он начал звонить. – Вальдес понял, что за ним следят. Позвонил, чтобы предупредить, потом специально позволил себя схватить, – зачем-то озвучил очевидное Филипп, беря в руки телефон и отключая входящий вызов. – А телефон, небось, сам в кусты закинул. Предприимчивый засранец. – Зачем ему это нужно? – поинтересовался Олаф. Он привык, что Вальдес влипает в неприятности и просто так, развлечения ради, но сейчас это было явно спланировано заранее. – Чтобы арестовать подозреваемого, нужны доказательства, а наш маньяк не оставил нам улик на местах преступлений. Возможно, мы найдём улики у него дома, а может, не найдём вообще ничего – мы пока не знаем. А наш Бешеный считает, что самое лучшее доказательство вины – это поимка с поличным, – Филипп принялся шарить по телефону напарника в поисках подсказки. Не мог Вальдес об этом не подумать. – А как он заставил убийцу выбрать именно его? – О, в провокациях Вальдес у нас спец, особенно если дело касается кого-то психически неуравновешенного, – ухмыльнулся Филипп, явно даже не замечая, что скрытой гордости за напарника в его словах больше, чем насмешки. – Этих он почему-то лучше всех понимает. – Так ваш убийца – психопат? – Он ловит людей, победивших рак, и вырезает у них внутренние органы, пока они ещё живы. Вы-то сами как думаете? – фыркнул Аларкон и тут же осёкся. Он почему-то полагал, что Вальдес выболтал новому лучшему другу о расследовании куда больше – потому что они вообще всегда болтали с друзьями о своих расследованиях, ведь все их друзья работали с ними вместе и были и так в курсе. Кальдмеер был первым никак не связанным с полицией другом Бешеного. – Я не был осведомлён о таких подробностях, – почти не изменившимся голосом выдавил из себя Олаф, подтверждая догадку Филиппа. – Чудненько, давайте сделаем вид, что и я вам ничего не говорил. О, тут работает навигатор! В телефоне в самом деле была установлена программа навигации, позволяющая отслеживать связанный с ней специальный маячок. Обычно она использовалась для нахождения часто теряемых мелких бытовых предметов, вроде ключей и пульта от телевизора, и потому имела довольно маленький радиус действия. Но у полиции была усовершенствованная версия (конечно же, запрещённая к распространению среди гражданского населения), позволяющая отследить маячок через спутниковую связь даже на очень большие расстояния. – Ладно, будем надеяться, что Бешеный догадался запрятать этот маячок так, чтобы убийца его не нашёл, – Аларкон покосился на застывшего рядом Кальдмеера, всё ещё, похоже, мысленно соединявшего две картины – “Вальдес позволил маньяку себя схватить” и “маньяк вырезает своим жертвам внутренние органы, пока они ещё живы” – в одну общую. – Поехали с нами. *** – А… где кляп? – он удивлённо оглянулся вокруг, подсвечивая себе фонариком, и нашёл искомый кляп чуть в стороне. Мужчина перед ним лежал неподвижно, не дёргался, не просил пощады, даже не выглядел испуганным. Чёрные глаза смотрели спокойно и внимательно, и это немного пугало. – Звёзды освободили меня от него! – внезапно широко улыбнулся пленник. – Они считают, что он мне вовсе не нужен. – Ты будешь кричать, чтобы тебя услышали и спасли, – с сомнением отозвался убийца. – Да кто меня здесь услышит-то? – удивлённо вскинула брови жертва, вовсе на жертву не похожая. – И если бы я собирался кричать, то уже начал бы. Звучало логично. Но подозрительно. – Я собираюсь заставить тебя засиять, чтобы звёзды поняли, что ошиблись. Они должны были забрать тебя к себе, а не дарить тебе чистую кровь, – вот теперь этот ненормальный точно должен испугаться и закричать. Может, даже заплакать, как остальные до него. – Да-да, я так и понял, – с энтузиазмом отозвался идиот. – Я вообще всегда считал, что там, среди звёзд, мне как раз самое место. Жаль, что они меня не выбрали. Но они ведь подарили мне кровь, а не сердце, а возвращать надо именно тот подарок, который получил. И тут убийца понял, что ошибся. Этот человек перед ним не был идиотом. Он был даром звёзд. Да, звёзды услышали его, пошли ему навстречу и послали того, кто понимал и был готов. О, это было прекрасно! – Да! Да, ты прав! Как же я сразу не подумал… Надо всего лишь выпустить всю твою кровь, это же так просто… – О, не вини себя, – проявила снисходительность будущая жертва, – у тебя было много хлопот и без этого. Главное, не разочаровать звёзды теперь. – Да. Да! Со всё возрастающей эйфорией он оглядывал лежащее перед ним тело. Вены и артерии, оплетающие руки, шею, туловище… Надо было всё же снять джинсы, но это успеется. Можно начать с рук… Или с шеи? Нет, так кровь потечёт слишком быстро. Убийца мысленно помечал номерами каждую часть тела, напоследок остановив взгляд на груди, где всё ещё покоилась красная звезда. Символ, который, конечно же, всегда носил человек, понимавший, как говорить со звёздами. Но… Под звездой было что-то ещё… Нет, не может быть! – Что это?! – он поражённо уставился на недоумённо моргающую жертву. – Что это такое?! Схватил за шнурок и дёрнул со всей силы, не обращая внимание на то, как обдирается кожа на шее пленника. Стряхнуть с порванного шнурка на ладонь подвески – две подвески! Рядом с красной звездой лежал небольшой серебряный якорь, до этого укрывавшийся за ней и потому остававшийся незамеченным. – Ты обманул меня! – его голос задрожал от ярости. Подумать только, он же чуть было не поверил. Но тот, кто говорит со звёздами, никогда не повесил бы рядом со священным символом что-то ещё. Он в ярости отбросил якорь куда-то в сторону. – Я думал, ты понимаешь! – Нет, ты ошибаешься, послушай… – голос жертвы всё ещё звучал уверенно, но убийца больше не собирался попадаться на эту удочку. Он видел, направив луч фонаря прямо в глаза наглому лжецу, прекрасно видел, как в его взгляде впервые появляется нервозность. И потому, размахнувшись, с удовольствием и со всей силы врезал кулаком по лицу крепко связанной и лишённой возможности увернуться или защититься жертвы. – Больше ты меня не обманешь! – удар, ещё один. На руке осталась кровь с полностью разбитых губ, но связанный мужчина не издал ни звука. Неужто в самом деле не собирался кричать? Ну нет, все его слова точно были ложью, а значит, и идея выпустить кровь тоже. Надо было возвращаться к изначальному плану. Почувствовать, как бьётся под рукой беззащитное сердце лживого мерзавца. Он вновь взял в руку скальпель и сделал первый небольшой надрез. Лжец еле слышно скрипнул зубами, но всё ещё молчал. Что ж, можно резануть глубже. Да, пусть это будет медленно. Заставить его кричать. Всё равно здесь никто не услышит. Медленно вынуть скальпель из углубившегося надреза, занести над грудной клеткой, глядя прямо в чёрные глаза жертвы. Что, всё ещё не страшно? В следующую секунду откуда-то сзади забил яркий свет, и чей-то голос громко скомандовал: – Ты окружён, бросай нож, или я буду стрелять! Ловушка! Это была ловушка! Но он ещё успеет. Сделать быстрый короткий замах и почувствовать, как лезвие вонзилось в мягкую плоть. В следующую секунду его с силой сдёрнули с жертвы, заломили руки за спину, выбив из них скальпель… но он успел. Успел ведь? *** К тому времени, как Аларкон заковал убийцу в наручники, отвёл его в машину, по дороге зачитывая права, и вернулся, Вальдес, освобождённый оперативниками от пут, уже стоял на ногах и деловито что-то под этими ногами искал. – Вальдес, ты больной на всю голову! – с ходу наехал на напарника Филипп, быстро высвечивая фонариком следы от верёвок на лодыжках и запястьях, разбитые, но всё равно растянутые в улыбке губы, два, к счастью, не слишком глубоких разреза на груди и, наконец, вовсю истекающую кровью правую ладонь, которой Бешеный словил уже готовый вонзиться ему в сердце скальпель. – Кретин полоумный, а если бы я не приехал?! – Приехал бы, – беспечно отмахнулся Ротгер. – Ты всегда приезжаешь. Пока Аларкон раздумывал, что ответить на это заявление, рядом появился Кальдмеер. – Ротгер, ты в порядке? – процедура с ритуальным освещением всех полученных несостоявшейся жертвой травм повторилась. Вальдес внимательно посмотрел на стоящих рядом друзей и, неожиданно фыркнув, ответил по очереди обоим: – Раны несерьёзные, перестань так волноваться, – на незаданный вопрос Филиппа. И: – У меня был план, я бы справился с ним в любом случае, – на невысказанное возмущение Олафа. У Ротгера всегда хорошо выходило слышать то, о чём молчали. – Я же велел вам оставаться в машине, – повернулся к доктору Филипп. – Только до тех пор, пока задержание не закончится. Насколько я понимаю, оно как раз закончилось, – Олаф сложил руки на груди, готовый к дальнейшему спору, но его не последовало. Воспользовавшись моментом, Вальдес бесцеремонно выдернул из рук напарника фонарик и снова принялся осматривать землю вокруг. – Что ты там ищешь? Верни фонарь, мне надо осмотреть здесь всё и составить протокол. – Возьмите, – Кальдмеер протянул возмущённому полицейскому свой, перед этим одолженный в машине. – Спасибо, – буркнул Филипп. – Перевяжите этого психа, пока он не истёк кровью. В машине есть аптечка. Ротгер, наклонившись, с победным видом подобрал что-то с земли. Быстро подошедший к нему Аларкон успел увидеть матово поблескивающую серебряную подвеску прежде, чем напарник опустил её в карман. – Якорь? Это он всё время висел у тебя на шее? – Якорь – символ надежды, – хмыкнул Вальдес. – А как ты избавился от этого? – Филипп кивнул на лежащий рядом со всё ещё вбитыми в землю колышками кляп. – Успел освободить руки, пока он ходил в машину, – отозвался Ротгер, – нас же специально обучали выпутываться из верёвок. Аларкон поднял с земли верёвки с остатками узлов и, быстро осмотрев их, пришёл к выводу, что с выпутыванием из таких верёвок Вальдес мог бы успешно выступать в цирке. О чём Филипп тут же и сообщил напарнику. – Я брал специальные уроки. У девочек, – подмигнул Ротгер. Тяжело вздохнув, Аларкон взялся за составление протокола. Только мстительно припечатал напоследок: – Жду тебя завтра в офисе, будешь давать показания. Как потерпевший. Подобрав с земли свою рубашку, окинув её критическим взглядом и придя к неизбежному выводу, что носить это больше нельзя, Вальдес закинул остатки одежды на плечо и пошёл навстречу уже возвращающемуся с аптечкой Олафу, когда Филипп снова его окликнул: – Эй, Бешеный! А где ты маячок-то заныкал? Ротгер, смеясь, обернулся и вместо ответа внезапно высунул язык, подсвечивая на него фонариком. На зрение Аларкон никогда не жаловался, но сейчас подошёл поближе, чтобы убедиться, что разглядел правильно. – Пирсинг. Снова. Серьёзно? – Ну я же сказал: на Марикьяре было скучно, – Вальдес развёл руками, и раненную правую тут же перехватил Кальдмеер, успевший распотрошить аптечку и достать бинты. Филипп со вздохом вернулся к протоколу. На Вальдесе можно было отыграться и завтра. *** – У него сестра была больна лейкемией, – рассказывал Вальдес через несколько дней, пока Олаф делал ему очередную перевязку в травмпункте. – Она обращалась к этой ворожее и все уши потом прожужжала брату о звёздах, о том, что они либо дадут ей в подарок новую кровь, либо заберут сиять к себе. Несколько лет боролась с болезнью, прежде чем умерла, в первый день летних молний два года назад. А на шестнадцатый он убил первую женщину – они лежали в больнице вместе, эта женщина-то и рассказала сестре о салоне мадам Яшмин, после посещения которого начала выздоравливать. Он думал, что звёзды забрали его сестру по ошибке – она была маленькой и слабой, не годилась для того, чтобы стать звездой, ей, по его мнению, стоило оставаться на земле, с ним. Вот он и убивал тех, кому повезло больше, чтобы доказать звёздам, что они ошиблись, им следовало забрать кого-то другого, потому что кто угодно сиял бы на небе лучше. – Мерзкая история, – ответил Олаф, завязывая аккуратный узелок и обрезая концы бинта. – Да, – согласился Ротгер, рассеянно вертя в пальцах серебряный якорь, висящий на новом шнурке. Шнурок ему вчера вручил Аларкон, пробурчав что-то о том, что от Вальдеса вечно одни неприятности. Бешеный привычно перевёл это на человеческий язык как “спасибо”. – Филипп нашёл, где жил наш маньяк, и нарыл там достаточно улик, чтобы доказать причастность ко всем убийствам. – А ты предотвратил новое убийство, – улыбнулся Кальдмеер. – Ну и я подсобил немного, да, – согласился Вальдес. – Так что Альмейда даже наградил меня получасовой громогласной лекцией о моём безобразном поведении. – И в чём тут награда? – О, обычно его лекции длятся не меньше часа. К тому же он разрешил мне выйти из отпуска раньше срока, – Ротгер, судя по его виду, был абсолютно доволен жизнью. Олаф понимающе кивнул и мысленно прикинул, что бинтов и антисептиков ему в ближайшем будущем понадобится больше обычного. Жизнь начинала возвращаться в привычное русло.