Братишка

Джордж молча сидел на сером каменном полу. На коленях, истекающий кровью, лежал его брат, его любимый братишка… Пульса нет. В открытых стеклянных глазах отражается его лицо. Их лицо. Теперь оно одно на двоих. Дышать стало невозможно, горло пересохло от невырвавшегося крика отчаянья, боли и страха. Любые звуки сейчас были бы кощунственны. Последний раз они вместе, вдвоем. Джордж с трепетом вглядывается в каждую черточку лица брата, такого знакомого, но, в то же время, такого далекого. Белизна кожи, которая так не характерна для них обоих, теперь составляла еще одно отличие между близнецами. Такое родное, любимое лицо… Кто бы мог подумать, что так скоро из них останется только один. Только один из них двоих будет нести эту ужасную ношу скорби еще много лет. Только одна мысль: «Мертв». Джордж до последнего отказывался верить словам окружающих. Да он и не понял, кто констатировал смерть Фреда. А теперь он тихо сидит с братом, лежащим на его коленях, не в силах пошевелиться осознания собственной беспомощности в данной ситуации. Всю жизнь он боялся остаться один. Как он теперь будет жить, да какое жить – просто существовать, без него... Подошли люди, но я не обратил на них никакого внимания. Перед глазами все плывет, только бледное лицо Фреда четко проявляется сквозь пелену на глазах. Слез не осталось. Я поднял голову и среди пришедших увидел маму: она шла, кем-то придерживаемая. Лицо такое же бледное, как у братишки, глаза красные. Готов поспорить, у меня сейчас такой же вид. Хотя, нет, хуже. Маме не понять: от нее не оторвали половину, не разорвали напополам без права на восстановление. Хотя, она гораздо ближе к тому, что чувствую я, чем кто-либо другой. Снова опускаю голову и снова вижу ту же ужасную картину. Чувствую, что, если сейчас не скажу что-нибудь, меня разорвет от подкатывающего вопля горькой утраты. Губы пересохли, горло горит. - Фред… - тихо, со свистом, осипшим голосом я все же выговариваю имя брата, уже понимая, что от этого легче не станет. - Джорджи, мальчик мой… - таким же голосом сказала мама. – Нам надо отнести Фреда в замок, – слова эхом повторились в голове еще несколько раз до того, как я понял их смысл. Я вцепился в куртку брата, не понимая, зачем. Зачем нужно куда-то идти, что-то делать? Мир для нас закончился. Мама, видя мое замешательство, добавила: - Пошли, отнесем его в зал. Под открытым небом он… - она не закончила. Просто умоляюще посмотрела на меня. Я медленно встал, держа на руках Фреда, и понес его к замку. Я никому не дал дотронуться до него даже пальцем, и, не замечая ни камней от обвалившихся потолков и стен под ногами, ни других мертвых тел, шел в главный зал. Крыша полностью рухнула, и было видно светлеющее небо. Начинался новый день, наполненный кровью покинувших этот мир и слезами тех, кому была оставлена участь вспоминать их. Позади была ночь жаркого сражения, яростных боев за жизнь. На моем пути к залу встречались старшекурсники, которые, как я, несли своих одноклассников, друзей к ровным рядам других мертвых тел. Они не пытались прятать слезы, некоторые даже навзрыд что-то говорили ушедшим на тот свет любимым людям, таким родным, но уже таким далеким… Я тоже, не смотря под ноги, шел и шептал Фреду какие-то бессмысленные слова, предложения. Наверное, этим я хотел успокоить в первую очередь себя, ведь он уже ничего не слышит. Мама, опустив голову, шла рядом. Вот показались массивные двери в зал. Они были открыты, а внутри… Там было слишком мало места живым людям – мертвые занимали большую часть пространства. У каждого тела сидело по два–три человека, и они все плакали. Никто не оставался равнодушным. Мне вдруг отчаянно захотелось унести отсюда брата: мне казалось, если я его положу рядом с остальными, то он точно не вернется. Я повернулся к маме, и с безумием в глазах сказал: - Его нельзя туда. Они его заберут… они заберут его! – срываясь на крик, я начал отступать от дверей, но увидел, как мама испуганно посмотрела сначала на меня, потом на братишку. Она медленно подошла и, приобняв нас с Фредом, тихо сказала: - Дорогой, не надо… Он уже ушел. Я знаю, это трудно, но надо смириться, надо как-то жить дальше. Мы будем жить дальше: ты, я, твои братья, отец, друзья. Это не значит, что мы его забудем. Он всегда будет с нами в наших сердцах и памяти… - мама отпустила нас, и я, пытаясь вникнуть в суть ее слов, посмотрел ей в глаза. Такие добрые, такие родные… опустив голову, я развернулся и медленно вошел в зал. Мама повела нас к противоположной стене, у которой сидели отец и Джинни. Их взгляд, выражение лица и без того несчастные, при виде нас исказились как от дикой, невыносимой боли. Джинни подбежала к маме, и, обняв ее, зарыдала. Отец стоял, не в силах пошевелиться, сдерживая себя, как настоящий мужчина. Только слезы, текущие по щекам и морщинки на лбу выдавали, что ему эта стойкость дается с огромным трудом. Я аккуратно положил Фреда на чей-то плащ на полу и сел рядом. За это время кровь у губы брата запеклась, стала почти черной, а взгляд мертвых глаз сконцентрировался на потолке. Работница лазарета принесла перевязочные бинты и чистую воду. Я не знаю, было ли у меня что-то сломано, или была глубокая рана – боль от них ничтожна на фоне смерти братишки. Я взял бинт, сложил его в несколько слоёв. Намочив его, начал аккуратно стирать кровь и грязь с лица Фреда. Нежно проводя бинтом по белой коже, убирая все чуждое этому лицу, моему взору представали глубокие рубцы и мелкие ранки. Их было немного, но они ужасно уродовали лицо брата. Закончив отмывать грязь, я положил бинт и медленно наклонился к такому же, как у меня лицу. Посмотреть в глаза, последний раз… но у меня не хватило духу. Я прижался лицом к щеке брата и закрыл глаза, как это обычно делал в детстве, когда приключалось что-то очень грустное. Слезы снова потекли из глаз, оставляя мокрые следы на скулах и шее Фреда. Немного успокоившись, я встал, чтобы обнять маму, успокоить Джинни, поддержать отца. Но, посмотрев на них, понял, что у меня не получится. И все же я попытался. Обнимая маму, посмотрел на пол за ее спиной. Там лежали Тонкс и Люпин. От осознания их смерти, примешавшегося ко всему случившемуся, закружилась голова: сколько еще дорогих мне людей умерло? Тут подошли Рон, Гермиона и Гарри. Рон сразу подбежал к Фреду, Гермиона обняла Молли. А Поттер стоял посреди зала, как ошарашенный. При взгляде на него я сразу понял: война еще не закончилась. Он развернулся и куда-то убежал. Принесли Криви. Бедный мальчишка, ему бы еще жить да жить… как и Фреду, и остальным, всем тем, кто умер, защищая Мальчика-который-выжил. Внезапно в глазах потемнело. Я словно куда-то проваливался, сквозь мрак, вниз падал и падал, очень долго… Я резко сел в кровати, все еще находясь в шоке от происходящего. Вокруг было темно, но глаза быстро привыкали, и уже можно было различить дверь и шкаф. Я был дома, в своей кровати. Нора, родная Нора… но… я резко повернул голову в сторону кровати брата. Она была пуста. - О нет, нет, неправда… - я откинулся на подушку и зарылся в нее лицом. На глаза наворачивались слезы. Вдруг до меня дошла одна мысль, которая сразу почему-то не появилась при взгляде на соседнюю кровать. Она была расправлена. Как это? Я ошарашено смотрел на белую простынь и откинутое одеяло. Вдруг дверь заскрипела, открылась, и в проход протиснулся человек. Знакомый силуэт. Он остановился. Где-то я уже видел эти очертания: высокая, угловатая фигура, на голове непослушные волосы. Широкие плечи. В школе? Может среди старых знакомых, когда мы гуляли по улицам Лондона с друзьями и Фредом?.. Стоп! Зеркало. Мое отражение. Этот человек, стоящий сейчас в дверях – мое отражение. Мой двойник. Мой… Фред?! В голове сразу закрутилось множество мыслей, половина из которых ссылалась на войну, а другая на странную реальность. Это бледное лицо братишки, засохшая кровь на губах… но, как? Он же умер! В шоке, я вскочил босыми ногами на пол, и, не решаясь подойти к фигуре в дверях, встал как вкопанный. Силуэт медленно подошел. Лунный свет из окна выхватил лицо, как две капли воды похожее на мое. На нем читалось беспокойство и непонимание. - Братец, что с тобой? – он положил руку мне на плечо, и заглянул в глаза. Наверняка, он прочитал в них страх и безумие, и изо всех сил обнял, но ничего больше не сказал. Нам никогда не нужны были слова, чтобы с одного взгляда понять друг друга. До меня, наконец, дошло, что он – это он, а не сон, не привидение. Тепло тела, стук сердца, кровь, пульсирующая в венке на шее – это не может быть холодным трупом. Я закопался лицом в волосы брата, как это обычно делал, если что-то меня беспокоило. Как легко вдруг стало от понимания, что война – всего лишь сон. Ужасный, несправедливый сон, который надо срочно забыть. Слезы сами потекли из глаз. На этот раз – слезы радости и облегчения. - Фред, боже, как я соскучился! Никогда, слышишь, никогда не смей уходить от меня… - сквозь слезы прошептал на ухо брату. Тот лишь улыбнулся и сказал: - Знаешь, Джорджи, я ведь и не собирался. Помнишь, как в магловских сказках: и были они счастливы, и умерли в один день, – он тихонько засмеялся. Я тоже улыбнулся и поднял голову. В его глазах отражались мои, и со стопроцентной уверенностью я мог сказать, что в моих отражались его. Такие родные, такие одинаковые. К моему великому счастью, такие сны не приходили больше ни ко мне, ни к братишке. Фред вообще сказал, что это отголоски других миров. Но говорил он это с таким несерьезным видом, что рассматривать такое объяснение всерьез не приходило мне в голову.