Снова ты.

— Снова ты. — И тебе привет, Ник. — Как Катя? В следующее мгновение меня бесцеремонно впечатывают в стену, впиваясь своими клешнями в скулы. Сука. Будут. Синяки. — Орлов, хватит выебываться. — Убери руки. — Пока я тебя хорошенько не приложил, ответь мне лишь на один вопрос: почему ты пропал? — Не хотел мешать. А теперь руки. — Кому, Никит? — Это уже второй вопрос. Мне пора на репетицию. — Я соскучился. — Мне пора на репетицию. Максим отступает на шаг, смеряя меня раздраженным взглядом. Думаю, в такие моменты его бесит, что он хоть и не намного, но ниже меня. — Если после своей гребаной репетиции ты не объяснишься — лучше исчезни снова и больше никогда не попадайся мне на глаза. — А то что? — На это мне не ответили. Сжимая ладони в кулаки, он просто развернулся и ушел, позволяя мне наконец выдохнуть. Максим. Наверное, его имя я произнес за прошедшие полгода больше, чем свое за все девятнадцать. Этот долбанный старикашка засел в моей голове настолько прочно, что хочется разможить голову об стену, но не думать. Не думать… Когда это началось? Не знаю. Возможно, когда он « нечаянно» задел меня плечом, или когда, репетируя совместный номер, он все время говорил, что я делаю все не так и постоянно поправлял, касаясь своими невозможно холодными руками, меня, покрытого испариной, и умирающего от жары и усталости. Когда он стоял чуть поодаль и просто прожигал меня взглядом или когда пошли эти дурацкие шуточки про «самую красивую пару на свете». А может, когда я, не выдержав постоянных упреков, начал орать. На что меня прижали к себе и бесцеремонно начали целовать, врываясь аки чертов смерч. Или когда он снова и снова называл меня мелким идиотом. Не знаю. Правда не знаю. Сказать, что я в него втрескался, как шестнадцатилетняя школьница, в гамбургер, который она увидела после недели на ростках пшеницы и экологичной воде — ничего не сказать. Этот ушлепок занял почти все свободное пространство моего разума, вклиниваясь в нейроны, словно термит в древесину. И тогда мне реально стало сложно. Сложно находится рядом с ним. Сложно терпеть его редкие поцелуи, которые пахли Катиным парфюмом. Сложно выносить нахождение на этом чертовом шоу, молясь, чтобы Нестеровича не поставили со мной в пару. Сложно все время улыбаться тому же Мигелю и делать вид, будто мне не все равно на этот весь спектакль. Меня бесило, что Макс не воспринимает меня в серьез. Куда уж мне, сопливому, со взрослым дядей соревноваться. Бесило то, как он приручил меня к себе. Да черт возьми, я даже засыпать начал, считая не баранов, а Нестеровичей. В какой-то момент мне надоело. Реально задолбала эта дурацкая зависимость. Возможно я бы и смог смириться, но смысл. Это явно не в моем характере. Я так не привык. Что я сделал? Поступил как придурок. Тупо начал встречаться с разными девочками. Думал, что смогу хоть как-то отвлечься и в перерывах между тренировками и репетициями сбегал на встречи с ними. Тогда я все чаще начал ловить на себе недовольные взгляды. Но он как обычно ничего не делал. Идеальный Макс очень дорожил своей репутацией. Идеальный Макс не мог встречаться с девятнадцатилеткой. Идеальный Макс точно не полюбит парня. Но каждый раз, когда его губы накрывали мои, а руки забирались под рубашку, нащупывая в момент затвердевшие соски, я понимал, что настоящий Макс совсем не идеальный. Понимал, что то, чем он хотел казаться — это лишь поверхностное. Оболочка, выстраиваемая годами. Какой адекватный человек захочет в миг потерять все, к чему он шел на протяжении жизни лишь из-за какого-то сопляка? Это я тоже понимал. А ведь мне все же удалось добиться от него хоть каких-то проявлений чувств к своей скромной персоне, помимо мимолетных обжиманий. Но, обсасывая очередную «девочку-за-автографом-для-сестры-которая-отправляет-за-вас-СМСки», после выступления, я никак не ожидал, что это «проявление» будет в виде хорошего подзатыльника, заставившего даже потерять равновесие и очутиться у ног или в ногах, кому как нравится, Максима. — Ты че охуел? — Ты прямо сейчас прощаешься со своей барышней и идешь за мной, Никита. Тон, которым он говорил тогда, заставил меня-таки поднасрать и без лишних пререканий я пошел за ним. Я видел, что Максим злился, точнее он даже не скрывал этого, идя четким и тяжелым шагом. Он открыл дверь в свою комнату, пропуская меня внутрь. А я что? Я зашел, понимая, что в первый раз здесь нахожусь и про себя отмечая, как же сильно ощущается присутствие Кати. Точнее не так: тут реально каждый миллиметр пропах ею. Когда он замкнул дверь и начал стаскивать с себя майку, я немного завис. Когда он все так же молча потянул меня к себе, обнимая, я молчал. Но когда эта сука начала уже раздевать меня, попутно кусая, я не выдержал. -Ты меня здесь не трахнешь. — Нет, конечно. Я тебя здесь выебу, сладкий. Ты же этого добиваешься. — Да пошел ты, — отстраняюсь, чтобы в следующее мгновение меня опрокинули на кровать, жопой кверху, вжимая голову в матрас. — В этой ситуации пойдешь именно ты. Я, конечно, знал, что Нестерович сильный, но никогда не думал, что настолько. Я реально не мог шелохнуться под ним. А может и не хотел. По правде, я соскучился по его мощным рукам, увитым татуировками, которые постоянно заставляли меня закусывать губы, дабы не вылизать. По запаху, который хоть ненадолго, но заглушал все остальные. По коже, которая по-моему идеально сочеталась с моей. Я скучал по Максиму. Чертовски. И это «скучал» заставило меня заткнуться и принимать пусть грубого, но хоть на одну десятую настоящего Максима. Он целовал мою шею, опускаясь все ниже, чтобы оставить следы от зубов на позвоночнике. Он мял меня, сжимая иногда настолько сильно, что сдерживать стоны становилось невозможно. Его пальцы… Они были везде: на мне, около меня и даже во мне. И каждое его движение отзывалось лишь злостью. И, возможно, тоской? Не знаю. Я мало что соображал, пытаясь лишь сильнее в него вжаться и подставляться под горячие руки. Я так этого хотел. Хотел, чувствовать его везде, чтобы он заполнил все пространство собой. Чтобы он просто был рядом не на минуты, а подольше, хотя бы немного дольше. Господи. Нестерович имел меня искусно, заставляя выгибаться и стонать похлеще шлюхи со стажем. Он постоянно шептал что-то, касаясь влажными губами лопаток и оттягивая волосы на затылке. Пару раз мне даже показалось, что в его шепоте проскальзывало «люблю», но, как говорится, когда кажется… Я будто плавился. Так было горячо и влажно. Чего только стоили резкие, пошлые звуки раз за разом ударяющихся яиц о мою промежность. Он впивался пальцами мне в бедра с каждым разом все сильнее насаживая на себя. Словно что-то доказывая. Я мог лишь тянуться к его губам, обхватывать шею и стонать. Только стонать, черт возьми. Вспоминая тот вечер, ту ночь, я не могу не вспомнить пробуждение. Как ни крути, а после такого проснуться уже в своей кровати, переодетым и чистеньким, хотя ясно помнил как неприятно стягивала кожу засохшая, размазанная по животу сперма — вроде как обидно? Да что там: это пиздец как обидно. После этого мы не разговаривали, но он так и продолжил наблюдать. Мы лишь изредка перебрасывались парой фраз и только по работе. Потом же был финал, где Нестерович с Катей провернули отличную программу любви, которая так же помогла ему выиграть, а после я постарался исчезнуть, дабы больше не пересекаться с ним. Не видеть его. Не слышать. И стараться не думать, что выходило, кстати, крайне плохо. Я поменял номера, заблокировал его во всех соц.сетях, хотя сам время от времени перелистывал его фотографии. Я уже говорил, что поступаю как придурок? Кстати, шифровальщик из меня никчемный, иначе как редакторы нашли мой номер, чтобы пригласить участвовать в еще одном сезоне «Танцев». Я не горел желанием снова погружаться в ту обстановку, но… Да-да глупенький, странненький Никитка соскучился. Точнее, он не переставал скучать. И именно поэтому, а не потому, что мне молчаливо угрожали расправой, сейчас я стою под уже знакомой дверью, опершись о нее головой и уговаривая себя не сбегать. — Долго еще будешь дырявить своей головой дверь? Резко отстраняюсь, сразу же встречаясь с хрен знает какого цвета глазами. Сколько бы не пытался определить его — ничего не выходило. Каждый раз они меняются, приобретая новые оттенки. Возможно, это лишь мое больное воображение. — Можешь выдохнуть, — отпирает дверь, впуская меня первым. — Я не буду заходить. — Будешь, — и меня, немного охреневшего, просто за шкирку втаскивают в комнату. — А теперь объясняй. — Может ты прекратишь решать за меня, что я буду, а что нет? — Объясняй. — Мы что ролями поменялись? Теперь ты делаешь грозно-пофигистичное лицо и повторяешь одну и ту же фразу? — Твою мать, Никит, ну почему ты такой сложный. Просто скажи, чего ты добиваешься. — Чего я добиваюсь? Я? Максим, а ты точно правильно ставишь вопрос? Чувак, ты располагаешь меня к себе. Ты, сука влюбляешь меня в себя. Делаешь так, что я дышу, думая только о том, как там Нестерович поживает. Ты имеешь меня, полностью подчиняя себе, отрезая от других людей, — обнимает, как-то тепло и нежно обхватывая меня. Голос как назло начинает дрожать и машинально склонившись, упираюсь ему куда-то в плечо. — И что ты делаешь потом? Встаешь на одно колено перед Решетниковой и просишь, перед всем залом, перед всей страной ее руки и гребаного сердца. Максим, я не понимаю. Ничего не понимаю, слышишь. Чего ты теперь хочешь от меня. Почему я должен объясняться перед тобой и говорить это все? Почему, черт возьми, — слушает, сжимая в своих объятиях все сильнее, а мне становится как-то легче, как-то проще. Внутри начал исчезать ком, разраставшийся на протяжении всего времени, но голос так же не хочет слушаться, — Я знаю, что для тебя я всего лишь девятнадцатилетний пацан, но, сука, нахрена это все было. Как бы я хотел ненавидеть тебя, — оказывается, иногда выговорится неплохо. Хотя бы потому, чтобы услышать ответ. Каким бы он не был. — Идиот ты, Никита. Мелкий идиот, раз так ничего и не понял, — приподнимает мою голову, целуя, — Я тоже тебя хотел бы ненавидеть. Хотел бы. Спи º▼º