«…Октябрь прекрасен, быть может, прекраснее всех месяцев года, даже мая. Май мучает надеждой, обещаниями, которые никогда не сбываются, октябрь ничего не обещает, не даёт и тени надежды, он весь в себе…» Юрий Нагибин. Дневник
Как-то незаметно лето растворилось в сентябре, и осень, распоясавшись в своём сумасшедшем жизнелюбии, взяла акварель и расцветила октябрь охрой, подарив сонм огней и на прощание нашив багряных сарафанов и одеял из лоскутьев всевозможных оттенков янтаря. Диск солнца уже наполовину тонул в пепельных облаках, как в пухлой вате. Октябрь тихо шуршал под ногами золотом опавшей листвы, а ветерок их вращал в медленном вальсе, то бережно опуская на тротуары, то вновь поднимая и кружа в ритме анданте.На ковре из жёлтых листьев В платьице простом, Из подаренного ветром крепдешина, Танцевала в подворотне осень вальс-бостон, Отлетал тёплый день и хрипло пел саксофон.[1]
Она неспешно шла по аллее, минуя круглую центральную клумбу, ещё не так давно пестрящую цветочным орнаментом из белых и бордовых петуний — любимых цветов всех ландшафтных дизайнеров, от которой лучами расходились мощёные брусчаткой дорожки, укрытые жёлто-красной лиственной мозаикой с редкими вкраплениями радужно-зелёного. В руках она держала кожаный поводок для собак, ступала легко и смотрела: то себе под ноги — разглядывая пёстрый ковёр, то в никуда — просто наслаждалась тихим тёплым вечером. Выплёскивая избыток энергии, её счастливый пёс, пофыркивая и принюхиваясь, исследовал новые для себя пространства — с разбегу зарывался носом в собранные старательными дворниками кучи листьев, разметая их в стороны, и получал от этой нехитрой игры ничем неприкрытую радость. Иногда пёс просто замирал в выжидании нового для себя развлечения, пристально глядя наверх и карауля в ветвях оцепеневшую, загипнотизированную серо-бурую белку, своим лаем обращая на новую «игрушку» Её внимание, и потом снова бросался ворошить листвяные снопы́, приглашая присоединиться и её. Она улыбалась в ответ, легонько гладила его шерсть пальцами и трепала за рыжим ухом, и шла дальше по осенней аллее в свете уже начинающих сгущаться сумерек, провожая взглядом дома, сверкающие витрины с застывшими в них пластиковыми манекенами, проходящих мимо неё людей, машины, что были вдали, и превратившиеся в гигантские факелы деревья, соперничающие друг с другом в величии и пышности. Она шла, особо ни о чём не думая. Её светлые волосы каскадом рассыпались по плечам, обрамляя открытое лицо с чертами женственной мягкости, её каблучки выстукивали какую-то свою, только им понятную песню, а небрежно наброшенный на плечи фиалковый палантин из тонкого кашемира подчёркивал неуловимый шарм и утончённый образ, придавая её фигуре романтичности и одухотворённости. Прохожие оборачивались и бросали на неё восхищённые взгляды. Но Она просто шла, погружённая в себя и свои мысли.Как часто вижу я сон, мой удивительный сон В котором осень нам танцует вальс-бостон. Там листья падают вниз, пластинки крутится диск: «Не уходи, побудь со мной, ты — мой каприз...»[1]
Она любила гулять вечером в одиночестве, не замечая никого и ничего лишнего, созерцая лишь природу и слушая её звуки. Она любила этот сквер с аллеями, оригинальными мозаичными конструкциями и лавочками, на которых сидели мамочки с колясками. Она любила беседки, увитые плющом, на которые давно положили глаз влюблённые пары и куда обязательно приезжали молодожёны, чтобы сделать памятные снимки. Сейчас, в новом для себя убранстве, ажурные альтанки выглядели особенно эффектно. Ближе к вечеру, когда загорались фонари и яркость красок приглушалась до карамельно-коричневых оттенков, осенний сквер казался ей особенно сказочным — это умиротворяло её и завораживало. Ей нравились тёплые пастельные тона — они возвращали её во времена поэтов Серебряного века, которых она так любила, и чёрно-белых фотографий, выгоревших до ко́лера сепии, редких, отпечатанных на плотной фотобумаге, тиснёной как вафли и с беленькими замысловатыми зубчиками по краям, напоминающими ей кружевной ободок дамского воротничка. Она нагнулась и подняла вычурной формы лист чудной лимонной палитры с серединными лаймовыми лучиками-прожилками, только что упавший к её ногам, прокружившись легко в свободном полёте словно качающийся на волнах кораблик. Она покрутила его в руке, поднесла к лицу и невесомо прижала к губам, вдыхая пряный древесный аромат с тонкими нотками дождевой свежести, а потом, улыбнувшись, подняла ещё несколько — и в руках у неё оказался довольно привлекательный букетик из кленовых листьев изумительной цветовой гаммы горячих оттенков, глядя на который Она подумала, что осень для неё — это не время несбывшихся надежд, как утверждают многие, осень для неё — это «ладошки» клёна, разноцветные как части детской аппликации, это глинтвейн с корицей и кофейня с венскими булочками, это тонкий запах дыма и тёплые, свежеиспеченные французские круассаны с ванилью. А ещё для неё осень — время раздумий, перемен, тишины и покоя, чистых листов и «всё сначала». Она никогда не радовалась марту больше, чем октябрю. Она чувствовала его в утреннем воздухе, в ранних сумерках, он придавал ей силы и открывал второе дыхание, принося планы, надежды и мысли… ворох мыслей в голове… и ещё лирический поток рифмованных строчек, появляющихся вдруг из ниоткуда и таких же разных, как и охапка подкинутой в воздух листвы, и остановить этот пиитический вихрь не было ни смысла, ни возможности — так же, как и заставить бабочек летать клином. Где-то внутри неё звучал метроном, отбивая ритм, и строчки сами рождались и просились на бумагу. Они великолепно ложились на мелодию, и каждая мелодия была цветной и чарующей.Нет, осень не печальнее весны, и грусть её — лишь выдумка поэтов. [2]
Изящная и грациозная, Она была окутана атмосферой гармонии, спокойствия и красоты. Она сидела на лавочке и плела руками венок из кленовых листьев, аккуратно перебирая тонкими пальцами гибкие черешки, и одновременно находилась где-то ещё, поддавшись успокаивающей тишине и романтично-лирической меланхолии. Её внутреннее «я», сидя за фортепиано, тихонько нажимало на клавиши, и звуки хрустальными каплями стекали с них и были совершенны… — Привет… — Он стоял, расплывшись в улыбке, и держал в руке её любимый торт тирамису, шедевр итальянских кондитеров из Иль Питторе, и огромную связку разноцветных воздушных шаров. Сколько же их там всего было, этих воплощений мечты, праздника и волшебных улыбок — сто или двести? Радужные и яркие, они обрушились на неё лавиной радости и счастья и бесспорно выделялись на фоне осеннего пейзажа, привлекая общее внимание. Другой рукой он бережно прижимал к себе белые махровые маргаритки в смешном цветочном горшке с пчелой на пружинке, которая сидела на несуразном грибе и нелепо махала крыльями при каждом неловком движении. — Ромашки. Твои любимые. Белые. Гибрид. Лепестков — много. Поливать — обильно, — протараторил Он чётко, но в его глазах то и дело мелькали смешинки. Вторя его словам, пчела яростно махала крыльями, изо всех сил пытаясь удержаться в комплекте оригинальной керамической композиции, которую он, направив в её сторону, крепко держал в вытянутой руке. — Какой великолепный букет! — Она сидела, изумлённо распахнув на него свои влюблённые, удивительной красоты глаза, а затем, смеясь, зачарованно, по-детски воскликнула: — А сколько шаров! А ты не боишься, что я улечу, как Мэри Поппинс? — Нисколечко… — У Мери Поппинс всего-то и было, что саквояж да зонтик. Вокруг неё вихрями вился ветер, и она ему улыбалась, а потом взяла и улетела на своём зонтике вместе со своей ковровой сумкой. А у тебя есть я, — стараясь скрыть волнение, проговорил Он чуть хриплым голосом, медленно подходя ближе, — и улыбаться ты будешь только мне. — Он присел перед ней на корточки, потянулся и нежно поцеловал в губы. — Я люблю тебя, моя девушка-осень. Только я́ хочу идти с тобой по бесконечным аллеям. Хочу дышать тобой. Ловить твой каждый взгляд и каждый вздох. Ты — ангел мой. Рассвет и ночь. Мелодия моя. И жизнь моя. Мне даже день не нужен без тебя! Бескрайний космос без тебя не нужен…[3] С Днём рождения, родная!***
Двое шли неспешно, взявшись за руки, всё дальше уходя от центральной аллеи, тишины и ненаэлектризованного пространства. Пёс бежал рядом, виляя хвостом, не отходя от них ни на шаг. Они любовались угасающим солнцем, пока оно совсем не скрылось. На опустевшей скамейке остался лежать миниатюрный кленовый веночек, хрупкий цветок осени, в котором сладко шуршал ветер и, бережно перебирая листьями, тихо о чём-то шептал…Греет меня память, греет понемножку. Расскажи мне, осень, где любви дорожки. Горько плачет ветер, плачут тополя. «Не печалься, — скажет осень. — Я люблю тебя…» [4]
Она никогда не радовалась марту больше, чем октябрю. Для неё осень всегда намного лучше лета. Для неё осень — время раздумий, перемен, тишины и покоя, чистых листов и «всё сначала». Добро пожаловать, Осень. Она скучала… 1 октября 2016г. [1]Александр Розенбаум - Вальс-бостон [2]Булат Окуджава «Листва багряная — осенние цветы…» [3]М.А.Р.Г.О. «Мир без тебя» [4]Ани Лорак - Осенняя Любовь