Я устала ото лжи

Слезы предательски скатывались по щекам Маринетт. Ей было плохо. Нет. Ей было отвратительно. Она бежала сломя голову, спотыкаясь, толкая проходящих мимо школьников в разные стороны. Она хотела сбежать. Сбежать от них. Сбежать от взглядов. Сбежать от самой себя. Сбежать ото лжи. Она буквально осталась одна. Без права на защиту, без права объясниться, без поддержки. Она понимала, что сама загнала себя в угол бесконечным враньем, но это ничего не меняло. Ей все равно хотелось провалиться сквозь землю, может даже умереть. Ее разрывало на части. Она не хотела никого не видеть, не слышать. Она не хотела, чтобы ее кто-то видел такой. Наверное, поэтому ноги привели ее на крышу колледжа. Слезы застилали глаза, все было расплывчато и не четко. ЛедиБаг она бесстрашно бы стояла на краю, но сейчас она всего лишь Маринетт, неуклюжая Маринетт. Кот Нуар бесшумно поднялся следом. Ему было неприятно видеть всю ту ситуацию, слезы этой улыбчивой и жизнерадостной девушки, но больше всего он боялся. Боялся, что ее сердце захватит очередная акума Хищной Моли. Боялся, что ему придется драться с ней. — Маринетт… — сейчас в нем говорил не Кот, а Адриан, сильно волнующийся за подругу. Девушка всхлипнула. Она будто не услышала своего имени. На несколько мгновений она скользнула взглядом по Эйфелевой башне, которую столь любила; подумала, что быть может будет лучше сбежать туда, на ее вершину и выплакаться там. Тикки же поймет ее порыв, поймет ее чувства. На нос Маринетт упала крупная капля дождя. Словно опомнившись, она вздрогнула и перевела взгляд на небо. Его заволакивали темные тучи, такие же темные, как и ее настроение сейчас. Солнце устрашающим красным светом на миг осветит лицо Маринетт, а потом будет сокрыто тучами, уступая место дождю. Одна. Вторая. Капли дождя падали на землю, крыши домов и Маринетт. Еще несколько секунд: горячий сухой воздух полностью уступает место прохладной влаге, заставляя жителей Парижа прятаться под навесами и зонтами от разразившейся стихии.  — Знаешь, Кот, — Маринетт глядит перед собой, не оборачиваясь, — это все так глупо. Это все! Моя бесконечная ложь самым близким, мои безответные и глупые чувства, я… Особенно сейчас, — брюнетка грустно усмехается, — про-сто глу-по! — Кричит она, заливаясь истерическим хохотом. Нуар хмурится. Он подозревает, что у его подруги нервный срыв, но тут же видит, как подрагивают ее плечи. Она рыдает. Разворачивается к нему: — Я не могу так больше, понимаешь? Я запуталась! За-пу-та-лась! Слезы, смешиваясь со струями дождя, стекают по подбородку Маринетт. Ее лицо исказила гримаса боли, ее васильковые глаза блестят от слез. Челка прилипла ко лбу, став почти черной от влаги. Озорные хвостики теперь, словно поджатые собачье хвосты. Ей больно. Каждая ее клеточка говорит об этом. «Помоги», — тихо шепчет она, задыхаясь от собственных рыданий. — Порой мне хочется быть такой же, какой я бываю ночью, вместо того, чтобы спать. Также смело бродить по крышам, набраться смелости рассказать Алье правду, набраться смелости, чтобы признаться Адриану… Глаза Кота удивленно расширяются. Узкие кошачьи зрачки становятся шире. Признаться в чем? -…я трусиха… Я. Чертова. Трусиха! — Маринетт срывается на крик и опять утопает в слезах. Нуар неприязненно дергает черными кошачьими ушами. Его взгляд становится более хмурым. В области сердца что-то болезненно покалывает. Он больше не может видеть ее такой. Кот медленно подходит к ней, желая обнять, но Маринетт вновь говорит, сквозь всхлипы:  — Я больше не могу так, Кот. Я устала врать. Врать всем. Врать себе. Я уже просто погрязла во лжи, — она не смотрит ему в глаза, боится, что он сейчас развернется и уйдет. Она должна высказаться. Хотя бы ему. Первый и последний раз. — Я врала даже тебе, притворялась, что восхищаюсь тобой, хотя знала тебя, как облупленного. Это тяжело… Тяжело быть и ЛедиБаг, и Маринетт. Тяжело быть двумя разными людьми. Я уже просто не знаю, кто я! Он наконец понимает. — Глупышка, — нежно произносит он, обнимая девушку. Маринетт поддается вперед, прижимаясь к крепкой груди парня и плачет. По ее щекам все также текут слезы, но сейчас ей легче. У нее больше нет сил говорить. Скулы и горло сводит от рыданий, а слезы продолжают наворачиваться на глазах и тонкими струйками стекать по мокрому от дождя и слез лицу. — Глупая, моя. Я же говорил, давно говорил. Ну почему ты была так упряма: сразу не сказала мне все… Почему надо было скрывать себя до последнего. Сейчас тебе было бы намного легче… Эх… Глупая… Нуар нежно гладит ее по голове. Он и не думал, что Маринетт может быть его Леди. Он и не думал, что Маринетт может быть настолько плохо. Он и не думал, что Леди Баг может так запутаться. Он и не думал, что они…она может настолько отчаяться. Кольцо тихо пискнуло. Кажется, Плаггу надоело все происходящее. Нежное зеленое свечение, что постепенно угасало из-за дождя и полностью растворялось в нем, плавно поднялось от ног парня к голове, делая из него не героя Парижа, а Адриана.  — Я так волновался, когда ты убежала. Я думал, что в тебя вселиться акума. Я… Я боялся, — признается юноша, заставляя Маринетт смотреть ему в глаза. Она неестественно бледна. Глаза горят тусклым огнем. Щеки покрывает болезненный румянец. Она и правда была так глупа. — Прости, — тихо выдыхает она. Слезы уже не душат ее хрупкое тело, сжавшееся в болезненный комок. Ей легче. Намного легче, только ноги подкашиваются и сознание улетает далеко в поднебесье то ли от счастья, то ли от нервов. Адриан сжимает в объятьях теряющую сознание Маринетт, удивляясь. «Она защищает целый Париж, но сама нуждается в защите не меньше», — тоскливо думает юноша. — Эй, парень, ей нехорошо, — озадаченно замечает Плагг, кружа над парой. — Вижу, — шепчет Адриан, подхватывая Маринетт на руки. Теперь он точно сможет защитить свою Леди от всего. Теперь он попросту обязан. Теперь между ними ничего не стоит.