***
И можно было забыть про этот случай – мало ли о чём думал этот странный якудза? – но отчего-то не получалось. Окурикара даже действительно снова зашёл к врачу, правда, только через неделю, когда удалось кое-как достать немного денег. Он не хотел быть неблагодарным, а любая работа должна быть оплачена. Но тот только отмахнулся от конверта, сказал: «Тебя привёз Сёкудайкири, твои-то деньги мне для чего?». А потом он всюду замечал его присутствие. Где бы он ни был, чем бы он ни занимался, там постоянно оказывался Мицутада! Да ещё и, если видел, начинал демонстративно радоваться встрече с «Кара-чаном». К счастью, чаще Окурикара успевал убраться до того, как это случится. С очередной подработкой не складывалось, а байк хотелось обратно – в конце концов, это единственная вещь, которой он дорожил! Но некоторым людям совершенно наплевать на чувства других, и у них нет никакого желания идти навстречу чужим проблемам. Наверное, сразу надо было догадаться, что они столкнутся и здесь тоже. В конце концов, когда они встретились впервые, Мицутада сказал, что вышел из клуба, который платит ему за крышу, а значит, это был его район. Наверное, надо было догадаться, но Окурикара старательно не думал об этом. – Давненько я тебя не видел, Кара-чан! – как-то уж чрезмерно обрадовался Мицутада. – Что ты здесь делаешь? – Зашёл попрощаться со своей телегой, надо понимать, – скривился Нихонго. – Бабла-то небось опять не принёс, а очередные сказки, о том, что оно будет завтра. Или через неделю… Или через месяц…. Мне как-то уже надоело, знаешь ли! Окурикару будто облили помоями. Если уж ему не везло, то по-крупному: то с этой дебильной историей, из-за которой байк пришлось оставить в залог, то с дракой, в которой, если на чистоту, его вполне могли, если не убить, так покалечить, теперь вот этот долбаный якудза в курсе его финансовых проблем. – М-да… – сказал Мицутада. – А чего ты мне никогда не говорил, что тебе нужны деньги? – А с чего должен был? – огрызнулся Окурикара. – Не понимаю, почему это тебя волнует. Сам-то что здесь делаешь? Опять сел за руль бухой и всё-таки раздолбал свою машину? – Нет конечно, просто новые диски захотел, – отмахнулся тот, и как будто бы вообще про него сразу забыл. Самым тщательным образом осматривал машину, обсуждал какие-то детали с Нихонго… Окурикара стоял и ждал, пока тот освободиться и всё-таки возьмёт те деньги, что удалось достать, пусть это и меньше, чем он был должен. Может быть, даже выслушает его и даст ещё отсрочку. – Ну, тогда всё, – сказал Мицутада, а потом подмигнул Окурикаре и бесцеремонно ткнул в него пальцем. – А, и ещё один момент, я выкупаю долг этого парня. – Тебе оно надо? – удивился Нихонго. – У него маловато шансов его выплатить, знаешь ли. – Ничего, – отмахнулся тот. – Мне – отдаст. Что он там в залог оставлял? Машину? – Мотоцикл, – поправил Нихонго. – Все беды этого придурка от его мотоцикла. – Да? Как это мило! Дальше слушать это молча Окурикара уже не мог: – Какого хрена ты опять решил заняться благотворительностью? Я, что, просил тебя об этом? – Захотелось, – пожал плечами Мицутада. И от его взгляда Окурикаре опять стало не по себе. – А что тебе не нравится? Можешь забрать свой байк сегодня же. А деньги… ну, мы что-нибудь придумаем, я полагаю. И уехал, так ничего не объяснив. – Не понимаю я вас… – проворчал Нихонго. – Какого хрена ты тогда тянул, если у тебя такие приятели есть? Сёкудайкири, конечно, тот ещё самовлюблённый псих, но за тех, кого считает «своим», горой стоит! – Я и сам не понимаю, с чего это он стал считать меня «своим», – сказал Окурикара. – Ну-ну, ещё скажи, что не давал повода, – рассмеялся он. – Хрен с вами, больно надо мне в это лезть! Забирай свою телегу и проваливай, твоя рожа мне уже до смерти надоела! Всё это Окурикаре не нравилось совершенно, потому что на самом деле для него ничего толком не изменилось. Просто теперь он должен не Нихоного, а Мицутаде, и в залоге остаётся его совесть, а не байк, только и всего. А совесть – это такая пакостная штука, которая не позволяла ему оставить всё как есть. Поэтому он решил не затягивать и прояснить ситуацию со своим долгом как можно скорее. Вот только на визитке Мицутады не было ничего, кроме даймона и имени, да ещё он смутно представлял себе границы района, который тот контролирует. Оставалось только уповать на то, что они снова где-нибудь пересекутся – не так уж неправдоподобно, учитывая недавние события. Долго ждать подходящего случая не пришлось – понадобилась всего пара дней бесцельного блуждания по району, чтобы столкнуться с Мицутадой у входа в дешёвую забегаловку. – Кара-чан! И даже не пытается сбежать, какая прелесть! – тут же обрадовался он, в очередной раз заставляя Окурикару молча скрипеть зубами. Может, если не реагировать, ему надоест? – Я тебя искал, вообще-то, – хмуро сказал он, глядя себе под ноги. Встречаться взглядом с Мицутадой не хотелось. Вообще не хотелось с ним никаких дел, потому что он не ждал от него ничего хорошего. – Надо же, и так бывает, – хмыкнул Мицутада. – Только я жрать хочу, значит сейчас мы пойдём жрать, а потом ты мне всё расскажешь. Здесь, представь себе, делают неплохой рамен… Надо отдать ему должное – готовили в этом месте и впрямь хорошо, но дожидаться, пока Мицутада закончит хлюпать лапшой, Окурикара не стал. – Я по поводу… графика выплат, – сказал он, обращаясь скорее к содержимому своей миски. – Нихонго прав, у меня с этим некоторые проблемы. Но в тот раз я принёс ему деньги, меньше, чем следует, но хоть что-то… Готов отдать их тебе сейчас и обсудить, как и когда принесу следующую часть. Мицутада ненадолго отвлёкся от лапши и пристально посмотрел на него поверх миски. Окурикаре не нужно было поднимать голову, чтобы понять это – он почему-то всегда чувствовал взгляд этого человека. – А почему у тебя вообще возникли такие проблемы? – спросил он, даже без привычной уже усмешки. – Опять ищу работу. С этим не всё просто, пока я ещё школьник… На неполный день практически никуда не берут, да и платят немного. Поэтому мне и нужна отсрочка. Я понимаю, что из-за процентов выходит большая переплата, но мне просто неоткуда взять всю сумму сразу. – Работы нет, значит… – протянул Мицутада. – А если я тебе её предложу? – И какую именно работу? Окурикара ожидал услышать что-то действительно неприятное. Сначала врач, потом и Нихонго… они знали Мицутаду куда как дольше него, и на основании этого «знания» делали выводы об их отношениях. И не сказать, что бы Окурикара был в восторге от этих выводов. Мицутада, его поведение, его слова и то, как он на него смотрел – всё это слишком беспокоило его. – Вряд ли предложу что-то хуже, чем ты сам находил, – отмахнулся он. – Да не переживай так, никакой уборки трупов или вроде того. Просто побегать с поручениями… И ты ведь действительно неплохо управляешься с байком, я узнавал. Работать будешь на меня. Хорошо постараешься – быстро с долгом разделаешься, раз у тебя такие принципы. – Говоришь так, будто не собирался его с меня требовать. – Да как сказать… скорее уж хотел посмотреть, как ты сам отреагируешь, – сказал Мицутада. – Я знаю довольно много людей, которым бы и в голову ни пришло отдавать долг в такой ситуации. И примерно столько же тех, кто предпочёл бы сделать это не деньгами. В любом случае, мне нравится твоё решение.***
Мицутада действительно не требовал от него убирать трупы. Наверное, просто по тому, что самих трупов не было – никаких разборок и прочих весёлостей. Он вообще от него практически ничего не требовал, так что большую часть времени Окурикара сидел в углу и пытался читать учебники. Время от времени ему велели сбегать в ближайший магазин за какой-нибудь жевательно-глотательной дрянью, отвезти кому-нибудь какую-то бумажку или наоборот, забрать дискету. На байке это действительно было быстрее, чем на машине, учитывая пробки. Но даже просто сидя в углу офиса, Окурикара постоянно чувствовал взгляд Мицутады. Никто не спрашивал у того, нафига им школьник, никого не волновало его присутствие. По большей части окружающие люди относились к нему, как к мебели, и это не было плохо. Скорее уж, хорошо – можно было спокойно заниматься своими делами, пока не потребуется куда-то бежать. На самом деле, он и сам смотрел на Мицутаду, пытаясь понять, что тот задумал. Вместо этого почему-то в голову лезло совсем другое. В какой-то момент Окурикара поймал себя на том, что думает о его руках – ни разу он ещё не видел Мицутаду без перчаток, даже за едой. Нет, он и сам любил подобные, с тех пор, как обзавёлся байком и заодно понял, что после драки в перчатках остаётся меньше следов на руках, а значит и вопросов от учителей. Но вообще их не снимать? Костюмы Мицутады тоже всё время были одинаковые, будто он собрался на похороны, да всё никак не доберётся до кладбища. А ещё он всегда тщательно следил за тем, как выглядит. Максимум, что позволял себе – слегка ослабить узел галстука, да и то довольно редко. Если поначалу он показался Окурикаре редкостным раздолбаем, то теперь он видел дотошного педанта, стряхивающего каждую пылинку со своего пиджака. Нихонго тогда дал очень точную характеристику: «самовлюблённый псих» это было как раз про него, но при этом… Окурикара никак не мог сформулировать ускользающую от него мысль. В Мицутаде было что-то, заставляющее всегда относиться к нему всерьёз, какую бы дичь он ни нёс, и быть твёрдо уверенным в искренности его слов. Через месяц с начала его работы, Мицутада небрежно хлопнул его по затылку бумажным конвертом, а потом уронил его ему на колени, когда Окурикара поднял взгляд от учебника. – Что это ещё? – А ты как думаешь? Твоя зарплата, – фыркнул Мицутада и отвернулся, собираясь выходить из офиса, но Окурикара вскочил и схватил его за рукав. – Какая нахуй зарплата, если я отрабатываю долг? – Какая-какая, половинчатая. Неправильно было бы отбирать у тебя вообще все деньги, тебе так не кажется? – Обойдусь. – Забирай, и дай мне уже этот чёртов график выплат! Хочу знать, сколько мне ещё… – Сколько ещё меня терпеть? – закончил за него Мицутада. – Ладно, сейчас нарою тебе график, Кара-чан. Только тебе не обязательно уходить, когда расплатишься. Чем тебя такая работа не устраивает? Окурикара посмотрел на него и непонятно с чего закончил свою мысль несколько иначе, чем собирался: – Получать «половинчатую» зарплату. Пока Мицутада включал компьютер и искал нужный файл, Окурикара приоткрыл конверт, вытащил из него пару купюр, чтоб действительно не сидеть совсем уж без денег, а остальное положил обратно. – Тебе так напечатать, или… – С поправкой, – покачал головой Окурикара и протянул ему конверт с оставшимися деньгами. Мицутада заглянул в него и изменил цифры в одной из ячеек таблицы. Часть значений осталась прежней, а часть тут же поменялась. Он задумчиво потёр подбородок и спросил: – Дальше так же править? Точно всё равно не выйдет – я всем зарплаты в процентах от дохода считаю как бы. – Давай хоть примерно, – вздохнул Окурикара, заглядывая ему через плечо. До этого он совершенно не задумывался, как рассчитываются подобные вещи. Нихонго тогда долго калякал в блокноте и выдал что-то вроде «будешь раз в неделю столько-то приносить», а Мицутада забивал формулы в электронную таблицу, вводил данные, и всё считалось автоматически. Мицутада оглянулся, хмыкнул и застучал по клавиатуре. Удивительно, но перчатки совершенно ему не мешали. В который раз Окурикара задумался, почему он их никогда не снимает. Может у него что-то с руками? Эти мысли потом ещё долго его преследовали. Как и запах туалетной воды Мицутады. Надо признать, полученный на руки график вполне радовал – работа, состоящая по большей части в том, чтобы сидеть в углу и не отсвечивать, неплохо оплачивалась, кто бы мог подумать! Так что оставалось не так много времени до того момента, как он расквитается с этим дерьмом. Действительно ли ему надо оставаться здесь и после того, как он расплатится по долгам? Немого не та карьера, которую выбрали бы ему любящие родители, если бы они у него были. Поэтому он остался, продолжал корпеть над учебниками в тёмном углу, вести ничего не значащие разговоры, чувствовать на себе тяжёлый взгляд единственного глаза Мицутады и самому смотреть. – Ты ведь этой весной школу заканчиваешь, Кара-чан? – спросил Мицутада зимой. Окурикара только пришёл после уроков, стоял в дверях офиса и стряхивал снег с шарфа. Так и застыл – сумка под мышкой, в руках шарф, куртка нараспашку. Он это всерьёз, или шутка такая? Как с байком управляется, «узнавал», а сколько ему лет выяснить не почесался? – Следующей, вообще-то, – хмыкнул он. – Думал, ты в курсе. – Жуть какая! – поморщился Мицутада, а потом пожал плечами. – Ну следующей, так следующей. Могло быть и хуже. Окурикара решил не уточнять, что имел в виду Мицутада, а больше тот ничего про его учёбу не спрашивал. И всё было тихо и спокойно аж до самого лета, а потом его на голову ушибленного начальника осенила очередная гениальная идея. – Слушай, Кара-чан, а почему бы тебе не сделать ирэдзуми4? Этого самого бо-о-ольшого чёрного дракона? Тебе пойдёт! – Бабе своей говори, что ей идёт, а что нет, – раздражённо ответил Окурикара. Вышло даже более грубо, чем он обычно себе позволял, но слишком уж его бесило это «Кара-чан». Мицутада никогда не реагировал на подобные выходки, пропускал мимо ушей откровенное хамство и не требовал соблюдения субординации. Вот и расхлёбывал теперь. – А чего не сакадзуки5 сразу? – спросил кто-то из парней. – Школьника в клан принимать? Рано пока, а вот рекомендации к хориши6 я бы дал, – отмахнулся Мицутада. Почему-то это было весьма неприятно слышать. До сих пор Мицутада игнорировал его возраст и вёл себя как будто так и надо. А тут внезапно «рано пока»! Вроде бы и правильные рассуждения, но что-то в них неприятно цепляло. Когда тот в следующий раз поднял вопрос об ирэдзуми, Окурикара согласился. Он знал, что удовольствие это не из дешёвых, но как-то не рассчитывал, что оно сожрёт практически всё, что удалось скопить. Впервые у него появились деньги, и он просадил их все разом! И даже не сказать, что пожалел об этом – пусть ещё только контуром, но чёрный дракон, обвивающий его левую руку и удобно устроивший голову на плече, казался родным. Трудно было поверить, что когда-то его там не было. Конечно, пришлось отказаться от привычки закатывать рукава пиджака, да ещё и рубашки вместо футболки носить, но это того стоило. – Покажешь, что получилось? – заговорщицким шёпотом спросил Мицутада, предварительно отправив с поручениями всех, кто был в офисе. Причин отказывать не было, но Окурикара не торопился стягивать пиджак. Должно быть дело было в Мицутаде – упакованном в несколько слоёв одежды, никогда ни к чему не прикасающимся голой кожей, загородившимся от мира чёлкой. Слишком уж велик контраст. Раздеваться под его пристальным взглядом было на редкость неуютно. – О, это даже лучше, чем я себе представлял! Очень хорошо смотрится. Мицутада обошёл его вокруг, его взгляд был ещё ощутимей, чем обычно. – А свою покажешь? – спросил Окурикара, пытаясь отыграться за странные ощущения. – Свою? – удивился Мицутада, а потом с явной неприязнью в голосе ответил: – У меня нет татуировок. Шрамов как-то вполне хватает. Развернулся и вышел из комнаты, оставив Окурикару недоумевать по поводу такого странного поведения. Он сказал что-то не то? Но не может же такой человек всерьёз переживать из-за шрамов? С того дня что-то изменилось. Окурикара всё так же приходил после уроков в офис, выполнял поручения и даже иногда позволял себе поразвлечься нелегальными гонками, весьма небезуспешно надо признать: воспоминания о неудаче, загнавшей его в долги, почти стерлись. Всё было как обычно, но чего-то всё равно не хватало. Далеко не сразу он понял, что именно вызывало такой дискомфорт – Мицутада на него больше не смотрел. По крайней мере, не тем тяжёлым пристальным взглядом, который он всегда ощущал. Это его почему-то ужасно обеспокоило. До сих пор взгляды Мицутады его скорее нервировали, но он привык к ним и практически перестал обращать внимание. Теперь же он не знал, чего ждать, и смотрел на него чаще, чем прежде. – Тебе самому ещё не надоело? – как-то спросил у него один из парней. Про таких обычно говорят «сила есть – ума не надо», так что на интеллектуальную беседу рассчитывать не приходилось. – Ты о чём? – буркнул Окурикара. – О том, что ты таскаешься сюда. Удивительно уже, сколько продержался: мы с ребятами ставки делали – никто не выиграл. Обычно аники7 теряет интерес гораздо быстрей, так что ты поставил рекорд! Но глупо чего-то ждать теперь, когда ты ему надоел. – Тебе никогда не говорили, что логические рассуждения, это не твой конёк? Я не собираюсь тратить время, выслушивая всю эту чушь! – О, так ты всерьёз ждёшь, что он снова будет тебя трахать? Правильнее было бы сдержаться – ну дурак, ну наговорил глупостей, не имеющих никакого отношения к действительности, так что теперь, всех дураков перевоспитывать? Но и у самого Окурикары в голове не было ни единой мысли, когда он вмазал кулаком по этой наглой роже. Тот, разумеется, в долгу не остался. Долго их драка не продлилась – Окурикара почти сразу почувствовал, как его ухватили за шиворот. Довольно занятное состояние – практически висишь в воздухе, а всё равно пытаешься добраться до противника, находящегося в таком же состоянии. – Это что ещё за хуйня? – процедил Мицутада, встряхивая их обоих. – Заняться больше нечем? Так я сейчас ещё что-нибудь придумаю! – Он первый начал! – как-то уж совсем по-детски буркнул его противник. – Да мне похуй! Я тебе задание дал ещё минут двадцать назад, а ты ещё здесь? – довольно резко сказал Мицутада, выпуская его воротник. – Беги бегом, пока я окончательно не разозлился! – А теперь ты, – сказал он Окурикаре, слегка встряхнув его за шиворот. Опускать его он пока явно не собирался. – Как ты дошёл до жизни такой? Отвечать не хотелось совершенно, хотя бы по тому, что он и сам не слишком понимал, что это на него нашло. Мицутада поморщился: – Я думал, ты достаточно умён, чтобы понимать, что слова – это всего лишь слова. Зачем придавать им значение? – И дальше чё? – проворчал Окурикара. Мицутада отпустил его воротник, но тут же ухватил за подбородок, разворачивая к себе и пристально осматривая свежие ссадины. Было странно чувствовать прикосновение его пальцев в кожаных перчатках. Зато он снова на него смотрел, без насмешки, серьёзно. – Смысл имеют только поступки. Обращать внимание на пустой трёп – себя не уважать! Я думал, ты понял это. По крайней мере, ты как-то не рвался доносить до меня, насколько тебя бесит «Кара-чан»! То есть, я вижу, что тебя бесит, ну и что? Ты тоже не слишком вежлив – мало кто на твоём месте позволил бы себе подобное – но и на это мне тоже положить. Мы в расчёте! Так же нужно относиться и ко всему остальному – слова не должны тебя задевать. Вывести кого-то из равновесия – получить над ним власть, заставить ошибаться. – Он сказал, что ты меня больше не трахаешь, – вдруг сказал Окурикара и заржал. Это было похоже скорее на истерику, чем на нормальный смех. – Чушь какая! – А то! «Больше» – значит раньше трахал, а я, вроде нет. Или я чего-то не помню? – присоединился к его смеху Мицутада. – Молодец, Кара-чан! Взять и сломать нос чуваку, сказавшему чушь, не имеющую общего с реальностью! Окурикара кое-как успокоился, а потом вдруг осёкся, чувствуя, что разговор завёл их куда-то совсем не туда. Так они и стояли, глядя друг на друга. Окурикаре было неловко – почему он так накинулся на этого идиота, что такого было в его словах, отключившего ему мозг? Мицутада убрал руку от его лица, отвернулся, но потом вдруг остановился и оглянулся через плечо: – Так когда ты говорил, заканчиваешь учиться? Весной? Напомни мне за месяц где-нибудь. Оставшись в одиночестве, Окурикара растерянно смотрел на закрывшуюся дверь. И что это было, чёрт побери?!***
В феврале Окурикара напомнил, хотя всё ещё не очень понимал, нафига это вдруг понадобилось Мицутаде? Тот кивнул, типа принял к сведению, и тоже больше не поднимал эту тему, а через некоторое время вдруг заявил: – У тебя найдётся костюм? Или кроме школьной формы ничего нет? – Представь себе, найдётся. Купил для выпускного, а что? – Сакадзуки при полном параде проводить положено, – Мицутада сказал это таким тоном, будто бы это всё объясняло. – Или ты собирался в гакуране припереться? Приём в полноценные члены клана всегда маячил где-то на горизонте, но Окурикара не относился к этому серьёзно. Может быть из-за того разговора, когда Мицутада сказал «рано пока», может из-за чего-то ещё, но он не ожидал такой поспешности. Потому, что он действительно всего лишь школьник! Ну хорошо, через пару недель уже не школьник, как будто это так много меняет! С точки зрения Мицутады – явно меняло. Окурикара провёл несколько дней, думая только о предстоящей церемонии, а потом махнул рукой. В конце концов, ему и в голову не приходило начать искать «нормальную» работу, так что всё было вполне логично. Ему нравилась его жизнь – безумная гонка без финиша, зато с препятствиями. Никогда не знать, где и как окончится новый день – это было вполне в его вкусе. Единственное, что его волновало – это Мицутада. Разделив с ним сакадзуки, Окурикара не сможет запросто взять и уйти, если ему вдруг надоест здесь тусоваться. Или ещё по какой-то причине – мало ли что может случиться, никогда нельзя заранее предположить! Их отношения были какими-то странным, зависшими в воздухе, замершими в напряжении. После того, как они обменяются сакадзуки, что-то обязательно должно измениться, и это его отчасти пугало. Сама церемония показалась Окурикаре излишне пафосной, нудной и слишком громоздкой. Всё равно словоблудие свелось к тому, что ему нужно было отпить саке из той же пиалы, из которой только что глотнул Мицутада. «Вкусив из этой чаши, я Окурикара…» Тьфу. И так всем всё понятно, расходимся! Был уже поздний вечер, когда эта тягомотина закончилась. Он, можно сказать, уже и не надеялся! Мицутада, как ему показалось, тоже вздохнул с облегчением. Окурикара вышел на улицу вслед за ним и задумался, что делать дальше – попрощаться и свалить домой, или осталось что-то ещё? Мицутада мигом разрешил его сомнения: – Ну, что топчешься? Садись в тачку. Наверное, надо было сначала спросить, куда они едут, прежде чем садиться, но в тот момент он об этом как-то совершенно не подумал. Правда, когда он понял, что не представляет, что пришло в голову этому долбанутому, было уже поздновато как-то реагировать. И всё равно он спросил: – А едем-то куда? – Ко мне домой, – невозмутимо ответил Мицутада, даже не повернув к нему головы. – А-а-а. Всё-таки пришло время расплатиться? Не то что бы он действительно считал именно так, но что-то будто за язык дёрнуло. И он тут же пожалел о сказанном. Мицутада резко затормозил, съехал к обочине и, не поворачиваясь к нему, сказал: – Выметайся. – Чего? – возмутился Окурикара, складывая руки на груди. – И не подумаю даже! – Если ты считаешь это просто расплатой, то нахуй надо! Проваливай из машины! – А чем я должен считать твоё поведение? Признанием в неземной любви? – Слушай, я серьёзно, – Мицутада раздражённо стукнул кулаком по рулю. – Давай всё решим один раз здесь и сейчас? Не хочешь – проваливай! И больше никогда мы не вернёмся к этой теме. Останешься сейчас… я не дам тебе возможности передумать. Я и так достаточно ждал, чтобы… – Не собираюсь я никуда уходить. – Точно? – Точно, поехали уже. Стоило машине тронуться с места, Окурикара тут же подумал, что совершил большую ошибку. Оно ему действительно надо? И всё же он бы не смог просто взять и уйти. Лучше жалеть о сделанном, чем о том, что делать не стал? Или дело в том, что когда Мицутада перестал на него смотреть, ему этого не хватало? И разозлился он на того придурка из-за того, что на самом деле они ещё не трахались, а не больше не трахались? Не попробуешь, не узнаешь. – В любом случае, ты больше не злишься – уже хорошо, – через некоторое время заметил Окурикара. Ехать молча ему совершенно не хотелось, а как иначе вырулить на интересующую его тему в голову не лезло. – Злюсь? О чём ты вообще, Кара-чан? – Когда речь зашла о твоих шрамах… – А, это, – досадливо поморщился Мицутада. – Я, в общем-то, не злился. Разве что на себя – за то, что продолжаю придавать такое значение несовершенству своего тела. Окурикара чуть не рассмеялся от такой формулировки. Ну надо же, несовершенству! Остановило его только то, что на самом деле, это всё было совершенно не смешно. – А пялиться на тебя перестал, потому что боялся не сдержаться, – продолжил Мицутада. – Посмотрел тогда и понял, что несколько переоценил своё терпение… С другой стороны, мне действительно неприятна эта тема. – Ага, и трахаться мы будем под одеялом в полной темноте, – усмехнулся Окурикара. – Не такая уж дурная идея. Моё тело действительно… не самое аппетитное зрелище. Окурикара только фыркнул в ответ. Мицутаду можно на подиум выпускать, демонстрировать эти его похоронные костюмы, а он такую чушь городит! И, что самое странное, он реально именно так и думает! Не кокетничает, напрашивалось на комплименты, а всерьёз. Поразительно, как в нём уживаются одновременно редкостная самовлюблённость и такая низкая самооценка. Едва они вошли в квартиру, Мицутада прижал его к стене и поцеловал. Стиснул пальцами плечи, засунул ему в рот язык, прижался всем телом. Окурикара сначала даже опешил от такого напора. Какая-то часть его истошно вопила: «Тебя целует мужик, а потом вообще трахать будет, что ты здесь делаешь, идиот?!», но её на удивление легко было игнорировать. Обхватить его за спину, прижаться самому и ответить на поцелуй было чуть сложнее, но он смог и это. А потом признаться себе, что происходящее весьма приятно, было уже совсем легко. Мицутада вклинился коленом между его бёдер, совсем уж вжал в стену, обхватил руками шею, потом зарылся пальцами в волосы, целовал жадно, хрипло дышал в ухо. Окурикара перехватил его руку и принялся стаскивать с неё перчатку. Губы Мицутады тут же недовольно скривились, но руку отнимать он не стал, зато пристально уставился единственным глазом – не то пытался отследить реакцию, не то ещё что. Его пальцы все были в неровных пятнах ожогов, чистой кожи не видно почти, но Окурикара не назвал бы это отталкивающим или неприятным. Ничего такого, что действительно стоило всей этой нервотрёпки и разговоров о «несовершенстве»! Он прижал его ладонь к своей щеке и посмотрел в ответ. – Так ведь приятнее? Вторую перчатку Мицутада снял сам. – Пошли в спальню, там есть кровать, – хрипло предложил Мицутада. – Она гораздо удобнее этой стены, честное слово! – Пошли, – согласился Окурикара, с трудом разжимая пальцы. – Только отпусти меня сначала – я разуюсь. Мицутада рассмеялся, отступил от него на пару шагов и тоже принялся разуваться, смешно балансируя на одной ноге. В спальне Окурикара решительно включил свет – плевать ему было на всю эту хуйню с одеялом! – Ей-ей, это мой единственный костюм! – возмутился он. – Не надо выдирать из него пуговицы, я и сам могу их расстегнуть! Мицутада хмыкнул, но слегка сбавил энтузиазм. Раздеваться сам он не торопился, так что Окурикаре пришлось ему помочь. Развязать галстук, стянуть пиджак, расстегнуть рубашку… Судя по всему, кисти рук пострадали сильнее всего – на груди и плечах тоже были ожоги, но гораздо меньше. – Хватит уже пялиться! – недовольно скривился Мицутада и повалил его на кровать. – Шрамы и шрамы… хорошо, что тебе не противно. Окурикара только фыркнул и сам потянулся за поцелуем. Спина под его пальцами не была гладкой – пусть он и не видел, но чувствовал, что шрамов и там хватает. – Ты слишком серьёзно к этому относишься, – сказал он, воспользовавшись короткой паузой между поцелуями. – Боюсь представить, как ты радовался, что лицо не пострадало! – А кто тебе сказал, что не пострадало? – спросил Мицутада, всё ещё нависая над ним. Пользуясь тем, что его руки как раз запутались в волосах, Окурикара стянул с него повязку, закрывающую глаз. Мицутада горько усмехнулся, но промолчал, давая ему возможность разглядеть ещё один ожог – спёкшиеся вместе веки и проглядывающую с самого края мутную белизну глазного яблока. Окурикара приподнялся и коснулся губами пострадавшей глазницы. – Извращенец, – выдохнул Мицутада, крепче сжимая его в объятьях. – Я-то как раз нормальный. А вот кто тебе сказал, что шрамы тебя портят? – Неважно, – пробормотал Мицутада, сползая ниже. Он не нежничал – его пальцы сжимались сильно, его поцелуи оставались на коже засосами и следами от зубов. Окурикара ждал, что секс принесёт с собой боль, но это его мало смущало. Мицутада заставлял его тело гореть, он наконец-то ставил всё на свои места: намёки врача и Нихонго, его собственные слова: «Мне – отдаст», и про тех, кто предпочёл бы отдать долг не деньгами. Всё это время Окурикара ждал, что они окажутся в одной кровати, сам себе не признаваясь в этом, свыкся с этой мыслью и тоже начал ждать, когда же? Почувствовав скользкие от смазки пальцы между бёдер, Окурикара непроизвольно напрягся. Чужие пальцы обхватили его член, но даже ритмичных движений было недостаточно, чтобы полностью расслабиться. – Так дело не пойдёт, – пробормотал Мицутада, отстранившись. – Переворачивайся! – Зачем ещё? – скривился Окурикара. – Давай-давай, – Мицутада сам перевернул его на живот. – Тебе же легче будет. Окурикара недовольно уткнулся носом в подушку, и тут же его бёдра резко вздёрнули вверх. Он попытался приподняться на локтях, но Мицутада надавил ладонью ему на спину. – Мне так не нравится! – прошипел Окурикара. – Зато сравни, – усмехнулся Мицутада и легко, практически не встречая сопротивления мышц, ввёл в него палец. Немного подвигал им и добавил второй. Окурикара инстинктивно сжался, но пальцы на его члене тоже пришли в движение, прогоняя из головы лишние мысли. Ощущения от проникновения не были болезненными или неприятными. Непривычными и странными – да, но больно не было, и отчего-то казалось, что его где-то обманули. Девчонка, с которой он перепихнулся, лишь бы попробовать, как это бывает, обозвала его грубияном и сказала, что ей было больно, а ведь они иначе устроены – женские тела как-то больше приспособлены для такой роли. Когда Мицутада с хлюпаньем вытащил из него пальцы – смазки он не то что не пожалел, переборщил даже! – и не слишком церемонясь толкнулся в него членом, Окурикара судорожно вдохнул, вцепился в подушку и подумал, что может быть и не врала девчонка. Больно было, хотя, отойдя от первого впечатления, не так уж сильно. Мицутада сжал пальцы на его члене и медленно вышел, а потом толкнулся снова ещё раз и ещё, всё быстрее и резче с каждым движением, двигая рукой в такт. Окурикара не мог толком сосредоточиться на чём-то одном, всего было слишком много. Чужие пальцы, впивающиеся в бедро и не дающие рухнуть на кровать, рука, сжимающая его мошонку, и член, растягивающий изнутри, волосы, щекочущие спину, губы, касающиеся совсем легко, и зубы, едва ли не прокусывающие кожу, хриплое дыхание – своё и чужое, шлепки голых тел друг о друга. Слишком много, чтобы можно было внятно соображать. – Кошмар, – выдохнул он, приходя в себя. – Всё равно мне эта поза не нравится! Предлагаю повторить, а то я всё равно нихуя не понял. Мицутада рассмеялся и сгрёб его в охапку, утыкаясь носом в затылок. – Дай хоть отдышаться! Я уже не настолько молод, чтобы… Окурикара только фыркнул и накрыл ладонью сцепленные поперёк его груди пальцы. Кожа к коже – это было важно. Когда прикосновение становится исключением, а не правилом, его ценность возрастает до немыслимых пределов. Мицутада был странным, может быть даже действительно психом, но Окурикара чувствовал, что мало кто может похвастать тем, что видел его без перчаток и уж тем более, без повязки. Его подпустили так близко, ближе просто не может быть. Мицутада чуть передвинулся, смешно фыркнул, отодвигая носом волосы с его шеи, прикусил мочку уха. От этого места побежали мурашки, сначала вниз по шее, потом по спине. Мицутада сосредоточенно сопел прямо в ухо, прижимался всем телом, но расцепил пальцы. Одну руку оставил там, где она и была, позволяя Окурикаре и дальше накрывать её своей ладонью, другая же принялась медленно двигаться по груди. Он то едва касался кожи кончиками пальцев, то сжимал соски, с силой стискивая пальцы. Окурикара снова почувствовал горячую волну, поднимающуюся по телу и мешающую нормально соображать. Ладонь Мицутады спустилась ниже, скользнула по животу и сомкнулась на уже начавшем подниматься члене. Окурикара рвано вдохнул, открыл глаза и почти сразу же зажмурился снова. Покрытые ожогами пальцы Мицутады и зажатая между ними головка – это было немного слишком. Всё, что между ними происходило – было слишком, но почему-то именно это добило его окончательно. Он откинул голову в сторону, подставляя шею, и Мицутада тут же впился в неё поцелуем. Он ничего не говорил, только трогал, и дыхание становилось всё чаще и горячей. Ни каких слюнявых комплиментов и прочего дерьма, и это было хорошо. Ничего не отвлекало от ощущений, не мешало. Окурикара тяжело дышал, выгибался, неосознанно пытаясь сильнее толкнуться в сжимающую его руку, обеими руками вцепился в другую, всё ещё лежащую у него на груди, пытался переплести пальцы. В голове было пусто и гулко, одно сплошное жаркое марево желания. Ему было хорошо здесь и сейчас, в этой кровати и с этим мужчиной. Но когда он был уже готов кончить, чужие пальцы сильно сжали член у основания. – Рано пока, – хрипло сказал Мицутада. – Я тоже хочу. Окурикара не сразу понял, что вообще происходит, но потом резко развернулся, оказываясь к нему лицом. Сам впился поцелуем, прижался и принялся тереться всем телом. Кое-как отцепил руку, которой успел ухватиться за его плечо, опустил вниз и наощупь нашёл член Мицутады. Было непривычно трогать так кого-то другого. Он сжал пальцы, ощущая в ладони нежную тонкую кожу и тяжёлый, налитый кровью член. Он был весь в уже подсыхающей сперме и остатках смазки. Окурикара неловко двинул рукой вверх, потом вниз, сжал пальцы чуть сильнее и Мицутада хрипло застонал, укусил его за губу и опрокинул на спину. С силой надавил коленом, заставляя раздвинуть ноги, навалился сверху и вжал в кровать. – Ну и кто тут недостаточно молод? – с трудом выдавил ухмылку Окурикара. – По-моему у тебя с этим дело всё в порядке! Вместо ответа Мицутада только укусил его за плечо и пережал пальцами основание, снова не давая Окурикаре кончить. Другой рукой сгреб яйца, немного оттянул их, помассировал ладонью, а потом надавил пальцами на анус. Внутри ещё немного саднило, но Окурикаре было наплевать, он подался бёдрами навстречу и снова попытался открыть глаза. Мицутада весь взмок от пота, волосы прилипли ко лбу, губы кривились в жадной, хищной улыбке, взгляд его единственного глаза был совершенно безумным. Окурикара понял, что не хочет, чтобы он так смотрел на кого-то ещё. Это должно быть только его! Мицутада стиснул пальцами его задницу, потом сжал бедро, потянул на себя и закинул ногу Окурикары на плечо. В этот раз ощущения были другие – медленнее, больнее и ярче. Головка протискивалась в него, раздвигая внутренние стенки, то останавливаясь, то снова начиная двигаться. Да, в прошлый раз было легче, но лицом к лицу Окурикаре понравилось гораздо больше. Он смотрел на него не отрываясь, обхватил руками за плечи и за талию свободной ногой, видел над собой его лицо, прикушенную губу, сосредоточенно нахмуренные брови. Когда Мицутада вошёл до конца, то ненадолго остановился, уткнулся лбом в его плечо, заставляя сложиться пополам, крепко стиснул пальцы – одной рукой он сжимал его ногу под коленкой, второй удерживал за талию, не позволяя шевелиться. А потом начал двигаться. Выходил медленно и почти полностью, заставляя чувствовать невыносимую пустоту внутри, а потом сильно и быстро толкался вовнутрь, заполняя до самого предела. Окурикара впивался пальцами в его плечи и хрипло дышал в такт, убеждая себя, что это не стоны, а просто тяжёлое дыхание. Толчки Мицутады стали резче и быстрее, он зарычал и стиснул член Окурикары, провёл верх-вниз, погладил головку. Мир взорвался. В этот раз Окурикара приходил в себя гораздо дольше. Когда кое-как разлепил глаза, то понял, что всё ещё лежит, придавленный Мицутадой. Тот был тяжёлый, но лежать так было приятно, даже не смотря на подсыхающую сперму и мокрые простыни под спиной. И всё же толкнул его рукой в плечо, распутывая собственные ноги. – Слезь, а? Дышать нечем! Мицутада хмыкнул и скатился в сторону. Не открывая глаз, нашарил подушку, подтянул к себе и накрыл ей голову: – Всё! Меня нет! По крайней мере, ближайшие полчаса! Окурикара усмехнулся, потянулся и раскинул в стороны руки и ноги. Одна рука как раз стукнула сверху по подушке, но он сделал вид, что не заметил этого. – Чего дерёшься? – высунул из-под неё нос Мицутада. – Не дерусь, а пытаюсь отдохнуть, раз через полчаса тебе опять приспичит. И вообще, ты же сам сказал, что тебя нет! Мицутада замолк на время, потом отшвырнул подушку в сторону и повернулся на бок, подперев рукой голову. И принялся так задумчиво рассматривать Окурикару, что тому захотелось натянуть на себя одеяло. – Мне-то, может и приспичит, – заметил он, наконец. – А вот с тебя, пожалуй, хватит. А то завтра сидеть, да и ходить будет, кхм… Окурикара тут же почувствовал, как щекам становится жарко от прилившей крови. Мицутада был, разумеется, прав – у него ныли потянутые мышцы, болела спина и саднило внутри, но… Он бы хотел ещё раз, и ещё раз, а потом ещё раз и так, пока им хватит сил. Потому что не знал, что с ними будет, когда наступит утро. Мицутада привычно наклонил голову так, чтобы волосы закрыли половину лица. Окурикара протянул руку и переплёл их пальцы между собой. Мицутада был слеп на правый глаз, и на правой ладони – широкая бугристая полоса ожога, тогда как левая ладонь была чиста. – Руки пострадали сильнее всего… – Угадай, почему? – горько усмехнулся Мицутада, и тут же сам ответил: – Я закрывал ими лицо. Правда, чтобы открыть дверь, мне понадобилась хотя бы одна рука… Ручка была раскалена, так что пришлось повозиться. Не слишком долго, но этого хватило, чтобы… Он неопределённо махнул рукой, показывая на своё лицо. Окурикара нахмурился и сжал пальцы сильнее. Спросить о причинах пожара он не решался. – Хорошо, что тебе не противно, – снова сказал Мицутада, криво улыбнувшись. Он пытался выглядеть радостным, но Окурикара видел грусть в его лице. – Ты не такой, как другие, это мне в тебе сразу понравилось. – Не понимаю, о чём ты. – Я не отпущу тебя так просто, – с той же горечью продолжил Мицутада. – Я и так слишком долго ждал. Я дал тебе выбор, и ты остался. Больше я тебя не отпущу, можешь даже не надеяться. – Вот уж не собирался! Куда я теперь денусь? Ты поэтому ждал? – Ну… Не только. Можно сказать, ставил эксперимент над нами обоими: как долго я продержусь, и что будешь делать ты. Это было по-своему забавно, а заодно позволило понять, что это не прихоть и не одно лишь физическое желание. – А два желания, – рассмеялся Окурикара, пытаясь так отвлечься от нахлынувшего смущения. Мицутада ухитрялся говорить прямо, просто, без «розовых соплей», но при этом его слова действовали сильнее, чем сотни серенад о любви разом. В нём не было фальши и лицемерия, он говорил, как есть, без красивых метафор, преувеличений, и от того каждое слово было ценней. – Желание – это хорошо, – совершенно серьёзно кивнул Мицутада. – Куда уж мы без желаний? И меня это бесконечно радует! Окурикара протянул руку и отвёл волосы с его лица. Мицутада тут же замолчал и нахмурился. Тряхнул головой, снова занавешивая лицо чёлкой и горько сказал: – Не смотри, Кара-чан. В этом мире есть вещи получше моей рожи… – Ну, не знаю… Мне не попадались. – Извращенец! –Мицутада чуть улыбнулся. – Ты тоже. Из чего делаем вывод – мы нашли друг друга! Горечь из улыбки Мицутады пропала почти полностью, он притянул Окурикару к себе и поцеловал. Медленно, без того напора, что был поначалу, но со спокойной уверенностью. И это было ничуть не менее приятно, чем прежняя жадность. – А говорил «полчаса», – сказал Окурикара, когда поцелуй закончился. – Мало ли, что я говорил, слушай меня больше! И снова поцеловал, глубоко, медленно, переплетая их языки. Как будто до этого Мицутада куда-то торопился, а теперь успокоился и больше никуда не спешит. Ну так это он, а Окурикара всё ещё был жадным, ему всего было мало и невозможно остановиться и хоть что-то отложить на потом. Он зарывался пальцами в жёсткие чёрные волосы, проводил ладонями по плечам и спине, кончиками пальцев чувствуя каждый шрам. Но Мицутада сползал всё ниже ни ниже, так что Окурикаре оставалось только смотреть, как он касается губами его груди, рисует узоры языком. Он опускался вниз, пока не уткнулся губами в живот, удобно устроившись между раздвинутых ног. Накрыл ладонью головку члена, чуть сжал, потёр подушечкой указательного пальца дырочку, размазывая выступившую смазку. А потом вдруг обхватил головку губами, заставив Окурикару удивлённо дёрнуться. Тут же крепко прижал его бёдра к кровати и укоризненно посмотрел. С членом во рту Мицутада выглядел странно, совсем не укладывалось в голове, что так тоже может быть. – Чего рыпаешься? – спросил он, выпустив головку. – От неожиданности, – честно ответил Окурикара. С одной стороны ему ужасно хотелось зажмуриться и отвернуться, с другой – он просто не мог заставить себя не смотреть. Мицутада фыркнул, сильнее сжал пальцы на его бёдрах и раздвинул их ещё шире, а потом лизнул. Медленно прошёлся языком по яйцам и по всей длине члена. – Лежи и получай удовольствие, – сказал он, прерываясь ненадолго. – Трахать тебя ещё раз сегодня действительно было бы жестоко. Трахать меня... пожалуй, не в этот раз. Поэтому такой вот компромисс. А потом он заткнулся, потому что стало совсем не до разговоров. Он снова взял в рот, медленно вобрал член целиком, поглаживая его языком, а потом так же медленно выпустил его обратно, оставляя во рту одну только головку. Окурикара судорожно вцепился пальцами в простынь, пытался вскидывать бёдра вверх, но Мицутада держал его крепко, не позволяя шевелиться. Он как будто издевался, делая всё так медленно! Иногда полностью выпускал его изо рта, слегка дул на влажно шлёпнувшийся на живот член, от чего Окурикару скручивало с новой силой, и снова обхватывал губами. Это было безумно приятно, и при том – совершенно недостаточно, чтобы кончить! Окурикара уже колотил пятками по кровати, простынь трещала под пальцами, а из горла рвался жалобный скулёж. Только тогда Мицутада сжалился: плотно сжал губы и насадился горлом резко, с силой всасывая в себя. Головка то и дело проникала в горло, и это лишало последней возможности соображать. Окурикара кончил, окончательно раздирая простынь, выгнулся всем телом, а потом без сил повалился на кровать. И как-то даже не сразу вспомнил про Мицутаду. Когда он открыл глаза, то увидел, что Мицутада сидит на пятках между его ног и сосредоточенно дрочит, резко и торопливо двигая рукой. Окурикара с трудом сел, протянул руку к его члену и попробовал помочь. Горячее дыхание опаляло шею, Мицутада втягивал воздух хрипло и неравномерно. Их пальцы переплелись между собой, и в этом было что-то правильное. – Ты что, проглотил, что ли? – с трудом выговорил Окурикара. – И что такого? – прохрипел ему на ухо Мицутада. Сжал разом его пальцы и свой член, вцепился зубами в его шею и кончил. Какое-то время они просто сидели в обнимку, а потом Окурикара поднял руку и задумчиво слизал с пальцев сперму. – Странное оно какое-то… – протянул он. Мицутада заржал, а потом сгрёб его в объятья. – Ты такой милый, что я сейчас зарыдаю! – Нет, рыдать мы не будем, – подумав, заключил Окурикара. – Но мы поползём в ванную, потому что мы потные, грязные и липкие. А потом будет нужна чистая простыня. – Ты говоришь страшные вещи, – недовольно проворчал Мицутада. – Куда-то ползти, потом перестилать кровать… бррр! Я засну в ванной, так и знай! Они ещё немного посмеялись, но так никуда и не пошли. Размеры кровати позволяли переползти на чистую половину простыни, одеяло так и вовсе не пострадало. Они заснули в обнимку, уверенные, что всё на свете может подождать – не только душ и свежее бельё. У них теперь на всё хватит времени, потому что с самым главным они разобрались. ______________ [1] Даймон(яп. 内紋, «знак семьи») — эмблема, герб клана. [2] «Большой Чёрный Дракон» — имя Окурикара записывается 大倶利伽羅 и дословно может быть переведено именно таким образом. [3] Сёкудайкири (яп. 燭台切) переводится, как разрубатель подсвечников [4] Ирэдзуми (яп. 入れ墨 или 入れ墨, いれずみ) — дословно — «вводить чернила», традиционная татуировка, сделанная в стиле изображений укиё-э и покрывающая большую площадь. [5] Сакадзуки (яп. 杯, さかずき) — традиционная посуда для саке, а так же обряд его распития. При приёме в клан шеф и новый член клана пьют саке из одной сакадзуки, так они становятся членами одной семьи. [6] Хориши (яп. 彫り師, 彫物師) — мастер, который наносит ирэдзуми. [7] Аники(兄貴, досл. «старший брат благородный») — сленговое обращение к вышестоящему.