***
— Йаа, Джун, сколько можно залипать в монитор, спать вали! — тихо рычит копна спутанных волос, торчащая из-под одеяла. — Отстань, хен, я еще немного… — мычит Намджун раз третий или четвертый за полтора часа. Именно в те дни, когда у Джина бывает пару лишних часов для сна, у Намджуна появлялось желание посидеть допоздна в интернете. А компьютер старый, медленный, отвратительно жужжащий. Ну, а какой еще может быть в прогнившей однокомнатной квартире на окраине города? «Тоже мне… Век нано-технологий», — Джун фыркает и пытается перезагрузить зависший браузер. Утром Джин застает его, пускающего слюни на клавиатуру. Вздыхает, поднимается с постели и встает рядом с рабочим столом, на котором компьютер расположен. Думает, перетащить эту задротскую тушку на кровать или легче разбудить? Нет, и то, и другое кажется непосильным трудом. Поэтому Джин просто еще раз вздыхает и тащится в ванную, чтобы привести себя в порядок. А Намджуна будит сладкий запах яичницы, которую Джин готовит словно Бог. Хотя, вряд ли Бог вообще готовит яичницу, но об этом мозг Кима думать не хочет, потому что яичница с беконом и луком. Парень садится за обеденный стол и терпеливо ждет свою порцию. Когда тарелка мягко опускается перед его глазами, Джун благодарит того самого Бога, который не готовит яичницу за то, что послал ему Джина, который готовит. И не только яичницу. Завтрак протекает размеренно и тихо, свойственно всем утрам в этой квартире. И Намджун, жуя кусочек бекона, все так же продолжает думать о Боге, яичнице и Джине. — Хен, а я тебе нравлюсь? — С чего бы? — Сокджин поднимает глаза на Намджуна и застывает с вилкой у рта. — А почему нет? — Мне нравятся ухоженные кошки, — задумчиво тянет Джин, встает со своего места, кладет тарелку в мойку и направляется в коридор, — А ты больше похож на дворняжку. Вечером Джин не является домой. Намджун пока не беспокоится. Может он, как обычно, нашел подработку и сейчас поет себе в каком-нибудь ресторане или клубе… Волнение появляется тогда, когда часы показывают 03:07. Примерно в 06:35 вызывают на опознание тела.***
Пес кидается в холодном поту. И не понятно, от чего пот: то ли от отвратительного сна, то ли от гадких воспоминаний. Хочется встать на четыре лапы, зарычать, впиться клыками в чью-нибудь плоть… но выходит лишь прикоснуться рукой к недельной щетине и попытаться встать на ноги. Голова раскалывается от потока мыслей, так не вовремя взявшихся из ниоткуда. Парень по кличке Джун опирается на локти и, вывернувшись, кое-как принимает вертикальное положение. Да, он не дворовая шавка, он все же обычный двадцати четырехлетний парень без особых надежд на будущее и желания жить. Парень, который пытается сейчас понять, сколько пролежал без сознания. Но кофейное пятно на стене упорно и с укором молчит. А спать хочется все так же безумно. Хочется спать и не хочется опять видеть ублюдка Сокджина. Этому еблану делать больше нечего, кроме как являться Намджуну во снах. Если уж умер, то будь добр, не напоминай о себе живым. Сердце болезненно сжимается, грозясь вот-вот разорвать себя на части. Потому что и не ублюдок совсем, и не еблан. Но если бы прожил чуточку дольше, было бы куда веселее. А жить он должен был. В девять раз больше, как минимум. Потому что Сокджин — кот. А у кота, как знают все собаки, этих блядских жизней целых девять штук. Девять, а никак не одна четвертая от полноценной. Вспоминаются его вечно торчащие жесткие волосы. Любовь к ухоженным кошечкам и розовые махровые свитера. А от одежды пахнет сдобными булочками и уютом. Уютом, который сделал из дворняжки Намджуна домашнего котенка. Покладистого, с вычесанной до блеска шерсткой. Да Намджун и свыкся практически, но Джин почему-то решил, что больше за ним ухаживать не нужно. Не нужно выгуливать, кормить, заставлять стричь ногти и вовремя мыть голову. Не напоминать о том, что пора бы уже лечь спать, а потом будить запахом завтрака. К хорошему привыкаешь всегда быстрее, чем приспосабливаешься к плохому. Он даже не пошел на похорон. Прошатался где-то по подворотням до глубокой ночи, пока его не выловил Хосок и не заставил вернуться домой. По дороге причитал что-то о большой потере, о скорби, о следствии. О том, что ублюдков поймали и, скорее всего, посадят. «Только толку от этого мало. Не вернуть его уже», — вздохнул тогда Намджун. На что Хосок похлопал его по спине и утешительно заявил, что «У тебя всегда есть на чье плече положить голову, дружище. Целых четыре пары, не считая моих». Позже перед глазами промаячили эти самые плечи. Зареванный Чимин и бледный, как смерть, Чонгук. За ними летающий в прострации Тэхен. Пьяный Юнги. Какие-то кошки, которых хотелось разодрать в клочья… А потом темнота. Прямо как сейчас. В глазах темно и эта темнота плавится, словно раскаленный асфальт. Джун открывает глаза, заставляя себя пересилить сон, и снова ощущает себя забитой собакой. Встает на подкашивающихся ногах и пытается закрыть форточку, из которой в комнату летят дождевые капли. Почему-то, вместо того, чтобы закрыть форточку, получается только открыть окно. И хочется смеяться, потому что на душе легко и действительно весело. Всего несколько десятков секунд. А потом пронизывающий кожу холод, липнущая к телу одежда и желание заорать. Правда, это не получается. Поэтому Намджун думает, пока еще эйфория от боли не накрыла полностью. Вот так и должны заканчивать дворняжки, у которых нет девяти жизней. В сущности, ничего плохого не произошло. Теперь можно выспаться. Только вот перестали бы эти кошки мурчать под ухом…***
— Эй, Джун, просыпаться не собираешься?