Опиум

      Она была его наркотиком, вызывающим жуткую привязанность; опиумом, имеющим обезболивающий эффект. Он был её наркоманом, не способным самостоятельно отказаться; зависимым, губящим свою жизнь.       Факелы освещали небольшой коридор, в картинах на стенах перешептывались или дремали. Мрачные тени отбрасываемые от тусклого, затухающего пламени, по мнению девушки, двигались в понятном только им танце. Шаги отдавались гулким эхом и ей хотелось бы сравнить их ритм с биением сердца, но оно стучало как бешеное. Гермиона не могла успокоится — ее мысли не нравились ей, но они были самыми правильными на данном этапе ее жизни.       Она не помнила после чего все это началось и почему позволила этому случиться. Тяжесть от осознания собственной ошибки пришла только сейчас, когда война стояла на пороге. Гермиона вздрагивала от каждого шороха или звука, но так и не нашла в себе смелости изменить выбранное направление. Медленно, но верно она приближалась к спальне старосты Слизерина, где ее уже давно ждали.       Драко знал, что это не правильно, но каждый вечер стоял у двери с ухмылкой и бутылкой вина, ожидая ее. Гермиона знала, что это его погубит, но каждый вечер открывала дверь и надеялась — этот раз последний. Они ругались, кричали друг на друга в перерывах между жадными поцелуями и обжигающими касаниями.       Это прекратилось ровно на год после того, как на его предплечье появилось рабское клеймо. Ей было противно думать о нем, но она не могла остановиться. Каждый день, который она проводила в дали от него, она надеялась встретить его, чтобы убить или умереть от его рук. Она зависела от него на столько, что это приводило ее в ярость, что она была готова пойти на хладнокровное убийство лишь бы избавиться от этого.       Она стала его обезболивающим, когда война подошла к концу и его отца посадили. Гермиона вытащила его из депрессии и апатии, научила заново наслаждаться садом у поместья, напомнила о любви к лошадям, павлинам и себе. Девушка понимала, что он не может связать свою жизнь с ее, потому что он не мог нарушить Устав Рода. Пока была жива Нарцисса и Люциус, Гермиона надеялась, что они смогут зачать второго наследника и то, что началось еще в школе, перерастет на другой уровень, где он не будет вынужден становиться Лордом и жениться на подходящей, а она будет будить его по утрам поцелуями. Девушка не была глупой, понимая, что мечты будут только мечтами, когда в очередной раз просыпалась с ним в одной кровати. Она не могла это остановить, точнее не хотела.       Когда Люциус Абрахас Малфой скончался в Азкабане, она долго выслушивала, что Драко плюнет на Род, на Устав и сбежит с ней. Ей оставалось только улыбаться, зная, что, если его голос будет чуть настойчивее, она не сможет его остановить. Попросту не захочет. Ради нее он забыл, что значит быть Малфоем. Ни былой гордости, ни былого самолюбия не было в его взгляде, как только он прикасался к ней. Он перестал быть собой, как меняются все зависимые под влиянием наркотиков — бытовые вещи не имеют значения, когда очередная доза стоит перед глазами.       Гермиона наслаждалась его прикосновениями, поцелуями и словами, понимая, что утром все изменится. Она видела, что это ломает его, уничтожая то, к чему он так стремился. Но она любила именно гордого, надменного и слишком грубого для аристократии парня. Ей было больно смотреть, как он меняется. Гермиона просто не могла себе позволить оставаться причиной его полного уничтожения. Девушка надеялась, что хоть что-то в нем сохранилось.       Все наркотики — это пустая трата времени. Они разрушают вашу память, самоуважение, все, что связано с самолюбием. * Его самолюбие, самоуважения, род были важнее, чем ее чувства, как ей казалось. Гермиона знала, что не имеет на них прав. Отказаться от него, переступая через боль, было самым правильным в их отношениях.       Лучи солнца еще боролись с угасающей мрачностью беззвездной ночи, когда она нашла в себе силы оторвать голову от подушки. Светло-серая рубашка, принадлежавшая Драко и накинутая на ее нагое тело, открывала тонкие плечи, дрожащие от холода, поступающего в комнату из открытого настежь окна.       Драко улыбался во сне и что-то шептал. Девушка хотела улыбнутся ему в ответ, провести рукой по взъерошенным волосам, прикоснуться губами к спине и даже провести дорожку от копчика до основания шей, массажируя и доставляя приятную и чуть уловимую боль от тонких пальцев, но вместо этого поправила одеяло и прикрыла окно. Стоя над спящим парнем, Гермиона пыталась остановить наступающую волну сомнений: катастрофически хотелось остаться. Укутавшись в тонкую материю, которая пахла мужским одеколоном вперемешку с тонким шлейфом ее духов, она посмотрела на него в последний раз и растворилась в воздухе. Ни письма, ни записки, ни какой другой вещи, напоминающей о ее присутствии, не осталось.       Только запах и холод не из окна, а из глубин души, были при Драко, когда он проснулся.       Когда Гарри открыл ей дверь особняка на Гриммо и предложив войти, она разрыдалась, оставляя мокрые следы на домашней футболке друга. Гарри гладил ее по спине, отправляя домового эльфа за горячим какао и зельем Сна без сновидений. Она хотела все ему рассказать, но он все давно знал.       Драко подрагивал, как наркоман во время ломки. Ревел, крушил, орал матом, срывался и так по кругу, раз за разом. Искал, но не находил. Он не переставал видеть все вокруг, но без нее это теряло смысл.       Он заключил брак с Асторией Гринграсс спустя два года после ее ухода. Драко понимал причину ее поступка и даже уважал за смелость, наблюдая в этом какую-то любовь и заботу, но не мог смириться с этим, принять все как есть. Устав стал его якорем, на котором держалась его шлюпка.       Их встреча случилась спустя несколько лет на какой-то непонятной ему конференции, куда пригласили Асторию. У него уже был маленький сын, степень Мастера и неплохая, интересная работа в Отделе Тайн. У нее прекрасный муж, новая жизнь за пределами страны, орден Мерлина за заслуги перед страной. Каждый день он вспоминал о ней и не мог позволить узнать о ее жизнь хоть что-то. Теперь же Драко видел ее совсем рядом, но прежних чувств не было — только зависимость, хранившаяся все это время в его памяти. Она была одета в легкое платье, а он только и думал, как прекрасно оно будет смотреться на полу рядом с ее бельем и его мантией. Один взгляд, шаг, усмешка и он уже яростно сдирает с нее одежду, прижимая к стене, чтобы она знала, что делает с ним, чтобы увидела, как он нуждается в ней.       Это будет продолжаться снова и снова, когда они будут видеть друг друга, потому что от наркотической зависимости не избавиться без желания зависимого. Единственным, чего он так желал, была она. Это всегда была она.