Не оставляй меня

Фаренгейт протягивала ему продырявленную выстрелом треуголку и молчала. Со зрением происходила странная штука: все вокруг плыло, но телохранительницу и предмет в ее руках он видел как никогда четко. - Значит, он жив? - взял треуголку и попытался запихнуть ее в рюкзак. - Да, но... Ты меня слышал? - Целиком и полностью. - Объемистый головной убор не поместился в рюкзаке. Остервенело рванув тот с плеч, Гаррет провздел шнур через дыру и подвязал треуголку сбоку. - Я начинаю охоту. Присоединишься? - Черта с два ты начнешь охоту, - прошипел он, вскидывая рюкзак обратно. - Сначала я должен его увидеть. А если все так плохо, как ты говоришь - сам пристрелю. Фаренгейт выдержала его взгляд. С трудом. Она не удивилась бы, останься в ее лбу от этого взгляда аккуратная, круглая дыра. Он ушел из Добрососедства, сбиваясь с шага на бег. Два дня назад все было прекрасно. Они расслаблялись в Капитолии после изнурительных походов по штату, наконец-то урвав немного времени для себя. Вот только твари, живущие в Содружестве, очевидно, знать не знали слова "отдых" - от Гарви пришло сообщение об атаке на теплицу "Гринтоп", а Фаренгейт, вышедшая на патруль с отрядом, запросила подмогу с Джамейка-Плейн. Гаррет не мог разорваться на две части, идя на юг и на север одновременно, и выход предложил Джон - разделиться. Выживший, взяв с собой пару человек для подстраховки, побежал спасать теплицу, а Хэнкок ушел на юг - выручать бывшую телохранительницу. Хлопнув друг друга по плечам напоследок, они разошлись. Вышибив мозги обнаглевшим супермутантам, Гаррет вернулся. Хэнкок - нет. Отогнать рейдеров от поселения показалось ему недостаточно - отряд гуля гнал их вплоть до логова в Гайд-парке. А там в какой-то момент Фаренгейт заметила мэра лежащим навзничь, с расплывающейся вокруг головы лужей крови. Они отступили. Над Хэнкоком, не приходящим в сознание, хлопотали все, кто хоть как-то разбирался в медицине. Стемнело, отряд остался в поселении. Под утро из лазарета раздались крики; прибежавшие на шум увидели распотрошенные тела, а оставшиеся в живых пациенты рассказали, что гуль, очнувшись, разодрал склонившегося над ним врача, людей на соседних койках и выскочил прямо в окно. Вывод напрашивался сам собой. "Он стал диким". От этой мысли леденело все внутри, сворачивалось в твердый и жесткий ком, мешавший дышать. И он не мог в это поверить. Джон Хэнкок, самая яркая и харизматичная личность из всех, кого ему довелось узнать, стал одичалым? "Терпеть их не могу," - прикончив последнего, Хэнкок брезгливо обтер сапог о лохмотья. "Серьезно?" - в ту пору он смотрел на мэра Добрососедства искоса, с любопытством. Приглядываясь. - "Никаких братских чувств?" Гуль расхохотался, и до Гаррета с запозданием дошло, почему. "Особенно братских," - хмыкнул он, успокоившись, посветил фонарем в дальний угол склада. - "Несчастные твари. Лично я предпочел бы сдохнуть". И разнес потянувшемуся навстречу гулю голову выстрелом из дробовика. Наступал вечер. Гаррет не спал больше суток, но продолжал идти по пустынной дороге, а в голове звучали бесстрастным приговором слова Хэнкока, произнесенные в тот раз. Поселенцы в Джамейка-Плейн предложили переночевать. Он отмахнулся, спросил, где в последний раз видели гуля в красном сюртуке, и двинулся к универмагу "Фэллонс". Ночью приходилось быть осторожнее - и фонариком не посветить, и живности вылезает до кучи. Мужчина шел тихо, то и дело замирая, вглядываясь в колеблющиеся в лунном свете тени. Из старых строений доносились невнятные, искаженные отголоски: ворчание супермутантов, шебуршание кротокрысов и тихий свист ветра. Он собирался искать нужного гуля, пока не найдет, даже если потребуется перебить всех в округе. Но надеялся до этого не доводить и для начала просто осторожно слонялся по развалинам, прочесывая дом за домом. Ярость, гнавшая от самого Добрососедства, давно угасла, одна только решимость довести дело до конца, спасти Джона от жалкого существования, держала на ногах. Но он устал, и понял это в ту секунду, когда услышал рядом чье-то хриплое дыхание. Вскинул кольт, целясь в голову... В забинтованную голову Хэнкока. Гуль стоял в пяти шагах от него. Он не пытался набрасываться, только хмуро смотрел, не двигаясь. Гаррета окатило облегчением. Джон как Джон - никаких растопыренных рук, раззявленной пасти и прочей чертовщины, которую можно ожидать от одичалого. Даже лицо спокойное, может, чуть недовольное, будто он раздумывает, что Выживший забыл здесь в такое время. - Хэнкок, сукин ты сын, - выдохнул Гаррет, расплываясь в улыбке и опуская оружие, широкими шагами преодолел расстояние между ними и обнял гуля. - Какого хера ты шляешься по... Тихое рычание под ухом оборвало слова. Он замер. Облегчение, затопившее было светлой волной, медленно уступило место замешательству. И страху. - Джон? Рычание усилилось. Пальцы гуля впились в руки Гаррета. Тот необычайно остро осознал, насколько близко сейчас к шее находятся губы Хэнкока. Но тот ничего не делал - стоял рядом и тихо рычал. Теперь человек слышал, как он дышит - тяжело, с присвистом. Медленно, очень медленно Гаррет разжал объятья. Одновременно гуль выпустил его руки и затих, по-прежнему смотря исподлобья. Вблизи Гаррет видел - в опустевших глазах Хэнкока едва ли был разум. Тень сознания - не более. Он отшатнулся назад, поднимая кольт, но гуль протянул руку ему за спину и ухватился за что-то на рюкзаке, дернул - рука с кольтом скользнула вдоль бока Джона. Вполголоса ругнувшись, Гаррет попытался вывернуться, но гуль дернул еще раз, разворачивая его к себе спиной. Рванувшись прочь, Гаррет, вырвался, отскочил подальше, целясь в голову. Гуль держал в руках треуголку, сорванную с рюкзака. Шнур, выдранный с корнем, болтался сбоку. Хэнкок небрежно напялил треуголку на голову и, покачнувшись, лениво побрел куда-то мимо Гаррета, даже не смотря в его сторону. Он целился в затылок удаляющегося гуля и все пытался нажать на спусковой крючок, но не мог. Пальцы не шевелились, как окостенели. Джон удалялся, сливаясь с темнотой - почти ровной, почти знакомой походкой. "Ну что, будешь теперь жить долго и счастливо?" - развалившись на любимой софе, гуль потянулся за шприцом. - "Сына ты нашел, мои услуги больше не нужны, предлагаю пожать руки и расстаться друзьями". "Я не собираюсь с тобой расставаться," - голос звучал сдавленно, но чисто. - "И другом твоим быть не хочу". Шприц завис в воздухе. Интересно, как бы выглядело это выражение лица, сохранись у Хэнкока брови? "Не понял. Пристрелить хочешь, что ли?" "Не напал," - пронеслось в голове. - "Не убил". Вспыхнула надежда. Еще не все потеряно? Если Хэнкок разодрал нескольких поселенцев, но не тронул его - неужели возвращается разум? Может, это обратимо? Размышления прервал сумасшедший рев. Шарахнувшись, Гаррет едва избежал удара молотом. Супермутант, судя по ошалелой роже, тихо-мирно прогуливался по своим делам, и не ожидал наткнуться на человека. Мужчина выстрелил в зеленую башку из кольта, перекатился - молот грохнулся о старый бетон. Где-то рядом взвыли дикие псы, им вторили из-под земли голоса гулей - Гаррет грязно, с чувством выругался, и ломанулся прочь, куда угодно, лишь бы подальше от разворошенного осиного гнезда. Махаться с мутантами, гулями и собаками ночью? Нашли дурака! Мутант зычно вопил вслед, одна особо шустрая псина зацепила зубами штанину, но тут же свалилась с пулей в черепушке. Гаррет скрылся в лесу, пользуясь темнотой и неразберихой - на шум полезли дикие гули, и всем стало не до него. Продолжать искать в том районе стало еще опаснее. Следовало подождать хотя бы до утра. В пользу этого говорило и состояние - полусонное, вымотанное. Он уверился, что Хэнкок не безнадежен - это главное. Уж до утра пациент проживет - со своими талантами к выпутыванию из передряг. А там, выспавшись, Выживший хоть целый район перелопатит, но достанет своего личного, бедового гуля. Круглая поляна, несколько домов и зловещая тишина - поместье Фэрлайн-Хиллс. Жутковатое местечко, когда-то вместе зачищали от яо-гаев и диких гулей. Там Гаррет и устроился на ночь - в закутке, на прокисшем матрасе. Он долго ворочался и пытался лечь поудобнее между комками, в которые сбился наполнитель, дергался от взлаиваний вдалеке. Беспокойство за Джона мешало уснуть - где-то там он сейчас, может, тоже отбивается от собак или мутантов. Или затесался к другим одичалым - те и раньше не особо к нему цеплялись, теперь же вовсе... союзнички. Передернуло. Сам собой возник в голове образ - полусогнутый, скалящийся гуль в стае таких же, отличимый разве что по остаткам грязного алого сюртука. Гаррет помотал головой, силясь выкинуть картинку из головы. В новом мире он, бывало, страдал бессоницей - сложновато уснуть, когда во сне могут напасть, обокрасть, что там, даже тупо потолок обвалиться может. Еще сложнее уснуть, когда не знаешь, что случится завтра - убьет ли тебя Келлог в своем логове, вернешься ли из Светящегося моря, узнает ли сын. У него было своеобразное лекарство - немного странное, но, честно, что в этом мире не было странным? По сравнению хоть с хобби Пикмана привычка смотреть перед сном, - а еще лучше обнимать, - гуля в вычурном костюме была и вовсе безобидной. Привычка, незаметно родившаяся из постепенно растущей близости. Сначала он просто восхищался мэром, сильным, несмотря на выпавшие ему испытания, человеком, который сносил все невзгоды с усмешкой. Восхищение переросло в обожание, стремление держаться рядом, вылившееся в дружбу. А потом Гаррет поймал себя на том, что изуродованное шрамами лицо завораживало - его хотелось изучать во всех подробностях, прикасаться кончиками пальцев, чтобы запомнить фактуру кожи. "Ты свихнулся," - резюмировал Джон, закатив глаза и постукивая ингалятором. Гаррет терпеливо ждал ответа. - "Вперед, смельчак," - бросил Хэнкок, опуская веки. Сухая, шероховатая и неровная от рубцов и неожиданно мягкая. Теплее, чем у человека. Мочки ушей будто сплавились с шеей. Вместо мимических морщин - мимические шрамы, оставшиеся там, где от улыбки трескалась кожа. Проступала желтая кость переносицы - острая на ощупь. Губы - тонкие, с горьким привкусом винта. Он сам не заметил, как погрузился в сон. Спалось очень плохо. Проснулся на рассвете - устал ворочаться в полусне на жестких комках. Подготовившись к выходу физически и морально, он был готов обойти всю округу, но далеко идти не пришлось. В отдалении послышался оклик - голос женский, дребезжащий от старости, - а потом трехэтажный мат на тему обнаглевших одичалых, которые рвут сторожевых псов. Все это в сопровождении выстрелов. Гаррет выскочил наружу и помчался в лес, на звук. Шестым чувством чуял - ему туда. Еще больше подстегнуло то, что выстрелы и ругань прекратились. Проржавевший трейлер, кривые грядки и полуобъеденные останки бойцового пса. Из трейлера раздавались влажные, чавкающие звуки. Гаррет ворвался внутрь и едва не споткнулся о вытянутые ноги полузнакомой торговки, у которой он когда-то закупался оружием. Охотничья винтовка валялась в стороне. Гуль в красном сюртуке методично отдирал голову от трупа, выкручивая шею. На пару мгновений он остолбенел. Затем накатила ярость - дикая, звериная. Зарычав не хуже гуля, он врезал тому по лицу - треуголка слетела, Хэнкок повалился на бок, заскреб руками, но Гаррет уже пригвоздил его коленом к полу и запихнул дуло кольта чуть ли не в глотку. Окровавленные зубы скрежетнули по металлу. - Сука, - прорычал мужчина. - Убил, чтобы пожрать, да? Хер с ним, с псом, но живого человека, Хэнкок, - женщину! Лучше б ты с меня начал - я бы хоть тебя пристрелил! Гуль уставился на него. - Меня ты узнал, а эту женщину - нет! Я должен был пристрелить тебя с самого начала - она осталась бы жива. Но я надеялся, что у тебя еще есть в голове хоть что-то, пиздец как надеялся. А мозгов хватило только на то, чтобы выбить у нее винтовку! - он истерически оскалился. - Ну? Как насчет повторения трюка? Хэнкок лежал, не двигаясь. Выживший в упор смотрел ему в лицо. - Скольких ты уже загрыз? Скольких еще загрызешь? Почему не меня, а?! Он уже не верил, что получит ответ. Просто ждал, когда гуль отойдет от шока и попытается схватить его. Тогда он нажмет на спусковой крючок. Не раньше. Гуль моргнул. И закрыл глаза. Гаррет выдохнул. Нет, так не должно было быть. Он должен был зарычать, завыть, наброситься, как обычный одичалый. Он не должен был лежать под ним с руками по швам - так спокойно, как никогда не лежал раньше. "Голова цела, успокойся," - Джон морщился, ощупывая одной рукой затылок, а второй - держась за предложенную ему ладонь, но не торопился подниматься. - "А вот плитку перестелишь". "Тупая это была идея - спарринг без матов," - пробурчал Гаррет, потряс ладонью. - "Ну, вставай уже". Гуль ухмыльнулся и рванул за руку, - мужчина брякнулся на пол, сдавленно охнув. "Какого?.." - трепыхнулся он. "Не расслабляйся, Гаррет," - Хэнкок ловко перекатился, подминая под себя. Осклабился растерянному выражению лица напротив: - "Иначе тебя завалит первый попавшийся гуль". Гаррет не мог выстрелить - все его существо вставало на дыбы, противясь убийству Джона. И он решил проверить. Проверить в последний раз. Отодвинулся, встал. Хэнкок встрепенулся, заозирался. Он покосился на труп, кровь вокруг которого уже бурела и сворачивалась, подобрал с пола треуголку и вышел из трейлера, не прикоснувшись к телу. А Гаррет стоял, как дурак, с пистолетом наготове. Кажется, это уже входило в привычку. Он вышел следом. Хэнкок стоял неподалеку и пялился в лес, апатично покачиваясь. Гаррет задумался, что делать с трупом. Закапывать - долго, вызывать кого-то для похорон - опасно. Кто захочет рисковать своей шкурой ради останков старой торговки, забурившейся аж в самые дебри? На ум тут же пришли минитмены - они и более благородные и самоубийственные дела проворачивали, - принялся настраивать рацию. Каким-то чудом он поймал сигнал патруля на севере и передал им координаты трейлера. Запер дверь, чтоб не добрались лесные твари, оглянулся на Хэнкока - тот опять успел куда-то свалить. Мысленно поклявшись прицепить к нему маячок или посадить на ошейник, Выживший принялся рыскать по лесу, отстреливая лишнюю живность. В его голове немного запоздало, но все-таки сложилась картина произошедшего. Тело собаки было полуобъедено. Значит, гуль успел перекусить псом прежде, чем хозяйка это обнаружила. Она начала стрелять, и Хэнкок убил ее, скорее из самозащиты, чем от голода. Гаррет испытал легкий укол совести, вспомнив, как наорал на Джона. Впрочем, нет, поделом. Может, он и не стал сначала идти в трейлер, чтобы полакомиться человечиной, но по-прежнему оставался опасен для людей. Смертельно опасен. Гуль нашелся сравнительно быстро - у небольшого лесного озерца, от которого фонило, как от реактора. Эта картина напомнила Гаррету путешествия по Светящемуся морю - там у радиоактивных луж так же зачарованно бродили стаи диких. Тошнотворное зрелище. Он собрался с духом. - Фаренгейт сказала, что ты стал таким после ранения. Давай найдем доктора, он тебя залатает, и все будет в порядке. Хэнкок не оборачивался. Гаррет подавил странное чувство - что-то вроде обиды пса на хозяина, который его не замечает. - Ну же, Джон, не валяй дурака, - он приблизился, и дозиметр с редкого потрескивания перешел на настоящий белый шум. Выживший заставил себя игнорировать этот звук. Их разделяло два шага. Днем все виделось намного отчетливее: пятна грязи и застывшей крови, торчащие из-под треуголки лохмотья бинтов и шрамы на лице. - Если понадобится, свяжу и на своем горбу дотащу, понял? А кинешься на кого-нибудь - намордник надену, хрен цапнешь. Ну, пойдешь сам, или за ручку повести? Он протянул руку - Хэнкок, почувствовав прикосновение, отшатнулся и побрел прочь. Гаррет выдохнул и пошел рядом, сверяясь с картой на пип-бое. Они шли на юг - в километре-двух там находился причал "Эгрет-турс". Отличное место, чтобы подлечить контуженного гуля. Но у того были другие планы. Хэнкок свернул в сторону моста, не обратив внимания на виднеющиеся стены поселения. - Стоять, - обогнал его и встал на пути. - Мы идем туда. Понял? Гуль заворчал, почувствовав хватку на плече. - Ты пойдешь со мной, - процедил Гаррет, потянув прочь с моста. Гуль дернулся прочь - раз, второй. Завязалась какая-то нелепая потасовка: мужчина хватал за руки, за шкирку, стараясь не попасть по голове, а Хэнкок вырывался, с каждой секундой зверея все больше и рыча. Когда Гаррет, не выдержав, попытался ударить в живот, чтобы хоть как-то утихомирить гуля, тот набросился уже всерьез, пинаясь и молотя кулаками. Его, в отличие от человека, ничего не сдерживало, и Гаррет, опешив от внезапной и мощной атаки, - кто бы мог подумать, сколько силы было в худом и жилистом теле, - свалился на землю под градом ударов, пытаясь вытащить кольт. Запястье стиснули, руки вывернули за спиной узлом - суставы щелкнули от жесткой хватки, мужчина сдавленно взвыл, попытался пнуть, но гуль тут же оседлал его, не давая дернуться. Грудная пряжка, лежащие в карманах патроны, шпильки и мелкие детали впились в тело. Они оба тяжело дышали, мужчина отплевывал дорожную пыль и лихорадочно соображал, как бы извернуться и скрутить Хэнкока, не повредив ему. - Ты идиот, - выпалил он. - Я помочь хочу! Ответом стал тяжелый, горячий выдох на шее. Он замер, ощутив, как Хэнкок навис над ним, негромко рыча. Кость переносицы ткнулась в бритый затылок - гуль с силой втянул воздух, притерся лицом к шее и затих, прикусив загривок. По коже пошли мурашки от глубокого дыхания, обдававшего кожу. Замерев, Гаррет отчетливо ощутил свой пульс. Вес костлявого тела. Теплую, липкую влагу, струйками стекавшую с ладони гуля на его запястья. Секунды шли. Укуса все не было. "Не мутафруктом, но вкусно," - ничуть не стесняясь, заявил Джон, обхватив вернувшегося напарника за шею и ткнувшись ему под ухо. - "Так что не рыпайся, а то укушу". "Отмоюсь, и хоть нюхай, хоть кусайся на здоровье," - Гаррет сложил винтовку на стол и вяло похлопал Хэнкока по спине. Тот впился губами в пульсирующую жилку. "Я тебя и так сожру". Мимо свистнули пули. Хэнкок бросился в сторону. Гаррет перекатился, не чувствуя рук, уставился в направлении выстрела. Ну конечно, из всех моментов для нападения на причал рейдеры ухитрились выбрать именно этот. Вперед они пустили какого-то новобранца - щуплый и напрягающий руки в попытке удержать дробовик, он старательно целился в отходящего прочь, скалящегося гуля. Гаррет кое-как прицелился, но промазал, уполз за парапет - по нему забили пули. Он обернулся - Хэнкок пробежал по разведенному мосту, взобрался по сооруженной для караванщиков лестнице и перевалился на другую сторону, исчез из виду. Выругавшись, Гаррет начал отстреливаться. Он потратил бы гораздо больше времени на оборону, если бы на помощь не пришли поселенцы, привлеченные стрельбой - они открыли огонь со сторожевых вышек. Мазали, конечно, сплошь и рядом, но рейдеры отошли достаточно, чтобы Гаррет тоже пробежал по мосту. Хэнкок не ушел далеко - он сидел на обочине, уставившись на перестрелку на другом берегу реки, дышал с усилием. Он был ранен еще до этой перестрелки - жидкость, стекавшая по ладони, была кровью. Гаррет не сразу нашел рану - глубокая царапина от пули на плече сливалась с красным сюртуком. Кровь могла бы остановиться сама, но не скоро, и гуль бы сильно ослаб к тому моменту. Гаррет осторожно взялся за сюртук, потянул его вниз, приспуская с плеча. Хэнкок недовольно фыркнул, но больше никак своего протеста не обозначил. Удовольствовавшись этим, мужчина приступил к обработке раны. Потом еще раз окинул внимательным взглядом: ссадины на руках, изгвазданные сапоги - ничего страшного. Вот только еще одна рана... Он сел рядом, стянул треуголку и вручил Хэнкоку - тот тут же вцепился в нее обеими руками. И начал осторожно разматывать бинты на голове, придерживая за здоровое плечо. Бывает же так, что ты лихорадочно ищешь выход: идешь к незнакомцам за помощью, хватаешь обрывки информации тут и там, ломишься в чужие двери, в конце концов. И у судьбы ломается предохранитель, ответственный за безысходность, и ты прорываешься в эту брешь, и живешь потом долго и счастливо, иногда посмеиваясь над прошлым и подмигивая подруге-удаче. Так случалось до последнего времени. Не тот случай. Он понял это, увидев рану. Входное отверстие над ухом, в которое свободно входил палец. На противоположной стороне головы, ближе к затылку - мозаика выпирающих из-под кожи, раздробленных, но не пробитых насквозь костей. Пуля осталась внутри - развороченный шматок металла, неторопливо перемешивающий остатки мозга в кашу. Он уже видел подобные ранения - давно, на фронте. Если от них не умирали сразу, - антибиотики и нейрохирургия творили чудеса, - то оставались безмозглыми овощами, неспособными даже дышать самостоятельно. Мозг умирал. Оставалось здоровое, но безответное тело, живой труп. Гуль в его руках пошевелился, провожая бессмысленным взглядом стаю рад-оленей вдалеке. Он мог дышать, ходить и резво бегать от пуль. С виду похож на других гулей, чьи мозги сгнили от радиации, а не вытекли из пулевого отверстия в черепе. Но он отличался. Он уходил прочь от людей, возможно, еще помня, что хотел их защищать, подпускал на расстояние удара единственного человека, которого не пытался разодрать и съесть заживо. Однако пуля не изъята. Состояние будет ухудшаться, и этого не обратить. Того человека, которым был Джон, не вернуть. Гуль раздраженно заурчал - пальцы человека слишком сильно впились ему в плечи. Опомнившись, Гаррет ослабил хватку, заново перебинтовал голову и обнял, уткнувшись лбом в плечо. Хэнкок, нацепив треуголку обратно, сидел молча, не пытался вырваться. Именно в тот момент он должен был решить - отпустить и забыть или идти вместе, плюнув на все. В голове было странно пусто. Не хотелось идти дальше. Не хотелось отпускать. Хотелось сидеть и вот так обнимать Джона - в той же дурацкой позе, в которой застыли по Содружеству сотни скелетов. Обнимать, пока тот не разворчится, не начнет лениво отпихиваться. Пока пуля волшебным образом не выйдет из головы, пока рана не зарастет, пока все не станет, как прежде. Не тот случай. Джон никогда не говорил, каково ему пришлось во время гулификации. Гаррет никогда не спрашивал. Но он догадывался, что это был один из худших моментов в жизни. И сейчас он заново пройдет через нечто подобное, только гнить будет не тело, а разум. Перед глазами все еще стояла изломанная тень в капсуле, когда-то бывшая его женой. "Эй, Хэнкок", - нужно было спросить, пока дрема окончательно не затуманила голову. В тепле чужих рук оказалось слишком уютно, чтобы не уснуть. "М?" - Ладонь, медленно проводящая по бритой голове, стирала воспоминание, превращала в бессмысленную картинку. "А кто был с тобой, когда ты стал... таким?" Пальцы ненадолго замерли. "Никто". Странно пустой голос. Гаррет нахмурился, попытался продрать глаза, но сухая ладонь накрыла веки, касаясь их очень мягко: "Не забивай голову. Спи. Я буду рядом". И Гаррет никогда не простил бы себя, брось он Джона в таком состоянии одного. Он разомкнул руки и зарылся в рюкзак. Гуль без особого интереса наблюдал, как человек лихорадочно копается в рюкзаке. Гаррет не был силен в электронике и терминал на коленке бы не собрал, но вот стандартный маломощный маячок - с легкостью, спасибо бесконечным строй-работам в поселениях. Ядерная батарея, сдохшая рация, немного проволоки, лазер вместо паяльника, пара крепких матов в придачу, и устройство готово. Настроив частоту маячка, Гаррет нерешительно взвесил в руке получившуюся болванку, присматриваясь, куда бы ее прикрепить. В карманы сюртука она не влезала и была слишком тяжелой для ожерелья на удачу. Гаррет накрепко привязал маячок к поясу Хэнкока, заодно протянув поверх плеч пару дополнительных веревок, чтоб точно не потерялось. Он не мог отвести гуля в поселение - тот был слишком опасен для других людей, а момент одичания нельзя предугадать. Бросать Джона он ни в коем случае не собирался. Но также не мог следовать за ним налегке. Неизвестно, куда занесет полудикого гуля, следовало быть готовым ко всему. - Джон, - обратился он, довязывая узлы, - мне нужно уйти. Ненадолго. Я вернусь, не беспокойся. Гуль потянулся к пальцам на плече, мелькающим близко к лицу, обхватил своими, смотря на них как-то недоуменно. Гаррет замер, выжидая. Не выдержал, подтянул покрытые шрамами пальцы, прижался губами. Хэнкок помешкал и выдернул руку, смотря в сторону. - Я вернусь, - повторил Выживший. - Ты понимаешь? Черные глаза дымчато поблескивали в свете солнца, не отражая никаких мыслей. Гаррет снова крепко обнял Хэнкока, надеясь, что жест дойдет лучше, чем слова. Пожалуй, слишком крепко - гуль зашипел, дернулся, и только тогда Гаррет отодвинулся. Он ненадолго задержался, по-прежнему отчаянно желая остаться. Развернулся, зашагал, не оглядываясь, к мосту, у которого все еще стрекотали выстрелы. "Крем для рук?" - Гаррет изумленно рассматривал баночку с жиром брамина. Хэнкок, насупившись, отобрал ее обратно. "С конечностей кожа сходит первым делом, особенно при стрельбе" - неохотно пояснил он. - "Не хотелось бы остаться без пальцев, смекаешь?.. Только не говори, что снова хочешь пощупать. Нет, не смотри на меня так!.. А, ладно. Черт с тобой," - сдавшись, гуль протянул руки ладонями кверху, немного нервно наблюдая за тем, как человек берет их в свои, разглядывает, ощупывает, бережно надавливая и потирая. Иссохшие пальцы пахли оружейной смазкой и порохом, вздрогнули под легким поцелуем. Гаррет остервенело палил по рейдерам, и в голове не оставалось места для тоски - только холодная сосредоточенность на деле и глухая злость. Он отстрелял всех, даже тех, кто пытался сбежать - ни один такой придурок больше не вышибет другому человеку мозги. Он остался на причале до следующего дня, сполна воспользовался благодарностью поселенцев: выгреб из рюкзака горы хлама, набил патронами, едой, закидал стимами и рад-х. Подумав, прихватил немного винта, добытого из карманов рейдеров. Вечером вскипятил целый бак воды и устроил себе долгий, блаженный душ. Ночью снова не спалось, и Гаррет думал, что хотел бы написать немногочисленным друзьям, сидел над письмами почти до утра, пока его наконец не сморил сон. Он отправился в путь днем, ориентируясь на слабый писк маячка. Нагруженный рюкзак оттягивал плечи. Пришлось снова перейти через мост. Сигнал усиливался с продвижением на юг, юго-запад, и Гаррет с пробежавшим по спине холодком понял, куда шел гуль - в Светящееся море, самое радиоактивное и безлюдное место в Содружестве. Мелькнула мысль вернуться, взять силовую броню, но Гаррет отогнал ее - за броней пришлось бы уходить надолго, а этого он сделать не мог. Только проглотил таблетку рад-х и вступил в мутно-зеленый туман, стелющийся над землей. К счастью, гуль не ушел далеко от границы Моря - Выживший прошел мимо озера, переливавшегося диковинным оранжевым блеском, пристрелил несколько гнусов и вышел к торчащим из-под земли крыше и колокольне. Сигнал маячка судорожно заверещал, и Гаррет выключил радио. Он осторожно подошел к крыше и заглянул в зияющие провалы. Он увидел какое-то движение в темноте. Застыл, различив гулей - они копошились меж разбросанных церковных скамей, как муравьи, натыкались друг на друга, урчали. Настоящее гнездо одичалых. Всмотревшись, Гаррет увидел Хэнкока - тот лежал навзничь на скамье, подложив под голову треуголку. На полу рядом с ним помигивал огонек маячка. Деваться было некуда. Глубоко вдохнув, Выживший огляделся по сторонам - не хотелось бы привлечь шумом еще какую-нибудь тварь, - достал автомат и прицелился. От первого же выстрела гули вскинулись и завыли как бешеные псы, ломанулись куда-то. Гаррет стрелял длинными очередями, едва прерываясь на перезарядку и следя, чтобы на прицел не попал гуль в красном сюртуке. Он услышал гортанное рычание сбоку и едва увернулся от напрыгнувшего одичалого. Следом с колокольни вывалился, скатился по крыше еще один. И еще один. Вся толпа гулей лезла через небольшую чердачную дверцу. Это была грязная драка: Гаррет стрелял, давил сапогами, бил кулаком и шипастой броней, стряхивая с себя оскаленных тварей. Рычали, кусались, царапались; а он, с колотящимся сердцем и разогревшимся автоматом, отстраненно наблюдал - не попадется ли среди озверевших монстров Хэнкок. Он добил последнего вылезшего навстречу гуля и отдышался. Посвистывал ветер, вместе с его порывами начинал трещать дозиметр. Ноги мягко проваливались в плоть. Гаррет подтянулся к чердачной дверце и ввалился внутрь церкви. Свет проникал сквозь грязное оконное стекло, освещая обстановку чердака: столы, шкафы, стулья, сейф. Все одного, ржаво-пыльного цвета. Доски скрипели под ногами. Он спустился вниз по узкой лестнице, держа автомат наготове. Вышел под своды церкви, обвел взглядом скамьи, едва видные в слабом свете. На одной из них сидел Хэнкок, смотрел прямо на него. Гаррету почудилось изумление в пристальном взгляде. Он подошел ближе и свалил рюкзак на пол. Гуль наблюдал. - Ну ты нашел, куда забуриться, Джон, - устало ухмыльнулся Гаррет. Он помнил повадки диких гулей - найти заброшенное помещение и оставаться в нем, выходя иногда на охоту. Если Хэнкок решил остаться здесь, то и он тоже здесь останется. Так даже лучше - не надо бродить следом, постоянно теряя из вида, по всему Содружеству. До вечера Гаррет разгребал завалы в церкви. В первую очередь выволок трупы, свалил их в отдалении от колокольни, поджег. Вернувшись внутрь затемно, ворочал скамьями, убирая их с дороги. Он обнаружил притиснутый землей к выходу из церкви автобус с распахнутыми дверями, внутри которого был обустроен небольшой склад. Гаррет улегся в автобусе, решив полноценно обезопасить входы-выходы утром, долго ворочался, прежде чем кое-как заснуть. Он проснулся посреди ночи от того, что стало трудно дышать - что-то тяжелое покоилось на груди. Первая мысль - упало перекрытие автобуса? - ушла, когда он протянул руку, и пальцы уткнулись в ткань. Она медленно вздымалась и опадала в такт чужому дыханию. Ладонь поползла дальше - по рукаву, спине, вороту, лысому черепу. Пока он спал, Хэнкок лег поперек тела, прижимаясь щекой к груди - настолько тихо, что Гаррет даже не проснулся. Дышать стало еще труднее - на этот раз из-за кома в горле, который все никак не удавалось сглотнуть. "Настоящее сафари," - присвистнул Хэнкок, садясь рядом так легко, будто почту разбирал, а не отстреливал орду кротокрысов. - "Ты в порядке, здоровяк?" Он выдавил что-то вроде утвердительного мычания. Адреналин все еще бродил в крови, заставлял сердце бешено колотиться, но мышцы сдавливала усталость, и он сидел, словно одеревенев. "Все с тобой ясно," - вздохнул Джон и, устроившись поудобнее, одним движением уложил Гаррета на скамью, примостив бритую голову себе на колени. - "Я бы порекомендовал мед-х, но, раз уж ты против наркотиков, придется обойтись старым-добрым мной". На этот раз удалось издать вопросительную ноту. "Я же не слепой, Гаррет. Ты нормально высыпаешься только рядом с гулем в треуголке... извращенец". "Пшлнхрн," - почти совладал с речью и, чтобы избежать непонимания, обхватил рукой за спину, вцепился в сюртук. Глаза слипались. "Ну, о чем я и говорил". Он проснулся один. Первым делом выполз из автобуса в церковь с автоматом наперевес - проверить, не приползло ли ночью пополнение. Заодно убедился в том, что Хэнкок ушел. Опять. И маячка не взял. Наскоро умывшись, Гаррет вышел. Джон сидел на выступе крыши и с отсутствующим видом смотрел вдаль. Выживший сел рядом. Их окутало молчание. В Светящемся море было тихо. - Знаешь, - наконец произнес Гаррет, - никогда бы не подумал, что буду скучать по твоим дурным шуточкам. Ветер вздымал пыль и кружил завитки тумана. - Или по предложению закинуться винтом. Кстати, о винте... У меня есть доза. Будешь? Никакой реакции. - Ну, хоть что-то изменилось к лучшему, - невесело рассмеялся Выживший. - Вот же сука провидение, а? Я хотел, чтобы ты перестал ширяться всякой дрянью. Ты и перестал. - Наконец-то у нас полно времени. Больше никто не побеспокоит. Будем зависать вместе без отрыва на поселенцев, рейдеров и прочую дрянь, круглыми сутками, как хотели. - Будем развлекаться. Покажешь, как давить радскорпионов ногами, хвастался ведь. Сомневаюсь, правда, что отстрелишь Когтю Смерти рога... Но вот гнусов узлами позавязываем. Спорили на сто крышек, помнишь? Отрывистые фразы без начала и конца вытекали из него, словно кровь из раны. Он говорил и говорил, погружаясь в звуки собственного голоса. Надежда услышать в ответ хрипловатый голос Хэнкока умирала с каждым словом. В какой-то момент слова закончились, и он замолчал. В тишине его накрыло - полностью, не оставляя места для чего-либо еще. Джон больше не ответит. Осознание повергло в ступор. Гаррет с трудом сделал вдох. И выдох. Зажмурился, накрыл лицо ладонями. Поскрипывал дозиметр. Он вернулся в церковь нескоро и первым делом отрыл ингалятор. С винтом стало легче. Все отошло на второй план, душа наполнилась приятной эйфорией, и Гаррет наблюдал, как танцует пыль в лучах рассеянного света из проломов крыш. Сбоку мелькнуло алое пятно сюртука - Хэнкок бесцельно бродил по церкви. Гаррет, пошарив в рюкзаке, достал еще один ингалятор, ухмыльнулся и швырнул им в гуля. Винт отскочил от острого уха треуголки. Хэнкок напрягся, зарычал, стал оглядываться. Увидел лежащий на полу ингалятор. Подобрал и осмотрел. Нерешительно поднес ко рту, нажал на кнопку, и по всей церкви разнесся сухой, задыхающийся кашель, а винт полетел в противоположную стену. Гаррет расхохотался - отрывисто, хрипло, достал следующую порцию. Дальнейшую часть того дня он помнил отрывками. В церковь забрел одичалый, которого он забил куском скамьи. В окно совалась клешня радскорпиона, мимо которой Гаррет безбожно мазал из кольта, но каменные стены выдержали. Хэнкок снова прибился под бок ночью, и последним ощущением, оставшимся в памяти, была грубая ткань сюртука под ладонями. Утром голова раскалывалась, как от мощного похмелья. С отстраненной брезгливостью Гаррет собрал использованные ингаляторы и выкинул их вместе с телом одичалого. Он отправился в ближайшее поселение, располагавшееся практически на границе Светящегося моря - Сомервиль, - где выкупил все запасы чистой воды, рад-х и антирадина, а также затарился патронами по самое не хочу. Вернувшись, он занялся обстановкой в церкви. Накрыл металлической сеткой провалы в крыше, устроил баррикады напротив входа, повесил простейшую сигнализацию из банок, расстелил спальник, хотя в Море было достаточно тепло, чтобы спать без него. Этих занятий хватило на день. Перед сном Гаррет сменил повязки Хэнкоку. Тот почти не дергался, только чуть слышно рычал. А затем дни стали сливаться между собой. Разгоняя скуку, Гаррет бродил по окрестностям и отстреливал местную фауну, раз чуть не схлестнулся с невесть откуда взявшимися оборванными рейдерами, но тех очень удачно нашел Коготь Смерти, и мужчина, прикинувшись ветошью, ускользнул в туман. С той поры он стал реже выходить наружу, вместо этого резался в игры на пип-бое, слушал радио - джаз-волна из Даймонд-сити пробивалась под землю, шипела из динамиков, иногда выдавая чистые ноты. Хэнкок тоже по большей части сидел рядом, иногда уходя. Время словно застыло. Он не знал, сколько потребуется дней, чтобы Хэнкок одичал. Иногда тот вел себя настолько разумно, что, казалось, ничего с ним и не произошло: обходил сигнализацию, умывал лицо и руки по утрам, а как-то Гаррет наблюдал попытку отчистить рукав сюртука, испачканный внутренностями дутня. Но в ответ на любой жест в свою сторону - даже простую смену повязки, - гуль напрягался и рычал. Внешне будто хоть прямо сейчас начнет толкать очередную речь про помощь слабым и отстрел наглых. Подходишь - рычит, как зверь. От такого странного, дикого несоответствия привычному образу коробило, ломалось что-то внутри. И Гаррет начал понемногу, небольшими дозами, принимать оставшийся винт. Он не планировал ширяться без перерывов. Так, чуть-чуть, когда станет совсем тоскливо. Но однажды, когда Хэнкок не вернулся к ночи, он набрал патронов, заправился психо и пошел на поиски. Эта прогулка стоила жизни паре десятков радскорпионов, нескольким гулям и двум патрулям Стрелков, зашедшим слишком далеко от своего убежища. Хэнкок нашелся на берегу озерца - сидел и млел под радиоактивным излучением. Отлично помня, чем закончилась в прошлый раз попытка утащить гуля, Гаррет просто сел рядом и методично отстреливал дутней под скрип дозиметра, словно в тире, до тех пор, пока Хэнкок не побрел обратно в церковь. На обратном пути Выживший обнаружил, что стрелять в радскорпионов под винтом было ничуть не хуже, чем под психо, а идти рядом с молчащим напарником не казалось странным, ничуть. В ту ночь он понял, что на трезвую голову свихнется куда быстрее, чем на обдолбанную, и утром снова отправился в Сомервиль. Там его поджидала Фаренгейт с небольшим отрядом. - А ну стой! - кинулась она навстречу, едва завидев Гаррета, вытащила измятую бумажку и тряхнула ей в воздухе. - Что еще за номер? "Не нужно меня ждать, я о нем позабочусь" - что за хрень здесь понаписана? Ты его не пристрелил? - Нет, - Гаррет кивнул торговцу, с которым едва успел перемолвиться словом. Фаренгейт сдвинула брови, увидев, как тот достает из мешка наркотики. - Он жив. - И ты тоже, - сощурилась женщина. - Значит, он тебя узнал? Ему стало лучше? Так притащи сюда! - Ему не стало лучше, Фаренгейт. И не станет. Его следует держать подальше от людей, так что это плохая идея. - Подожди, - она нахмурилась. - В таком случае, что ты собираешься... - Значит так, рыжая, - устало бросил он, открывая карту на пип-бое. - Я буду приходить сюда раз в две-три недели. Если не приду - пусть идут по этим координатам и зачищают местность, в районе маячка. - Светящееся море? - Да. Там церковь с провалившейся крышей - Хэнкок в ней ночует. А сейчас дай пройти, затарюсь. Фаренгейт схватила за локоть - в ее глазах было отчаяние. - Ты же понимаешь, что он окончательно одичает при таком радиационном фоне и убьет тебя. А ты вместо того, чтобы проявить милосердие, травишь себя наркотиками? Ты нужен Содружеству! Добрососедству! Он поморщился и потер переносицу. - Милосердие... - пробормотал мужчина. - Милосердием было бы пристрелить тупую тварь без мозгов. А он... В общем, убийство это будет, а не милосердие. Насчет Содружества - у Престона все схвачено. Он наладил оборону поселений, вместе с Подземкой и Братством они выстоят. А у Добрососедства есть ты, Фаренгейт. Вместо того, чтобы отпустить, ее пальцы стиснулись еще сильнее. - Ты нужен мне, Гаррет. - Это удар ниже пояса, - он нашел силы усмехнуться, но не посмотреть ей в глаза. - Нет. Я останусь с Джоном. Ты возвращайся в Добрососедство. Наверняка найдутся какие-нибудь крысы, которые захотят его отжать. - Гаррет, дай мне хотя бы встретиться... - Поверь, - перебил он, - тебе не стоит его видеть. Она помолчала. Потом тяжело вздохнула и уронила руку, отпуская. Скривилась, с ненавистью саданула кулаком по ржавому остову машины. - Сволочь, - выдохнула Фаренгейт и пошла прочь, к отряду. Гаррет забрал все нужное у торговца, слыша вдалеке команды резким голосом. Уже потом, в церкви, он размышлял над словами Фаренгейт. Содружество. Добрососедство. Сама женщина, ставшая ему как сестра. Конечно, он сделал достаточно, чтобы улучшить жизнь простым людям, но не он один. Он не был избранным, не был исключением из правил - простой военный в отставке, который уснул под грохот ядерных взрывов и проснулся двести лет спустя в мире, похожем на отражение прежнего в кривом зеркале. Этот мир жил по своим правилам, и скорее уж он менял Гаррета, чем наоборот. И жизнь в радиоактивных пустошах тоже меняла. Окажись он здесь сразу после выхода из криокамеры - точно бы с ума сошел. А сейчас, повидав прелестей Содружества оптом, лишь равнодушно проходил мимо причудливо разбросанных костей и менял частоту радио с векового сигнала о помощи на классическую музыку. Мир вокруг его бы не сломил. Куда страшнее было задумываться над словами "он окончательно одичает и убьет тебя". Гаррет боялся того момента, когда ему придется стрелять. Боялся увидеть, как череп Хэнкока разлетается от пули - на этот раз выпущенной им. Боялся увидеть неподвижное тело под ногами и ощутить, как оно холодеет. Оттого он все больше нервничал, когда замечал, что гуль приближается к черте, за которой из мэра Добрососедства, Джона Хэнкока, станет просто диким зомби. Гуль начал пропадать по ночам, приходя лишь под утро. На первых порах Гаррет волновался, шел на поиски, но скоро перестал - понял, что лишь выматывает себя и подвергает лишнему риску. Хэнкок возвращался. А если однажды бы и не вернулся... Дальше Гаррет эту мысль не додумывал. Он брал двойную дозу психо и шел отстреливать рад-скорпионов. Он стал замечать мелкие привычки, характерные жесты в поведении Джона, только когда они исчезали. Вальяжная размашистость походки сменилась шарканьем. Пропали бессознательные прикосновения к пустым ножнам. Отвороты сапогов, когда-то идеально выровненные, торчали вразнобой. Впрочем, черт с ними, с ножнами и сапогами - куда больше Гаррет переживал, что гуль все реже ночевал рядом. В одиночестве мужчина ворочался, просыпался когда от кошмаров, когда от непонятных шумов снаружи, и в итоге голова была как ватная. Мед-х не особо помогал - усыплял, но утром Гаррет путал правую руку с левой и чувствовал себя разбитым. Винт пошел лучше - сновидения были ярче, да и отходняк уже не такой суровый, особенно если поутру использовать хотя бы треть ингалятора. К тому же, сон был гораздо чутче. Так в одну ночь он проснулся от тепла, чего бы точно не произошло под мед-х. Проснулся и сначала не поверил ощущениям. Слегка повернул голову. Гуль свернулся под боком. Тихое, ровное дыхание, спокойное и расслабленное лицо - в этот момент он ничем не походил на одичалого. Ничем не отличался от того, кем был раньше. Так хотелось к нему прикоснуться. Гаррет было потянулся, но замер. Нельзя - гуль проснется, зарычит и уйдет. На этот раз, очевидно, навсегда. Это был первый раз за неделю, когда Хэнкок ночевал рядом. Скорее всего, они в последний раз находятся так близко друг к другу. Он необычайно ясно ощутил, как уходит та связь между ними, к которой он привык, исчезает право находиться рядом. Желание стало еще более нестерпимым. Он протянул руку - остановилась в сантиметре от изуродованной кожи. Голову кружило от желания прикоснуться - и страха отпугнуть. Он зажмурился. Тепло. Звук дыхания. Пряный запах пыли и пота. Остатки винта будоражили кровь, вместо холода окатывало жаром. Приоткрыв глаза, он уже не смог отвернуться. В конце концов, что плохого было в том, чтобы немного расслабиться? Он не собирался тревожить Хэнкока. Просто... снять напряжение. Гаррет лег поудобнее, ближе к источающему тепло телу, расстегнул ширинку. Выдохнул, снова закрывая глаза, сжимая, поглаживая. Вспоминая. Он долго не решался, не хотел нарушать хрупкого равновесия - больше, чем друзья, но меньше, чем любовники. Хэнкок будто бы и не желал большего - во всяком случае, ничем этого не показывал, лишь язвительно подначивал временами. "Гаррет, обжиматься по колено в дохлых рейдерах - не самое романтичное занятие". "А ты в курсе, что лезть на миниган с дробовиком - самоубийство?" - пытался возразить тот. "Ох, и теперь нужно заобнимать меня до смерти. Нашел себе плюшевого гуля, да?" Казалось, что, если не начать действовать, гуль так и продолжит дразнить его прикосновениями, краткими объятьями и поверхностными поцелуями. А если не захочет и оттолкнет? Эти метания были невыносимы. В один прекрасный день Гаррет психанул и завалил Джона, облапал, боясь смотреть ему в лицо. Он закусил губу, вспоминая, каким податливым был захваченный врасплох напарник. "Эй... ты хоть сделай лицо попроще... И глаза открой". Ощутить жесткое, крепкое тело ближе, изучить во всех деталях; кожа отдавала солью и дымом на вкус. Ладонь прошлась по лицу. "Открой," - низкий и хриплый голос, не просьба - приказ. Не видя, Гаррет еще как-то мог себя контролировать, а так окончательно сорвался. Хэнкок, слегка ошарашенный напором, впрочем, быстро сориентировался и ответил с не меньшим жаром. Голову начинало вести, сбивалось дыхание. Он не закрывал глаз, теряясь в ощущении неровной кожи, трения, тепла, и нехватка воздуха едва ли замечалась. Чужое сердце колотилось близко к его собственному, а когда Джон втерся еще прикрытой штанами задницей в его пах, Гаррет едва сдержался, чтобы не разодрать гребаную тряпку, глухо застонал. Стараясь не дышать слишком шумно, он бросил взгляд на спящего. Губы - тонкие, сухие, с шероховатой кожей... Он пытался сдерживаться, не двигаться слишком резко, но Хэнкок шипел, неразборчиво бормотал сквозь поцелуй и сам двигался навстречу, требовательно и жадно. Перед глазами то темнело, то вспыхивало белым. Покрытая шрамами рука оставила пять царапин на спине. Он не выдержал и обхватил губами нижнюю губу Хэнкока, выдыхая тому в рот. Тот содрогнулся, мгновенно просыпаясь. Резко оттолкнул лицом в пол, навалился сверху, угрожающе рыча и до боли вцепляясь пальцами в предплечья. Вырвался тихий, задушенный стон. Вес горячего тела, стальная хватка и дыхание в затылок - он не мог среагировать иначе. В том медленном, тягучем поцелуе было что-то непривычное. То, как уверенно Джон лежал сверху, ненавязчиво разводил колени Гаррета и пробирался ладонью дальше обычного, - впервые. Мужчина настороженно замирал, отмечая каждое движение. "Против?" - шепот прямо в ухо, короткий и тихий. Двинулся чуть назад, вжимаясь, задвигал рукой быстрее. Рычание стихло до клокотания. Хватка немного ослабла. Гуль уткнулся остатками носа в загривок и сделал глубокий вдох. По коже побежали мурашки. Гаррет вжался еще сильнее, выдохнул от укуса в шею. Он лежал, отвечая на поцелуи, и позволял делать с собой все. Он доверял Хэнкоку - доверял как никому в жизни, - поэтому старался не показывать страха и не зажиматься. Тот наверняка все видел, но не отпустил ни одной шуточки - за что Гаррет был благодарен. Джон несильно сжимал зубы на загривке, не кидался, не рвал зубами, и голова поплыла окончательно. Гаррет приподнял бедра, разводя колени шире, чтобы гуль смог прижаться теснее – иллюзия взаимности. Такое бывало, когда они шутливо дрались, и верхний замирал, притискивая проигравшего к полу, не давая шевелиться. Происходящее сейчас не было игрой, но Хэнкок слишком походил на себя прежнего. Настолько, что Гаррет, уперевшись лбом в пол, сдернул штаны и белье ниже на бедра, охваченный безумной идеей: пусть не выйдет как прежде, но хотя бы обмануть тело должно получиться. Гуль над плечом недовольно зарычал от резкого движения, пришлось притормозить. Гаррет замер, ощущая, как на затылок ложится ладонь, – такое привычное прикосновение, - ведет по шее ниже, нажимая между лопаток, заставляя прижаться к полу теснее, и еще ниже, царапнув ногтями по бедру. Сколько раз говорил ему не царапаться, а привычка осталась даже теперь. Гаррет выдохнул сквозь зубы, торопливо облизал пальцы, пьянея от своей задумки и близости прижимающегося к заднице гуля. Он завел ладонь за спину, протискивая между тел, стараясь не разозлить и не спугнуть неосторожным движением. Нужно просто забыть обо всем, случившемся в последние дни, забыть хоть ненадолго, не думать. Проталкивая в себя влажные пальцы, Гаррет старался концентрироваться только на своих ощущениях: тень той наполненности, что могла быть под Джоном, его дыхание на шее, хриплое и горячее, жесткие сильные пальцы, сжавшиеся на плече и на поясе. Этого было мало. Он двинул бедрами навстречу пальцам, одновременно вжимаясь в пах гуля, протиснул другую руку под живот, снова обхватывая член, провел ладонью несколько раз, нервно облизывая губы. Неудобно – доски пола впечатывались в лоб и щеку, вес тела на коленях. Он повернулся, закусывая губу, хрипло выдохнул и на очередном движении пальцев внутрь почувствовал, как на запястье с силой сжались пальцы, а в следующую секунда рука оказалась заломленной за спину так, что пришлось изогнуться еще сильнее, чтобы не заработать вывих. Это должно было напугать, но вместе со страхом окатило желанием: именно теперь, когда Джон вжимался со всей силы, Гаррет почувствовал, как в задницу упирается чужой стояк. Вспыхнул и погас стыд – все неправильно, с самого начала наперекосяк, но он не мог, не мог иначе. Потому вжался сильнее, ерзая под вновь замершим Хэнкоком. Он повернул голову, прижимаясь щекой к ладони, все еще лежащей на плече. Потерся, осторожно коснулся губами. Джону нравилось держать его на грани, в полубессознательном, неадекватном состоянии, когда вместо слов вырываются только звуки, а все тело как сплошное минное поле, - от случайного прикосновения можно кончить. Способ отомстить был только один - схватить упирающуюся рядом с лицом руку, провести пальцами по запястью и ласкать исковерканную кожу языком, покусывая подушечки пальцев. Тогда Хэнкок срывался, почти сразу. Джон, замерший было, с новой силой перехватил заломленную руку, давление на спину спало. Нахлестнули тревога вперемешку с облегчением – хочет уйти? Но нет, гуль снова навалился со спины, и Гаррет с восторгом и ужасом понял, что к промежности прижимается обнаженный член. Возбуждением окатило все тело, невольно поджался живот. Джону нравилось быть сверху, и он умел доставить удовольствие даже такому упертому и зажатому барану, как Гаррет, всегда был осторожен, всегда больше отдавал, чем брал. Мучительно – если закрыть глаза и не думать, можно представить, что они в доме в Сэнкчуари, выпили хорошего виски и решили побороться на полу. Оба любили иногда схватиться пожестче, зажимать к полу и стенам, заламывать руки, - что могло почти мгновенно смениться нежностью и размеренностью. Джон терся о промежность и рычал в шею, глухо, на каждое лишнее движение прихватывал зубами за шею. Гаррет замер, позволяя творить что угодно, надеясь, что остатки памяти подскажут все сами. Если Джон до сих пор его помнил, может быть… может быть, это будет и последний раз, но он будет почти как раньше. Почти. Первое же движение гуля отдалось болью – он толкнулся внутрь сразу, резко. Короткой подготовки пальцами и подсохшей слюны было недостаточно. Тело среагировало само, стараясь уйти от боли, но Хэнкок только сильнее впился в шею, сжал пальцы на бедрах и продолжил втискиваться внутрь, глухо рыча. "Тихо, тихо," - по щеке скользили кончики пальцев, один поглаживал пересохшие губы. - "Дыши глубже". Вот только для того, кто успокаивал, его дыхание было слишком частым и неровным. Гаррет выдавил кривую усмешку - ее тут же накрыли сухие губы. Он привык спустя несколько долгих минут, сжимая зубы и жмурясь, пытаясь представить что угодно, лишь бы уйти ненадолго от происходящего - неправильного и исковерканного. Поначалу всегда было больно, не настолько, и за болью неизменно приходило наслаждение. Гаррет ждал его, смог дотянуться до паха, вновь сжимая себя, стараясь двигать ладонью в такт нетерпеливым движениям внутри. - Джон, - выдох почти умоляющий, будто тот действительно мог услышать и понять. Хэнкок никогда не позволял себе брать настолько жадно, причинять боль. Жалкая попытка убежать от реальности. Никогда больше не будет как прежде. Никогда Джон не обнимет со спины, тепло целуя в висок, не пошутит над какой-нибудь хренью. И не выйдет больше вывернуться, оказаться лицом к лицу, и завалить в ответ, затыкая рот поцелуем, чтоб не смел сыпать двусмысленными комментариями. Понимание этого ранило сильнее резких движений. Возбуждение, нахлынувшее раньше, все еще держалось, но стало каким-то острым, чужим. Гаррет старался поймать ритм и сам пропустил момент, когда не зарычал даже – завыл. И от тоски, и от боли, хватая воздух ртом и прижимаясь щекой к полу. Заломленная рука стала затекать, ломило плечо. Зубы на шее сжались сильнее, Джон разогнался, вбиваясь с такой силой, что Гаррет задницы вообще не чувствовал, только беззвучно скулил под ним, все острее понимая – больше ничего не будет. Никогда. Он уже плохо соображал, что делает, только поддавал бедрами навстречу, желая быстрее покончить со всем этим, и на одном из движений Хэнкок вцепился в него особенно сильно, обхватил руками поперек пояса, сжал челюсти… «В последний раз,» - где-то на краю сознания. Гаррет сжался, чувствуя, как заполняет изнутри, и постарался поймать момент, почти насильно доводя себя до пика. После Джон вечно подрывался за какой-нибудь тряпкой - вытереться, а Гаррет изо всех оставшихся сил цеплялся за плечи, живот, даже за задницу, если та мелькала в досягаемости. Гуль был слишком вертким, часто оставалось только ворчать вслед. И стараться не задремать, чтобы по возвращению подмять под себя и безмятежно уснуть. Вес тела со спины, пот, запах семени, губы, вяло ведущие по шее… Старые половицы расплывались перед расфокусированным взглядом. Джон поднялся одним движением. Скоро раздались шорох, шаркающие шаги. Гаррет зацепил взглядом сапоги гуля, а потом все затихло. Остались холод, возвращающаяся в тело боль, и острая, пронзительная тоска. Огнем жгло шею, по ключицам тягуче стекала кровь. Гаррет с трудом перевернулся на спину, потянул было штаны на место, но не смог: на середине движения всего стало слишком много. Он завыл снова, в голос, накрывая лицо ладонями. Заплакал бы, если б мог – кажется, эта функция в нем сломалась еще до войны. Но и вой кончился, и Гаррет просто беззвучно открыл рот, царапая лицо короткими ногтями. Он провалился в сон, как в омут. Наутро следы укусов, воротником окольцевавшие шею, загноились. Гаррет спокойно, методично обработал их. Полукруглые, буро-фиолетовые пятна вызывали не больше чувств, чем ссадины на щеке. Внутри словно что-то перегорело. Он просидел весь день в церкви, рассматривая стены в тупом подобии медитации, считал камни и трещины. Сбивался, начинал заново. Почти не заметил, как пришел Хэнкок, начал шебуршать ветошью за скамьями. Гаррет мазнул по нему взглядом и продолжил рассматривать потолок. Внутри было пусто. Он выплыл из транса, когда гуль встал напротив и принялся сверлить его взглядом, в упор. Гаррет уставился в ответ, отстраненно гадая - кинется? Не кинется? Рука было легла на кобуру, но соскользнула. Слишком устал. Издав скрипучий горловой звук, Джон резко отвернулся и пошел прочь. Гаррет выдохнул, только теперь осознав, что задержал дыхание. Как он и думал, Хэнкок больше ни разу не ложился рядом. Проснулся в мгновение, замер, сердце колотилось в горле. Он не понимал, что стискивает кулаки, пока Джон не попытался их разжать. Ладонь легла на грудь, провела к шее, осторожно обхватывая ее. - ...эй, ты со мной? - в черных глазах напротив явственно проступало беспокойство. - Что на этот раз? Нужно было всего лишь сосредоточиться на взгляде напарника, и паника отступала. - Завод консервов, - выдавил Гаррет сквозь сжатые зубы. Тот случай, когда они выяснили, что вместе с браминами, кротокрысами и радскорпионами в банки закатывали гулей из подвалов, до сих пор стоял перед глазами. - Тебя. - О, - Хэнкок растерялся, но ненадолго. Усмехнулся, по-доброму блеснув глазами, потрепал по плечу: - Надеюсь, треуголка осталась цела. Гаррет не знал, сколько еще продержится. Все признаки лучевой болезни налицо; никакой гулификации, только тошнота и слабость. Пути назад уже не было, на такой стадии хоть замени себе кровь на антирадин - не поможет. Помогали только наркотики, но даже сквозь них прорывались боль и мерзкое ощущение шатающихся зубов. Радиация действовала не только на него. Медленно, но неумолимо менялся и Хэнкок. Костюм рвался, обрастал грязью и бурыми пятнами, однажды гуль вернулся без рукава и с пожеванной чьими-то челюстями рукой, и теперь ниже локтя та едва двигалась. Оторвался гордо развевавшийся хвост американского флага. А в какой-то момент гуль потерял и любимую треуголку - тогда Гаррет выключил дозиметр. Из черных глаз уходила осмысленность, даже та малость, которая еще была. Гуль сутками пропадал в Светящемся море и возвращался в церковь все реже, ненадолго: ходил взад-вперед и рычал, не подходя близко. Но не нападал. Все еще не нападал. Гаррет поклялся себе, что пристрелит гуля ровно в тот момент, когда тот кинется. Не раньше. Втайне он надеялся, что Хэнкок просто перестанет приходить в церковь - уйдет и не вернется, забудет дорогу. Он не знал, сможет ли выстрелить. Оставалось надеяться, что в Фаренгейт, если она пойдет искать бывшего начальника, не взыграет сентиментальность. Последний поход в Сомервиль дался с огромным трудом: едва не сожрала стая дворняжек, которых он пару месяцев назад загнал бы пинками на дерево, торговец задрал цену на наркотики, а поселенцы пытались вежливо скрутить, чтобы отправить к доктору. Именно тогда, притащившись обратно с кошмарной одышкой, понял - здесь и умрет. Осознание принесло не ужас, нет. Деловитое, холодное спокойствие. Тело? Хер с ним. Пип-бой, снаряжение? Найдет Фаренгейт - он дал ей координаты. Хэнкок? В последний раз видел неделю назад, и то, снаружи - бродил по растрескавшейся земле, копался в обломках домов. Резкие, угловатые движения и сгорбленная спина, типичный одичалый. Не набросился. Но и в церкви больше не появлялся. И тогда Гаррет, разложив перед собой веером ингаляторы, шприцы и таблетки, решил провести остаток жизни в хороших воспоминаниях. "С ума сойти," - пробормотал Выживший, прожевывая ломтик тыквенного пирога. - "Вкуснотища. Прямо как до войны". "Благодари Дейзи!" - Хэнкока распирало от гордости. - "И ты еще не видел, какую пиротехнику откопала Фаренгейт. Бомба просто. Во всех смыслах". "Когда я расспрашивал год назад, никто не слышал об этом празднике". "Ты не спрашивал меня. А я всегда был начитанным гулем," - хмыкнул Джон, подходя ближе. - "Подумал, что Добрососедству не помешает пара-тройка старых традиций". "Ты прав, не помешает. Вот только кое-что забыл". Гуль встревоженно моргнул, но не успел ничего сказать - Гаррет сграбастал его в объятья. "В День благодарения принято благодарить," - он провел пальцами по выступающим позвонкам шеи и услышал негромкий вдох. - "Не то чтобы я верил в бога, но какая бы сила ни привела меня к тебе - я ей благодарен. И тебе - за все". "Ничего я не забыл. И ты только что украл мою реплику". Это походило на сумасшествие: когда наступал отходняк от одного наркотика, он вкалывал, вдыхал или глотал другой, и снова погружался в воспоминания, затмевавшие боль. Он немного отвлекся от реальности - задыхался от глубокого поцелуя, и Хэнкок нисколько не помогал, выпивая остатки воздуха из легких. Поэтому и пропустил то, что Джон мягко завел его руки за спину, за столб, к которому притискивал. Очнулся только от звякнувшего щелчка. "Наручники?.." - выдохнул Гаррет, когда гуль наконец отстранился. Подергал - настоящие. - "Что за..." "Сам говорил, что желаешь узнать, насколько грязные у меня были мысли," - с невинным выражением лица оправдался Хэнкок, обнимая за бока и внимательно смотря в лицо напарника. "Да ты... ты..." - не нашелся Гаррет и стих, смотря в сторону. - "Да". "М? Не слышу". "Да, желаю!" - рявкнул Гаррет, чувствуя, как к лицу приливает кровь, вызывающе уставился на Джона. И невольно струхнул - настолько явно тот пожирал его взглядом. "Даже не представляешь, сколько всего с тобой хочется сделать". "Я сам их на тебя надену в следующий раз!" - Гаррет не знал, проклинать свой длинный язык или благословлять, когда горячие пальцы нырнули под рубашку. Черные глаза словно затмило дымкой. "Буду ждать". Становилось все труднее выныривать обратно, чтобы нашарить неиспользованный шприц. Пустые ингаляторы перекатывались под рукой. "Было у них нечто похожее," - хмыкнул Гаррет, незаметно наслаждаясь уверенными прикосновениями - бинты ровными рядами закрывали рваную рану на спине. - "Съешь сердце - будешь таким же храбрым, как твоя жертва. Съешь мозг - умным. Но не думаю, что супермутанты в курсе довоенных дикарских обычаев". "Интересно," - пробормотал Хэнкок, фиксируя бинты. - "А как насчет съедения всей жертвы?" "Целиком? В случае, если хотели, чтобы дух этого человека остался с ними. Разделился на всех членов племени и не достался земле или хищникам. Закончил?" "Да," - ладони легли ему на спину. Гаррет никуда не торопился, поэтому продолжал сидеть, чувствуя исходящее от тела Джона тепло. - "Знаешь... А по-моему, неплохой обычай". "Жрать людей?" "Нет. Быть уверенным, что этот человек останется с тобой в любом случае". "У тебя совсем крыша съехала," - проворчал Гаррет и вслепую протянул руку назад, потрепал по плечу. - "Надеюсь, мне не доведется узнать, каков ты на вкус". Тихий, хриплый смешок, ответное пожатие. "Тоже надеюсь". Когда все закончилось, он давно потерял счет времени и воспоминаниям. Конечности онемели от холода, а дышать становилось все труднее - будто на грудь давила свинцовая плита. Он не мог сдвинуться с места, только проваливался в поверхностный, нездоровый сон, больше похожий на беспамятство, из которого то и дело выныривал. Тени на потолке кривились рожами, царапались по углам, шептали, скреблись - уже не было разницы, что видно с закрытыми и открытыми глазами. Сознание плавало в бреду, а тело словно покачивалось в тошнотворной невесомости. Он мог бы обрадоваться тому, что все постепенно меркнет, но не хватало сил даже на это. К шорохам примешались шаги - едва слышные, шаркающие. Рядом кто-то опустился, и Гаррет вяло приоткрыл глаза. Над ним нависло размытое, почти не видное в сумраке лицо Хэнкока. Поблескивала черная склера. Гуль долго смотрел на него, не издавая ни звука и не шевелясь. Его лицо, в отличие от гримас из трещин на потолке, оставалось неподвижным - настоящим. Было очень просто представить, что это обычный вечер в Капитолии, и он засыпает после доброй пьянки, а Хэнкок как всегда сидит рядом, наблюдая за тем, как Гаррета размаривает с крепкого виски. Джон рядом. Все хорошо. Можно засыпать. Гаррет смежил веки, и сознание начало затягивать куда-то глубоко, в кромешную темноту. Он едва почувствовал повеявшее тепло, сквозь полное онемение - шероховатое прикосновение ко лбу, выдох на виске. Ощущение скользнуло по коже, вдоль крыльев носа - медленно, почти нежно, задержалось на губах, ловя замирающее дыхание. Он сожалел, что оставляет Хэнкока одного. Единственное, на что надеялся - тот уже ничего не осознает и ничего не помнит. А если и помнит, то скоро забудет все окончательно. Ведь скоро, так? Перед тем, как ускользнуть в пустоту, он почувствовал боль от острых зубов, впившихся в губы. Она промелькнула далеким отголоском, и больше он ничего не ощутил. "Мда, странно тогда вышло," - Джон выдохнул дым от сигареты, отстраненно глядя в окно. - "Мы с ней были подельниками. Черт, да мы были друзьями! Вот тебе и урок, Гаррет, - не верь никому в этом ебаном мире. Рано или поздно все от тебя откажутся, даже такие же гули как ты". Гаррет качнул головой. Подошел сзади и обнял за пояс, вынул из пальцев сигарету, прикурил. "Я не откажусь. Не оставлю, что бы с тобой ни случилось. Клянусь". Гуль дернул сигарету обратно. "Ну, что я могу сказать?" - пробормотал он, затягиваясь. - "Взаимно".