Когда ты так смотришь на меня, съедая изнутри; Я слышу шаги твои издалека, я слышу, как шепчешь ты; Когда ты смеешься так и улыбаешься в ответ, Не обернешься вслед и не раскроешь свой секрет, И я прошу.
Тимми в раздумье прикусил верхнюю часть механического карандаша, устало подперев голову; он навис над чистым белым листом А4, который он совсем недавно вырвал из художественного блокнота. Из его наушников доносилась приглушенная мелодия, которую он поставил на повтор и слушает уже непонятно какой раз… Это мелодия, погрузившая его с головой в мир, где у него с братом все хорошо и отлично. Куда-то далеко за пределы тела и всех преград. Словно очнувшись, когда звук стал усиливаться, юноша вынул наушники из ушей, устало откинувшись на спинку черного кожаного офисного кресла. Обычно такие ставят у себя всякие «шишки» высшего общества, ну, или просто те, кто позволил купить себя настолько дорогую вещь.Нарисуй мне, Нарисуй мне, Нарисуй мне себя, Чтобы я не забыл. Нарисуй мне, нарисуй мне себя!
Собравшись с мыслями и вернувшись в исходное положение, Тимми сел на кресло в позе «лотоса», благо размеры сиденья это позволяли, да и сам юноша был не крупных размеров; он оперся ладошкой в край стола и, оттолкнувшись, оказался где-то посередине комнаты. Не забыв прихватить с собой ластик, карандаш и планшет, на котором был закреплен лист. Около полминуты рыжеволосый смотрел на лист, а затем резко расчертил линии лица. Из-под худой, бледной руки с аккуратными, длинными, такими же бледными пальцами, стали появляться росчерки прядей волос. Бледность у парня с детства, так что он особо не обращает на это внимания. Слабый иммунитет: Тимми может легко подхватить любую болезнь. Поэтому он сидит целыми днями дома, почти не выходя на улицу. Почему он рисует именно это? Все просто. У его старшего брата, Алекса, приятные на ощупь волосы, похожие на только что собранный пчелиный мед. Пшеничного оттенка… Хоть и крашенные. Но Тимми все равно их любит. Невольно улыбнувшись собственным мыслям, парень продолжает рисовать образ своей любимой Музы. Да, парень часто так называл своего брата. Тот был лучиком света в непроглядной тьме домашнего заточения. От всего уже парня тошнит. Стены кажутся серыми и унылыми. Но стоит пройти возле них его брату, как они вновь обретают прежний вид, становятся яркими… Как радуга наверно.Люблю тебя слушать я, люблю, когда ты молчишь, Или подслушивать. Мне нравится, когда ты спишь, Мне нравится верить тебе и нравится, что веришь ты. Голос твой я люблю, люблю, когда кричишь!
Тимми не может описать своего брата словами. Для этого даже не хватит всех слов Вселенной! Ведь… Это необъяснимое чувство, что зародилось в его сердце, хочет говорить и говорить об Алексе. Оно наполняет душу парня светом, теплом, счастьем… Это не дает уме умереть. Его брат — смысл жизни. Не станет брата — Тимми долго не проживет. Он как наркоман, а брат — это его наркотик. Зависимость. Постоянно его мало. Хочется большего… Намного большего. Потянувшись и размяв затекшие конечности, Тимми начал понемногу заполнять лист. Из-под челки стали проглядывать очертания глаз, век, бровей, зрачков… В реальности они карие с опасной глубиной черной бездны зрачка. Когда злится, где-то там, на самом дне, вспыхивает обжигающее и жалящее пламя. От этого почти физически больно. Хочется отвернуться, а нельзя. Ибо проиграешь. И они безумно так манят к себе. Одновременно хочется отвернутся, а с другой стороны — смотрел бы вечность в эти бездонные карие глаза. Манящие… Сводящие с ума губы. Так и хочется к ним прикоснутся. Они такие мягкие… Но стоит им прикоснутся к губам младшего, они становятся такими требовательными и настойчивыми… Нежные, легкие поцелуи превращаются в рваные, дикие, страстные… Они всегда словно оставляют метку, превращая простой поцелуй в почти звериный укус. И больно, и сладко. И не увернешься. Не сможешь. Да и не хочется.Нарисуй мне, Нарисуй мне, Нарисуй мне себя, Чтобы я не забыл. Нарисуй мне, нарисуй мне себя!
Плечи, торс, накачанные рельефные руки… Сильные, и невозможно вырваться, когда они прижимают твое тело к кровати или любой другой поверхности. Для обоих братьев это не имеет значения. Невозможно ни о чем думать, когда шершавые ладони Алекса блуждают по нежной, теплой коже и находят самые уязвимые местечки. В такие моменты ничего не имеет значения. Только они. Двое. И никого больше. Они не ранят, но заставляют молить о самом строгом наказании. Алекс может мучить Тимма, пока тот не будет умолять его войти в него. А Алекс… Он всего лишь оттягивает момент. Ему нравится слышать стоны мелкого, его умоляющий тихий шепот. Нравится смотреть в затуманенный от желания и удовольствия взгляд Тимма. Нравится, что тело рыжеволосого так выгибается под его ласками, прикосновениями. Как на бледной коже появляются красные отметины. Тимми весь его. Полностью. Без остатка. — Опять бумагу тратишь? — усмехнувшись, спросил Алекс, оперевшись о дверной косяк. Тимми, услышав родной, манящий голос, радостно поднял взгляд и посмотрел на свою любимую Музу. — Да. Тебе нравится? — с улыбкой спрашивает он и разворачивает планшет к брату. Тот лишь ещё больше усмехнулся и подошел ближе. Опасно. Теперь Тимм находится в зоне риска.Эти ладони! Нежный голос и яркий свет в его глазах — Не нужно больше, Я хочу, чтоб осталось это навсегда.
Вынув зажатую зубами сигарету, которую он курил, Алекс выдохнул клубок дыма и потушил сигарету в пепельнице, которая стояла на журнальном столике, недалеко от кресла с его братом. Вновь обернулся и подошел к нему. Смотрит, оценивает и мерзко ухмыляется, как могут только адские создания, так коварно… Подойдя ближе и склонившись над Тиммом, парень притягивает его к себе, прижимая к своему телу, а тот лишь, выдохнув, прижался еще плотнее. Старший пнул ногой кресло, и оно с грохотом падает на паркет, но на это никто даже не обратил внимания. Туда же, на пол, подают и канцелярские принадлежности, и сам рисунок. — Очень. Голос хриплый и ломкий, Алекс уже завелся. Но Тимми не боится. Его пальцы осторожно скользят по скулам брата, отводя упавшие на лоб пряди… С улыбкой глядя на любимые черты лица, Тимм осторожно обвивает шею своей Музы, заставляя того наклониться ниже, и впивается в его губы. Поцелуй на вкус, как добровольно принятый яд. — Спасибо, что ты со мной, — томно прошептал Тимм, сгорая от желания. — А тебе спасибо, что нарисовал меня… — не дав брату сказать что-то еще, Алекс заткнул его грубым поцелуем.Нарисуй, нарисуй, нарисуй мне себя! Нарисуй, нарисуй, нарисуй мне себя! Нарисуй, нарисуй, нарисуй мне себя…