Пани Мотоко

В чреве огромного камина потрескивали дрова, по временам раздавалось низкое гудение; красные, оранжевые, коричневые, редко — голубые уголья смотрели десятками глаз. Перед камином безмолвно лежала на боку зверушка, чей живот вздымался в такт глубокому дыханию. И еще перед камином, в большом кресле со спинкой вровень с головой сидела женщина. В ее глазах цвета пурпура многократно отражался и с новой силой вспыхивал, переливался огонь из камина. Женщина держала на коленях толстую раскрытую тетрадь и что-то в нее записывала гусиным пером. Баночка с чернилами стояла тут же, на деревянном подлокотнике кресла. Женщина писала несколько строк, потом смотрела в огонь, не то подсчитывая, не то вспоминая, и снова заносила в тетрадь ведомые ей мысли. Свет огня окутывал женщину, зверушку, низкий столик с ножками-горгульями у кресла и случайно выхватывал в комнате то один, то другой предмет — угол стола, глобус на резной позолоченной подставке, сваленные в углу шпаги, щипцы и еще нечто длинное и железное. Дверь в комнату открылась столь же бесшумно, как и все, что происходило в доме. Дворецкий, совсем молодой юноша, принес хозяйке поздний чай. На подносе, украшенном тончайшей резьбой, стоял фарфоровый чайник, одна чашка, сахарница с серебряными щипчиками, ваза со сладостями, тарелочка с горкой наломанных вафель. Дворецкий поставил поднос на столик рядом с женщиной. Звякнули щипчики для сахара. — Приятного аппетита, пани Мотоко, — неизменное пожелание хозяйке. Пани Мотоко закрыла тетрадь, положила ее и чернильницу прямо на пол рядом с креслом и стала наливать чай. Дворецкий вышел и вернулся через несколько минут с миской, поставил ее рядом со зверушкой. — Спасибо, Аой, — за зверушку пани Мотоко благодарила всегда. Недвижимое до того существо потянулось четырьмя лапами, село, обернув вокруг себя пушистый хвост, и оказалось черным котом. Он посмотрел в миску, на дворецкого Аоя и улыбнулся, явив два ряда мелких сверкающих металлических зубов. Затем подошел к миске и принялся уминать наваленные там кровяные ошметки вперемешку с металлическими кусками. Увлекшись, он подобрался вместе с миской к пани Мотоко, и та мягко, но настойчиво отодвинула его носком сапога назад к камину. Дворецкий смотрел, как кот пожирает остатки нынешнего гостя. — Костный мозг — вкусный и питательный, — наставительно сказала пани Мотоко, взглянув на дворецкого. Тот слегка улыбнулся и согласно кивнул. — Он необходим для растущего организма. Они досмотрели, как кот, чавкая и утробно взрыкивая, доел лакомство. Пани Мотоко откинулась в кресле и посмотрела на стены комнаты, совмещавшей в себе и кабинет, и охотничью, и гостиную. Нередко она и ночевала здесь, на жесткой тахте в углу, когда уже не оставалось сил, чтобы подняться в спальную. Мотоко валилась без сил, не стянув даже сапоги, не расстегнув камзол, уткнувшись лицом в маленькую подушку, чьи бусины и вышивка царапали кожу лица. Стены комнаты были украшены трофеями, добытыми с великим и не очень трудом. Почетное место над камином занимала седовласая голова искусного и хитроумного мужа Дайске Арамаки. Глаза трофея были закрыты, создавая неплохое впечатление — словно тот и сейчас строил коварные планы против своих врагов. Пани Мотоко не очень нравились закрытые глаза, но она остановилась именно на таком варианте, отдавая дань традиции. Хотя два экспоната — при жизни их звали Бато и Бома — обладали интересной особенностью — у них на месте глаз были вставлены стеклянные протезы, ничуть не имитирующие человеческие глаза. Всего лишь цилиндры из непрозрачного стекла. Поэтому сейчас, на своих местах они выглядели более живо, чем прочие трофеи. И в то же время не оставалось сомнений в их бесповоротной смерти. У бородатого Исикавы на лице застыло выражение неуловимой насмешки, хотя ни единая черта не была искажена мастером намеренно. Ближе остальных к окну находился гость по имени Падзу. Мотоко и при жизни запомнила его злым и хмурым, и сейчас он сохранял это настроение. Когда на него светило солнце, острые и резкие черты лица усиливались, как будто их обладатель бросал вызов самой пани Мотоко. Некто Тогуса расположился на противоположной стене от Падзу. Он был единственным, кого дворецкий Аой не пожелал мумифицировать собственноручно, отговорившись усталостью и замыленным глазом. Пани Мотоко сделала вид, что поверила, и это устроило их обоих. Все трофейные головы, кроме головы Арамаки, у шеи были украшены скоплением проводов — пластиковых и металлических. Пани Мотоко лично посетила лабораторию и пожелала, чтобы они остались дополнительным украшением, своеобразной изюминкой. Она в первый и последний раз пронаблюдала, как разделываются трофеи, особенно ее заинтересовал странные мозги своих гостей – желто-серое вещество в них было пронизано тончайшими проволоками, проблескивавшими сквозь кровяную поверхностную оболочку. Некоторые были взяты для подробного изучения, а один на пробу Мотоко принесла коту, который, не моргнув глазом, слопал и мозг, и провода, а потом добрых полдня тщательно умывался. И вот, сидя у пылающего камина, в очередной раз окинув свои любимые трофеи, пани Мотоко испытала теплое, глубокое чувство удовлетворения и превосходства. Люди, олени, эти странные существа со стекляшками вместо глаз — какая разница? Каста охотников — вот что имело значение в этом мире. Пусть эта каста и состояла из одной ее. — Все? — спросила пани Мотоко. — Да, — ответил дворецкий. — Никого не осталось. — Кроме тебя, — сказала Мотоко. И ни капли гордости. Сухая констатация. Дворецкий Аой встал позади ее кресла и принялся разминать плечи и шею пани Мотоко, делая особенный упор на боковые стороны, всегда бывшие в чрезмерном напряжении. — Сколько времени ты уже здесь? — Одиннадцать дней. — А кажется гораздо дольше, — искренне удивилась хозяйка. — Я тоже так думаю, — сказал Аой. Пани Мотоко расслабилась, глаза ее полузакрылись, ловя сполохи огня в очаге, руки покоились на коленях, и только изящные, белые пальцы потянулись, выпрямляясь подобно прекрасным, смертоносным кинжалам. Аой положил подбородок ей на макушку, поцеловал в мягкие волосы, уловив их запах — сырого леса и чего-то душистого, как от сдобной выпечки. Сказал: — Я написал заметки о пребывании в этих землях. — Хм, да ты литератор, — после молчания, тихо-тихо, но с интересом сказала Мотоко. — Всего лишь небольшое эссе, — улыбаясь, ответил Аой. — Оно на столе в моей комнате, вы его сразу увидите, если пожелаете прочесть. — Без сомнения, — ответила Мотоко.