Пустое место

- Ты мог бы расщепить эту планету щелчком пальцев, - хрипло констатирует Роршах, и пятна на его лице собираются в подобие чёрного мотылька. Доктор Манхеттен безучастно поворачивает голову. Глаза его пусты и чуть прикрыты голубыми веками. - Зачем говорить столь очевидные вещи? Это бессмысленно отнимает твоё время и ни к чему не ведёт. Роршах молчит, тень от шляпы полностью обволакивает пятнистую ткань и приподнятый к щекам жёсткий воротник. - Тебя это печалит? – осведомляется Джон, не меняясь в лице. – Что я могу уничтожить, но сохраняю? - Мне непонятна логика твоих мыслей. Если человечество и человек как единица в целом ничего для тебя не стоит, отчего ты не сотрёшь в порошок эту гниль? Ты можешь изничтожить за миллисекунду всю грязь и смрад – и ты бездействуешь, прячась в тени, как помойная крыса. Отчего так? - Тогда мне пришлось бы убрать и тебя. - Пусть так, - непреклонно говорит Роршах, и Джон спокойно продолжает: - Я не могу вмешиваться в стройный ход времени, в течение минут и упорядоченность событий и вещей, Роршах. И тебе это известно. Это как карточный домик. У меня нет власти, чтобы вытащить одну карту - безупречно отлаженная система рухнет. Роршах долго молчит, опустив голову, затем приподнимает подбородок, так что лицо его попадает в кружок света. - Ты – самый бесполезный человек на свете. - Я не человек, - возражает Доктор Манхеттен, но Роршах, ломая ботинками отражение луж, уже не слушает, и удаляющаяся спина его жёсткая и прямая. Глядя на уходящий силуэт, Манхеттен запоздало думает, что в прошлой жизни ему было бы жаль. И, наверное, он раздражался бы этой категоричной прямоте и бескомпромиссному, возникшему на пустом, как ему, Джону, кажется, месте презрению. Много-много времени спустя, оглядывая ошмётки мяса и арабеск крови на снегу, Манхеттен не чувствует ничего. Но ощущение, что ему было бы жаль, остаётся.