Кракен

Название: Кракен Размер: миди, 4057 слов Пейринг/Персонажи: Валентин Придд/Ричард Окделл Категория: слэш Жанр: ангст, hurt/comfort Рейтинг: R Краткое содержание: Восстание поднял Вальтер Придд, и после подавления мятежа Валентин был отправлен на воспитание в Надор. Примечание: частичный ретеллинг «Песни Льда и Пламени». Некоторое количество крови и житейского натурализма, упоминание пыток Кракену продолжали сниться смутно тревожащие картины. Обвивая могучими щупальцами древние подводные скалы, он выбирался к самой поверхности воды. Вдалеке виднелся берег, там горели огни, суетились люди. Кракену нравилось представлять, как однажды он-не-он вступит на грязные скверно мощеные улицы, пройдет к воротам замка, и те распахнутся перед ним. Поток ледяной воды сорвал его со скалы, с силой бросил вглубь, не давая выплыть. Валентин открыл глаза. С волос текла вода, промокла и скудная одежда — зато боль в ранах временно унялась. Над ним стоял палач с ведром и говорил кому-то, стоящему за дверью темницы. — Вот, прошу вас, господин, он очнулся, можете допрашивать. — Прекрасно, а теперь пошел прочь, мы побеседуем наедине. — Наедине? А ну как он на вас нападет? — Он не причинит мне вреда, не так ли, мальчик? — мягкий голос обволакивал, заставляя подчиниться. Валентин дернулся в оковах, заново сдирая кожу о камни. Боль оказалась настолько жгучей, что ослепила, но унесла с собой морок. Перед ним стоял Сильвестр, виновник всех его бедствий. *** Когда вспыхнуло восстание, он был слишком мал, чтобы запомнить и осмыслить многие события. По этой же причине его пощадили, в отличие от всей его семьи, хотя он всем сердцем страстно мечтал погибнуть, но не расставаться с домом. Дорога в Надор не задержалась в его памяти: все утомительные, однообразные дни пути слились в один, полный насмешек солдат и ледяного равнодушия офицеров. Он видел герцога Эгмонта Окделла до восстания, и тогда отнёсся к нему равнодушно. Теперь же следовало быть настороже — о любом его промахе могли тут же доложить королю, и участь Валентина стала бы и вовсе печальной. Он держался вежливо и отстранённо, пока его представляли семье герцога. Граф Горик, примерно его лет. Три маленьких девочки. Герцогиня, также холодно-вежливая, была не слишком довольна приездом воспитанника. В этот момент Валентин осознал, что семью надорского герцога тоже не спросили, хочется ли им принимать у себя чужого мальчика, да ещё и на протяжении нескольких лет. Это открытие тогда приглушило ненависть. Не он один — жертва обстоятельств. Граф Горик держался покровительственно. Взгляд свысока крайне угнетал. Валентин заставлял себя смириться хотя бы внешне: здесь хозяин — не он. Напротив, он — сын предателя, заложник, один среди чужих людей. Не разумнее ли будет затаиться? Примерно в это время он и познакомился с кракеном. Вода окутывала его, холодные течения скользили по расслабленным щупальцам, порождая ощущение, которое он-не-он мог бы назвать шелковистым. Кракен был молод и полон сил. Море принадлежало ему, пусть хрупкие люди на хрупких кораблях и считали иначе. Кракен не любил их страх. Когда-то, давным-давно, люди приносили жертву морю и его повелителю. Это было достойным проявлением их почтения, хотя охотиться самостоятельно было бесспорно интереснее. Те времена прошли. Он-не-он читал о них в старых книгах, поэтому не испугался, оказавшись глубоко под водой вместо скромной постели в северном замке. Здесь были его владения, его тайное убежище. Кракен величественно возлежал на огромной подводной скале. Казалось, он ничуть не удивлен присутствию человека. Кончиком щупальца он коснулся тонкой мальчишеской руки и вновь замер. Он был благородного происхождения, древностью рода не уступал Окделлам. При этом — всячески показывал, что знает свое место. Старался побольше слушать, говорить только тогда, когда к нему обращаются. Расчет оказался верным: пусть и сын опального герцога, он оставался ребенком. Даже самые строгие и чопорные люди не могли не смягчиться в отношении воспитанника, раз уж тот ведет себя безупречно. О, да, он не мог позволить себе проступков. По крайней мере, не сразу. Графу Горику не запрещали приходить к «гостю», как лицемерно называла Валентина графиня Ларак. Более того, вскоре ему разрешили присоединиться к урокам. Ментор Окделлов уступал познаниями учителям, которые были у них в Придде. Первым порывом Валентина было указать ему на ошибки. В следующий момент, сдержавшись, он отвел глаза. Это не поможет. Скорее, ему просто запретят учиться. Лучше проводить все свободное время в библиотеке. Хоть и небогатая, она могла помочь восполнить пробелы в знаниях. Валентин прилежно учился, не решаясь спросить себя — зачем? Разве у него будет когда-либо возможность применить свои знания? Разве он мог всерьез рассчитывать на то, что перестанет быть заложником в Надоре и начнет жить сам? Чтобы не думать об этом, приходилось учиться вдвойне усерднее. Когда герцогиня Окделл сухо похвалила Валентина, наказав сыну брать с него пример, оба подумали, что ослышались. Горячий, порывистый граф Горик немедленно надулся. Валентин едва сдержал улыбку. Ему одновременно хотелось и торжествовать, и смеяться над обиженным сверстником, и сочувствовать ему. Наверняка, он не ожидал, что в его землях кто бы то ни было станет оценивать чужака выше, чем его самого. Покои обоих мальчиков располагались рядом. Валентин решил сделать первый шаг: прийти и помириться, когда свечи погасят. Виноватым он себя не чувствовал, но чтобы выжить, ему требовалось расположение всей семьи Окделл... Он-не-он таял, как льдинка в лучах весеннего солнца. Кракен обвил щупальцами подводную скалу, словно та могла придать твердости. Он-не-он говорил, но слова тонули в изумрудной толще воды. Тогда кракен коснулся его щупальцем, бережно обхватил, чувствуя, как бьется сердце. Кракен давно забыл людскую речь. — ...Валентин? Валентин! Что с тобой? Он открыл глаза. Вокруг была холодная ночь в Надорском замке, под пальцами — шероховатый камень. Над ним склонился обеспокоенный граф Горик в одной ночной сорочке. — Все в порядке, — ответил он уверенно. — Ты потерял сознание прямо на пороге моей комнаты! Пойдем-ка! — тот помог подняться. Ноги еще плохо слушались, казалось, их должно было быть более, чем две, чтобы сохранять равновесие. Валентин позволил дотащить себя до смятой постели. Хозяин оной сел рядом, заглянул в глаза. — Что произошло? Намерение примириться казалось чужим. Валентину пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, где он. — Наверное, закружилась голова. Я пришел, чтобы заверить вас в том, что не желал вашего унижения. Граф Горик засопел, расправляя сорочку на коленях. — Говори мне «ты», — снисходительно предложил он после паузы, — и называй меня «Ричард». Мои сестры называют меня «Дикон», но мы все-таки не братья. Валентин кивнул, сглотнув. Его настоящие братья далеко, далеко отсюда — если до сих пор живы. Разве граф Горик способен понять? — Ты и правда хорошо отвечал, — великодушно проронил хозяин, — тебе интересно заучивать, кто кого убил два Круга назад? — Мотивы людей во все времена одинаковые, — Валентин закусил щеку изнутри. Так любил говорить его отец. Был бы отец им доволен? Он остался жив. К нему хорошо относятся. У него есть возможность отомстить. Возможность... Валентин боялся одного: что чересчур привяжется к семье Надорского герцога, полюбит их и в решающий момент не сможет поступить по велению крови. Изредка его посещала низкая, трусливая мысль: как было бы хорошо, если бы никакой войны не было. Холодными северными ночами, когда за узкими окнами выли волки, он тихо приходил в покои графа Горика, порой там были также Айрис и Эдит, старшие дочери герцога. Укрывшись несколькими одеялами, они сидели на кровати словно в гнезде и рассказывали сказки, пока за стенами бушевала вьюга. Он-не-он слушал, как мерно плещется вода. Кракену было беспокойно. Он не чувствовал никакой угрозы, в этих морях мало кто мог бы нанести ему вред. Но смутная тревога гнала на поверхность, к волнам и пене. Город все так же виднелся вдали. Снег наверняка завалил яркие крыши. Еще немного. Еще немного — и что-то произойдет, кракен знал точно. — А Нэн говорила, что в старину все Повелители могли превращаться в свое гербовое животное, — мечтательно говорила Айрис, кутая в одеяло сестренку, — наверное, интересно было бы такое уметь. — Мы все равно девочки, — обиженно отозвалась Эдит, поджав под себя босые ноги. Валентин примиряюще улыбнулся, хотя от упоминания превращений у него внутри все похолодело. — Если хочешь, Эдит, можно поиграть в старые времена, и ты будешь каким-нибудь Повелителем. — И буду понарошку превращаться? — строго уточнила та. — Конечно! — подхватила Айрис, благодарно посмотрев на Валентина. — Ты будешь Повелителем Ветра! Враги бросят тебя в темницу, а ты обратишься вороном и улетишь! — А кем будет Валентин? — не забыла справиться о его участи Эдит. — Он будет большим-большим спрутом, живущим на дне океана, щупальца его так длинны, что достигают края неба, он мудр, потому что стоял у истоков мира, — нараспев объявила Айрис и рассмеялась. Валентин тоже заставил себя улыбнуться. Это всего лишь сказки, убеждал себя он. Никому ничего не известно. Впрочем, Айрис уже запела сестренке колыбельную, позабыв о превращениях. *** Валентин прикрыл глаза. Как он мог подумать, что о нем позабудут, что его оставят в покое? Десять лет назад уцелел он один — только потому, что был ребенком. Как выяснилось, это не являлось оправданием. Лишь одна принадлежность к семье мятежника ставила его под удар. Почему, почему участие его отца в заговоре было раскрыто? Ведь отец всегда славился хитростью и предусмотрительностью... А теперь и приемная семья восстала. Валентин слышал разговоры, пока лежал в полузабытье: Сильвестр сетовал невидимому собеседнику на то, что Эгмонт, такой незыблемо надежный и прямой прежде, вдруг утратил остатки разума. Если бы не Сильвестр, они жили бы спокойно. Эгмонт был надежен. В его лояльности королю никто никогда не сомневался. Королю — но не кардиналу, в последние несколько лет окончательно прибравшему власть к рукам. Кто правил именем короля? Кто сделал короля марионеткой на троне? Незыблемо прямой Эгмонт не смог этого вытерпеть, рискнул всем — и проиграл. Ричард был сам на себя не похож в тот вечер. Казалось, Эгмонт лишь вчера уезжал, смеясь, заверял жену и детей, что его план надежен, что скоро Талиг избавится от кардинала. Но гонец принес иные вести. *** Кубок покатился в угол, противно позвякивая, но никто не обратил внимания. На столе, полузалитое вином, лежало письмо с королевской печатью. Сильвестр от лица Его Величества извещал о казни мятежника, а также приказывал новому герцогу Окделлу явиться в столицу, чтобы присягнуть королю. — Ричард, вы должны... — Все прочь, — яростным шепотом перебил он мать. — Ричард, как вы... — герцогиня осеклась, оперлась на предложенную руку воспитанника. — Благодарю. Валентин помог ей покинуть покои сына достойно. Следовало что-то говорить, но любые слова казались неуместными. Тишина хотя бы никого не оскорбит. Почтительно кивнув, он оставил герцогиню у ее покоев и вернулся, чтобы застать Ричарда перечитывающим указ. — И ты тоже будешь рассказывать мне, что я должен? — в сердцах выкрикнул тот. Так же молча Валентин подобрал кубок, поставил его на стол, сел в кресло и переплел пальцы перед собой. Смотреть в глаза Ричарду было трудно, но он смог не отвести взгляда. — Я еще не решил, что делать, — Ричард отвернулся первым, — зачем ты научил меня обдумывать свои действия? Я бы хотел смело, не колеблясь, подхватить упавшее знамя и продолжить дело отца! Валентин не ответил. Ричард все равно еще не был готов слушать какие бы то ни было разумные доводы. — Я не смогу присягнуть тому, кто погубил моего отца! — Позволю себе заметить, что я нахожусь в сходной ситуации, если не в более сложной, — проговорил Валентин, едва сдерживаясь. Ричард сжал кулаки, помолчав некоторое время, потом быстро пересек комнату, склонился к нему и порывисто поцеловал. Очевидно, это значило «извини». Вслух он никогда не просил прощения. Было ли это признаком гордыни или напротив, смущения? — каждый раз спрашивал себя Валентин. Подняв руку, он обвел кончиками пальцев раскрасневшееся лицо Ричарда. — Я никогда им не прощу, — проронил Ричард уже намного тише. Валентин не ответил. Значит, снова война. Кракен в нем зашевелился, словно почуяв упоительно солоноватую кровь. Нет, Ричард не отступится. Пусть сейчас он и позволил себе роскошь засомневаться. На самом деле — путь всего один. В открытую предать отца, объявить его мятежником, присягнуть его убийце? Продолжать служить королю-марионетке? В случае Ричарда — возможна лишь война. Он так и не смог научиться хитрить. Валентин был уверен в том, что на месте герцогов Окделл сумел бы ввести в заблуждение истинного правителя, тайно готовясь отомстить. Ричард не сумеет. — Ты со мной? — Ричард отвернулся, стиснув в кулаке герцогскую цепь. — С тобой. Что ж, у него также не было выбора. Он не присягал Ричарду. Один герцог не присягает другому. Но помимо официальной присяги между людьми существовали и другие узы. *** Он-не-он вел себя смирно, почти не мешая кракену заниматься добычей. Здесь, вдали от населенных берегов, среди опасных рифов, почти не бывало кораблей. Разве что шторм мог принести утлое суденышко с измученной командой. Кракен приплывал сюда не ради пропитания, а ради тишины. Тем не менее, если добыча сама плывет навстречу, негоже было ею пренебрегать. Корабль терпел крушение. «Пираты», — мог бы сказать он-не-он. Впрочем, под водой его все равно бы не услышали. Кракен рвал добычу на куски, полностью сосредоточившись на трапезе. Валентин рывком сел на постели, весь в холодном поту. Перед его глазами до сих пор было сизое лицо утопленника. Если бы кракен его слышал... Но в том, что он существовал, сомневаться не приходилось. Однажды кракена ранили. Команда встретившегося корабля оказалась смелой и предприимчивой, гарпун удалось извлечь с трудом. И шрам на предплечье, появившийся у Валентина из ниоткуда, еще долго болел. Он вновь лег, натянув одеяло на голову. Признаваться в том, что иногда он путешествует в теле кракена, было нельзя. Тогда, со шрамом, пришлось наспех изобретать более-менее приемлемую ложь, так как служанка утром заметила кровь и, разумеется, доложила хозяйке. Герцогиня Окделл почему-то решила, что воспитанник подрался с ее сыном. Ричард горячо отрицал, но Валентина все равно наказали, оставили взаперти на целый день вместо того, чтобы взять на конную прогулку. Валентин спокойно кивнул, ничуть не огорчившись. Рука болела, снаружи дул пронизывающий ветер, а под периной ждала тайком принесенная из библиотеки книга. Только жители Надора могли предпочесть в таких условиях конную прогулку. Ричард, тем не менее, проскользнул к нему ночью, когда все легли. Валентин уже не читал, поскольку свечи погасили, но смотреть в потолок и воображать продолжение пьесы это не мешало. Хозяин был на сей раз один, без сестер, но со своим одеялом. — Ты полагаешь, я нуждаюсь в сказке на ночь? — Я не смог убедить матушку, что мы не дрались. И не в последнюю очередь потому, что не знаю, откуда на самом деле у тебя эта рана. — Я тоже не знаю, — почти не слукавил Валентин. — Спасибо тебе в любом случае за попытку заступиться. — Это было очень несправедливо, наказывать тебя! — горячо заверил Ричард. Валентин улыбнулся, хотя в темноте этого наверняка не было видно. — Я не обижен. Я читал книгу о человеке, которому пришлось делать выбор: сохранить честь или сохранить жизнь своей семье. Ты бы смог выбрать? Ричард устроился рядом, похожий на улей в своем одеяле. — Я не знаю. А что выбрал герой? — Я еще не дочитал. Наверное, это тяжело, поступить подло, против своих убеждений. Но я, наверное, смог бы, если бы это помогло моей семье. Ричард порывисто обнял его и так же резко отшатнулся. Валентин закрыл глаза. Почему-то было одновременно и горько, и приятно. Ричард, казалось, не дышал рядом. Наверное, ему стоило бы научиться сдержанности. Валентин немного завидовал ему, и даже не из-за того, что Ричард был здесь хозяином и в своем праве. Просто граф Горик умел относиться к жизни с решительной пылкостью. Он был живым и ярким, как пламя. В этом пламени хотелось греться — и оно вызывало недоверие. Валентин сглотнул. Он уже поступил против своих убеждений, позволив себе привязаться к семье герцога Окделла. Случилось то, чего он боялся. Сестер Ричарда он любил, словно своих собственных. Искал одобрения герцога, будто это был его отец. Радовался скупым похвалам герцогини. Это ли не предательство? *** — Мы оба знаем, что ты сумел втереться в доверие юному герцогу. Каковы его планы? Что он собирается делать? Валентин дернулся, закусив губу. Когда раскаленное железо коснулось кожи, ему удалось не проронить ни звука. Но надолго ли хватит его стойкости? Сильвестр словно читал его мысли — вкрадчиво добавил: — Ты ведь не надеешься, что сможешь долго молчать? Что ты делал в Кошоне? Зачем он тебя сюда отправил? Или ты приехал сам? Решил предать и его? Валентин молчал, понимая, что стоит сказать хоть слово — из него вытянут все. Лучше даже не думать — вообще! Если он ничего не помнит, от него ничего не узнают. Закрыв глаза, он представил зеленоватую толщу воды. Ногу вновь пронзила острая боль. Нет, он далеко отсюда. Настоящий он — далеко. Он-не-он в последнее время сделался еще более молчаливым. Приходил ненадолго и быстро исчезал. Если бы кракен был способен ощущать сожаление — именно так он и назвал бы свои эмоции. Здесь, у холодных берегов, он был всесилен. Он мог бы помочь. Но помощь была нужна не здесь. Он осторожно обвил гостя щупальцами, хотя знал: таким образом он здесь его не удержит. Он-не-он слабел. Тогда кракен предложил ему своей крови. *** — Ты должен ехать? — Это лишь на полгода. — Валентин сел на край постели. — Мы должны показать, что я лоялен, что я исполняю волю короля. Иначе в опасности буду не только я, но и вы. Ричард сел рядом, опустил голову. Похожие беседы происходили между ними примерно раз в неделю, с тех самых пор, как пришел приказ отправить на обучение в Лаик юного герцога Придда. Валентин устал приводить доводы. Ему самому никуда не хотелось, но помимо желаний существовала и необходимость. — А на следующий год вызовут меня? — Скорее всего. — кивнул Валентин, понимая, что его ответы не порадуют Ричарда. — Я не хочу становиться ничьим оруженосцем. Три года... Это же так долго... Валентин сдержанно улыбнулся. Иногда ему казалось, что он старше не на один год, а на все десять. — Ты сам рассказывал мне о талигойских рыцарях. Это часть становления дворянина как мужчины. Ричард огорченно выдохнул. — А ты сам рассказывал мне, что помимо этого обучения от талигойского рыцарства ничего не осталось. — Время пролетит быстро, — слишком быстро, когда этого не ждешь и не желаешь. Ричард подался вперед, крепко обнял его и вскочил. — Возвращайся, пожалуйста, — покраснев, объявил он и поспешил выйти из комнаты, едва не запнувшись о порог. *** Почему здесь так жарко? Валентин лежал на полу, чувствуя, как в ноге пульсирует боль. Человек в глубоко надвинутом капюшоне, сидящий на таком чужеродном здесь стуле, неотрывно смотрел на него. Кто он? В голове царила странная пустота. Стены темницы двоились перед глазами, оплывали в раскаленном воздухе. Человек что-то говорил. Валентин не понимал ни слова, но почему-то знал: надо молчать, молчать во что бы то ни стало. Откуда-то плеснули водой — совершенно не остудившей горящее тело. Когда-то давно оно горело так же, но это было приятно... Он вернулся из Лаик. Герцог Окделл объявил о болезни своей супруги, попросил отпустить воспитанника повидать женщину, ставшую ему второй матерью. Наверное, он уже тогда готовил мятеж, внезапно понял Валентин. Под тем же предлогом, якобы из-за болезни герцогини Окделл, Ричард не поехал в Лаик в том году. Они были так счастливы видеть друг друга — Валентин не ожидал подобного ни от себя, ни от Ричарда. В Лаик ему случалось думать о графе Горике, о его пылкости, непредсказуемости и наивности. Странным образом, эти качества не раздражали его в Ричарде. Возможно, дело привычки. Втайне от самого себя Валентин скучал по ночным разговорам. Ему нравилось и объяснять тонкости, вычитанные в пыльных трактатах, и учить хладнокровно рассуждать, и просто разговаривать ни о чем. В Лаик он так ни с кем и не сошелся. Ему было скучно, его тяготила необходимость читать уже изученное, не иметь возможности отвечать на завуалированные уколы, находиться в компании других унаров... В первую же ночь Ричард проскользнул через дверь, соединявшую их покои. — Я знаю, ты сейчас скажешь, что мы выросли из этого... — нахмурившись, проговорил он. Валентин сел на постели, улыбнувшись краем губ. — Не скажу. Днем Ричард приветствовал его весьма формально. Вежливость, к которой невозможно придраться. Валентин даже порадовался, что нерадивый ученик усвоил его уроки. — Я скучал, — сейчас от строгой невозмутимости не осталось и следа. Ричард юркнул под одеяло и замер. — По тому, как ты встретил меня дюжиной часов ранее, я этого не заметил, — Валентин смотрел в потолок. — Я не мог иначе. Валентин, я... должен тебе сказать... должен попросить прощения, ты такой... безупречный. — Что произошло? — он повернулся к Ричарду. Свеча не горела, но румянец легко угадывался. — Ты всегда говорил, что я слишком много додумываю к тому, как все обстоит на самом деле. Я очень скучал. — со свойственной ему порывистой решительностью Ричард добавил. — Я люблю тебя. *** Замок на далеком берегу внезапно перестал быть грязным и обветшалым. Над белоснежными башнями взмыли яркие стяги. Кракен обвивал щупальцами скалы, лениво наслаждаясь зрелищем. В городе были празднества. Горе тому, кто посмел бы помешать им. Кракен чувствовал, когда он-не-он был счастлив, хотя разговаривать они и не могли. Море становилось лазурным, прозрачным, спокойным. Издалека приближалась буря. Кракен бросил последний взгляд на город и нырнул. Он должен был что-то сделать. Кого-то предупредить. Или наоборот, кто-то пытался предупредить его? Валентин открыл глаза. Веки казались тяжелыми, свинцовыми. Сколько он пролежал здесь? Месяц? Мгновение? Сильвестр поднялся со своего резного стула, подошел к нему, ткнул тростью в ожог на ноге. — Тебе незачем молчать. Воспаление уже началось. Считай себя мертвецом — и облегчи душу. Расскажи о планах герцога Окделла. Не хочешь исповедаться, пока не поздно? Валентин пошевелил пальцами. Кракен не понимал отдельных слов, но если дела так плохи... «Я хочу забрать его жизнь. Я дарю эту добычу тебе». Запахло водорослями. Валентин никогда не видел моря — сам. Но неоднократно погружался в холодную соленую воду, будучи кракеном. Права на ошибку нет. Всего одна попытка... Водоросли обвили трость, и она потяжелела настолько, что Сильвестр выронил ее. Валентин протянул руку — нет, щупальце! Оно сдавило горло его мучителя, второе же молниеносно сбило с ног палача и свернуло ему шею. От хруста позвонков должно было замутить, но упоительный запах крови заставил забыть обо всем. Валентин закрыл глаза и отпустил кракена на волю. Если им суждено выжить — тот сам вернется в свое море. Если же нет — не все ли равно? Он-не-он сделал богатый подарок. Помочь ему не стоило ни малейшего труда. Жаль, человеческое тело такое маленькое и хрупкое. Кракен не знал, как заставить жизненную силу не покидать его. Лиловая искорка вспыхивала все реже. Все, что он мог — поделиться кровью. Она помогла человеку призвать кракена, возможно, она поможет и выжить. Волны приняли его в свои объятия, но сытый кракен продолжал прислушиваться. *** Костер догорал. Ветер уже начинал разносить пепел по выжженным пустошам. Пересохшее русло реки в тени облетевших ветвей наводило тоску. Птицы покинули это гиблое место, здесь царила зловещая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием пламени. Валентин открыл глаза. Кракен оказался милосерден, даря ему это Предзакатное видение. В небольших светлых покоях было тихо. Под пальцами была прохладная ткань. Бедро еще болело, но терпеть боль было уже легко. На стуле рядом с кроватью сидел Ричард — точнее, полулежал, опустив голову на сложенные руки. Спутанные волосы рассыпались по белоснежной простыне. Наверное, он действительно умирал, потому что подобной картины быть просто не могло. Восстановить последние воспоминания оказалось достаточно сложным. Он не мог поверить, что так просто убил Сильвестра. Если его пытали каленым железом, наверняка от воспаления и боли начались видения. Ричарду было неоткуда здесь взяться. Он собирал сторонников на севере. И сейчас — даже если Сильвестр мертв, войны наверняка не избежать. «Отец, мама, братья, я отомстил. Герцог Окделл, я отомстил и за вас, не правда ли, странно?» Почему он видит Ричарда? Почему в Лабиринте его не встретил отец или брат? — Валентин, ты пришел в себя! — Ричард смотрел на него со странным выражением. На его щеке отпечаталась складка простыни, и это почему-то добавляло видениям нереальности. Отвечать вслух было тяжело. Валентин боялся, что звуки его голоса разрушат картину покоя. — Ты слышишь меня? — Ричард взял его руку, невесомо погладил перевязанные пальцы. — Слышу, — шепотом отозвался Валентин: пересохшее горло не позволило ответить в полный голос. — Мы нашли тебя, едва живого, рядом с телами кардинала и палача. Что произошло? Как ты убил их? — Ричард нахмурился, отпустил его руку, налил воды из кувшина и протянул ему. Валентин взял кубок сначала с недоверием, пригубил — и с наслаждением выпил. Вернув кубок, он оперся на подушки, опустил ресницы. Что следует отвечать? — Не помню. Наверное, это Лабиринт. Жаль, он больше никогда не увидит настоящего Ричарда. Хорошо, что он не увидит настоящего Ричарда — пусть тот будет жив. *** Валентин потерял счет дням. Возможно, это был один длинный день, а может, времени здесь и вовсе не было. Иногда Ричард исчезал. Вместо него появлялся человек, называющий себя лекарем. Он приносил пахучие мази, делал перевязки и уходил. Кракен лениво ворочался внутри. Это позволяло надеяться, что Валентин до сих пор жив. Где они были — Ричард не рассказывал, а спросить Валентин почему-то не мог. Наверное, они были в безопасности, но как это получилось — Валентин не представлял. Ночами Ричард проскальзывал к нему, тайком, как в детстве, ложился рядом, обнимал. Иногда слишком сильно прижимал ожоги, но Валентин терпел — боль придавала происходящему веса и реальности. Он пытался вспомнить, рассказать, но обрывочные воспоминания никак не складывались в единую картину. Огонь. Запах водорослей. Ледяная толща воды. Ричард приходил и уходил, Валентин пытался описать свою гибель ему, лекарю, стенам, но не мог. — Начни с чего-нибудь, — сказал однажды Ричард, отчаявшись. Валентин поднял голову. — Я — кракен. После этого признания неожиданно стало легче. Ричард не смеялся, не вздрагивал, не вскакивал, сжимая кулаки. Валентин слегка улыбнулся, одобряя сдержанность, и продолжил: — Они поймали меня у Кошоне. Хотели знать, что я там делал. Но я не сказал им ни слова. А потом пришел мой кракен... он убил их. Я отдал ему их жизни. Получается, что в обмен на свою. Я ведь жив? — Жив. Мы победили, Валентин, понимаешь? Мы больше не мятежники. Соглашение с королем подписано. Мы можем отдыхать, отдыхать от войны. Я могу выдать замуж своих сестер, могу... Валентин слушал его, опустив голову. — Ты пожелаешь вернуться в свои владения? — Думаю, что я должен. Он-не-он распахнул резные ставни. Кракен был далеко от города, но заметил лиловую искорку высоко в башне. Рядом с ней показалась алая. Когда-то давно Повелители держались вместе, у кракена было много собратьев, а сны его были легки и безмятежны. Слишком давно никто не призывал их. Возможно, теперь начнется новая эпоха, и искорки крови Повелителей вновь загорятся. Так тому и быть, решил кракен, ныряя.