Зависимость

— Когда ты ел в последний раз? — Мне не нужна еда. — Тонкие пальцы, сжимающие сигарету, дрогнули; пепел с истлевшего кончика просыпается на белоснежную простынь. Организм Сайфера так не думает. Вчера он упал в обморок — чёрт разберет, от недосыпа ли, аль от голода. Плевать на человеческие потребности он научился быстро. Невесомые прикосновения к белым ниточкам шрамов на впалых щеках жгутся льдом. Билл снова вздрагивает и безразлично, с едкой пустотой во взгляде, смотрит на Диппера, посмевшего прикоснутся к нему. — И почему ты всё ещё здесь? — обреченно спрашивает Диппер, отстраняясь. Возможно, он был бы рад, уйди Сайфер прямо сейчас. Сигарета выгорает почти полностью, обжигая Биллу пальцы, тот озлобленно чертыхается. Стоит тишина. Диппер уже не уверен, что хочет знать ответ. Он словно увидел себя со стороны — уставший, замученный двадцатилетний парень, который выглядит минимум на тридцать, словно родственник смертельно больного человека, прикованный к нему, пока тот не испустит дух. — Ты сам знаешь. — У него был тихий, вдумчивый голос, похожий на шелест страниц и шум весенней листвы. Увядающий голос, не свойственный кому-то вроде Билла Сайфера. — С тех пор, как я стал… человеком, — в его голосе прозвучало такое неподдельное отвращение, что Диппер невольно поморщился, — я зависим от тебя, а ты зависим от меня. И, в конце концов, что за тупые вопросы, Сосновое Деревце? Я думал мы это прошли. Ага. Прошли. Иначе и не скажешь. Диппер помнил всё это: и собственное упрямство, разбитые костяшки и сломанные рёбра, когда они с Биллом, словно бешеные псы, бросались друг на друга, и те редкие попытки выстроить доверительные отношения, что заканчивались всеобщим разочарованием. — Мы бы могли видеться раз в месяц, — резонно заметил Диппер. Стоит ли упоминать, что в том, что теперь были навечно повязаны, был виноват Билл? — Раньше бы — могли. Но «болезнь»-то прогрессирует, малец. Уйду от тебя — помру через пару недель. — Он усмехнулся и, подавшись вперёд, влажно лизнул Диппера в щёку. — Останешься — я сам тебя прикончу. — Доверительно сообщил Пайнс, неосознанно проводя по мокрой щеке и так же неосознанно краснея. — Задолбал. Они помолчали. — Если быть откровенным, — неловко, неуместно протянул Билл, словно пытаясь чем-то занять эту вязкую тишину, — как не удивительно, я сам подумываю уйти от тебя и сдохнуть где-нибудь. Мой мозг переполнен до краев терминами и фактами, ещё немного — и я попросту слечу с катушек, не способный переварить и пятой части того, что я знаю. Я уже схожу с ума, и той крохи сил, что может эксплуатировать человеческое тело, катастрофически не хватает, чтобы привести меня в норму. Ты — последняя причина, которая хоть как-то держит меня на плаву, как бы это дерьмово не звучало. Диппер знал. Изредка, особенно ночами, когда Билл наконец проваливался в тревожную дремоту, он упускал контроль над своим разумом, и его мысли затапливали мысли Диппера. Побочный эффект. Пайнс не знал, как с этим можно жить и мириться. — Не уходи, — на выдохе прошептал он и, осторожно, недоверчиво, на пробу, потёрся носом о щёку Билла. Тот усмехнулся. — Не уйду. Пока. Время снова пытаться строить доверительные отношения.