История гейши

Быть гейшей — одна из самых сложных задач, которые могут случиться в жизни женщины, родившейся в Японии. Я говорю именно о настоящих гейшах, а не о пародиях на них. Уметь наносить красивый макияж и одеваться в яркие кимоно — далеко не в этом заключается истинное призвание гейши. Развлечь даже самую привередливую публику, без труда находить и поддерживать тему для разговора, держать себя достойно, владеть сямисэном (японская трёхструнная лютня с длинной шейкой), знать всевозможные танцы, передающие ту или иную историю, заставить мужчину хотеть быть с тобой рядом и увидеть снова... Перечислять можно бесконечно, ибо гейша — человек искусства; человек, который должен быть идеальным во всех смыслах — как внешне, так и внутренне. Не стоит путать куртизанку и гейшу — это два совершенно разных понятия. Если первая насыщает мужчину своим телом, то вторая — душой и головой. И если вам когда-нибудь посчастливится побывать в Японии, то первое, по чему вы сможете отличить проститутку от «человека искусства», — пояс: куртизанки завязывают его спереди, так как у них нет времени, чтобы возиться с ним; у гейш пояс завязывается сзади. Говоря об одеяниях, стоит упомянуть, что кимоно для гейш нечто святое и чуть ли не самое прекрасное. Чем больше такой одежды у женщины, тем она богаче и успешнее. Каким бы ярким ни было кимоно, пояс всегда будет выделяться сильнее: желтое кимоно и красный пояс, синее кимоно и белый пояс, черное кимоно и сиреневый пояс, зеленое кимоно и коричневый пояс. Эти пояса огромны в длину и достаточно тяжелые, как и сами одеяния, и завязываются в громоздкий, крепкий узел на спине. Первое время гейшам весьма тяжело носить на себе столь большой груз, но со временем становится гораздо легче, а потом и вовсе не замечаешь, что таскаешь на себе несколько килограмм красивейшей одежды. Прическа обязательна для гейши. Она не может выйти на улицу с распущенными волосами, даже если они дивной красоты и густоты. То, что испытывают волосы гейши во время творения прически, — настоящий ужас, но на выходе получается самое настоящее произведение искусства, и это произведение искусства требует жесткого ухода. Просто спать, как привыкли люди, с такой прической невозможно, сами понимаете, поэтому женщины вместо подушки подкладывают под шею твердый валик — такамакуру, чтобы не повредить творения на своей голове. Больно, неудобно, но красота требует жертв, а красота гейши — особых. Что касается отношений с мужчинами, то эта тема весьма трудна в силу определенных обстоятельств. Во-первых, как уже было сказано выше, гейша не куртизанка и не может оказывать интимные услуги (конечно, встречаются исключения, когда гейша за большую плату может провести ночь со своим клиентом, но только в том случае, если он ей симпатичен, и это не выносится на публику — все строго остается между мужчиной и женщиной); во-вторых, гейша не может выходить замуж — связав себя узами брака, она перестает быть гейшей; в-третьих, если гейша и захочет иметь рядом с собой мужчину (только с восемнадцати лет!), то это будет данна — покровитель, оплачивающий многочисленные расходы своей выдающейся спутницы и способствующий росту ее популярности. Совсем не обязательно, что их будут связывать любовные узы. Данна может позволить себе больше, нежели простой клиент, но и плата за почетное место в жизни гейши далеко не маленькая. Например, величайшая гейша Хара Кацуми имеет самую большую и роскошную коллекцию кимоно, и все благодаря ее данна. Как вы уже поняли, я — гейша, и зовут меня Окамото Акико, а Хара Кацуми — моя старшая сестра. Без ложной скромности могу заявить, что мне крайне повезло иметь старшую сестру в ее лице. Под старшей сестрой понимается не сестра в прямом смысле, а в некотором роде учительница, которая обучает свою младшую сестру всем тонкостям, правилам и обычаям. Если бы не Кацуми, я бы никогда не стала той гейшей, которой являюсь на данный момент. Эта красивая и мудрая женщина делала все, чтобы сделать мою жизнь столь же яркой и интересной, как у нее. О Кацуми ходили легенды. Ее ежедневно приглашали в тясицу — чайные домики, где проводились вечеринки, от клиентов просто не было отбоя. Эта женщина, казалось, умела все на свете: интеллектуальные беседы, изящные танцы с веерами под приятную игру сямисэна, искрометный юмор, легкий, ненавязчивый флирт. Чтобы описать ее внешность, не хватит самых красивых эпитетов. У Кацуми, как и у любой гейши, была стройная фигура, но именно у нее была такая грация, которой обладает далеко не каждая женщина. Глубокие карие глаза, похожие на сладкий омут, пухлые губы, мягкие черты лица и, не побоюсь сказать, это лицо имело форму идеального овала. Все эти внешние данные делали Кацуми похожей на ожившую куклу с головой, наполненной интересными мыслями. Познакомились мы случайно. Когда я жила в окия — дом, где проживают гейши — Кацуми зашла к нам, чтобы проведать свою старую подругу, которая управляла окия. Мы называли ее «мама». Мама была уже не молода, но в свое время поспособствовала росту популярности Кацуми, и с тех пор они иногда навещают друг друга. Я не была служанкой, так как уже стала гейшей, но в те часы в нашем окия больше никого не оказалось, и мне пришлось встретить Кацуми, помочь ей раздеться и принести в комнату на подносе чай. Ее красота поразила меня. Разумеется, я много слышала о ней, ведь ее популярность росла с каждым годом все активнее, но ни разу не видела ее. В те мгновения я поняла, почему мужчины были так очарованы ею... Даже я, молодая девушка, позволила себе изучить ее глазами вдоль и поперек, когда снимала с нее верхнюю одежду. Уж насколько я сомневалась в своих внешних данных, то после встречи с Кацуми стала еще больше не уверена в себе. Кто она, и кто я? Когда я зашла в комнату к маме, где она сидела вместе с Кацуми, чтобы подать обеим зеленый чай, то случайно запнулась и уронила поднос. Две чашечки вместе с чайником разлетелись в стороны, содержимое вылилось на циновку. Я в испуге упала на колени и поклонилась женщинам, судорожно бормоча себе под нос нелепые извинения. — Ну-ка, встань, — скомандовала Кацуми своим бархатным, томным голосом. Это был голос истиной женщины, уверенной в себе на все сто. Я повиновалась, но голову поднять не смела. Ощущая на себе взгляд величайшей гейши, я покраснела и до боли закусила нижнюю губу. — Как тебя зовут? — Чоу, госпожа, — тихо ответила я. — Чоу, как ты кланяешься? Ты же не мужчина. Смотри, я покажу тебе, как надо, — Кацуми встала, затем, поправив свое шикарное кимоно, опустилась на колени, совсем немного склонила голову в легком поклоне, сложила перед собой руки треугольником, а после проверила, смотрю ли я на нее. — Вот, видишь? Не надо упираться на руки — только на кончики пальцев. Вставать ты должна так же грациозно, как и садиться, но не как лошадь. Скажи, Чоу, у тебя есть старшая сестра? — У нее была старшая сестра, Хотару, но мы выгнали ее из нашего окия, потому что негодяйка посмела водить сюда любовников, — сказала за меня мама, поднося к сухим губам сигарету. — Чоу успела стать гейшей, но не научиться всем тонкостям. — Знаете... — Кацуми подошла ко мне и, взявшись за мой подбородок, заставила меня посмотреть в ее прекрасные глаза. Она осмотрела меня так, словно оценивала очередное кимоно перед покупкой, и улыбнулась по-доброму, без какой-либо напыщенности или наигранности. — Если такая привлекательная девушка продолжит падать на колени как лошадь и вставать, будто на ее плечах мешок с рисом, то у нее не будет будущего. Я могла бы помочь ей, но не уверена, что мама даст согласие. — Мама не искала мне старшую сестру после изгнания Хотару и велела обучаться самостоятельно... — я бормотала как смущенная овечка, изредка поглядывая то на стоящую передо мной знаменитую гейшу, то на маму, которая курила и криво улыбалась уголком губ. — Я люблю и уважаю маму, но это ее большое упущение, — уже более строгим тоном произнесла Кацуми, но хмыкнула, дабы не показаться слишком жесткой. — Чоу вполне может стать успешной гейшей, если сильно постарается. Все равно у меня сейчас нет никого на примете, поэтому... Тебе же есть восемнадцать? — Да, госпожа, — кивнула я. — Ты невинна? Я дала все тот же положительный ответ, чем заставила улыбнуться и маму, и Кацуми. Именно в эти минуты решалась вся моя дальнейшая жизнь. Попасть под пушистое крылышко самой знаменитой гейши в Киото означало бы безусловный успех, и я хотела снова упасть на колени и со слезами счастья на глазах просить маму позволить Кацуми взять меня в младшие сестры, но в силу воспитания и манер сдержала себя и лишь незаметно улыбнулась от волнения. Естественно, по всем законам жанра мама дала добро, и Кацуми стала моей старшей сестрой. Был проведен специальный обряд, похожий на свадьбу, во время которого старшая сестра и младшая выпивают сакэ из одной чашки — каждая ровно по три глотка. Но на этом дело не кончается: девушка, ныряющая в заботливые руки своей новой учительницы, получает новое имя. Чоу, означающее «бабочка», перестало мне принадлежать, и теперь меня звали Окамото Акико. Акико — «игривый ребенок». Кацуми решила, что характером я похожа на ребенка, поэтому и решила мне дать такое имя. Ее же имя означало «победа красоты», что полностью ей соответствовало. Как же много я не знала до знакомства с Кацуми... Она обучила меня всему, что знала сама. Оказалось, эта гейша старше меня всего на пять лет, но опыта было у нее столько, будто ей не двадцать четыре, а далеко за тридцать. Кацуми оплачивала мое обучение в школе, покупала мне лучшие кимоно, делилась сокровенными секретами и рассказывала, какими способами можно свести мужчину с ума. Как-то раз, когда мы ходили в женскую баню, она показала, как ненавязчиво подсесть к клиенту и как бы случайно прикоснуться к нему бедром. Или же как одним лишь взглядом остановить любого, кто тебе приглянется. Кацуми владела искусством соблазна на все сто, я же только училась и с восхищением слушала ее дельные советы. — Не забывай, что ты гейша, а не проститутка, — сказала она мне однажды, когда мы репетировали танец, в котором рассказывалась история жены, изменившей своему мужу с горячим любовником, — и если мужчина начнет приставать к тебе, ты имеешь полное право отвергнуть его и покинуть вечеринку. Не беспокойся о том, что ты теряешь клиента, ведь при этом ты сохраняешь свою честь. — А если у меня больше не будет клиентов? — поинтересовалась я, взмахивая веером. — Будет. У моей Акико будет столько клиентов, что любая гейша в Киото захлебнется от зависти, — уверенный тон Кацуми показал, насколько она тверда в своих убеждениях. — А еще мы найдем тебе данна, который будет вместо меня оплачивать твое обучение, заниматься расширением твоей популярности и покупать самые красивые кимоно у лучших мастеров. — А у тебя есть данна? — закончив танец, я села на циновку и дождалась, пока Кацуми опустится рядом со мной. — Есть, — гейша горделиво подняла подбородок и начала обмахиваться веером, улыбаясь так, будто смотрела на самого прекрасного мужчину, но перед ней сидела всего лишь я, так что я догадалась, что она думает о своем данна. — Он кореец, его зовут Чон Чонгук. Состоятельный бизнесмен, владелец сети строительных фирм. Я счастлива, что именно он мой данна. Хорош собой, при деньгах, обожает меня и не скуп на подарки. — Ты счастливая женщина, Кацуми. Наверняка вы любите друг друга всем сердцем! — Нет, моя дорогая и наивная Акико, — Кацуми немного небрежно погладила меня по щеке, грустно улыбнувшись. — Я никогда не позволяла себе любить мужчин. Я с радостью и благодарностью принимаю их чувства, но умело контролирую свои. Гейша свободна от обязательств, мы ни жены, ни рабыни, ни любовницы. Мы создаем атмосферу иллюзорного мира, где исполняем роли обученных волшебниц, мы позволяем мужчинам любить себя и восхищаться собой, но сами любить не можем. — Почему же? Разве Чонгук не стал твоим данна, потому что ты испытываешь к нему чувства? — Потому что это опасно для наших сердец. Стоит гейше влюбиться, как она потеряет интерес к своей жизни, и все, чего она будет желать, — быть со своим мужчиной, а это несет потерю клиентов, статуса и популярности. Кому нужна надломленная булочка? Клиентам приятно видеть целостный объект перед собой, — ответив на первый вопрос, Кацуми приспустила со своих плеч кимоно, так как в нашу комнату попадало палящее солнце и было довольно-таки жарко, и я в который раз поразилась красоте ее ухоженной кожи и тела. — А что касается Чонгука... Да, я испытываю к нему симпатию, он мне приятен, но я не могу любить его. Договор с данна не вечен, когда-то ему захочется обладать новой ланью, и тогда он покинет меня. Мне не хочется остаться с разбитым сердцем, и поэтому я держу себя в руках. Когда у тебя появится данна, ты обязана вести себя точно так же. А случится это очень скоро... Я вопросительно посмотрела на свою старшую сестру, но та лишь загадочно улыбнулась и отпила чай из своей чашечки. Мне нельзя было перечить Кацуми, я должна была слушаться ее, доверять и выполнять все, что она велит. Кацуми говорит: «Иди за мной», и я иду. Кацуми говорит: «Пей сакэ», и я пью. Кацуми говорит: «Рассмеши этого генерала и выкури с ним одну сигарету на двоих», и я шла смешить генерала и курить с ним. Она знала свое дело и строила мне репутацию популярной и профессиональной гейши, коей являлась сама. Я беспрекословно соглашалась с любым ее словом и плелась хвостиком за ней. В пятидесятые годы после войны многие дома гейш были снесены, и возродиться вновь было весьма затруднительно, но наш окия сумел выдержать напор, пережить кризис и распуститься вновь. Кацуми же, до встречи со мной, справлялась с жутким положением в стране собственными силами: чтобы вернуться к прежней жизни, ей пришлось переехать в более скромное жилище, продавать свои прекрасные кимоно, сдавать комнаты в том доме, где она жила, и лишь благодаря Чонгуку, ее данна, который помог ей не только материально, но еще и рассказывал о ней всем своим состоятельным знакомым, которые, приезжая в Киото, шли в чайные дома и приглашали Кацуми, она смогла полностью восстановиться и как гейша, и как женщина. Я рассказала это не случайно: дело в том, что до войны мастерство быть гейшей ценилось на высочайшем уровне, но после, когда жизнь изменилась не совсем в лучшую сторону, гейшей могла назваться каждая, кто наденет кимоно, пусть даже из самого ужасного материала, накрасится и мило улыбнется. Так что выделяться из толпы разукрашенных девиц становилось все труднее. Именно в 1952 году, когда Кацуми взяла меня к себе, я убедилась на собственной шкуре, как испортился неприкосновенный, волшебный и труднейший мир гейш... Если бы не Кацуми, я с легкостью слилась бы с толпой и меня бы никто не заметил, но моя старшая сестра была ходячей легендой, поэтому, смею сказать, что нам жилось намного проще. Мы посещали чайные дома, частные вечеринки, развлекали гостей и были любимицами публики. Благодаря Кацуми я без остатка познала всю сладость своего призвания. И все шло прекрасно, но в один вечер, когда мы после очередной вечеринки возвращались домой, Кацуми остановила меня прямо на улице. — Акико, — заговорщически прошептала она, держа меня за руку, — я чуть не забыла о твоем мидзуагэ! — О чем? — я была немного пьяна и не могла понять, к чему клонит Кацуми. — Твоя девственность, дорогая моя. Чтобы ты стала полноценной гейшей, мы должны начать торги. Я выставляю на продажу твою невинность, и кто больше даст денег, тот и станет тем самым счастливчиком. Пока рекорд стоит за мной. Я продала свою девственность за самую большую сумму в Киото, но уверена, твоя будет куда дороже, ведь ты моя младшая сестра. Есть у меня на примете два человека, которые предложат внушительные суммы, но... — в этот момент Кацуми замолчала и задумчиво хмыкнула. — Для начала мы найдем тебе данна, а уже потом вплотную займемся мидзуагэ. Я не смела возразить и сказать что-либо против. Для меня все это звучало настолько ужасно и страшно, что я едва сдерживала слезы, боясь повредить макияж и показать свои эмоции старшей сестре. Продавать свою девственность казалось мне чем-то схожим с публичным позором, когда тебя выставляют обнаженную на площадь и избивают палками, ведь я знала, что будет не только стыдно, но еще и больно. Но если Кацуми заговорила об этом, значит, в этом есть свой смысл... Иначе она не стала бы такой знаменитой гейшей. Я верила ей и знала, что она ничего просто так не делает. Но на этом сюрпризы не закончились: через неделю в гости к Кацуми пожаловал ее данна. Мы тогда сидели с ней и любовались прекрасным видом цветущего сада из окон ее дома, обмахиваясь веерами и обсуждая, как забавно прошла вчерашняя вечеринка офицеров. Прибежала служанка и оповестила нас, что пожаловал господин Чон. Кацуми засияла от счастья (я тогда не поверила, что она не любит Чонгука, ибо ее глаза блестели как у влюбленной женщины) и подорвалась с места, чтобы поправить прическу и кимоно, расшитое золотыми нитями. — Акико, как я выгляжу? — шепотом спросила она, вертясь передо мной во всей красе. Я не успела ответить, так как в комнату вошел молодой мужчина приятной наружности. На нем сидел костюм по последней моде, от него приятно пахло одеколоном, волосы были ровно уложены, а самоуверенный взгляд делал из него не просто мужчину, а самца в самом приличном смысле этого слова. Он засунул руку в карман брюк и поправил галстук, пока мы вставали перед ним, чтобы поприветствовать. — Господин Чон, — сладким голосом протянула Кацуми, опуская голову, — Вы застали меня врасплох. Я совсем не ожидала Вашего визита... Вы упали на мою голову подобно первым хлопьям снега. — Неужели все гейши настолько поэтичны? — усмехнулся он, переводя взгляд со своей женщины на меня, и я быстро опустила голову, выражая свое почтение. — Что за молодая девушка рядом с тобой, Кацуми? Неужели та самая Акико, про которую ты мне все уши прожужжала? — Да, мой господин, это моя младшая сестра, которая будет безмерно рада, если Вы позволите ей присутствовать на сегодняшней вечеринке, куда приедет Ваш близкий друг и партнер по бизнесу. — Ты про Тэхена? Из него такой же партнер, как из меня актер кабуки, — Чонгук махнул рукой и нахмуренно сдвинул брови. — Этот весельчак-оболтус только и делает, что девиц клеит да пьет все, что пахнет спиртом. На твоем месте, дорогая Кацуми, я бы побоялся приводить Акико в место, где будет находиться этот змей. Или ты снова что-то задумала, моя прелестница? Они ехидно переглянулись и улыбнулись друг другу. Только дурак скажет, что между ними нет чувств. Я видела, как Кацуми млеет перед ним, как Чонгук влюбленно смотрит на нее. Только любящие мужчина и женщина могут находиться в таком напряжении в одной комнате. Я словно ощущала жар, идущий от них обоих, и дело явно не в температуре за окном... Кацуми вежливо попросила меня покинуть ее комнату, так как ее данна желал «пообщаться» со своей лучшей гейшей в Киото. Я моментально поняла намек, поклонилась и оставила любовников наедине друг с другом. Уже закрывая двери, в лучах солнца я заметила две тени, которые сплелись воедино в страстном поцелуе, а обуваясь, смогла услышать громкие стоны Кацуми, в которых было столько наслаждения, сколько, казалось, невозможно испытать простой женщине — только любящей и любимой. Этим же вечером мы с Кацуми собирались на вечеринку в чайный дом, где будет Чонгук вместе со своим другом. Как сказала старшая сестра, Тэхен мог бы стать моим данна. Он был так же богат, как и Чонгук, владел бизнесом, да и внешними данными не был обделен. — Запомни, что данна и человек, который будет твоим партнером по мидзуагэ, совсем разные люди! Если Тэхен и станет твоим данна, на что я очень рассчитываю, то он будет помогать поднимать цену и набирать клиентов, — сказала мне Кацуми перед самым выходом, когда поправляла мою прическу. Она смогла заметить мой расстроенный вид, когда упомянула об этом дурацком обряде с продажей невинности. — Так, что случилось? Почему ты выглядишь так, словно увидела тухлую сливу? — Все хорошо, Кацуми, я просто задумалась, — я не могла пойти против своей старшей сестры, поэтому улыбнулась и подала ей лакированный зонтик — ночью обещали дождь. Когда мы прибыли в чайный домик, где должна была состояться вечеринка, я почувствовала прилив странного волнения. Совсем скоро я увижу человека, который может стать моим данна. Успокаивало лишь то, что раз он друг Чонгука, то тоже молод и, по словам Кацуми, довольно привлекательный. Мы в последний раз поправили свой внешний вид и вошли в дом. Никого из гостей еще не было, поэтому мы разместились в комнате и попросили служанку принести сакэ и закуски. Хозяйка чайного дома любезно встретила нас и постаралась создать максимально комфортные условия для двух популярных гейш (да-да, я тоже начинала пожинать плоды непосильных трудов), пока мы ожидали мужчин. Через несколько минут дверь открылась, и в комнату вошли гости: Чон Чонгук, данна Кацуми, и, видимо, его тот самый друг. Мы с моей старшей сестрой вежливо поклонились им и предложили присоединиться к нашей компании. Я успела разглядеть Тэхена, когда он только появился в дверях: если на Чонгуке был очередной костюм, который стоил больше, чем весь чайный дом, то Тэхен был одет в рубашку, расстегнутую на пару верхних пуговиц, и штаны. Одет по-простому, но его лицо поразило меня своей красотой. Для мужчины он был очень симпатичен, и я даже позволила себе полюбоваться им, но вот его злые глаза, которые блуждали по комнате, как-то настораживали и отталкивали. — Я просил его надеть костюм, но этот... человек отказался, — Чонгук сел рядом с Кацуми и подвинул ей чашку, в которую она с улыбкой на лице наливала сакэ. — Знакомьтесь, это Ким Тэхен, мой лучший друг. — Да к чему официальность, если мы будем развлекаться с девчонками? — усмехнулся Тэхен, бухаясь рядом со мной на пол. Он покосился в мою сторону и с наивным детским смехом задел цветок, торчащий из моих волос. — Забавная вещица! Настоящий? — Мы не просто девчонки, господин Ким, мы гейши, которые украсят вечер двух замечательных мужчин, — опустив глаза, я налила в чашку Тэхена сакэ и улыбнулась, когда посмотрела на него. — Этот цветок, как и все, что я люблю, настоящий. Разве может быть столь прекрасным кусок мертвого пластика? Только истинная природа похожа на шедевр. — Ты хорошо говоришь, детка. Что ты еще умеешь? — он залпом осушил чашу и подмигнул мне. — Прожив полгода в Америке, ты стал таким развязным, — Чонгук сделал замечание своему другу, принимая сигарету, которую ему протянула его женщина. — Будь повежливее, это гейша, а не девица с улицы. — Вы были в Америке? О, это очень интересно! Расскажите, как там? — я пыталась поддержать разговор и понравиться Тэхену. Кацуми весь день твердила мне о том, что я обязана сделать все, чтобы он захотел стать моим данна, но пока что мне казалось это чем-то нереальным. — Страна крепнет, как и культура, экономика. В Америке можно раскрыть свой потенциал и показать людям, на что ты способен, — Тэхен зажал между губами сигарету и чуть склонил голову, чтобы прикурить от спички, которую я зажгла для него. — Я бы остался там жить! Мне очень нравится, что американцы свободные и простые люди, с ними легко. Я сам по себе человек несложный, и для меня является чем-то трудным почувствовать себя комфортно в высшем обществе. Чонгуку проще это сделать, ведь он у нас светский лев, а я же простой мальчишка, который ведет часть его дел. — Ты хоть и простой мальчишка, но далеко не глупый, иначе я бы не доверил тебе свой бизнес, — подметил Чонгук, на что Кацуми сдержанно улыбнулась и глазами подала мне знак, чтобы я не сидела молча и без дела. — Господин Чон прав. То, как Вы излагаете свои мысли, говорит о блестящем уме. Вот я сижу рядом с Вами, и мне совсем нескучно! Наоборот, я чувствую себя в своей тарелке, — я слегка подвинулась к Тэхену, как учила моя старшая сестра, и коснулась его своим бедром, но он не обратил на это внимание, а лишь продолжил курить и изучать мою прическу. — Вам нравится? — Нравится что? — спросил он, отрываясь от занятия и пододвигая мне пустую чашку, в которую я начала наливать сакэ. — Моя прическа. Вы с таким любопытством ее разглядываете. Это льстит мне, как женщине, — я кивнула с благодарностью, ожидая услышать комплимент, но Тэхен удивил меня. — Господи, вы, гейши, носите целые дома на голове! Как вы только с ними ходите... Мне куда больше нравится естественность, когда женские волосы струятся водопадом. Дивное зрелище. Мы переглянулись с Кацуми. Я спрашивала ее глазами, что же мне делать, на что она кивнула и дала мне понять, что я могу угодить своему клиенту, если распущу волосы. Это, конечно, жутко неудобно, ведь завтра мне придется снова мучиться у парикмахера, но игра стоила свеч. — Господин Ким! Хотите, я порадую Вас своей естественностью? — повернувшись к Тэхену, я начала вынимать из волос все украшения: цветы, заколки, резинки, камни, и когда с этим было покончено, мои волосы распустились, на что молодой человек раскрыл рот и едва заметно улыбнулся. Я ответила ему тем же, глядя в его теперь уже добрые глаза. — Вам так больше по душе? — У Акико прелестные волосы, не правда ли? — Кацуми обратилась к Тэхену, который молча кивнул. Мой потенциальный данна был настолько поражен, что не проронил ни слова, исследуя одними лишь глазами мои волосы. Он явно не ожидал такого поступка, и это хорошо, ведь я смогла произвести на него должное впечатление. Все оставшееся время мы провели весьма неплохо: разговаривая на тему бизнеса Чонгука и Тэхена, мы с Кацуми разбавляли деловые разговоры мужчин своими историями, которые они с удовольствием слушали; мы пили сакэ и закусывали; когда пришло время, я и Кацуми встали, чтобы исполнить танец и сыграть на сямисэне — мужчины были удовлетворены, особенно Тэхен, когда я подбрасывала веера и ловко ловила их. Он искренне дивился и хлопал в ладоши. Ближе к ночи Чонгук предложил сыграть в пьяницу: разбившись на пары, мы по очереди пили, и кто первый сдавался, тот проигрывал. Сначала начали играть Кацуми и Чонгук. Они пили сакэ, и первой сдалась гейша. Проигравший обязан был выполнить желание победителя. Никто не удивился, когда Чонгук предложил Кацуми прогуляться возле пруда. Конечно, под прогулкой подразумевалось нечто иное, но все скромно умолчали об этом. Кацуми и Чонгук удалились, и уже через минуту с улицы слышался приятный звонкий женский смех. Мы остались с Тэхеном вдвоем и начали играть. Сначала выпил он, затем я, после снова он, и снова я. Мы пили до тех пор, пока у меня не закружилась голова. Закрыв глаза, я отодвинула от себя чашку и вытерла губы рукой — не так, как должна это делать гейша, а по-простому, как деревенская девчонка. — Я выиграл, — пьяная улыбка озарила лицо Тэхена, который нахмурился и посмотрел на мои губы. — Твоя помада испачкалась. Иди сюда. — А желание? — заплетающимся языком спросила я, когда мой клиент начал бережно подушечкой большого пальца вытирать красные следы с моего лица. Мне показалось это чем-то интимным, и я даже томно вздохнула от напряжения. — Поцелуй меня, гейша Акико. Сначала я удивленно раскрыла глаза, но поняв, что Тэхен мне симпатичен и я даже хотела бы провести с ним время, то кивнула и потянулась к нему за поцелуем. Никогда прежде я не целовалась и в этот момент чувствовала себя совсем неопытной. Тэхен, видимо, понял мое состояние и сам руководил процессом: сначала он сохранял между нами зрительный контакт, затем прикоснулся к моим губам, невинно целуя их, а после медленно начал проталкивать свой язык мне в рот. Я послушно раскрыла губы и ответила ему, сплетая наши языки вместе. Поцелуй настолько взбудоражил меня, что я ощутила новое, совсем непривычное ощущение: низ живота приятно заныл, между ног стало жарче, а грудь напряглась — я почувствовала, как соски уперлись в ткань моих одеяний. — Ты вся покраснела, — ласково сказал Тэхен, гладя меня по щеке тем же пальцем, которым вытирал мою помаду. — Я смущаю тебя? Ты раньше не общалась тесно с мужчинами? — Нет, но скоро это случится... — сглотнув, я опустила голову, изучая рисунок своего кимоно. — Что ты имеешь ввиду? У тебя есть молодой человек? — Нет-нет, что Вы! Гейша не может иметь молодого человека. Разве что только данна, и мне бы очень хотелось, чтобы Вы им стали. Тэхен не понял, о ком я говорю, и мне пришлось поделиться с ним всеми секретами и тонкостями жизни гейши. Он слушал внимательно, держа меня за руки и играясь с моими пальцами. Впервые в жизни я испытывала радость и странное, волнительное томление, находясь в обществе мужчины. Тэхен не был мне противен, я не хотела поскорее убежать от него. Наоборот, я не хотела оставлять его одного. Я испытывала непреодолимое желание быть с ним как можно дольше. — Пока рано говорить о том, что я стану твоим данна... — задумчиво произнес Тэхен. — Я не уверен в своей финансовой стабильности и боюсь подвести тебя, да и чувства хотелось бы проверить. Ты мне нравишься, даже очень, я впервые общаюсь с гейшей, но я не японец, Акико, я кореец, и мне привычнее немного иной вид отношений. Надеюсь, ты понимаешь? — Понимаю, господин Ким, и прошу прощения за свою навязчивость, — я хотела поклониться, но Тэхен остановил меня и снова поцеловал. Наши языки опять вступили в мокрую борьбу, а я опять покраснела и возбудилась до неприличия страстно. — Вы меня с ума сведете, если продолжите так чудесно целоваться... Первым не выдержал мой гость: повалив меня на циновку, он навис надо мной и продолжил поцелуй, но уже со всеми дополнениями. Его пальцы изучали мою шею, вырисовывая на ней пылающие линии, плавно добрались до плеч и попытались стянуть с меня кимоно, чтобы прикоснуться губами к ключицам, но я вовремя пришла в себя и остановила все действия. — Я не могу, простите, — вся красная и заведенная, с растрепанными волосами, я отодвинула от себя Тэхена и попыталась привести себя в порядок до прихода старшей сестры. — Прошу, простите... Тэхен бережно обнял меня и уткнулся носом в мои волосы. Он шептал мне всевозможные нежности на ухо, стараясь успокоить, гладил меня по рукам и убеждал в том, что ничего страшного не произошло. Загадочный он человек: изначально он показался мне холодным и злым, затем простодушным весельчаком, сейчас же я видела в нем заботливого и нежного мужчину. И кажется, я влюбилась в эту ходячую загадку по имени Ким Тэхен...

***

Через три месяца, когда мидзуагэ состоялся и мою невинность продали за цену, чуть большую, чем была у Кацуми (она была невероятно горда мною), мы сидели с моей старшей сестрой у нее дома и пили чай. Теперь, став полноценной гейшей, я поменяла прическу, кимоно, обзавелась отдельным жилищем и стала получать гораздо больше приглашений на вечеринки. Не стану таить: я была неимоверно счастлива происходящему, но Тэхен не выходил из моей головы. Каждую ночь, засыпая, я думала о нем. Те поцелуи и прикосновения вскружили мне голову и больше не хотели отпускать. Ежедневно я вспоминала ту вечеринку и молилась богам о скорейшей встрече с Ким Тэхеном. Даже просто увидеть его для меня было бы уже огромным подарком! Теперь-то я понимала, о чем говорила Кацуми: нельзя позволять чувствам проникать в твое сердце. Я старалась изо всех сил, но любовь окутала все мое тело. — Жаль, что Тэхен тогда отказался быть твоим данна, — сказала Кацуми, глядя в окно. — Хорошая была партия. Но ничего, мы найдем тебе нового данна, который будет намного лучше. Собственно, Тэхен еще совсем мальчишка, как и мой Чонгук... Не большая потеря. Я хотела ответить, но дверь распахнулась, и в комнату вбежала служанка, сообщая, что прибыл господин Ким Тэхен. Мы с Кацуми удивленно переглянулись и велели ей, чтобы она проводила его сюда к нам. Когда гость появился в дверном проеме, мое сердце сжалось и пропустило пару ударов. Я смотрела на него, как завороженная, и боялась дышать. Мне казалось, что это ведение, мираж, и если я пошевелюсь, картинка исчезнет с моих глаз, но реальность дала о себе знать, когда он заговорил своим низким голосом. — Госпожа Хара... Госпожа Окамото... — он ответил кивком на наш поклон и сел рядом с нами, снимая шляпу. Сначала он смотрел на меня, создавая между нами электрическое напряжение, ибо я дышала как ненормальная, а затем взглянул на Кацуми. — Я долго думал, многое осмыслил и принял решение. Я готов и хочу быть данна для госпожи Окамото. Если это еще возможно, то я был бы рад стать покровителем столь прекрасной гейши. — У нас есть иные кандидатуры на такое значимое место. Вы должны понимать, что Акико стала популярной, и мужчины выстраиваются в очередь к ней, — Кацуми приняла самый важный вид и выглядела сейчас очень строго, но все так же привлекательно. — Почему же Вы поменяли свое решение? — Когда я впервые увидел Акико, то не заметил всей ее красоты, но ночью, когда вы и Чонгук ушли гулять, мне удалось наедине получше рассмотреть ее и понять, какой дивный цветок находится передо мной. Признаться, я ощутил прилив тепла в сердце еще тогда, когда она распустила свои волосы, но подумал, что мне просто жарко. Оказалось, что не просто... Три месяца, что я не видел Акико, я вспоминал о нашей встрече и желал повторить ее, — Тэхен замолк. Я же себя не помнила и готова была упасть в обморок от его признаний, которые сводили меня с ума. Позже он продолжил. — И не просто желал повторить... Я бы хотел, чтобы наши свидания стали регулярными. Я смотрю на Вас, госпожа Хара, и на своего друга и понимаю, что мне было бы приятно иметь такие же отношения с Акико. Кацуми спокойно смотрела на него все то время, что он говорил, и я завидовала ее спокойствию, ибо я металась как тигр в клетке и не знала, как быть, что делать и говорить. Если Тэхен станет моим данна, то я смогу быть с ним столько, сколько захочу, и не просто проводить время за приятными беседами, но и целоваться... Да и не только целоваться. Тэхен был тем мужчиной, которого я хотела во всех смыслах. — Акико вправе сама решать, быть ли Вам ее данной, — отозвалась Кацуми, в ожидании глядя на меня. Я не заставила себя долго ждать... Той же ночью, когда я позволила Тэхену стать моим данна, мы пришли ко мне домой и сделали то, о чем оба мечтали три мучительных месяца. Он увидел меня обнаженной и всю ночь ласкал и целовал мое тело, доводя меня до пика удовольствия. Я отвечала ему взаимностью и ублажала его так, как только может влюбленная женщина. Мы до конца стали одним целым, когда он вошел в меня, и наши тела соединились. Движения Тэхена были плавными, мягкими. Это был не просто секс, а настоящее занятие любовью. Мы дышали и стонали в унисон, я без остатка отдавалась ему и охотно раздвигала ноги, когда он намекал, что хотел бы снова ощутить жар моего тела. Его губы и пальцы побывали везде: от моего лица и до груди, от груди до живота, от живота к самому интимному и сокровенному месту. Он целовал меня повсюду, боясь упустить хоть миллиметр моей кожи. Тэхен дарил мне столько любви и наслаждения, сколько я и не думала получить за всю свою жизнь. Мы регулярно меняли позы, и я даже была сверху, но больше всего мне понравилось, когда он был главным и, нависая надо мной, проникал в мое тело сначала пальцами, доводя меня до экстаза, а потом и своим затвердевшим органом, заставляя меня извиваться, царапать ему спину и кричать лишь одно имя: Тэхен... — Я люблю тебя, — проронил он, когда мы пытались отдышаться ближе к утру. Его губы лениво целовали мою грудь, а язык медленно блуждал по еще твердым соскам. — Моя гейша, моя Акико. Ты самая чудесная в мире женщина, и я не могу перестать тебя хотеть. Я уже была готова сказать, что тоже люблю его, но смолчала, ибо слова Кацуми насчет чувств к мужчинам всплыли в моей голове. Да, я любила Тэхена и любила так страстно, что сердце болело, но так и не смогла произнести вслух три заветных слова, сохранив их где-то глубоко в себе. Я осмелилась лишь тогда, когда Тэхен заснул на моем животе. Перебирая его волосы и любуясь его красотой, я тихо прошептала: «Я тебя люблю, мой данна...»