Прощальные слова

Это случилось вновь. В нашу жизнь вновь ворвалась та девушка, чья непреодолимая тяга к жизни всегда играет с ней злую шутку, невольно приводя к нам. С ней была еще одна девушка, которая и призвала нас. Но она нас не интересует, нас интересовала та, которая однажды одолела меня и моих апостолов, но более такому не бывать. Я показался и ехидно сказал: - Никаких шкатулок. Какая ирония. - Никаких отсрочек, - вторила Женщина-сенобит, подражая мне, - Бежать некуда. Пора играть. - Пора играть, - согласился я. Девушка по имени Кёрсти заглянула к себе в карман пиджака, как будто там хранилась ее надежда на спасение. Но нет. Мы ждали слишком долго. Пора заканчивать эту комбинацию. Мы терпеливо ждали, когда Кёрсти согласится с тем, что игра в прятки окончена, но вместо этого она воскликнула: - Стойте! - Никаких уговоров, Кёрсти, - спокойно перебил ее я. А она все смотрит к себе в карман, - Мы хотим познать твою плоть, твою душу, а не твоё умение торговаться. Мои апостолы жадно смотрели на Кёрсти. Отчасти, я их немного понимаю. Души поступают к нам регулярно, но лишь душа Кёрсти будет достойной платой, отчасти даже местью за то, что в нашу вторую встречу она одолела нас. А Кёрсти ответила: - Нет, никаких сделок. Только информация, только информация! На секунду я даже впал в ступор. Информация? От нас?! Что мы можем дать на словах этой девушке, которая была желанной плотью для Ордена? Но ее слова меня позабавили, и я с легкой улыбкой сказал: - Ну давай. Она медленно пошла ко мне, словно боясь, что цепи, наше излюбленное оружие, вонзятся в нее. Из кармана пиджака она доставала вдвое сложенный листок. Пока она шла, я продолжал: - Но только попробуй вновь нас обмануть, и твое страдание будет легендарным даже в Аду. Она вплотную подошла ко мне и вложила мне в руку этот лист. Я взял его, спросив: - Что это? Развернув его, я увидел… черно-белый снимок. На нем был человек, одетый в военную форму. Строгая выправка, погоны капитана. И лицо. Лицо, подозрительно схожее с моим. Но как я не напрягал память, которая помнила каждую душу, я не мог вспомнить его. Я усмехнулся и вновь спросил: - Думаешь, еще один сбежал? Как Фрэнк? - Нет, это не сбежавший, - ответила Кёрсти, все еще надеясь на наше понимание, - Это ты. И тут я не нашелся, что ответить ей. Снимок изображал меня?! Что за бред?! Сколько себя помню, я всегда, всегда был Темным Принцем Боли. Я помотал головой и воскликнул: - Бред! Я.., – но Кёрсти меня перебила: - Это правда ты! Ты не всегда был таким. Ты был человеком. Я все вглядывался в это лицо, стараясь вспомнить его. И тут в моей голове прозвучал голос, казалось, такой незнакомый: «Она говорит правду. Это действительно ты». А Кёрсти продолжала: - Вспомни. Вспомни всё своё смятение. Думай! Я стоял с фотографией и молчал. Первой вышла из себя Женщина-сенобит. Подняв нож, и собравшись устроить самую грандиозную казнь для одной души, она сказала: - Довольно! Но я, все еще принимая приказы от моей давно умершей души, приказал: - Погоди! Я все еще смотрел на фотографию, а голос в моей голове продолжал: - Вспомни себя до всего этого кошмара. Вспомни своё имя. И тут меня осенило. Снимок сделан во времена Первой Мировой войны. На нем изображен капитан Эллиот Спенсер. Это… я! Я со скорбью глянул на снимок и проговорил: - Я… помню. Эти слова, казалось, воодушевили Кёрсти. Она глядела на каждого из нас. На Баттербола, на Чаттерера, на Женщину-сенобита и на меня она глядела с неподдельной мольбой и говорила: - Вы все когда-то были людьми. И на ее глазах нас, сенобитов, последователей Ордена Ран, как будто подменили. Баттербол вспомнил себя, как он сам нашел Шкатулку Лемаршана. Женщина-сенобит вспомнила, как сестре Николетте незнакомый путник, нашедший пристанище в ее церкви, открыл неземные страдания и пытки. Чаттерер вспомнил, как он, слепой, измученный получил от Шкатулки избавление от страданий и снисхождение боли. А я вспомнил, как капитан Эллиот Спенсер сам открыл Шкатулку, ища неземных удовольствий. Мы вспомнили наше прошлое «я». И не заметили угрозы. Ко второй девушке по имени Тиффани со спины по воздуху подкрался Чаннард. Я помню его, сенобит, порожденный нашим богом, Левиафаном. Он звал Тиффани к себе, из змей, торчащих из его рук, показались цветок и палец, манящий к себе. Кёрсти обняла Тиффани и отошла подальше от ужасного доктора. Чаннард прорычал: - Я твой доктор. Я пришел помочь тебе. Я посмотрел на двух несчастных девушек, страшащихся доктора, ставшего чудовищем. А в моей голове вновь родилась душа, душа капитана Эллиота Спенсера. Я думал: нужно защитить их. Нужно дать им время. Решено. Я повернулся к Чаннарду и выронил черно-белый снимок, даровавший мне себя. Трое моих последователей выстроились в ряд. Чаннард посмотрел на нас, на нашу решимость, и сказал: - А, чудно. Битва. Я ударил первым. Усилием мысли я заставил цепи вгрызаться в его тело. Чаннард закричал. Керсти и Тиффани смотрели на нашу дуэль с ужасом, как будто зная, кто выйдет победителем. Я вонзил в Чаннарда семь цепей с крюками на конце, думая, что с него достаточно. Но как только я собрался приказать цепям разорвать детище Левиафана на куски, он разрезал цепи своими змеями. Цепи с лязгом попадали на дощатый пол. Я и мои апостолы осознали: его не победить, он слишком могуществен. А Чаннард начал ответный ход. Первой от руки Чаннарда погибла Николетта. Змея вошла ей прямо в разрез на горле. Она умерла, обернувшись человеком, только кровь на местах, где были «улучшения», давала понять, что она была сенобитом. Вторым погиб Ласло, он упал, рана на животе оставила лишь шрам, из глаз текла кровь, а змея торчала точно из сердца. Третьим погиб Чаттерер: змея также попала ему в сердце, пригвоздив его к одному из столбов, что крутились. Тиффани смотрела на мертвое тело Щелкунчика и через несколько мгновений увидела мертвого мальчика в кожаной одежде, которая была ему явно велика. Я же понял: близится и моя смерть. Я получил жестокое наказание за то, что Кёрсти напомнила мне о моей былой сущности. Чаннард медленно приближался ко мне и говорил: - Я сам проведу эту операцию, и ваши девочки станут моими первыми пациентками! Ну нет. Этому не бывать. Я должен защитить их, я должен защитить ту, что подарила мне моё прошлое. Вспышка. Я сделал шаг назад. Булавки из моей головы начали исчезать, раны затягиваться. Две вспышки. Два шага назад. Булавки исчезли вовсе. Кое-где еще все еще виднелись следы моего превращения. Две вспышки. Два шага назад. Кёрсти смотрела на человека, который, казалось бы, сошел с фотографии. Все еще молодой, синеглазый. А я смотрел на нее. И можно было сказать ей что-нибудь или прокричать, но я только слегка улыбнулся. И Кёрсти… улыбнулась в ответ. И тут мои глаза синего цвета словно проговорили ей: «Бегите. Пока можете, бегите». Мой взгляд заменил тысячу слов. Керсти вместе с Тиффани убежали из комнаты, а я обернулся к Чаннарду и, подняв закругленный нож с моего пояса, приготовился сражаться. Как тогда, на полях Первой Мировой войны. Чаннард в бешенстве выпустил лезвие у одной из змей и полоснул меня этим лезвием по горлу. Ручьем полилась кровь, я стал задыхаться. И, наконец, я упал. Чаннард закричал от победы над четверкой сенобитов. Я же лежал на полу. Из меня уходили последние крохи жизни, что я обрел и потерял вновь. И перед смертью я… жалел. Жалел, что не поблагодарил Кёрсти за такой чудесный подарок, жалел о том, что лично не выпустил их из Ада. Жалел о том, что проиграл детищу своего бога. Мысленно я прошептал: - Спасибо тебе, Кёрсти. Твоё открытие освободило меня. Я более не связан правилами Ада. Я… свободен.