She's mine

      Мы влюбляемся неожиданно, порой в совершенно неподходящее время, да еще и не в тех людей. Что же это за чувство, возникающее в человеческой душе, существование которой тоже можно было бы подвергнуть сомнениям? Без сомнения мы любим своих родителей, друзей, домашних животных, но, когда влюбляешься в постороннего человека, испытываешь совершенно иные чувства. Речь не идет о дрожащих коленках или бабочках в животе - для меня это лишь метафоры, придуманные писателями для описания необъяснимых чувств, возникающих у человека. Для меня эти чувства более нежные, например, забота и волнение, когда не хочешь бросать любимого человека даже при такой простой болезни, как простуда, когда заступишься за нее, даже если твое положение в обществе пошатнется, когда не решаешься пошевелить затекшим плечом, ведь она наконец уснула после ужасного ночного кошмара. Любовь - это то, что есть у нас всех, не зависимо от национальности и сексуальной ориентации, поэтому самое паршивое - невозможность быть с любимым из-за предрассудков общества.       В своей жизни о любви я лишь слышала от друзей, читала в книгах, да видела в фильмах. Мы с отцом жили в Сиэтле в довольно большом для нас двоих доме, мама умерла, когда я была еще слишком мала, чтобы запомнить ее, поэтому у меня никогда и не возникало сильного чувства тоски по ней. Мне исполнилось пятнадцать, когда папа решил жениться во второй раз на женщине по имени Шанна, с которой познакомился во время своей поездки в Портленд. Он выглядел счастливым рядом с ней, поэтому я ни капли не возражала против их отношений и свадьбы.       С Шанной мы были знакомы давно, но вот ее дочь встретилась мне впервые только на свадебной церемонии. Мачеха представила мне ее, как Летти, ибо сама девушка молчала и смотрела в экран своего смартфона. Она была моей ровесницей, но выглядела немного младше из-за своего маленького роста и худобы, но, на мой взгляд, это только добавляло ей привлекательности, на фоне бледной кожи и выпирающих костяшек выделялись густые каштановые волосы, собранные в причудливую прическу, а чуть позже мне удалось рассмотреть и удивительные темно-синие глаза. Ее мать рассказала мне, что девочка слегка не в себе, но это видимо по ее мнению, что можно даже не пытаться разговорить ее. Но я все равно попыталась познакомиться с ней поближе, девушка покорно выслушала информацию о моем имени и будущем статусе в ее жизни, а после просто кивнула, как бы принимая все сказанное, и вернулась к своему телефону.       Летти не была похожа ни на одну мою знакомую, ее совершенно не интересовал мир вокруг, она жила в своем собственном, находившемся видимо в ее смартфоне. Но я не могла сказать, что ей подходят такие определения, как "замкнутая" и "зависимая от интернета", скорее она была напугана чем-то в реальном мире, поэтому так не любила в него возвращаться.       Наша совместная жизнь в моем доме началась довольно странно - не было никаких споров по поводу непринятия отчима и сводной сестры, никаких намеков на сближение, вообще никакой реакции на переезд со стороны Летти. Первое, что сделала Шанна - нашла девушке нового психолога, чтобы не ездить в Портленд, а уже потом записала ее в одну школу со мной. Было видно, что женщина любила дочь, но видела в ее замкнутости лишь болезнь и старалась не довести дело до психбольницы, о которой как-то заговорил мой отец. Со своей же стороны я очень хотела понять причину такого поведения шатенки, поэтому старалась как можно чаще находится рядом с ней, порой даже просто молча сидеть рядом, рассматривая черты ее красивого лица и наблюдая, как она быстро нажимает пальчиками на экран.       Родители просили меня присмотреть за ней в новой школе, ведь, как известно, нет никого злее детей, и нет жертвы лучше новенькой. Моим друзьям не нравился тот факт, что Летти везде ходила со мной и сидела за нашим столиком в столовой, они считали ее через чур странной, но я не позволяла им издеваться над ней, хотя, казалось, девушке было бы плевать, даже скажи они ей что-то ужасно обидное. Шатенка хорошо училась, правда так можно было судить лишь по ее письменным работам, ведь отвечать на уроке вслух ее не мог заставить ни один преподаватель, да и они вскоре перестали пытаться. Вокруг нас ходили слухи с типичным заголовком "Хелен и ее новая странная сестрица", учителя не раз говорили родителям, что с девочкой стоит что-то делать, а одноклассники не уставали кидать в нее бумажки на уроке, надеясь хоть на какую-то реакцию.       Примерно через месяц нашего знакомства Летти начала говорить со мной, пусть это и было что-то простое, вроде ответа, что она хочет на завтрак. Мы начали сближаться в странной для всех остальных людей манере: по вечерам она приходила ко мне в комнату и устраивалась рядом, но не близко, на кровати, все так же продолжая сидеть в телефоне, пока я читала очередную книгу, теперь, когда Шанна начинала с ней очередной "серьезный разговор", шатенка пряталась уже не в ванной, а в моей комнате, поскольку только на этих дверях в доме стояли замки.       Вскоре я узнала и о еще одной ее проблеме - ночных кошмарах. Той ночью мне было не уснуть из-за большого проекта по биологии, поэтому я отправилась за кофе на кухню прямо посреди ночи и, походя мимо комнаты шатенки, услышала тихие всхлипы, не удержалась и заглянула к ней: девушка лежала посреди кровати, откинув одеяло, вся мокрая и мелко дрожала. Тогда мне удалось разбудить и успокоить ее, мы вместе спустились на кухню, где она, хриплым от долгого молчания голосом, рассказала мне о девушке, которую убили в подворотне через неделю после их первого поцелуя, когда им обоим было по четырнадцать. Она снилась шатенке чуть ли не каждую ночь, вся в порезах и в крови, просила помочь ей. После этого случая Летти приходила спать ко мне, каждый раз, как ей снился кошмар, говоря, что мне удается как-то успокоить ее. И вскоре я привыкла просыпаться, чувствуя, как ее рука обнимает меня.       Постепенно я все больше узнавала причину непринятия Летти реального мира. Многое она рассказывала мне сама, в те ночи, когда сны были особенно беспокойными, что-то мне пришлось домысливать самой. Ее любимую девушку, к которой ее тянуло чуть ли не с шестого класса, убили какие-то чокнутые маньяки, узнавшие, что она лесбиянка. С тех пор шатенка боялась сама себя, своей ориентации, людей вокруг и боли, которую они могут причинить. Ей было страшно, что кто-то узнает правду о ней и так же зверски убьет, поэтому она предпочла закрыться в себе и не доверять никому, даже собственной матери. Но почему-то Летти верила мне, а я не имела права подвести свою маленькую девочку. Мне хотелось защитить ее от всех угроз, вытащить из этого состояния и научить жить в социуме, не оглядываясь на прошлое. Я убеждала Шанну, что ее дочери нужна любовь и поддержка, а никакие не психологи.       Спустя полгода после свадьбы Летти наконец показала мне, чем занимается в своем телефоне. Оказалось она пишет рассказы, в которых выплескивала все свои эмоции, неиспользуемые в реальной жизни. Мне даже удалось почитать некоторые из них - в основном печальные, где персонажи сначала находили свою любовь, а затем безвозвратно теряли. Одна история запомнилась мне больше всего, потому что имела счастливый конец, где одна девочка спасла другую от смерти, и они остались вместе, несмотря на осуждение со стороны общества. Уже позже Летти рассказала мне, что этот рассказ написала обо мне.       Мы сблизились окончательно. Шатенка стала доверять мне, больше говорить, и даже иногда вылезала из своего смартфона, но, к сожалению, делала она это только, когда мы оставались вдвоем. Хотя некоторые вещи в ее поведении изменились и в присутствии других людей. В школе Летти иногда дергала меня за руку, что означало, что ей не комфортно в компании, и нам лучше уйти, мы стали больше гулять в свободное время, в основном доходили до некого подобия пляжа, где просто болтали или кидали камни в воду. Каждое утро отец отвозил нас в школу, и девушка, измученная кошмарами, частенько устраивалась у меня на плече, чтобы хоть немного подремать, а два раза в неделю, что у нее были сеансы у психолога, Шанна позволяла мне иногда провожать ее, вместо того, чтобы вести самой. Тогда же шатенка рассказала мне, что каждое такое посещение для нее хуже разговора с матерью, ведь психолог поначалу пытается разговорить ее, а затем начинает читать нотации о том, что нельзя жить настолько отречено от мира. Я вновь попыталась уговорить родителей прекратить сеансы, но они не согласились с моим "детским мнением", объясняя это тем, что несмотря на разговоры со мной, девочка все еще не показывала никаких эмоций. В этом они были правы, Летти никогда не смеялась и даже не улыбалась, не показывала грусти, неприязни или гнева, ее лицо всегда было бесстрастно, а в синих глазах читалась лишь бесконечная боль. Мне казалось, она боялась еще и чувств.       Неосознанно я привязалась к ней, поначалу воспринимая свои чувства, как сестринское беспокойство. Летти была дорога мне, я готова была стоять за нее горой, не давая никому в обиду. Мне нравилось обнимать ее, пока она спала, смотреть на нее, сосредоточенно писавшую рассказ, слушать ее хрипловатый голос. Как то раз моя лучшая подруга, хотя таковой она была до приезда Летти, намекнула, что мы выглядим, как влюбленная парочка. Тогда то я и взглянула на свои чувства под другим углом и поняла, что похоже влюбилась в свою сводную сестру. Ей сказать, естественно, побоялась, понимая, что для девушки это будет лишним испытанием, поэтому просто продолжила заботиться о ней, не говоря о чувствах.       Самое страшное событие в нашей жизни произошло в начале лета. Тогда отец заметил, что я стала мало общаться с друзьями, проводя все свое время с Летти, а та, хоть и говорила со мной, все еще казалась ему слишком замкнутой. Мне никто не сообщил об этом, просто в одно самое обычно субботнее утро, когда шатенка ночевала в своей комнате, Шанна собрала ее вещи и, разбудив дочь, велела бегом собираться. Я проснулась совершенно случайно, услышав звук разбитой вазы и громкий крик отца, и тут же помчалась вниз, где брыкающуюся Летти крепко сжимала в кольце из рук собственная мать. Девушка не кричала, но вырывалась довольно яростно, а на лице застыла гримаса боли. Отец заметил меня, как только услышал мой крик и тут же чертыхнулся, давая понять, что мне нельзя было все это видеть. Он схватил меня за руку, не давая побежать за Шанной, тащившей легкую, как пушинку, Летти к машине, говорил что-то, пытаясь меня успокоить, но все было бесполезно. От меня увозили мою девочку, даже не дав нам попрощаться, такое я не могла простить. Ее отправили в лечебницу для душевно больных на месяц, запретив нам видеться, говоря, что ее привязанность только к одному человеку только ухудшает ситуацию. Отец пытался уверить меня, что так будет лучше для Летти, но я не хотела его слушать и понимать что-либо. Она не больная и не псих, ее не должны были упекать в больницу просто за то, что ей тяжело доверять людям. Шатенка верила мне, а я верила, что ей становится лучше рядом со мной. Мне было страшно за нее каждый день, потому что во всех фильмах, в таких больницах с людьми делали что-то такое, что прежними они уже не возвращались.       Все эти четыре недели без нее я ощущала, как сильно полюбила эту маленькую голубоглазую девочку, как сильно хотела быть рядом с ней. Первые две недели мне не хотелось ничего делать, кроме как лежать в кровати, слушать грустную музыку и иногда заходить в комнату Летти. Там, под подушкой, я нашла ее смартфон, в котором хранились все ее рассказы, все заветные мыли. Нехорошо было читать их без разрешения, но мне слишком ее не хватало, а в каждой истории была частичка ее самой. Я не отрывалась от экрана ни днем, ни ночью, поглощенная в чтение одной большой повести из нескольких глав. Она писала фантастику о девочке-маге с золотистыми волосами и изумрудными глазами, полностью описывая мою внешность, называя свою героиню "чистым светом" и наделяя ее способностью излечивать любые болезни, и про юную сероглазую девушку, лишившуюся магии, так как она шла от сердца, которое у той было разбито. Золотоволосая не могла излечить девушку своей магией, поэтому пустила ту в свой дом, заново научила чувствовать и верить в чудо. Тогда Сероглазка поняла, что любит Светлую... Но эта история была еще не закончена, Летти то ли не успела дописать, то ли сама еще не знала конец. Мне казалось, что этот рассказ про нас, или просто мое скучающее по ней сердце хотело, что бы так было.       В день её выписки я долго упрашивала отца взять меня с собой, до того мне хотелось поскорее увидеть родные глаза. Самым опасным было раскрыть свои настоящие чувства родителям, тогда то они точно увезут ее от меня. Тем не менее папа согласился, решив, что это понравится Летти, которая за весь месяц видела только маму, да и то пару раз. Мы ехали довольно долго, и чем ближе была клиника, тем сильнее билось мое сердце. Где-то в своей палате шатенка скорее всего лежала на животе на кровати и посматривала на часы, зная, что скоро ее заберут из этого места. Меня волновало, что с ней могло что-то произойти за это время, не мучили ли ее, и скучала ли она по мне так же, как я по ней. Девушка могла и вовсе не захотеть видеть меня, ведь тогда мне не удалось спасти ее от больницы. Отец поставил машину прямо у входа в клинику, велев дожидаться здесь. Ожидание съедало меня, хотелось увидеть мою девочку как можно скорее. Первым из дверей вышел папа, держа в руке сумку с вещами, следом появилась Шанна, а уже за ней Летти и мужик в белом халате. Взрослые обсуждали что-то с врачом, стоя на крыльце, а шатенка двинулась к машине, прямо перед которой я и стояла. Даже думать не стоило, что она с радостным криком бросится мне на шею - это ведь Летти. Девушка замерла прямо напротив меня, глядя своими синими глазами прямо в мои. Её лицо выглядело измученным, а плечи, казалось, стали еще угловатей, но, судя по потеплевшему взгляду, она была рада видеть меня. Я осторожно протянулась к ней, и Летти сама обняла меня, утыкаясь носиком в шею, мои же руки крепко сомкнулись на её талии, прижимая маленькое тельце к себе. Наши крепкие объятия разорвал голос отца, сообщающий, что пора ехать. Уже в дороге, когда Летти удобно устроилась у меня на плече и задремала, до меня донеслись обрывки слов Шанны: "Доктор сказал, что её состояние все еще неопределенное, и лучше нам вскоре повторить лечение". Это было то, чего я боялась больше всего - ее опять хотели забрать у меня, а этого никак нельзя было позволить.       Той же ночью Летти прокралась ко мне в комнату, залезла под одеяло и стала ползать пальчиками по моему животу. Я не спала, но лежала с закрытыми глазами, наслаждаясь ее прикосновениями. - Прости, что позволила им увезти тебя, - тихонько прошептала. - Они бы все равно сделали это рано или поздно, - хрипотца в её голосе усилилась, видимо она молчала все то время. - Что там делали с тобой? - Говорили, читали нотации, давали какие-то таблетки, заставляли общаться с другими пациентами, - Летти тяжело вздохнула, - меня будто опять запихнули в то время, когда ее только убили... - Мне так жаль... - я коснулась губами ее лба. - Они не давали мне писать, Хелен, говорили, что рассказы только удаляют меня от излечения... Слышала, что велели матери забрать мой телефон... Наверно, она нашла его и... - Нет, - в голове всплыл тот вечер, когда Шанна безуспешно пыталась отыскать смартфон дочери, - я спрятала его. - Ты читала? - спросила она спустя минуту молчания. - Не удержалась... Слишком скучала по тебе... - И что ты думаешь о последнем? - Мне определенно нравится, что ты начинаешь писать более позитивные вещи, и отношения героев, они такие...настоящие! - Потому что они и есть настоящие, - Летти подняла глаза на меня. - Все что ты написала там... Ты правда чувствуешь это? - Да, - мне показалось или уголки ее губ и правда чуть приподнялись? - Хочу, что бы ты знала, я чувствую тоже самое, - в ответ шатенка потянулась ко мне и коснулась моих губ своими в нежном коротком поцелуе.       Каждый вечер я засыпала, прижимая девочку ближе к себе, боясь, что её вновь заберут. Она же ничего не рассказывала мне о том месяце в больнице, ей по-прежнему не особо нравилось говорить. Мы много обнимались и целовались, в этих действиях Летти чувствовала себя гораздо увереннее, чем в чем-либо еще. Конечно, ни от кого не укрылись наши ставший еще более близкими отношения, отец списывал все на мою потребность дарить кому-то заботу, а, уже бывшие, друзья решили, что мы обе просто чокнутые, и перестали общаться со мной. Но мне было плевать на мир вокруг, пока шатенка была рядом со мной. Она действительно изменилась, стала хоть иногда, но все же улыбаться, когда писала очередную главу, а моя рука блуждала по ее спине. Шанна тоже стала слышать от дочери редкие и короткие, но все же фразы, что до невозможности радовало ее.       На день рождения, который настал спустя три недели после выписки, родители подарили Летти милого серого котика, которого та прозвала Енотиком из-за черных пятен у него на мордочке. Теперь по ночам на моей кровати мы спали уже втроем: шатенка в моих объятиях, а котенок - привалившись к ней боком. Было смешно наблюдать за тем, как девушка, закутав малыша в пледик и прижав к себе, топала со мной до небольшого пляжа, а уже там опускала его на камушки, крепко сжимая в кулачке тонкий поводок. Енотику не особо нравился ошейник, но гулять он любил, и мы могли часами ходить с ним по набережной, держась за руки и с улыбкой наблюдая за котиком. Похоже родители все же решили прислушаться ко мне и устроить Летти лечение любовью, а не психиатрическими клиниками, о которых речи даже не заходило до конца лета.       Я влюбилась в свою сводную сестру окончательно и бесповоротно. Она стала для меня всем: светом, счастьем, домом, или с чем еще можно сравнить это чувство? Мне не жить без нее, это знала точно. Каждый раз, глядя на нее, я чувствовала, как тепло разливается по телу, по лицу расплывается улыбка, а сердце начинает биться быстрее. Мне нравилось лежать рядом с ней на кровати, наблюдая, как ее пальчики строчат что-то в телефоне, как уголки ее губ дергаются чуть вверх, когда мои пальцы начинают перебирать пряди ее волос. Как то я случайно узнала, что имя Летти означает "счастье", и шатенка действительно стала моим счастьем.       До нашего совершеннолетия родители так и не знали ничего о наших отношениях, наивно думая, что две сестры просто сильно привязались друг к другу. И только подросший Енотик не редко становился свидетелем наших ночных развлечений. К выпускному уже наверно каждый одноклассник знал, что мы вовсе не сестры и гораздо больше, чем хорошие подруги. Летти научилась смеяться и говорить с другими людьми, хотя все равно старалась держаться подальше от шумных компаний. Мы вместе поступили в Калифорнийский университет, расстояние до которого совсем не радовало родителей, зато шатенка начинала светиться от одной мысли о жаркой погоде и теплой соленой воде. Когда со школой было покончено, мы решили рассказать родителям всю правду о нас. Они долго не могли поверить и принять тот факт, что их дочери лесбиянки. Им потребовалось довольно много времени, чтобы принять наши отношения, в основном сыграл тот факт, что мы были счастливы вместе, а любой родитель хотел этого для своего ребенка. В августе мы переехали в Лос-Анджелес, в нашу маленькую, но собственную квартирку, и, конечно, забрали с собой Енотика, который первое время не хотел слезать с рук хозяйки, опасаясь нового места. Летти была счастлива, гуляя каждый день по теплому песку, позволяя волнам лизать ее ноги, она наконец могла целыми днями заниматься любимым делом - писать истории, которые приобрели наконец позитивный характер. Шатенка написала нам счастливый конец, подарив мне на день рождения целую повесть из двадцати глав, в конце которой было приписано: "Я люблю тебя".       Мы были самыми обычными девочками, которые влюбились друг в друга, хоть многим в обществе это и казалось неправильным. Она изменила мою жизнь, а я ее, и мы обе нашли свой счастливый конец, не оглядываясь на рамки, которые пытался поставить нам социум. Любовь побеждает все? Да, теперь я думаю, что эта фраза имеет смысл.