Пути Странствующей

      Ветер завывал, полной грудью дыша, и сквозь голые деревья это отдавалось свистом. По одинокой глинистой дороге, испещрённой колеями колёс телег, что изредка по ней ходили, ехал всадник. Статная фигура на пегом коне мерно двигалась вперёд. Дорога проходила по гористой местности, и вдалеке, у расселены меж хребтов, за возвышающимися в ноябрьских туманах склонах виднелись равнины и холмы, покрытые шубой трав и кустарников.       Копыта коня месили верхний слой чуть промёрзшей глины дороги, изредка цокали о встречающиеся камни. Дорогу обрамляли выступающие валуны, поросшие пожухлой и поникшей травой. На них же теснились худенькие берёзки и рябинки, почти потерявшие своё осеннее одеяние. Воздух пах сыростью, ещё не просохшая после недавних дождей земля отдавала в него запах перегнивающих трав и листьев. Женщина, удерживая в одной руке поводья, сняла капюшон. Тёмные волосы, собранные в хвост, колыхнул ветер. Старые шрамы болели, значит ждать дождя, может, даже повалит снег. Она непроизвольно бросила взгляд вверх, слепым глазом уставившись в такое же слепое небо. Еда кончилась, женщина устала. Она бы доехала до ближайшего трактира ещё дня три тому назад, да вот, путь через горы занял слишком много времени. Женщина затянула потуже пояс.       Ветер не переставал завывать, тогда как к тому моменту дорога уже пошла вниз — в расселину. Женщина хмурилась, конь фыркал. Она была голодна и устала, конь непринуждённо шёл вперёд. Она думала о мраке прошлого, коню было всё равно. Когда женщина спустилась в расселину, где склоны нависали над её головою, ветер приглушённо ревел, путаясь в причудливых сводах. Она хмурилась всё сильнее, её губы, чуть тронутые кривыми лентами шрамов, кривились в болезненной гримасе. Ей всё казалось, что тогда можно было поступить иначе, всех спасти. Она считала, что могла их спасти. Это было не так.       Женщина встряхнула головой, избавляясь от неприятных воспоминаний. Похолодало, и ей пришлось достать из сумы яркий шарф и куртку на оленьем меху. Кожа куртки была потёртой, на некоторых местах виднелись плохо оттёртые капли крови. Её низ был расшит геометрическими узорами, а плечи утяжелены накладками из клепаной кожи и бирюзовой шерстяной тканью, прошитой поперёк синими нитями. Шарф же был бордово-оранжевый, с вышитыми на нём цветами, зигзагами и ёлочками. Оставив коня топтаться на месте, она надела под плащ куртку и плотно закуталась в шарф, стараясь как можно сильнее закрыть шею и лицо. Тронув коня, женщина продолжила свой путь, и вот на склонах уже начали появляться сосны. Хлипкие и чахлые от недостатка перегноя в земле, они устало развесили свои шаткие ветви. Ветер переменил направление и задул женщине прямо в лицо. Ехать стало труднее, и, к тому же, всё вокруг напоминало ей о давно минувших событиях. Сердце у неё щемило, неприятные воспоминания, пусть и пока туманно, но всё же всплывали в её голове.       Все они погибли тогда. Все. А она ничего не могла сделать — думалось ей. В горле встал ком, а от сильного ветра и спутанного клубка грустных мыслей на глазах у неё выступали слёзы. Ветер теперь дул с новой силой, ожесточённо, зло. Заморосил дождь, и капли захлестали женщину по лицу. Она отворачивалась, прикрывала рукой лицо, закрывалась капюшоном и куталась в шарф — не помогало. Ветер как будто дул со всех сторон и сразу, сдувал с неё капюшон, задувал под одежду. Но вдруг, он вновь переменил направление, а затем постепенно стих. Где-то далеко на самом западе, почти у горизонта, за маревом облаков показалось солнце, уже завершающее свой постоянный, неменяющийся цикл.       Женщина выехала из-под отвесных стен расселины. Дорога теперь вела через поля, лежащие близ цепи низких холмов, на покатых склонах которого пучками росли дикие кустарники волчьей ягоды, черники, морошки. Валуны и одинокие скалы, прорывающие собою холмы, всем своим видом напоминали о близости гор. Они были покрыты лишайником и ржавым, рябым мхом. Слева с гор спускался редкий лес. Берёзки и осины на пологих склонах были тощенькие, но как-то держались, а вот сосны и ели там уже во всей красе раскинули свои широкие изумрудные лапы. Лес тянулся и за холмами, но там он уже был роскошнее и казался самостоятельной частью местности. Охра берёзовой листвы золотыми нитями рассыпалась по его массиву.       Облака рассеялись на горизонте, и теперь рыжими перьями бороздили небо в его бездонной глубине. Ветер шуршал дикими травами на полях, так, что бесконечные ковры долины переливались в свете заходящего солнца. Ветер погнал по дороге сухие листья. Солнце продолжало медленно садится, и сумеречная дымка начала окутывать небосвод и землю под ним. Женщина подстегнула коня. Из лесу и с гор медленно надвигались туманы. Она прикусила губу и пустила коня быстрой рысью.       Туманы пугали. Перед тем, как она ступила на горную тропу, местные из последней захудалой деревушки у самых предгорий просили её остерегаться туманов. Ей рассказали, что стоит селению опуститься в густой туман ночью, с утра точно не досчитаются с дюжину людей. Причины не знал никто. Поговаривали, что это была то ли могущественная лесная сила, что там давеча завелась, то ли порча, но откуда им взяться на всеми забытой окраине мира — не известно. Женщина пустила коня галопом, да так, что ветер засвистел у неё в ушах. Конечно, было страшно. Кому не бывало страшно в его жизни? Тот, кто бы сказал, что он ничего не пугался — непременно бы соврал. Всем бывает страшно, ведь страх — и есть сама жизнь. Страх — хранитель жизни, как Хронос — хранитель времени. Солнечный диск в своём красном облачении скрылся за горизонтом, и теперь лишь яркая полоса свидетельствовала о его пребывании на небе. Вдалеке, меж дорогой и лесом показались огни трактира. Тем временем, туманы нещадно наступали, проглатывая, обволакивая всё вокруг себя. Женщина нервно оборачивалась на скаку, её взгляд метался с гор на лес, с леса на огни вдалеке и так по кругу. Наконец, в спешке она доехала до частокола, ограждающего трактир и лежащую чуть в отдалении деревеньку от лесного хаоса. Она медленно въехала в ворота и завела своего коня в конюшню. Сумерки продолжали сгущаться.       Сняв с коня седло со сбруей и насыпав тому овса, она вышла из конюшни, поднялась по трухлявым ступеням и вошла в трактир. В трактире было едва ли не мертвенно тихо, зато тепло и вкусно пахло едой. Стоял лишь тихий гомон, но для трактира это было что-то, сравнимое с могильной тишиной. Всего три-четыре стола были заняты, и трактирщик скучал за своей стойкой. Когда дверь захлопнулась, он вздрогнул и недоверчиво посмотрел на гостью. Женщина подошла к нему и, положив несколько монет перед ним, почти шепотом произнесла: «За комнату на ночь и овёс для коня. И принесите поесть». Трактирщик с секунд двадцать осмысливал её слова, смурно и непонимающе смотря на неё, пытаясь невзначай заглянуть путнице под капюшон. Он сгрёб деньги со стола и удалился в сторону кухни. Когда он принёс еду и поставил её перед сидящей за стойкой гостьей, та скинула капюшон. Трактирщик громко крякнул от удивления, сжался и стал похож на нахохлившуюся ворону с головой жабы — уж так неестественно он выпучил свои глаза, приподнимая брови, и вжал голову в шею. Она медленно подняла глаза на него.       -Что, хочешь узнать, кто оставил эти шрамы? — Произнесла она, показывая на правую часть своего лица. Трактирщик слабо кивнул. Она усмехнулась. -Раз так, то тебе — историю, мне медовухи столько, сколько я смогу выпить.       Женщина хмыкнула, как только трактирщик наполнил её кружку хмельным напитком. Тот выжидающе сопел, и это выглядело до откровенности нелепо и смешно. Собравшись с мыслями, она заговорила. Её низкий усталый голос грохнул над столом, да так, что трактирщик вздрогнул и весь подобрался. Женщина хрипло рассмеялась. Все манеры человека перед ней были до того неказисты, что даже её суровую душу тронул смех. Отсмеявшись, она повторила свой вопрос.       -Ну, ты действительно хочешь услышать мою историю? -Она подалась вперёд и грозно, но с хитринкой в глазах, посмотрела на трактирщика. Тот слабо кивнул. -Тогда почему эта бутыль всего одна? Рассказ мой большой. Разве ты хочешь прерывать меня, уходя за новой? -Трактирщик помотал головой, нервничая под её взглядом и не смея наглеть. Слепой глаз будто смотрел сквозь него, и это пугало. -Давай, неси. Пока не принесёшь вторую, рассказывать не начну. -Поторопила она его, и тот уже было ринулся за медовухой, как та его остановила. -И пирога принеси, за него заплачу. -Трактирщик спокойно угукнул, между тем будучи недовольным таким злостным опустошением его запасов алкоголя, и поспешил за напитком, тогда как женщина принялась за еду.       Когда вторую бутылку принесли, женщина со смаком собирала хлебным мякишем соус из-под рагу. Трактирщик поставил перед ней тарелку с пирогом, пододвинув свой табурет, плюхнулся на него с характерным грохотом и уставился на необычную гостью. Вытерев о рукав нож, женщина разрезала им пирог, наслаждаясь тем, как томительно ожидал её трактирщик.       -Так куда, тобишь, едете, говорите? -Не выдержав, как бы невзначай спросил трактирщик, нетерпеливо барабаня пальцами по столу. Женщина лишь вновь усмехнулась, беря кусок пирога, разваливающийся и истекающий ягодным соком у неё в руках.       -Я ничего не говорила, -загадочно произнесла она, -Так чего ты хочешь знать, откуда у меня шрамы, или куда я еду? -Будто издеваясь, ответила она вопросом на вопрос и хитро сощурившись взглянула на трактирщика. Тот непонимающе уставился на неё, тогда как женщина лишь рассмеялась ему в ответ. -Ладно-ладно, вы, восточные, довольно смешные. Так и быть, расскажу тебе все. Только не перебивай. Задавай свои вопросы, если хочешь, а потом, так и быть, расскажу о шраме.       Трактирщик неуверенно почесал щеку, затуманенным взглядом смотря на женщину, и наконец, он понял, что же его так мучало.       -Как так вы ездити, ну, совсем одна, шоб так, и без спутников? -Он слабо хмыкнул, смелея, -На Скалистых Перевалах отнюдь небезопасно, да и на тракте не шибко спокойно, а вы, э вон, я погляжу, и в туманы шож и не попали, раз вот так спокойные пришли? -Трактирщик удивлённо вскинул бровь, натирая кружку сальной от его широких коротких пальцев тряпицей. Женщина лишь вновь хрипло рассмеялась, чуть не расплескав медовуху из кружки на столешницу, бывшую и так не в самом прекрасном состоянии. Сказывалось действие спиртного, хотя и не было похоже, что путница пьяна.       -Как же! -Посерьёзнев, протянула она, -Небезопасно — не то слово, а туманы у вас и вправду тут… Опасные. Сказать, что было жутко ехать сюда в сумерках по долу — ничего не сказать. Веет от них холодом и смертью. Никогда таких не видела ещё. Откуда такие взялись? А ехала я одна, впрочем, сам скоро узнаешь. -От трактирщика не утаилась лёгкая печаль в голосе женщины.       -Они не всегда такие были, -чтобы убрать неловкость в разговоре, загадочно заметил трактирщик, опуская кружку на полку под стойкой, -Как-то пришли, и жизни нам спокойной нет! -он всплеснул руками, -Каждую ночь, так кого-то в округе не досчитаютсо, дери их леший, эти туманы.       -У вас оттого так мало людей в трактире? -Женщина показала большим пальцем за спину, где столы пустовали, и лишь пара запоздалых пьянчужек из местной деревеньки одиноко мирно посапывали лицом в столешнице.       -Ну, а отчего ж еще? -Возмутился трактирщик, -Тут у нас монстров не водилось издавна, токма мороки с чертами захаживали. На всякую диковинку шоб посмотреть, в города большие ездить надобно, а оно далеко всё. А тут вдруг эти туманы мутные, пакость вязкая, тьфу на них, всю прибыль испоганили! -Трактирщик принялся активно жестикулировать и трясти руками в возмущении, -Людей с тракта раз, два — и обчёлся, а они основной доход! Основной доход… -Продолжал сетовать мужчина. Женщина лишь пожала плечами, пропуская мимо ушей жалобы трактирщика.       -Так вот, что до моих спутников и шрама… -Она перебила тараторящего мужчину, поняв, что пора всё это прекращать, и осторожно повела свой сбивчивый рассказ, который постепенно выравнивался и приобретал свою самобытность. Трактирщик упоённо слушал, смотря, как обветренные губы высекают из себя историю этой храброй женщины, и воображение рисовало перед ним яркие картины, порою даже жуткие своей живостью и жестокостью.