В компании неполноценного

Лечите душу ощущениями, а ощущения пусть лечит душа О. Уайльд. «Портрет Дориана Грея» Ацуши на всех парах мчался по улице, иногда спотыкаясь и налетая на случайных прохожих. Его путь лежал к дому Дадзая, до которого оставалось минут десять. Юношеское сердце чувствовало неладное, поэтому парень не хотел останавливаться ни на секунду. Дело было в том, что Дадзай целый день не отвечал на звонки, и вообще со вчерашнего вечера не подавал никаких признаков жизни. Никто из детективного агентства наведаться в логово Осаму не хотел, поэтому Куникида, как самого крайнего, «попросил» Ацуши. «Наверное, он опять в героя-любовника-самоубийцу заигрался. Просто притащи его в агентство — нечего от работы отлынивать», — это были последние слова Доппо, которые услышал блондин перед тем, как его выставили за дверь. Дадзай в последнее время часто пропадал, будто исчезая из реальности. На несколько дней, на час или два, но такое случалось. Ацуши поведение эспера казалось странным. Они вместе по-прежнему выполняли различные миссии, брюнет улыбался и шутил как раньше, но Накадзима чувствовал в его действиях и словах фальшь. И это настораживало. «Если Дадзай-сана не будет дома, то сразу бегу к реке», — думал парень, уже стоя перед дверью Осаму. Каждый раз, когда он тут находился, ему было страшно представлять, что по ту сторону может лежать бездыханное тело его партнера. Но юноша пытался не давать скверным мыслям овладевать его разумом. Эспер стал громко стучаться в дверь, надеясь, что хозяин квартиры дома. К счастью, через некоторое время он услышал приглушенное «открыто», что послужило разрешением войти. Пройдя в уже знакомую прихожую и не заметив ничего подозрительного, блондин пошел по коридору, следуя в гостиную. То, что увидел Ацуши дальше, повергло его в шок. Там, на полу, опершись спиной о стенку, сидел Дадзай. Руки Осаму, которые обычно забинтованы, были оголены. Сам же брюнет в правой руке держит перочинный ножик и как-то вяло водит по запястью левой. Кое-где на бледной коже виднеются порезы и алые бусинки крови, скатывающиеся вниз. Лицо Дадзая в этот момент не выражало никаких эмоций. Он просто занимался своим делом, не обращая внимания на гостя. Накадзима стоял, как окаменелая статуя. С минуту ему понадобилось осмыслить увиденное, а после в голове парня как будто что-то щелкнуло. Он подбегает к брюнету и выхватывает у того нож, поспешно отбрасывая его в сторону, словно в руках была граната. Шумно вздохнув, Ацуши осматривает комнату и только сейчас замечает, что по полу хаотично разбросаны бутылки из-под сакэ. Много пустых бутылок… В воздухе повисает неловкое молчание, смешанное со специфическим запахом алкоголя. Первым отходит Дадзай: — Привет, Ацуши-кун. Зачем пожаловал? — брюнет слегка приподнимает уголки губ и смотрит на эспера напротив. Его полуулыбку нельзя назвать счастливой — она, скорее, выражает облегчение. Ведь для него этот светлый юноша сейчас сродни мессии. — Дадзай-сан, ты в своем уме? — блондин повышает голос, но в нем все равно проскальзывают нотки взволнованности и дрожи. — Что ты делаешь? — Успокойся, Ацуши-кун. Я сейчас не убиваю себя. Я просто играюсь, — Осаму пожимает плечами, объясняя все это, как само собой разумеющееся. Такой спокойный тон и беспечность брюнета возмущают Накадзиму. — Резать себя? Что за глупые игры? «Да он просто пьян. Настолько, что не понимает, что делает», — проносится в голове парня. — Знаешь, вскрытие вен — один из самых отвратительных способов самоубийства, — тяжко вздохнув, начал Дадзай, — уж точно не то, о чем я мечтаю. Тем не менее, люди умирают от этого, а я остаюсь жив. Я будто стою на краю огромной пропасти…хотя, нет, будет лучше сказать — я балансирую на канате, протянутом над этой пропастью. Я могу упасть, но я держу равновесие. У меня все под контролем. И это классное чувство… Накадзима хотел было возразить, но забывает все слова, и как завороженный смотрит на эспера, который начинает водить пальцами по израненному запястью, размазывая кровь и выводя непонятные узоры. Ацуши становится дурно от представленной картины и запаха крови. Юноша переводит взгляд то на умиротворенное лицо Дадзая, которое сейчас сродни художнику, рисующему новую картину, то на запястья, служащие холстом. — Хватит… — Ацуши пытается говорить четко, но голос все равно подводит. Он старается не паниковать и держать себя в руках. Осаму тянется к пустой на половину бутылке на маленьком столике. Он немного медлит, вдыхает запах напитка, а после делает глоток прямо с горла. — Не хочешь выпить со мной? — эспер протягивает Ацуши бутылку, но тот, не думая ни минуты, отказывается: — Мне еще нельзя употреблять алкоголь, — юноша невольно дотрагивается до волос на затылке, — и тебе стоит прекратить — ты уже достаточно пьян. — Не начинай, — Дадзай просит как-то отстраненно, прикрывая глаза. Ацуши знал, что Дадзай любит алкоголь и отговаривать его пить бесполезно. Это было для него обычным делом. Он пил у себя дома в одиночестве, запивая свои горести и печаль самостоятельно. Накадзима слишком хорошо это знал, но никогда не интересовался причиной такого поведения. И от этого он злился сам на себя. Для него было невыносимо смотреть на Дадзая — печального, одинокого, полностью ушедшего в себя. Ацуши чувствовал, что брюнета что-то терзает изнутри, но он не мог понять, что именно. Он не мог помочь ему. От осознания собственной бесполезности по спине пробегал холодок, а на душе скреблись кошки. Юноша садится по левую сторону от Осаму и берет его ладонь в свою. Она была такая холодная и мертвенно-бледная, что возникало желание согреть. Блондин подносит ее к своему лицу и чужие подушечки пальцев касаются его щеки. У Ацуши с Дадзаем были очень тесные отношения, о которых не подозревал никто в детективном агентстве. Эсперу иногда казалось, что сам Осаму не был в курсе. Или просто делал вид… Тем не менее, насколько бы они ни были близки наедине, Дадзай никогда не говорил о том, что его тревожит, предпочитая прятать проблемы глубоко в себе, подальше от любопытных глаз. Но любой человек рано или поздно доходит до точки кипения. — Забинтуй мне руку, — тишину разрезает тихая просьба брюнета. Ацуши ничего не отвечает, а лишь берет старые бинты, которые лежат неподалеку, и начинает перематывать израненное запястье. Настолько аккуратно, будто боится причинить малейший дискомфорт. Он примечает давние, уже зажившие шрамы, но не решается проронить ни слова — и так все становится предельно ясно. Когда он заканчивает, то придвигается поближе к Дадзаю и кладет свою голову ему на плечо. — Спасибо, — вкрадчиво благодарит брюнет, дотрагиваясь до шелковистых волос Ацуши. Он медленно перебирает светлые пряди, но потом резко останавливается. Мнется, не решаясь что-либо сказать. Секунда раздумий и осознание, что прятаться больше нет смысла: — А ведь ребята из агентства смеются надо мной… — говорит Осаму тоскливым голосом. — О чем ты, Дадзай-сан? — С одной стороны я понимаю их. Горе-самоубийца. Неудачник. Ха-ха. — Тебя же это раньше не волновало, — возникало такое чувство, будто Дадзай вел монолог, но Ацуши все равно старался вставлять свои комментарии, тем самым показывая, что он слушает. — Шутки шутками, но когда ты не можешь совершить самоубийство, то попросту начинаешь сходить с ума. А когда ты сходишь с ума, тебя больше нет… — В смысле? — Живой мертвец. Когда до Ацуши доходит смысл сказанных Осаму слов, он чувствует ядовитый укол. Он ощущает, как по телу расползается эта отрава. Течет по венам, проникает даже в самый укромный уголок души. И от этого становится до дрожи жутко и неприятно. — Почему ты хочешь умереть? — выдает юноша первое, что приходит в голову. Этот вопрос только добавляет депрессивности в окружающую атмосферу. — А зачем мне жить? Слова Дадзая эхом отдаются в голове юноши. Ацуши прикусывает губу. Они просто режут слух. — Каждый раз, когда ты не берешь трубку, я начинаю думать, что ты уже идешь ко дну в реке. С твоим характером и отношением к собственной жизни я не знаю, смогу ли увидеть тебя в следующий раз. Это страшно. Парень сильнее прижимается и обвивает свои руки вокруг талии Дадзая. — Ты знаешь, что я не люблю обниматься. — Ты любишь быть только в объятиях смерти… — блондин поникает, что не может не заметить Осаму. Брюнет касается холодными пальцами нежной кожи на шее Ацуши, заставляя последнего вздрагивать. Он проводит дорожку от шеи вверх и хватает парня за подбородок. Он знает, как быстро сейчас начнет стучать сердце юноши. — Объятия смерти успокаивают меня, а вот твои наоборот, — Дадзай говорит загадочно и хитро прищуривает глаза. — Возбуждают? — с придыханием спрашивает эспер, не сводя взгляда с такого манящего лица напротив. — Именно. Дадзай целует Ацуши нежно. Одной рукой он зарывается в светлую шевелюру, а другой начинает поглаживать партнера по спине. Брюнет дожидается, пока Ацуши ответит ему, после чего проникает языком в его рот. Горячий поцелуй с привкусом алкоголя одурманивает, заставляет забыть о том, что гниет в душе. В такие моменты время как будто останавливается, стрелки замирают и часики больше не тикают. — Ты абсолютно весь мой, — шепчет соблазнительным голосом Дадзай на ухо блондину, повалив его на спину. — Я знаю, — только и может произнести юноша, снова накрывая чужие губы своими.

***

Наутро первым просыпается Ацуши, а рядом с ним в кровати тихо посапывает Дадзай. Такой беззащитный и умиротворённый во сне, что парень невольно улыбается. Он все еще плохо понимает брюнета, его привычки и вкусы. До него не доходит, почему Осаму иногда закрывается у себя в квартире от внешнего мира, что служит причиной его депрессии и какие демоны сокрыты в его душе. Дадзая невозможно прочесть, как открытую книгу, но Ацуши это не пугает. Этот факт только добавляет в их отношения изюминку. «Ты создан для того, чтобы вытащить неполноценного человека со дна», — сказал ему Дадзай прошлой ночью. И именно эти слова звучат для Ацуши лучше разнообразных признаний в любви.