Recovery

— Ты знаешь, какой у неё цвет глаз? — выпуская сигаретный дым, он не дождался когда тот полностью рассеятся, вновь затягивая в себя смертельный никотин. Он никогда не курил раньше, а сейчас вот так просто смотрит, как медленно тлеет и тает в его пальцах фильтр. Всегда же был чертов атлет, со всем этим правильным раздельным питанием через каждые три часа. Его это очень бесило, ну зато держало в крепкой форме. Мария часто давала подзатыльников за то, что он иногда не соблюдал свою "диету". А сейчас её нету в живых. И соблюдать хоть что-то нету никакого смысла, ведь его жизнь давно мертва. Может он сам собственноручно убил её или сейчас убивает, сжимая окровавленными пальцами сранный бычок. Ему было плевать. И он даже не совсем понимает сейчас, зачем задал этот глупый вопрос? Ведь красный может передумать и наконец-то покончить с этим. Даже смешно просто думать об этом, ведь этот упертый баран до конца своих дней будет тянуть свою лепту. Когда-то он говорил, что тот слабак. Что же собственно изменилось сейчас? Может он признался сам себе, что ошибался. Опять же, может сам дьявол Адской Кухни предоставит такую честь — Френку Каслу стать его первой жертвой. Ему настолько плевать, что он готов сдаться этому чудику, бегающему по крышам в костюмчике супергероя. — Я не тупой псих, которым ты меня считаешь. А ты не такой зрячий, хотя позиционируешь ты себя качественно. Чтож сказать, я впечатлен. — Откуда ты…откуда ты знаешь? — В Нью-Йорке ведь так много слепых, которые вьются около меня хвостиком. У нас слишком много общего и это действительно странно. Наверное, он точно такой же жалкий окурок, летящий через три этажа. Сейчас пройдет какой-нибудь жалкий барыга или обкурыш, раздавит его, вдалбливая в грязь этого прогнившего города. Но ему так же было плевать. Плевать на незаживающие синяки и гематомы на лице. Лицо его было больше похоже на гниющий кусок мяса, чем на здоровое человеческое. Такого как например: примерного семьянина читающего двум маленьким детям перед сном сказку, у такого не может быть лица убийцы. Френк не такой человек, больше не такой. За всей этой манией и местью: окрасить город кровью мразей и насильников, не остается ничего кроме пустоты. Сначала причинять людям боль и видеть как они корчатьсяя от боли, до жути приятно. Приятно, черт его дери, понимать это. Что эти ублюдки больше никому не причинят боли. Всё же рано или поздно и это сливается в одну сплошную серую массу. И уже не видишь их лица. Их грязные, уродливые лица. Не смотришь им в глаза, когда они умоляют о пощаде. Не смотришь им в промежность, когда они облегчаются под страхом смерти. Слышишь лишь тишину, и даже их предсмертные крики уже не так ярки и громки. Просто не замечаешь всю эту кровь, что течёт по мирным улочками или по грязным подворотням. Но странная апатия не пропадает, даже к делу к которому прирожденный талант. — Знаешь, я изучал её душу. Можно сказать любовался ею, — ему честно говоря надоело спрашивать у самого себя, зачем он это говорит? Чтобы этот попрыгучий мститель молчал? Тот мог бы услышать за несколько километров его тихий охрипший голос. Он слышал и сейчас заостряя свои уши-локаторы, — ты ведь разбил ей сердце, слепыш. И даже не знаешь какой цвет её глаз… — Голубой, — откликнулся всё-таки тот, садясь чуть поодаль. — Когда ты видел небо в последний раз, а красный? — наконец-то наладив с этим упрямым идиотом связь, Френк полез за еще одной дозой помятых сигарет. — Перед тем, как ослеп. Иногда, я воиспровожу этот момент у себя в воображение. Момент, когда моя жизнь полностью изменилась. — Так вот, красный. У неё такой же яркий светло — голубой оттенок безоблачного небо. Этот цвет ассоциируется у меня с миром и покоем. Когда я смотрю в эти глаза, я вижу этот безмятежный мир, которого у меня никогда не будет. — Зачем ты мне все это говоришь? — его голос звучал вполне недоуменно и раздраженно одновременно. — Потому что, голубое небо над головой не всегда можно увидеть в Нью — Йорке, — Касл усмехнулся вставляя в рот сигарету и прикуривая.