Определение ответственности

Знаю: они все хотят, чтобы я вернулся. Точнее, хотят, чтобы Тайлер вернулся. Разница есть. Ангелы с подбитыми глазами и свернутыми на сторону носами. Они все здесь. Они ждут. Каждый день говорят мне, что ждут Тайлера, что хотят, чтобы он вернулся. А вот Бог хочет, чтобы вернулся кто-то, чьего имени я никак не могу вспомнить. Чтобы вернулся я сам. И тогда меня отпустят на Землю, наверное. Бог говорит, я мог бы вернуться в любой момент, если бы только сам захотел. А вот все его дипломы бессильны. Наверное, ему не очень приятно это признавать. Я говорю, что не хочу возвращаться, когда хочу его позлить. Чушь, отвечает Бог. Говорит, что надо постараться. И надо есть таблетки, которые он присылает с ангелами. *** Отдел, в котором я работал, когда еще жил на Земле, как Марла, как мой начальник, как все вы, назывался «Определение ответственности». Я и по телефону так отвечал. «Определение ответственности». Как будто это меня так зовут. Многие из тех, с кем мне и Тайлеру довелось встретиться, тоже вынуждены были нести такую чушь по телефону. «Компания „Когда-Ж-Ты-Сдохнешь“, Джонсон, слушаю». «Жалкие-Уроды-Инкорпорейтед, отдел доставки». Я все помню. *** Определение ответственности. Когда-то я знал формулу этой самой ответственности. Формулу, которая после простого перемножения множителей давала ответы на все вопросы. Но вот сейчас она не дает ответа на вопрос Бога — «зачем я причинил столько боли?» Умножать мне нечего и не на что. Я сам создал Тайлера. Сначала он был просто заболеванием, которое тихо росло у меня внутри. Не такой болячкой, как у всех тех людей из групп поддержки. Не смертельной. Хотя посмотрите, что из всего этого вышло. Но все равно я был симулянтом. Я ходил в группы поддержки и слушал все эти истории, кто-то рассказывал, каково это, когда вот-вот переедешь на тот свет, а потом наступало время объятий, и я рыдал у кого-нибудь на плече, затем возвращался домой и спал как младенец. Потом в мои объятия угодила Марла, и мне очень сильно захотелось сжать ее как следует, вернее, пережать ее гладкое белое горло. Я снова перестал спать. Эти проклятые жаркие одинокие ночи, заполненные рекламой телемагазинов и шумом проезжающих машин за окнами моего кондоминиума, чьи-то обжигающие рты и руки, тоже телевизионные, которые на самом деле ко мне не прикасались. *** У ангела, который доставляет мне таблетки сегодня, рука в гипсовом лубке, а таблеток больше, чем вчера. Он следит, чтобы я все их проглотил, а потом еще залезает в мой рот толстым пальцем и шарит за зубами. — Это ради вашего блага, мистер Дерден. Вы же хотите поскорее вернуться? Возвращаться я не хочу. В моем рту его палец, поэтому я мычу нечто неразборчивое. Палец попадает в начавшую было заживать дырку в моей щеке. Это у меня дыра в щеке, у Тайлера такой нет. Тайлер мертв. Я сам его убил. Это так же точно, как то, что по средам на обед дают овощное суфле, так же как то, что когда-то мой еще не мертвый начальник надевал по вторникам свой голубой галстук. Сожаление о содеянном всегда вписывают в договор самым мелким шрифтом. *** Таблетки какие-то другие, понимаю я. Раньше таких не было. Их прислал не Бог. Наверное, теперь ангелы сами могут решать, что со мной делать. Никаких там крыльев и карающих огненных мечей, никаких чудес, просто разноцветные кругляшки на пластиковом подносе, но однажды я просыпаюсь и понимаю, что тоже жду, чтобы Тайлер вернулся. Я даже немного по нему скучаю. Я по-прежнему не помню, как меня зовут, хотя Бог каждый раз называет меня по имени, как будто я его друг, а не просто «мистер какой-то-там». Это так непривычно, когда Бог знает твое имя и ведет себя словно твой друг, впрочем, был бы он моим другом — разве доверил бы меня заботам ангелов? *** Тайлер вернется. Теперь я это точно знаю, и знаю, что не могу без него. Это так же точно, как то, что Марла на самом деле не может обойтись без звонков с того света, когда мертвецы молчат в трубку. Интересно, Тайлер вернется ко мне или к Марле? Марла пишет мне письма. Мне тоже разрешают писать ей, но о Тайлере я пока молчу. *** Пока я здесь, мои волосы сильно отросли. Я подтягиваю отросшую прядь к кончику носа и нюхаю ее. Мои волосы пахнут так же, как когда-то пахли волосы Тайлера. Мои руки пахли бензином, потому что мои руки были руками Тайлера. Мои руки пахли бензином, потому что Тайлер убил моего начальника. Потому что я убил моего начальника. Я был среднестатистическим молодым американцем, значит, я покусился на модель своего Бога. Держу пари, Тайлер захотел этого первым, может быть, сам хотел занять его место. *** Как же меня зовут? Сегодня я снова посещал Бога, он показывал мне какие-то бумаги. Оказывается, когда я существовал на самом деле, у меня была страховка, и банковские счета, и водительское удостоверение, и много всякого такого. Там везде было проставлено мое имя, я смотрел на него и никак не мог прочесть, потому что совсем не помню его, и оно просто распадалось на отдельные буквы, превращаясь в совершеннейшую бессмыслицу, пока комната не закружилась у меня перед глазами. *** Тайлер все ближе. С каждым днем ближе, я это чувствую. Ангелам пока не говорю. Пусть это будет сюрприз. Я покорно глотаю все приносимые таблетки. *** Сегодня у моего ангела полностью заплыл правый глаз, и двух передних зубов не хватает. Я съедаю свой таблеточный десерт и послушно запиваю его водой. *** Я засыпаю, а, когда просыпаюсь, вижу стоящего в нескольких шагах от моей койки Тайлера. Как же ему удалось так неслышно подкрасться? Тут на Небесах все ходят в мягких белых тапочках, но уж Тайлер точно ни за что бы не нацепил такого. Тайлер. Никакие решетки и преграды ему не помеха. Я пялюсь на него во все глаза, не верю, все еще не верю, что он вернулся, как будто я не убивал его, как будто все в порядке, и мы снова в подвале нашего дома на Бумажной улице. Тайлер выглядит отдохнувшим и таким довольным, словно весь мир уже опустился перед ним на колени, осталось только ширинку расстегнуть. — Что бы ты хотел сделать перед тем, как умереть? — спрашивает Тайлер, ухмыляясь так подкупающе, словно это старая семейная шутка, как будто я — мы — все еще в той машине, на заднем сиденье — обезьянки-астронавты, и автомеханик за рулем. — Я… — Надеюсь, что здесь ты как следует отдохнул, потому что пришла пора заняться делом. «Проект Разгром», если ты не забыл. И отныне — никакой ненадежной взрывчатки. Тайлер такой загорелый и крепкий, как будто вовсе и не умирал, зато я — полная развалина. —Я ждал, что ты… Кто из нас двоих это сказал, я уже не понимаю. Тайлер вдруг оказывается совсем близко, толкает меня коленями и локтями, укладываясь поудобнее. Койка чертовски узкая. Тайлера так долго не было, и теперь он оказался совсем рядом. Это сон. Это все сон. Хотя я же не сплю. То, что Тайлер вернулся — так же неожиданно, как самый первый удар по лицу, которого не ждешь, а потом — раз, и получил, и тут из носа брызжет кровь, шея хрустит, голова резко запрокидывается и в ней что-то гудит, как большой церковный колокол. Подумав о церковном колоколе, я вспоминаю и о своем Боге. Тайлер велит мне заткнуться, говорит, что мой Бог уже отработал свою смену, и в воскресенье будет торчать в каком-нибудь дерьмовом гольф-клубе, а простые смертные могут хоть прирасти задами к церковным скамьям — ему не до них. — Мы — нежеланные дети божьи, — вспоминаю, и Тайлер вновь улыбается, глядя на меня вовсе не сердито, хотя именно я его убил. — Вспомнил все-таки, — говорит Тайлер, берет меня за руку, ту самую, на которой однажды проступил багровый след его поцелуя. Это, наверное, вроде стигмат, только не кровоточит. Это как телефон на собачьем ошейнике, если песик вдруг потеряется, — чтобы хозяин мог потом его найти. Если пожелает, конечно. Мы — нежеланные дети Божьи, говорил Тайлер, мы пудели и таксы, стеклянными глазами пялимся сквозь решетку на каждого, кто входит в комнату — но это все равно не за нами. Даже если вдруг сотрудник приюта позвонит по одному из номеров на наших ошейниках, никто не поднимет трубку, никто за нами не придет. На том конце телефонного провода — всегда длинные гудки, пустота. *** У моего Бога выходной, он пропадает в гольф- или яхт-клубе, но зато здесь, со мной, — Тайлер. — Ты сделал это, чтобы крепче привязать меня к себе. Я не спрашиваю, а утверждаю. Именно за этим Тайлер и пометил меня. Я могу гордиться — меня самого первого из всех. — Верно. Хотел привязать тебя к себе, но что в этом такого? Ведь это же ты меня создал, ты сделал меня живым, и я просто хотел, чтобы ты не забывал обо мне. Даже когда прогонишь или убьешь. — Ты спас Марлу, потому что тебе было просто интересно, что из всего этого выйдет, так? — Так. Но теперь уже не интересно. Марла успешно катится к черту, на ее игральных костях не осталось ни одной точки. Ей звонят мертвецы, правда? Я тоже звонил. Пару раз. И тоже молчал в трубку, потому что Марла уже не может без этого. Раньше у нее был ты. А теперь она переехала, теперь у Марлы есть собака, и Марла ее пинает. Если ты кому-то спас жизнь, или кого-то создал, ты навсегда за него в ответе. А еще ты можешь этого кого-то пинать или даже убить, потому что этот кто-то — целиком твой, со всеми потрохами и всем дерьмом в голове. Если ты спас кому-то жизнь, ты можешь вести себя с этим кем-то как полная свинья, можешь даже варить мыло из жира его мамочки. — Я ждал, что ты вернешься, — спокойно говорю я, пытаясь отодвинуться, но вместо этого впечатываюсь спиной в стену. — Но это я — ждал. А зачем ты явился? — Конечно, затем, чтобы привязать тебя к себе еще сильнее. Потому что понял, что ты без меня — никто, как и я никогда не появился бы, не будь тебя. Тайлер раньше не был настолько сильнее меня. Не был, или просто не показывал своей силы? Я оказываюсь плотно прижат к стене и вырваться не могу. Тайлер бормочет мне в ухо, что наше время еще настанет, оно уже настало, что «Проект Разгром» — мое детище, так же как и он сам, и, даже если я воспользовался своим правом и убил его, я все еще за него в ответе, и что если Бог меня бросил, то это еще не значит, что и я должен его, Тайлера, бросить. — Я тебя создал, — говорю. — Если я это сделал, то и убить тебя у меня было полное право. — Я снова жив только потому, что ты сам этого пожелал, — отвечает Тайлер, обеими руками пытаясь справиться с моей одеждой. Здесь, на Небесах, все ходят в белом, особенно ангелы. Тайлеру удается все, за что бы он ни взялся, моя одежда не может долго служить преградой, и тут я с ужасом понимаю, что у меня встает от его прикосновений, да еще как! Когда и с кем я последний раз занимался этим? С Марлой. Давно. А потом еще и не помнил об этом. Неудивительно, что Марла не хотела со мной разговаривать. А ведь на самом деле это Тайлер трахал ее, а не я. Это Тайлер придумал и создал «проект Разгром». Как я придумал и создал Тайлера. Это Тайлер убил моего начальника и «причинил столько боли», как говорил мой Бог, когда спрашивал, почему я все это сделал. — А если я возьму и сдавлю чуть посильнее, вот так? — Не надо, — прошу я, а к чему это на самом деле относится, то ли к тому, чтобы Тайлер не смел «вот так надавливать», то ли к тому, чтобы он не смел останавливаться? «С кем бы ты переспал?», спрашивают друг друга прыщавые старшеклассники. «С кем бы ты подрался?», как-то спросил меня Тайлер. Тогда я был тридцатилетним мальчишкой, уже, правда, без прыщей, и вот теперь, когда мы тут — на Небесах — вместе, на узкой койке, я вдруг понимаю, что на оба вопроса без колебаний ответил бы: «С тобой». Снова и снова жадно вдыхаю запах его волос, которые по-прежнему пахнут точно как мои, хотя знаю, что могу уже не торопиться, потому что теперь Тайлер всегда будет со мной, хотя я сам пытался прогнать его, а потом убил; и, наконец, кончаю ему в руку. — Вот теперь мы с тобой готовы вернуться, — говорит Тайлер, и отирает пальцы о мое белое одеяние. Указывает на след ожога на моей руке. След его поцелуя. — Хочешь, чтобы я оставил на тебе такой же где-нибудь еще? Или ты уже достаточно сильно ко мне привязан? Я не знаю, что ответить. По-моему, уже достаточно сильно. *** Ангелы по-прежнему приносят мне таблетки, и Бог по-прежнему мной доволен, хотя я так и не вспомнил, кто же я такой. Однажды ночью ко мне приходят два ангела. Приложив палец к разбитой губе, один из них призывает меня молчать и идти за ними. Оглядываюсь на Тайлера — тот кивает. Все идет как надо. И тут меня выставляют на Землю. — Идите с нами, мистер Дерден, только очень тихо, — говорит ангел. Мы долго крадемся извилистыми небесными коридорами, и вдруг я оказываюсь на земле, со стороны, должно быть, смотрюсь дико в этих белых шмотках и мягких тапочках, и тут, хвала небесам — такси. Таксист с повязкой на голове даже не спрашивает у меня адреса. — С возвращением, мистер Дерден, — говорит он, глядя в зеркало заднего вида — то ли на меня, то ли на Тайлера. — Спасибо, — отвечает кто-то из нас. Может быть, даже я. *** Через несколько дней все семьдесят две армейских койки в подвале дома на Бумажной улице оказываются заняты. Нет, конечно, это не тот же самый дом. Не на той же Бумажной улице. Но все равно эти дома похожи как близнецы. Кто-то постарался воссоздать тот, старый, дом. Дом, в котором все начиналось. Кто-то создал второй дом по образу и подобию первого, как воссоздают лицо по обгоревшему черепу, и оно медленно проступает сквозь сетку светящихся линий на мониторе, похожее скорее на лицо призрака, а потом его показывают родственникам, так и сяк крутят — «похоже? Нет?» Как я когда-то создал Тайлера, наверное. Дом снова наполняется обезьянками-астронавтами. Каждая из них знает свое место и свое дело. И я притворяюсь, что тоже знаю. *** «Проект Разгром» вернулся к жизни. Пути назад нет. Я прекрасно это понимаю, да и не хочу, чтобы он был. Хотя, может, для меня же лучше было бы, если бы я оказался на месте любого из групп поддержки. «Паразиты крови», то есть, извините, «Внутренняя чистота». Или «Останемся мужчинами». Тайлер вновь надежно привязал меня к себе. Теперь я уже не смогу избавиться от него, даже если опять захочу. Виноват во всем только я сам. В этом вся проблема, и она заглатывает меня целиком. Податься мне некуда, остается только идти по тому пути, который для нас обоих выбрал Тайлер. Остается только пытаться «уничтожить цивилизацию, чтобы сделать из нее что-нибудь приличное». И верить, что это действительно будет «что-нибудь приличное». Верить, что существует рецепт от всего того, что может пойти не так только потому, что ты, видите ли, смешал нитру с парафином. Я говорю с обезьянками-астронавтами, и это мои слова, а не слова Тайлера. *** Народу в подвале собирается много. «Поджоги», и «Налеты», и «Неповиновение», и «Дезинформация». Некоторых я помню. Автомеханик. Мистер Ангел. Даже поганец Раймонд Хессель. Наверное, он и вправду сожрал тогда самый вкусный завтрак в своей жизни, какого ж еще хрена он тут делает? Здесь все, но все же — не все. Я оглядываюсь в поисках Большого Боба, Роберта Полсона. Уж ему это все точно понравилось бы. Он бы радовался, как мальчишка-переросток, которого его сверстники вдруг приняли в игру и не прогоняют, хотя он в два раза крупнее любого из них. Но Большому Бобу вышибли мозги, причем не так, как я пытался вышибить мозги Тайлеру. Кто-то действительно знал свое дело. А я вот, похоже, не знал. Я говорю: — Мы все продаем себя, на день или на всю жизнь. Или: — Старый мир скоро сдуется, как пробитый надувной мяч. Мы просто должны немного ему в этом помочь. Или: — В рекламных каталогах такие, как вы, ценятся не выше наполнителей для кошачьего сортира, но я-то знаю, кто вы такие. Сегодня я вижу перед собой самых замечательных людей, которые… Или что-то в этом же духе. Тайлер мной доволен, я это чувствую, и это так приятно, будто меня похвалил мой папаша, или Бог, не тот, что с дипломами по стенам и ореховым столом, а настоящий, уж я-то знаю разницу.