I
– Брейнсторм, – Ферст Эйд застыл на пороге, положив ладонь на дверной косяк и впиваясь взглядом в спину склонившегося над верстаком джета. Брейнсторм так и не приобрел привычку запираться, хотя на «Потерянном свете» любопытных и неэтичных мехов было больше, чем на «Кимии» за все время ее существования. Все болтали: как ни заглянешь к Брейнсторму, он делает что-нибудь странное. Очередную пушку, стреляющую безразличием, или гигантские обескураживающего вида голоформы. Творческий беспорядок тоже остался неизменным со времен «Кимии». Детали и датапады с чертежами валялись повсюду, и страшно было представить, какой хлам был разложен по полу в отсеке, который Брейнсторм небрежно называл кладовкой, и куда никого не пускал. – Привет! – Брейнсторм не обернулся. – Закрой дверь побыстрее! У меня… эксперимент, очень громкий! И… – Я ничего не слышу, – Ферст Эйд удрученно огляделся. Зная Брейнсторма, можно было сказать: тишина здесь вовсе не означала, что, например, палубой ниже всех не подбросило на месте от мощной ультразвуковой волны. – Закрой! Мы с тобой сейчас внутри антизвукового поля, – крикнул Брейнсторм и добавил, когда Ферст Эйд прошел внутрь: – Спасибо. Да можно было на замок не запирать… – Нет, – возразил Ферст Эйд. Он растерялся, глядя на то, как исследователь сосредоточенно дергает рычажки на потрескивающей коробке. У него был план, как… как он войдет, что скажет, и «антизвуковое поле» в него не входило. – У меня личный… Брейнсторм, отвлекись уже! – повысил он голос. – Прости! Ради теста я вмонтировал антиантизвуковой чип, настроенный на тестовую частоту, в свою аудиосистему, и почти тебя не слышу! – Брейнсторм развел руками, не оборачиваясь. Ферст Эйд сжал кулаки. Он издевается? Он… так ли сложно встретиться взглядом с тем, кого кинул в неизвестности, если тебе плевать? Ну, хоть немного стыда он способен испытывать! Миновав две покосившиеся массивные ракетные установки, напоминавшие миниатюрные копии корабельных турелей, а также гору невнятных ящиков, Ферст Эйд бесцеремонно дернул его за крыло: – Отвлекись! Отвлекись, или я просто сломаю эту штуку! – он ткнул пальцем в коробку с тумблерами. Как работало очередное изобретение Брейнсторма, ему не хотелось знать. Говорить внутри «антизвукового поля» как-то выходит, а значит, можно заставить Брейнсторма его выслушать. Брейнсторм шумно стравил воздух и отключил питание. Треск прекратился. – Ферст Эйд, прости, ты мог бы зайти позже? Я… – Нет, я не мог бы! – он вскинул голову. – Как ты… нет, хватит! Мы поговорим сейчас, Брейнсторм! Я… я… – он разжал пальцы, которыми мял чужое крыло. – Ты хоть помнишь, что обещал мне на «Кимии»? Оружейник наконец-то выпрямился. Ферст Эйд замер, пытаясь поймать его взгляд, но широко расставленная желтая оптика смотрела мимо. – Пойми, пожалуйста. Столько всего случилось за это время… – Столько – чего? – процедил Ферст Эйд. – Я не получил ни одного сообщения от тебя. Ты игнорировал все мои звонки. Что случилось? Расскажи, Брейнсторм! Оптика сузилась, как будто Брейнсторм скривился под маской, а потом он сосредоточенно закрутил почти незаметную нашлепку на шлеме, вытаскивая длинный тонкий штырь из открытого паза. Наверное, «антиантизвуковой чип». – Мне пришлось сменить частоту в целях безопасности. Был приказ – никому ее не сообщать. Ферст Эйд затряс головой. Обман звучал жалко – несмотря на то, что говорил Брейнсторм бесстрастно. Обида зацарапала изнутри горло, и вокалайзер засбоил в начале фразы: – К-как… как ты можешь… всем этим заниматься, Брейнсторм? – он втянул воздух в разгоняющиеся вентсистемы. Пальцы тряслись, и приходилось крепче сжимать кулаки. – Эти твои… хлопушки и… звуковые поля?.. – Антизву… – Лить! – воскликнул Ферст Эйд, звонко ударяя по столу ладонью. Коробка подпрыгнула. – Ты превратил меня в искроеда – и выкинул из головы, да?! Я ждал на Мессатине, что ты свяжешься со мной, я… а ты… Брейнсторм отошел, сцепляя за спиной руки в замок и ничего не отвечая. – Я так обрадовался, когда узнал, что ты на борту. Я думал, теперь… но сколько я уже путешествую с вами? Ты игнорируешь меня даже здесь, – визор с легким шорохом поднялся, открывая впавшие желтые линзы. С последней встречи металл вокруг них будто переплавился, образовав глубокие прорези. – Даже сейчас! Признайся уже – ты никогда не пытался ничего сделать! – Вовсе нет, – отрезал Брейнсторм. Он провел ладонью над столом, на котором пистолеты и ружья лежали, будто на прилавке. – Я почти доделал бластер… концентрированный излучатель, – он выбрал один из стволов и постучал по выпуклому контейнеру, прячущему, вероятно, генератор поля. – Я искал способ отзеркалить эффект и заодно обнаружил несколько интересных свойств, так что… Но были другие проекты, которые отнимали много времени, понимаешь? Много сил. – Ха! – горько выдавил Ферст Эйд. – Да, понимаю! Конечно, ты делал пушку! Тебе неинтересно исправлять ошибки, да? Проще забыть о них. Обо мне. В прошлый раз он верил словам, произнесенным ровным, спокойным тоном. Ему казалось: Брейнсторм не собирается отступать и не сомневается в том, что разберется в собственном изобретении. Но, на самом деле, Брейнсторм просто не планировал тратить на это время. С чего ему было волноваться? Ведь Ферст Эйда надолго забирал Мессатин. Почему бы не выбросить его из головы? – Все не так, – Брейнсторм сверкнул оптикой, наконец-то встречая взгляд чужих линз. Их оттенок не напоминал свечение оптики живого меха. Неумолимо искаженный, болезненно желтый свет причинял Ферст Эйду боль всякий раз, когда он смотрел в зеркало, отыскивая у себя следы новых изменений. А он немало времени тратил на их изучение, чтобы скрывать от коллег деформацию корпуса. Ферст Эйд нервно дернул плечами. К счастью, его конструкция всегда допускала высокую подвижность, так что никто не удивлялся, например, активной жестикуляции. И никто не замечал, что многие его жесты требовали особенного строения суставов. На самом деле его возможности стали гораздо шире. Он мог выгнуть руки в любую сторону, мог протиснуться в тонкий проем, просто втянув выступающие детали альтмода… ведь большинство из них все равно потеряло свое изначальное предназначение. Сам альтмод Ферст Эйд почти утратил. За несколько месяцев до вспышки красной ржавчины в Дельфи мутация добралась до ти-кога. Трансформация пока еще была возможна, но стала невероятно сложной и болезненной. Рэтчет рвался отремонтировать его, а Ферст Эйд все время отказывался, не желая тратить на трансплантацию столь редкую деталь из скромного банка «Потерянного света». Искроед отторгал ти-ког, поскольку переписывал трансформационные протоколы – он не нуждался в альтмоде. Подвижность деталей обеспечивали команды совершенно иной природы. – Я думал, что… что приду и потребую объяснений от тебя… или захочу услышать извинения, – пробормотал Ферст Эйд и продолжил громче: – Но я ошибся. – Я могу объяснить. Он покачал головой – плавно, гипнотизирующе: – Кажется, мне неинтересны объяснения. Знаешь, Дельфи сделала меня жестче, Брейнсторм. Луна-1 сделала. Я очень долго собирался поговорить по-хорошему, но… – Ферст Эйд вытащил из сабспейса шприц и встряхнул, демонстрируя белесый наполнитель. – Догадываешься, что это? Брейнсторм стоял перед ним, в одной руке сжимая пушку, в другой – ручку своего неизменного кейса, и молчал, не пытаясь ни продолжить разговор мирно, ни пригрозить. Все эти пистолеты… горы пушек вокруг. Он, наверное, чувствовал себя в безопасности. Никто не в безопасности, когда на борту искроед. Он ожидал, что Ферст Эйд бросится на него с этим… крошечным медицинским оружием? Даже если так, он явно недооценивал силу, которую искроед подарил своему хозяину. Но он все равно зря приготовился отбиваться – Ферст Эйд вонзил шприц в собственную горловую топливную магистраль. Рука с кейсом вскинулась в предупреждающем жесте – Брейнсторм не знал пока, что происходит, но, судя по расширенной оптике, догадывался. – Это возбудитель, – хрипло пояснил Ферст Эйд. – Очень сильный. Поверь, я не хочу этого. Но сил терпеть у меня тоже не осталось. Теперь взгляд Брейнсторма переметнулся на дверь. Ферст Эйд стоял на пути, опустив голову, и только оптика вспыхивала голодно и зло, будто спрашивая: хочешь подойти поближе? А может, хочешь разлечься у ног, выгибаясь, царапая грудные пластины, лишь бы разошлись побыстрее? – Не нужно, – попросил Брейнсторм. Действительно – попросил, с дрожью в голосе; возможно, уже чувствуя предательскую слабость. Чем мощнее фонил Ферст Эйд, тем сильнее били в мозговой модуль сигналы, вынуждавшие интерфейс-протоколы перехватывать мощность процессоров. Гипнотические импульсы на подпрограммном уровне велели им вести, пока все системы не поддадутся, пока не заискрят от подскочившего напряжения контакты, пока электропроводящий гель не начнет щипать разогревшиеся порты. Так просто поставить меха на колени – безо всякой телепатии, без угроз, даже не усилием воли. Просто сделав шаг навстречу. – Тебе стоит увидеть, – Ферст Эйд тряхнул головой и размял пальцами топливопровод, – чтобы удостовериться, что я не шучу. Я голоден. Сколько лет я уже голоден? Искроеды очень выносливы. Никто не знает, как долго они могут обходиться без подпитки, возможно, даже миллионы лет. Но если после воздержания они почуют искру рядом… их ничто не остановит. – Я з-знаю, – внешне Брейнсторм почти не проявлял признаков возбуждения. Усиленная вентиляция могла сигнализировать о тревожности, а замерцавшая оптика – о страхе. От скачков в эмоциональных контурах температура корпуса всегда резко поднималась. Но Ферст Эйд обладал чутким слухом и знал, что колени Брейнсторма подрагивают – с едва различимым стуком. Тот не целился в него, хотя был вооружен, а только пятился, и его сервоприводы уже сбоили. Скоро хладагент начнет сочиться из-под паховой пластины. Ферст Эйд уже улавливал запах… – Когда я пробуждаю его – на жалкие несколько минут, по расписанию – я умираю от желания высосать чью-нибудь искру. Это сложно описать словами, – приятная расслабляющая дрожь заставила его сжать руки на бедрах. – Я нашел способ успокаивать его, – пальцы промассировали стык кодписа, и на них остался голубоватый контактный гель. Брейнсторм чуть не упал, споткнувшись об один из ящиков. Ферст Эйд бросился на него, в короткой борьбе они сбили несколько пистолетов со стола и покатились по полу. Более крупный и тяжелый, Брейнсторм все равно не смог ни сбросить медика, ни выкрутиться из его хватки. Вес как будто не имел значения. Пластины за спиной Ферст Эйда сдвинулись, разошлись, и откуда-то из-под них выщелкнулись, змеясь, длинные дополнительные конечности. Сегментированные отростки оплели плечо Брейнсторма и захлестнули горло. Он забился, пиная устроившегося сверху медика ногами, и вскрикнул, когда в паховую пластину вбилось узкое колено. – Знаешь, как я определил, что Фарма убивает пациентов? – Ферст Эйд давил сильно, чтобы внутренней стороной пластина царапала обводку горящих портов. Брейнсторм замотал головой, зарычав движком, но вибрация, вошедшая в резонанс с навалившимся подрагивающим корпусом, только усугубила ощущения. Тонкое щупальце обвило сильнее сустав, выворачивая руку, и скользнуло внутрь одной из турбин на плече, поддавая напряжением прямо под компрессор. – Я справлялся с голодом. Околоискровый энергон… ему понравилась такая заправка, – Ферст Эйд маской прижался к голубой гладкой пластине честплейта. – Под воздействием излучения он становится настоящим лакомством. Не полноценная замена, но приятный суррогат. Я сливал его из камер дезактивов – пациентов, чья искра только погасла, – глухой смешок отдался под броней Брейнсторма, и тот задрожал сильнее. Запах возбуждения – масла и озона – и треск статики из шлема, где вмонтированы антенны, выдавали, что сопротивляться он почти не способен. – Видишь, как забавно вышло. Фарма вырезал ти-коги, а я… Я не мог не заметить, что смертность в Дельфи подозрительно выросла. Я ведь стал питаться чаще. – Мне… жаль… – выдавил Брейнсторм, вздергивая подбородок. Оба сегментированных щупальца задвигались, стимулируя датчики давления. Брейнсторм заскулил, невольно поддаваясь ритму. Появление дополнительных конечностей означало, что мутация пошла быстрее. Не один процент в год – а существенно больше. Ферст Эйд легко управлял ими, направляя нужное напряжение на выведенные в них электроды. Его собственная паховая пластина уже разблокировалась. Джампер искрил рядом с пока еще закрытыми, но болезненно ноющими портами Брейнсторма, и тот непроизвольно дергал бедрами навстречу, но лишь бился о подставленное колено. – Партнеров у меня тоже давно не было, – добавил Ферст Эйд задумчиво, разжимая пальцы Брейнсторма и отбирая пушку. Тот не попытался удержать ее, сначала схватился освобожденной рукой за сдавленное горло, а потом, когда щупальце обвилось крепче, торопливо протолкнул ее между собой и Ферст Эйдом, пытаясь защитить камеру. Белые пальцы накрыли автоботский знак – как будто это могло помочь. – До того, как ты сделал это со мной, мне… нравились мехи. Да и после я встречал отличных ботов. Но благодаря тебе мне нельзя даже приближаться к ним. – Ферст Эйд, возьми себя в руки! – голос звучал умоляюще. – Т-теперь… мы на одном… можно сделать еще несколько тестов… без тебя эксперименты были бессмысленны! – он начал сбиваться. – Такие вещи требуют практики… Мне жаль... – О, поверь, я переживаю не о своем одиночестве! Я боюсь другого, – маска наконец-то открылась. – Я боюсь когда-нибудь оказаться невнимательным. Артикуляция давалась Ферст Эйду нелегко, его изменившаяся челюсть почти для этого не годилась. Он перепрошил вокалайзер, чтобы не смущать никого внезапно возникшим акцентом, но когда активировались охотничьи протоколы, прошивка отказывала. – Праймус… – Брейнсторм неотрывно смотрел в широкую пасть с неровными, рваными губами. Их края казались острыми, способными разрезать любой металл. Ферст Эйд ухмыльнулся. Он продолжал излучать столь мощный фон возбуждения, что кодпис открылся в тот самый миг, когда он наклонился к маске Брейнсторма. Ужас не блокировал интерфейс-протоколы. – Ведь может случиться, что я недостаточно крепко привяжу себя к платформе. Знаешь, как все эти годы я поступал? Я засовывал в себя игрушки, защелкивал блокираторы, а потом рвался, чтобы добраться до искры в соседней палате. Я и сейчас так делаю, – Ферст Эйд погладил пальцами обводку приемной системы и щелкнул электричеством по портам. Брейнсторм вскрикнул одновременно сладко и испуганно. – И все время боюсь: вдруг я высвобожусь? Или кто-то войдет? А если меня ранят или я подхвачу от пациента вирус? Конечно, моя иммунная система изменилась тоже, но – все возможно! И вот… кто-то узнает, – зашептал он, – кто-то увидит… Я могу убить кого-нибудь и даже не заметить, Брейнсторм! Я избегаю тех, кто мне нравится, стараюсь держать себя в руках, но тварь во мне всегда хочет есть. – Ты… – Брейнсторм тек на его пальцы и часто вздрагивал, – т-ты же знаешь… Это не тварь. Это ты сам. И ты можешь… Он мог бы довериться кому-нибудь. Другу, который не попытался бы посадить его в клетку и ставить опыты. Но… сказать кому-то правду значило лишиться лицензии. Его понизили до медбрата за меньшее, за то, что даже не было настоящей проблемой! Никто не позволил бы ему работать врачом дальше, и… …и кому было бы приятно знать, что мех рядом – тварь, которая теряет над собой контроль, стоит только дать слабину или сунуть пальцы в порт? Сочувствие, презрение, жалость – Ферст Эйд не этого хотел. – Раз это я, – перебил он Брейнсторма, – значит… Я. Хочу. Есть. Тот держался изо всех сил, раз до сих пор не открыл искру. Что ж, эффект будет сильнее, если все-таки довести его до перезагрузки. Дополнительный манипулятор, блокировавший плечо, выскользнул из турбины и сместился, острым навершием царапая стык грудной пластины и черного стеклопластика. Всего лишь ласка – если отключить оптику и забыть, что тебя ласкает монстр. – Не... немедленно слезь с меня, или я… – рука Брейнсторма сжалась на кейсе. Голос сорвался на жалобное постанывание, но Ферст Эйд не засмеялся угрозе. – Бесполезно отключать рецепторы, – напомнил он. – Ты же знаешь, импульсы, которые я сейчас произвожу, направлены прямо в твой мозговой модуль. К счастью, ты не выблюешь его, как если бы я был настоящим искроедом. Ты просто отдашь мне свою искру, когда будешь на пике. Будешь при этом орать и всхлипывать от удовольствия. Ты ведь сам это придумал – запереть мои охотничьи инстинкты в интерфейс-протоколы. Так вот. Ты вызываешь у меня только отвращение, Брейнсторм, – признался Ферст Эйд. – Но сейчас я очень хочу коннекта. А ты хочешь открыть мне искру. Правда? Тот мотнул головой, но заерзал, недвусмысленно насаживаясь на пальцы. – Никто не в силах сопротивляться. Я мог бы совратить кого угодно, – Ферст Эйд хмыкнул. – И съесть. Спрингер тогда тоже не мог совладать с желанием. Он даже не понял, что заставило его предложить маленькому поклоннику интерфейс. Ферст Эйд жалел, что согласился, но еще больше он жалел, что согласился помочь Брейнсторму в его сомнительном исследовании. Он погладил разведенные бедра, устраиваясь поудобнее. Взгляд Брейнсторма зачарованно упирался в необычную оптику Ферст Эйда. – Ты же не собираешься меня убить? – выдохнул Брейнсторм. Он все понимал – просто своему корпусу был больше не хозяин. Вместо ответа тот подергал провода формирующейся скрутки, выдавливая из него стоны, от жалобных до требовательных, а потом – неожиданно – протолкнул в жаркий порт дуло отобранной пушки. – Сделать из тебя искроеда, Брейнсторм? – спросил он. Улыбка – оскал – еще шире разрезала фейсплейт. – Нет! – ствол сдирал оплетку, царапал усеянные разъемами стенки и скорее причинял боль, чем удовольствие, но интерфейс-протоколы реагировали только на факт контакта, блокируя негативные сигналы нейросети. – Нет! П-послушай, она очень мощная! Она как… она точно… я не смогу думать! Не смогу себя контролирова-а-а!.. Надавив на дуло до хруста, Ферст Эйд заставил Брейнсторма сбиться и выгнуться, а после разжал хватку на горле. Щупальце развернулось и поддело край маски. Брейнсторм панически попытался перехватить ее, но пластина отлетела далеко, куда-то за ящики. Мгновение спустя щупальце уже погрузилось в распахнутый рот, генерируя слабые разряды, не дававшие свести челюсти, и целенаправленно двинулось к верхнему топливному шлюзу. – Ах! Ах-х-м… – нанизанный на него, Брейнсторм мог только стонать. Ритмичное колебание и близость чужого поля, обжигающего желанием, мешали сопротивляться. Придавленная щупальцем глосса начала подрагивать, отвечая на движения непроизвольной слабой лаской. За последний год Ферст Эйд как будто вовсе утратил чувствительность. Только сильный поток энергии мог вышибить предохранители, отправляя его в перезагрузку, а искроеда – в спячку. Его интерфейс-игрушки по мощности соперничали с аппаратурой, с помощью которой он вытащил из комы Форт Макса. Так что Брейнсторм ничего не мог ему дать – подключаться к нему Ферст Эйд не собирался, одна мысль об этом отталкивала. Ничего – кроме самого главного. Кроме искры. – Мне тоже очень сложно… контролировать… – прорычал Ферст Эйд, кончиками пальцев касаясь ребристых полос на фейсплейте Брейнсторма. Энергон, взбитый движениями щупальца сначала вдоль шлангов, теперь – в шлюзе, сочился изо рта розоватой пеной. Жертва даже не замечала, что тянется за рукой, чтобы продлить касание. – Я слышу, как твоя искра пульсирует ярче. Ты хочешь отдать ее мне. Я хочу ее взять, – жадно выдохнул он. – Вот что ты придумал, Брейнсторм! Ты превратил связь искр в извращенный способ убийства. Тот не мог ответить. Он стонал, обхватывая губами щупальце, и сильнее толкаясь навстречу дулу. Крылья лязгали по полу, оставляя на нем царапины. Горячие разъемы искрили при соприкосновении с холодным металлом – при таком уровне постоянно растущего возбуждения даже этого хватало для приближения разрядки. – Если ты не найдешь способ все исправить, я сожру тебя первым, Брейнсторм. Обещаю. Перебирая его провода, Ферст Эйд склонился к медленно раздвигающимся створкам, вытягивая шею – неестественно удлинившуюся. Он сам давился всхлипами вентиляции, капая хладагентом на корпус Брейнсторма, и когда жидкость попадала на джампер, к жадным и испуганным стонам прибавлялось шипение. Перед перезагрузкой Брейнсторму было хорошо видно, как жадно слизывает искроед светлую пенку с бурлящей от электронных феромонов искры.II
Брейнсторм очнулся и первым делом просканировал помещение. Поблизости никого не было. Он нервно зашарил по честплейту, потом дернул руку ниже, к ноющим бедрам, покрытым маслянистой пленкой застывшего хладагента. Короткий тест сообщил о незначительных повреждениях, которыми уже занимались системы саморемонта. Брейнсторм открыл щиток, прощупывая поцарапанную обводку порта. Ничего серьезного. Ферст Эйд не искалечил его, не сломал и… не сожрал. Но его предупреждение было более чем ясным. Кто ждал, что маленький медик, казавшийся абсолютно раздавленным своей травмой, станет таким… опасным? Жестоким? Брейнсторм покачал головой. Насилие и угрозы не так волновали его, как правда, которую он не смог сказать Ферст Эйду ни тогда, на «Кимии», ни сейчас. То, из-за чего он старался не встречаться с ним на «Потерянном свете». Изменения необратимы. Все, что остается, это держать искроеда поглубже, пока не станет слишком поздно. Протоколы коннекта – самые… необязательные для функционирования. Несколько лет назад, сидя в углу силовой клетки и удерживая против воли топорщащиеся детали, Ферст Эйд сам это сказал. Свяжи они мутацию с чем-нибудь другим, тварь давно бы вышла из-под контроля. Нет такой волшебной пушки, из которой можно выстрелить – и излечить Ферст Эйда. Брейнсторм даже делал то, что ненавидел делать, – консультировался. Не то чтобы рассказывал коллегам все подробности, упаси Праймус, но на «Кимии» ведь обожали гипотезы. Ферст Эйд всегда будет искроедом. Брейнсторм хотел бы это исправить. Но в списке того, что требовало исправления, увы, судьба Ферст Эйда стояла далеко не на первом месте. Он подтянул кейс за цепочку, все еще закрепленную на запястье. Может быть, однажды он исправит все разом.