Сказка

«Мелисса — девочка благородных кровей и исключительно аристократического происхождения, оттого и грозится занять первую строчку в Книге рекордов как самое вредное существо планеты. Избалованное, вечно недовольное и своенравное. У этой леди всегда планка желаний превышала уровень стратосферы и заканчивалась где-то в глубоких недрах Вселенной. Её мозг выдавал самые безумные, неподвластные смертным, просто непостижимые уму человеческому желания, которые априори не без труда, словно Джинн какой, мог исполнить щедрый папенькин кошелёк и безмерные амбиции непосредственно самой фантазёрки. Этот самый факт подтвержает её сегодняшнее заявление за семейным завтраком на безобидное матушкино: «Водитель ждёт у входа». — Не хочу я на этой машине ехать, где стоит непроветриваемая вонь резких водительских духов. Новизны хочу, других ощущений, а не лицезреть эту наскучившую рожу водителя! — откидывает вилку для пущей наглядности своего возмущения. Плюсом ко всем вышеуказанным минусам, наверное, не лишним будет отметить ещё одну существенную черту характера девушки — импульсивность. Уж этого у неё хоть отбавляй. Хоть водоотсосом отсасывай. — И что же ты предлагаешь? — вскинув бровь, отец иронично уставился на неё, промакивая рот салфеткой. Даже за непримечательным завтраком этот человек держится статно и величественно! — Не нравится — иди пешком. Или возьми вот, деньги на проезд в метро, — он небрежно кидает сторублёвую купюру на обеденный стол, вызывая у дочери нарастающий ураган негодования. — Будет тебе и новизна, и другие ощущения — всё будет. Мелисса смотрит на отца, сощурившись, с полминуты, сама толком не догоняет, чего требует от родителя. Перебирает в голове всевозможные вариации достойного ответа, и в конце концов легко и непринуждённо изрекает наповал сражающее: — Живой транспорт хочу. Мать даже поперхнулась от неожиданности, но тут же взяла себя в руки и обыденным тоном сказала: — Здесь тебе не ранчо для живого транспорта. Вон, сходи в парк, да на лошадках покатайся. Далее следуют активные отцовские кивки и поддакивания, и дочерние ироничные глазозакатывания (авт. прим), мол, совсем не шарите. — На кой мне ваши лошадки, — огорчённо вздыхает, думая, как бы поделикатнее донести до родителей свою сумасшедшую затею. Не поймут, в шутку всё сведут, да и забудут вскоре, а она потом сиди и думай каково это — когда личный раб тебя из угла в угол таскает, — человека хочу, чтобы он меня всюду на своём горбе носил. Я даже на надушенного Владимира согласна, — усиленно закивала, искренне надеясь на отцовское одобрение. А отец — что? А отец лишь посмотрел на дочь, как на умалишённую, изо всех сил пытаясь сдержать рвущиеся наружу смешки. — Не думаю, что в круг его обязанностей вписан пунктик о «катании на собственном горбе», — хохотнул в кулак, заранее настраивая на провал сей операции. — Ты что — зря столько денег ему платишь что ли? Как-никак ты всё ещё остаёшься его хозяином, и он беспрекословно должен подчиняться любой твоей прихоти, — нахмурившись, буркнула, пытаясь быть максимально убедительной. Ну уж очень охота воплотить в жизнь задумку, хоть и не совсем адекватную. Хоть и не совсем воплотимую даже. — Ох, дорогая, крепостное право отменено ещё в восемьсот шестьдесят первом году. Поэтому заставлять его делать что-либо, не согласовав это в договоре, я не могу. Выбрось из головы эту глупую затею, милая, и поспеши: занятия в университете начинаются через двадцать минут. И на этом разговор был закончен. Мелисса взбежала на второй этаж в свою комнату и, судорожно схватив всё необходимое, отправилась в сторону ждущего у входа автомобиля. Усадившись и сухенько поздоровавшись с водителем, она таки задала вселенской важности вопрос: — Хотите ли быть моим личным рабом? Владимир, будучи крайне впечатлительным молодым человеком, опешил даже от такого несуразного предложения, уловив в нём еле проскакивающий подтекст. И крайне деликатно замахал головой. Ну не привыкнет он никогда к замашкам начальской дочки, ну хоть ты тресни! А девушка, угрюмо поникнув и окончательно утратив веру в воплощение, дала добро трогаться с места, чем водитель любезно воспользовался. — И что, ты прям так взяла и сказала про раба? Совсем поехавшая что ли? — осуждающе проворчала подруга, подходя ко столу раздачи университетской столовой. Быть честной, она никогда не одобряла ни единой чокнутой идеи своей взбалмошной подруги, будучи адекватной прилежной ботаничкой — как скажут многие. Вот и сейчас её просто изнутри распирает от нахлынувшего стыда за инфантильную подружку свою, коя, к слову, и всерьёз даже не воспринимает её нравственные монологи. — Скучная ты, Маринка. Ни фантазии, ни чувства юмора... — Ага, у тебя, я смотрю, дофига фантазии. Да только вот — нездоровой совершенно. Мелисса, может быть, и ответила бы что-то, если бы не пиздец, заливший её дорогущую блузку вишнёвым соком. Девушка округлила глаза до такой степени, что, кажись, вот-вот, и глазница потеряет всё своё содержимое вовсе. И связки голосовые натянутся до предела, и лопнут, как некачественные гитарные струны. Оно и понятно: от такого-то визга. Паренёк этот, надо заметить, сам не меньше испугался: раскидывается недоумёнными извинениями и судорожно пытается исправить свой косяк, так незатейливо лапая грудь пострадавшей, сам того не понимая. А если бы и понял — испугался бы ещё сильнее. Не каждый же день проливаешь сок на блузу небезызвестной мажорочки, известной влиятельстью своего отца и фамилией звучной. А к тому времени вокруг этой парочки клоунов — одна визжит, второй испариной покрывшись, бурчит под нос себе что-то нечленораздельное. Молитву, чать — собралась целая аудитория, образовав вокруг этих двоих круг, надеясь на фееричное продолжение сего «шоу уродцев». А оно, можно не сомневаться, будет. И будет фееричным. — Прости, прости, — никак не отойдёт от шока парнишка, всё ещё теребя мелиссовские сиськи посредством «избавления от пятна». А она уже и говорить может, чем незамедлительно же воспользовалась. Если, конечно, это истерическое дребезжание можно охарактеризовать таким неприметным глаголом, как «говорить». — Идиот! Откуда у тебя только руки растут, болван!? Да эта блузка стоит дороже, чем два таких как ты, разобранных на органы и оклеймённых золотыми рысками! Теперь ты... ты... — она судорожно перебирала в туманной голове все варианты наказания для непокорного, пока лампочка таки не зажглась и не издала глупого «Дзынь!», как это в мультиках обычно бывает. — Ты будешь моим транспортом, — победно огласила она, получив уйму непонимающих взглядов и один — от подруги — осуждающий. — Кем я буду? Транспортом? — глупо переспросил парень, съёжившийся от такого неимоверно большого количества глаз, направленных прямиком в его сторону. Бывает же такое — он просто фатальный неудачник. И, очевидно, вляпался по самое не балуй, ведь её «транспорт» ассоциируется у него с устрашающей «секс-машиной». — Транспортом, рабом, лошадкой, — называй себя как хочешь, главное — ты, в течение месяца, будешь носить меня на руках, куда я пожелаю, понял? А он спонтанно чисто сделал непроизвольное движение головой, схожим по большей мере с кивком, и сразу после ему на руки запрыгнула эта самая девушка, крикнувшая во всеобщее услышанье: «Но, лошадка! Вези меня домой!». Когда эти двое подошли к её дому, на пороге мелиссиного особняка их встретили родители, откровенно прибывавшие в кондиции всеобщего выноса мозга, и полностью обескураженные после фразы молодого человека со спящим комочком вредности на руках: «Где спальня?». И после этого вредная Мелисса и её покорный раб ни на минуту не отпускали друг друга.» — Конец, — тихо подытожил мужчина, накрывая одеялом двух сопящих сорванцов. — Уснули? — спросила женщина, захватывая в плен объятий своего мужа, накрывая его колючую щёку лёгким поцелуем. — Уснули, — кивнул он, охотно отвечая на ласки жены, — знаешь, а я никак не пойму, почему они готовы слушать эту «сказку» днями напролёт? — Потому что это наша с тобой сказка, — прошептала она, потрепав мужа по голове, — и они оба это понимают. Мужчина схватил женщину на руки и, словно это было обычным делом, не прилагая особых усилий, понёс её в спальню.

Конец.